От редакции

Второе искушение, как мы уже сказа­ли,- это чувство одиночества. Че­ловеку не с кем поделиться внутренними переживаниями. Он ищет духовного друга и не находит его, а духовный наставник может уделить человеку лишь немного вре­мени, да и то эти краткие встречи ограничиваются чаще всего исповедью и разреше­нием сиюминутных потребностей. То есть найти такого «духовного брата», который понимал человека с полуслова и имел с ним как бы одну душу, человек не может. Но и здесь - Промысл Божий: созидать свой внутренний мир нужно с Богом - в молитве, а не в поисках общения с дру­гим человеком. В искушение одиночеством чаще всего впадают люди с нежной, легко ранимой и «привязчивой» душой. Этим испытанием Господь помогает таким лю­дям стать независимыми от других, стать более твёрдыми духом.

Третье искушение - желание соз­дать комфортное христиан­ство: посещать храмы, исполнять обряды, но при этом не менять прежнего образа жизни, вернее - избегать таких грубых гре­хов, как прелюбодеяние, обман, воровство и тому подобное, но жить прежними чув­ствами, находиться в том же, прежнем, информационном поле. Человек в своём сер­дце хочет соединить мир страстный и безблагодатный с Церковью, соединить грубо чувственное и духовное, создать из религии какой-то гибрид, где христианство сочеталось бы с гедонизмом. Но комфортного христианства не существует, это - ложь, прикрываемая именем Христа. Существует одно - аскетическое - христианство, которое призывает человека к постоянной борьбе с самим собой. Соединить в один сплав страстную душевность и духовность - невозможно. Такая «сплавленная» душа будет похожа на Сизифа, который вкаты­вает камень на вершину горы, но у самой вершины камень вдруг срывается к подно­жию; или - на Пенелопу, которая днем ткёт саван, а ночью распускает готовую ткань; такой человек трудится, но получает мало. При таком «сплавлении» возможны два исхода: или душевное поглотит духовное, и человек будет воспринимать религию внешне, «оземленно», через призму соб­ственного воображения, или духовное бу­дет постепенно вытеснять душевное, и че­ловеку станет чуждо и безразлично то, чем раньше жило его сердце, и он сам откажет­ся от того, что стоит преградой между ним и Богом. Господь уподобил души услышав­ших евангельское слово зернам, из которых выросли колосья; число зерен в выросшем колосе может быть различным: тридцать, шестьдесят и сто (Мк.4,8,20). Это мера стяжания благодати Духа Святаго, мера подвига и смирения человека.

Мы рассказали о препятствиях и иску­шениях, которые могут постигнуть людей, ведущих церковную жизнь. Но суд Бо­жий - не суд человеческий, на нём будет учтено всё, и даже одно тайное движение человеческого сердца к Богу, даже одна добрая мысль не упадут с чаши весов Бо­жественного правосудия.

Интеллигенту нелегко принять мысль, что абсолютный Дух, первопричина и промыслитель мира,- это Живая Личность. Интеллигент постоянно путает два поня­тия: личность и индивидуальность. Меж­ду тем личность - это высшая форма бы­тия, а индивидуальность - это обособлен­ная форма бытия. Ограниченность как свойство индивидуальности интеллигент переносит на личность; ему легче предста­вить Бога как некую силу, которая прони­зывает весь мир. Божественная Личность сверхвременна и сверхпространственна. Бог весь во всём и весь выше всего. Он объемлет все, но в Его существо ничто не может проникнуть. Интеллигенту трудно принять это через веру, поэтому он скло­нен считать Бога некоей универсальной, космической энергией, обладающей свой­ствами высшего разума.

Но если интеллигент преодолел это ис­кушение и сердцем принял Бога как Лич­ность, то перед ним опять стоит вопрос,- как войти в общение с этой Личностью. Интеллигент привык изучать и анализиро­вать, а ему говорят: «Склони голову и мо­лись; твой ум не может объять абсолютное Божество, но твоё сердце может принять Его, отразить в своих глубинах Его вечный свет». Это не интеллектуальный свет ума, а духовный свет, льющийся с небес. Труд­но интеллигенту войти в своё сердце, он привык скитаться и жить вне дома, он был готов изучать самые дальние уголки зем­ли, но забывал о своей собственной душе, и вот он отдал сердце своё страстям, а стра­сти поселились в его сердце и укрылись там, словно звери в тёмных норах. Интел­лигент видел свои страсти только тогда, когда они «выползали» наружу, в область сознания и рефлексии. Теперь ему говорят: «Бог, Который живёт на небесах, должен открыться тебе через твоё сердце». Он понимает, что это значит: сердце должно быть чисто, как небо; но тем не менее интелли­гент не борется со страстями, не искореня­ет их, а начинает мечтать о подвигах и пред­ставлять себя, во взлётах своей фантазии, каким-то подвижником, чуть ли не святым. Но иллюзии рано или поздно рушатся, и у человека опускаются руки. Он понима­ет, что напрасно надеялся на собственные силы, что надо было просить помощи у Бо­га. Человек начинает молиться, но этот внутренний труд непривычен для него. Молитва требует концентрации мысли, а интеллигент привык читать и размышлять. Его необузданному уму тесно в молитве, он хочет привычного для себя простора. А молитва требует жертвы: человек должен свести к минимуму внешние впечатления, и тогда образуется глубина мысли за счет отказа от широты: так сдавленный скала­ми поток реки устремляется вверх...

Молитва - способность интуитивного проникновения в духовный мир через сло­во; это - созерцание, способность к кото­рому катастрофически теряет или уже по­терял современный человек, да и, кроме того, интеллигент привык к огромным дозам информации. Если уместно такое срав­нение, то заваленный книгами письменный стол современного интеллигента похож на стол Гаргантюа*, заставленный неимовер­ным количеством кастрюль и сковородок с пищей.

* Гаргантюа - персонаж романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» французского писателя Франсуа Рабле (1494-1553) (см., напр.: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М., 1973).

Избыточная информация, как и избыточная пища, может вызвать ожире­ние. И творческие силы души перерожда­ются в ленивое воображение и ленивую память, интеллектуальная энергия расходуется лишь на то, чтобы узнавать новые факты и сведения и запоминать их. Посте­пенно интеллигент всё более отвыкает от самостоятельного мышления и начинает нуждаться в рафинированной пище, про­пущенной через телевизоры и компьюте­ры. Учиться молитве интеллигенту так же трудно, как перенесшему паралич снова привыкать ходить. Предположим, что че­ловек, обладающий сильной волей, преодо­левает и это искушение. Он заставляет себя молиться, у него со временем образуется даже привычка молиться, но перед ним сто­ят и ещё преграды: он хочет, выражаясь интеллигентским языком, верить разумно, то есть найти в христианстве ответы на те мировоззренческие вопросы, которые он решал «сам», как большинство интелли­гентов, и которые приняли вид интеллек­туальных комплексов - внутренних сопер­ников молитвы. Эти вопросы возникают иногда во время самой молитвы, в них зву­чит холодный смех Мефистофеля.

Интеллигент начинает изучать религиоз­ную литературу. И это вроде бы целесооб­разно и оправданно, но вся беда в том, что религиозная литература неоднородна. Мно­гие, внешне религиозно настроенные, авто­ры на самом деле боролись с религией, под видом «абстрактного христианства» клеве­тали на Церковь, а иные, под флагом защи­ты Православия, выражали мысли, несовместимые с Православием, в сущности от­равляя души своих читателей. Впрочем, некоторые из этих авторов, «пиша» то, что накопилось и суммировалось в их сердцах, не понимали, что они являются медиумами какого-то неизвестного им духа. Кстати, следует заметить, что дух рационализма и скептицизма давно проник даже в наши ду­ховные академии. Ещё в дореволюционное время многие богословские работы были написаны и под влиянием протестантизма, и по схемам католической схоластики. На­против, творения святых отцов - это бого­словие, основанное на созерцании, отцы стремились показать христианство в его внутренней красоте, а если и доказывали истинность веры, то для того, чтобы охра­нить чистоту учения от ереси. Созерцание создавало свои формы, а мировосприятие - свой язык. Святоотеческий язык из-за сво­ей глубины может показаться несколько тя­жёлым для современного интеллигента. Этот язык также требует созерцательного подхода или по крайней мере неспешного, осмысленного вчитывания. Кроме того, глу­бина святоотеческой мысли открывается только по очищении человеческого сердца. В настоящее время модернисты и «обнов­ленцы» стараются распространить под видом православия свои ложные идеи, а в сущ­ности - дискредитировать чистые источ­ники Православия, перевести Православие в «душевное», они стараются вызвать у хрис­тианина внутреннее недоверие к Преданию Церкви. Они даже не стесняются упо­минать о дарвинизме-эволюционизме*, понятие о котором прочно вошло в мента­литет интеллигенции. Космология, биоге­нез, история мира рассматриваются в этом ракурсе.

* Дарвинизм - учение об эволюции органическо­го мира. Основатель - Чарлз Роберт Дарвин (1809-1882), английский естествоиспытатель.

Но эволюционизм и креационизм (учение о творении) несовместимы друг с другом. Эволюционизм рассматривает само христианство и Церковь не как пол­ноту Божественного Откровения, не как истину, которая тождественна себе самой, а как развивающиеся идеи и совершенству­ющиеся институты. При таком подходе понятие истины уничтожается: истина ста­вится в зависимость от культурного уровня человечества, а так как человечество не может достигнуть конца эволюционной лестницы, то истина-де должна меняться. Такие популярные писатели, как отец Александр Мень**, диакон Андрей Кураев*** и другие, пытаются представить Библию не Божественным Откровением, а фольк­лорным произведением. Проводится мысль, что текст Библии изменялся и искажался.

** Мень А., свящ. (1935-1990) – русский богослов.

*** Кураев А., диак. (р. 1963) - русский богослов и публицист.

Хотя отец Андрей Кураев критикует отца Александра Меня, но в отношении к Биб­лии они так же похожи друг на друга, как депутаты левого и правого толка, сидящие в одном ряду. Отец Андрей Кураев «грозит кулаком» Александру Меню, но в то же вре­мя продолжает дело отца Александра: отец Александр утверждает, что, вместо пророка Исайи, было четыре Псевдо-Исайи*, утвер­ждает, что Послания под именем апостола Павла появились в Церкви во II столетии**, а отец Андрей, на страницах православного журнала «Альфа и Омега», выражает мысль, что под именем пророка Моисея скрывает­ся антивавилонский полемист-сатирик***. На­читавшись «обновленцев от Православия», интеллигент приходит к выводу, что, воз­можно, Библия это отнюдь не Священное Писание, а собрание мифов (только лучше отредактированное, нежели аналогичные фольклорные тексты других народов), и опять оказывается в привычной для себя стихии рационализма и скептицизма. Вот почему необходимо читать Библию «гла­зами» святых отцов. В святоотеческой литературе с огромной силой и глубиной раз­решены извечные вопросы, которые волну­ют человеческую душу на протяжении всей истории человечества, святоотеческая литература - это чистая вода, текущая из чистого источника.

* См.: Менъ А., свящ. Библиологический словарь: в 3 т. М., 2002. Т. 1.С.563-570.

** См.: Там же. Т. 2. С. 333.

*** См.: Кураев А., диак. Полемичность Шестоднева // Альфа и Омега. 1997. № 1 (12). С. 268.

Но что же означает само слово интелли­генция!

Следует рассмотреть его в трёх аспектах:

- этимологическом;

- историческом;

- семантическом.

Слово интеллект означает дух, разум (греческое). В этом смысле ещё священномученик Дионисий Ареопагит* говорил об Ангелах, что они «суть разумы», интеллекты**.

* Дионисий Ареопагит, сщмч. (t 96) - отец Церкви.

** См.: Dionysius Areopagita. De Divinis nominibus // Opera omnia: In 2 v. P., 1857. V. 1. Col. 693. (PG, 3). -м- также 29-ю Гомилию святителя Григория Ве­ликого (f 604): Gregorius Magnus. Homilia 29 //Орera omnia: In 5 v. P., 1849. V. 2. Col. 1214. (PL, 76).

В этимологическом плане интеллиген­ция - носительница духовных начал. Ис­торически семантика этого слова-термина видоизменялась соответственно духовным состояниям человечества.

Первые интеллигенты возникли в жречес­кой среде. Это были теурги - хранители культа. Культ включал в себя гимнографию, поэтому интеллигенты были религиозными поэтами. Что касается богодухновенной ре­лигии, то в ней Божественное Откровение проявлялось в теургическом и храмовом действиях, а Библия, как Божественное слово, переданное через человеческое слово, была дана Пророкам, которые передали это Откровение в форме священной поэзии. За­тем интеллигенцией стали философы и учё­ные. В древности разделения на филосо­фию, науку и искусство не существовало, поэтому эрудиты античного мира были но­сителями единого «сплава» знаний и хра­нили его как корпоративную тайну.

Что же касается интеллигенции ветхоза­ветной Церкви, то среди неё философов почти не было: богословие занимало место фи­лософии и этим вполне удовлетворяло ду­ховные запросы людей. В языческом мире суррогатом Предания явилась мифология. И Священное Писание (вместе со Священ­ным Преданием), и мифы написаны особым языком, который называют символичес­ким, но между ними существенная разница. Миф - это система символов в виде шифра, то есть та же корпоративная тайна. При этом сам миф является сюжетом языческого куль­та, а особенно языческих мистерий, явленных в драматической форме. Миф - это замена исторической реальности особой поэтической интерпретацией, которая скрывает эту реаль­ность от «внешних» и открывает только узкому кругу посвященных, то есть элите.

В отличие от языка мифа, язык Священ­ного Писания не является языком конспи­рации; он рассказывает о реальных собы­тиях, только истолковывая их иносказательно, символически, то есть расширяя их буквальное значение, используя так, как используют простые конструкции для по­строения многоэтажного здания. Реалии Библии следует понимать в историческом, аллегорическом, нравственном, анагогическом* и других смыслах, не исключаю­щих, а дополняющих друг друга.

* Анагогический - мистический, духовный.

Миф стре­мится к символическому образу, или не существующему объективно, или же наде­ленному, как бы «обросшему», ирреальны­ми чертами и свойствами.

В Священном Писании образ - это живой человек или реальная историческая картина, но сами по себе они служат прообразами других, бу­дущих реалий. Священное Писание, в от­личие от мифа, лишено таких элементов, как фантазия, изобретательность, басенная метафоричность и тому подобное.

В языческом мире интеллигенция стала приобретать всё более элитарный характер, даже при деградации культа и трансформации его в культуру эта элитарность сохранялась в теургии**, философии, науке и искусстве.

** Теургия - здесь: магия богоуподобления.

В ветхозаветной Церкви сословного эли­таризма не существовало. До нас не дошло сведений ни об одной научной, философ­ской или поэтической школе, существовав­шей в Палестине до периода раввинизма; и только затем начинается выделение ин­теллигенции в лице ветхозаветных книжников и фарисеев, что знаменовалось бур­ным расцветом синагогальных и раввинистических школ. Сходную картину мы видим в христианстве. В первенствующей Церкви не было философских систем, не было научных корпораций, не было про­фессионального искусства - такого, как светская поэзия, театр и так далее. Был культ, то есть служение Богу, культ, кото­рый заполнял собой всю жизнь христиан­ской общины; но и в христианстве с посте­пенным охлаждением к религии и отходом от культа начинает возрастать культура.

Религия - это жизнь человека в духов­ном плане, культура - жизнь в душевном плане. Слово интеллигенция уже не обозна­чает духовность, а начинает обозначать умственно-душевную деятельность. Про­исходит расщепление: дух принадлежит религии, душа - культуре. Но это только кажущееся разделение, на самом деле душа начинает агрессию против духа, завоёвы­вает его владения и секуляризирует их. Христианская интеллигенция жадно впи­тывает в себя языческую культуру. Арис­тотель* и Цицерон** стоят на одной полке с Библией. Когда говорят о периоде Воз­рождения, то в первую очередь отмечают ренессанс в искусстве, а ведь ренессанс в науке или в философии возник гораздо раньше. Интеллигенция ставит себе утопи­ческую задачу - соединить античную фи­лософию с христианством. Впрочем, уже греко-иудейский философ Филон Алек­сандрийский*** пытался соединить Библию с «Диалогами»**** Платона.

* Аристотель (384-322 до Р.Х.) - древнегречес­кий философ.

** Цицерон (106-43 до Р.Х.) - римский полити­ческий деятель, писатель и оратор.

*** Филой Александрийский (ок. 25 до Р.Х. - ок. 50 по Р.Х.) - греко-иудейский философ.

**** См., напр.: Платон. Соч.: В 3 т. М., 1968-1972; он же. Диалоги. М, 1986. (Доп. том).

Первыми ин­теллигентами такого рода явились гнос­тики, а затем уж на сцену вышли прямые еретики - такие, как, например, Ориген и Арий*. Но соединить христианство с антич­ной эклектикой не удавалось: эти попыт­ки, как правило, кончались пантеизмом. Зато происходило другое - менялся мен­талитет интеллигенции: всё больше отда­лялись друг от друга два града - град этого мира и град Божий, Церковь.

Интеллигенция с её языческими представ­лениями, с её сократо-платоническим** интеллектуализмом и аристотелевскими кате­гориями осталась за границами Церкви.

* Арий (256-336) - александрийский пресвитер-ересиарх, основатель псевдохристианского учения.

** Сократ (ок. 470-399 до Р.Х.) - древнегречес­кий философ.

Философия пытается заменить собой От­кровение. Наука, оторванная от духовного мира, материализует мысль человека. Искус­ство возбуждает человеческие страсти и стре­мится заменить Божественную красоту тлен­ной и обманчивой земной красотой.

Возникает вопрос: может ли философ, учёный или художник быть христианином?

Нам кажется, и да, и нет. Если человек считает, что посредством усилий своего разума, в системах строгого логизма, он может познать истину без Откровения, то он не христианин. Если он обращается к филосо­фии как к средству для выражения мысли, если он использует философию для уточ­нения терминологии и упорядочения мыш­ления, то он может быть христианином.

Если учёный считает истиной только факт, подтверждаемый в эксперименте, и ищет материальный субстрат как опору для мысли, то он не христианин. Если учёный признает духовный гносис, относящийся к миру сверхреалий, не смешивая при этом метафизику с физикой, то он может быть христианином.

Если художник или поэт смотрит на мир как на высшую ценность, автономную от Бога, и не видит вечности, на фоне кото­рой проходит земная история, если он не понимает, что материальный мир с его кра­сотой - это ступень к духовному миру, если он не видит в конечном отблеск бесконечного, то творчество такого художни­ка будет служить только удовлетворению Душевных страстей. Такой художник не может быть христианином. Если же для него видимый мир - это песня, составлен­ная во славу Божества, и в земной красоте он прозревает следы вечной красоты, то он может быть христианином. Но мы, к сожа­лению, вынуждены констатировать, что интеллигенция не ищет Бога в видимом мире, а только старается удовлетворить свои страсти, притом и плотские, и интел­лектуальные, и душевные. Чаще всего фи­лософ говорит: «Я могу без Бога познать мир». Учёный говорит: «Наука может дать счастье человеку, создав обилие материаль­ных благ на земле. Вечность - гипотеза, а Земля - реалия; давайте жить тем, что мы видим своими глазами и имеем в своих ру­ках». Люди искусства говорят: «Живи мгновением, любуйся мгновением, оно не­повторимо; чем глубже твои страсти, тем полнее и прекраснее твоя жизнь. Зачем ог­раничивать себя?». Конечно, есть и веру­ющие интеллигенты, может быть их даже немало, но им необходимо совершить под­виг души, как мы уже отмечали, своего рода подвиг воли. Они должны приобрести ис­тинную, духовную, интеллигентность и отказаться от душевной интеллигентности или по крайней мере подчинить её духу. Интеллигенция часто упрекает народ в пред­рассудках и суевериях, но чаще всего эти суеверия относятся к поверхностному слою религии, а «комплексы» интеллиген­ции - интеллектуальные предрассудки - касаются самой сущности религии, поэто­му они намного опаснее, чем «детское» не­вежество. Наивные суеверия могут быть легко разъяснены и затем отброшены, а чтобы избавиться от своих предрассудков, интеллигенту надо подчинить вере свой менталитет, то есть, говоря прямо, изме­нить его.

Кстати сказать, на пути в Церковь интел­лигент встречает несколько своеобразных «та­можен». Первая - это антибиблейская лите­ратура, вроде Давида Фридриха Штрауса*, Бруно Бауэра**, Лео Таксиля и тому подобно­го.

Но пройти «контроль» на этой «таможне» не трудно. Интеллигент нашего времени обычно не слишком интересуется теориями и гипотезами различных мифологических и сравнительно-исторических школ. Такая литература, громоздкая и неуклюжая, по­хожая на какого-нибудь бронтозавра или библейского бегемота (Иов. 40,10-19), нужна тому, кто хочет оправдать своё не­верие, а тому, кто ищет Бога,- тому эта литература не может ничего ни доказать, ни опровергнуть. Что касается «Забавной Библии» Таксиля* и прочей подобной по­шлятины, то такие книжки скорее вызовут отвращение, чем интерес, так как наша ин­теллигенция в течение десятилетий долж­на была брести по грязи атеистической кле­веты, как по сточным канавам, и у неё уже выработался стойкий иммунитет. Для ин­теллигента более опасен Жозеф Эрнест Ренан**, так как он, с хитростью несостоявше­гося иезуита и вполне состоявшегося масо­на, на одной и той же странице и громко клянется в любви Иисусу, и тишком стара­ется показать Его мечтательным романти­ком и политическим авантюристом. Такую книгу можно назвать «Поцелуй Иуды».

* См., напр.: Таксиль Л. Забавная Библия. М., 1976.

** Ренан Ж.-Э. (1823-1892) - французский писатель и религиовед.

Следующая «таможня» ведет более стро­гую проверку. Интеллигенту надо удосто­верить себя в качестве христианина. Эта «таможня» - литература оккультного, тео­софского* и псевдоиндуистского характе­ра, в которой христианство рассматривается как один из множества радиусов - духов­ных путей, которые ведут от окружности к центру - Божеству. Тут, «на одной полке», и теософки Елена Блаватская** и Анни Безант**, и Рам Мохам Рой**, и «псевдойог» Йоги Рамачарака**, талантливый интерпретатор йогических систем, который переделывал, как бы переодевал, эти системы на европей­ский лад, чтобы скрыть их атеистическую сердцевину. Тут и марксист и коммунист Ромен Роллан**, который описал жизнь Рамакришны*** и Свами Вивекананды**** в аги­ографическом духе и, проповедуя единство религий, обстоятельно изложил учение этих отцов «новоиндуизма».

* Теософия - мистическое псевдобуддистское ре­лигиозно-философское учение.

** Блаватская Е. (1831 - 1891) - русская писатель­ница, основательница теософии.

** Безант А. (1847-1933) - теософка.

** Рой Р.-М. (1772-1833) - реформатор индуизма.

** Рамачарака Й. (Уильям Уокер Аткинсон) (1862-1932) - американский писатель, популяризатор йоги и оккультизма.

** Роллан Р. (1866-1944) - французский писатель и музыковед. Нобелевская премия (1915).

*** Рамакришна (Гададхар Чаттерджи) (1836-1886) - индийский общественный деятель и рели­гиозный проповедник.

**** Вивекананда С. (1863-1902) - индийский об­щественный деятель и философ.
На этой «та­можне» интеллигенту предлагают стать членом сразу всех Церквей и адептом сра­зу всех религиозных учений. Какой со­блазн для мечтательного гигантизма интел­лектуала! Если же он поймёт, что универ­сальной религии не существует и что обещая открыть какие-то «тайны древней мудрости», его просто водят за нос, и уви­дит, что между христианством и остальны­ми религиями лежит непреодолимая про­пасть, тогда-то он пройдёт через эту «та­можню», пройдёт, но... опять на его пути демон воздвигнет новое препятствие.

Очередная «таможня», где досмотр про­изводят с чрезвычайной строгостью и тща­тельностью,- это экуменизм. Человеку го­ворят, что христианство едино, оно заключается в личности Христа и Его учении, что для человека главное - исполнение еван­гельских заветов, а конфессиональные различия представляют собой исторические недоразумения. Его уверяют, что содержа­ние Православия - такое же, как в католи­цизме, протестантизме и различных сектах, и что долг христианской любви в том, что­бы не разделяться, а соединяться, что чело­век духовной культуры должен стать выше конфессиональных различий... Сердцу ин­теллигента особенно трудно устоять перед этим искушением: интеллигент ещё не во­шёл в Церковь, а ему уже предлагают стать над Церковью, он еще не выбрал конфессию, а ему предлагают участвовать в объединён­ной конфессии. Какой соблазн: отцов Цер­кви можно объявить невежественными людьми, которые не поняли хорошо, в чём состоит смысл христианства, а его, как куль­турного, просвещённого человека, следует сделать арбитром в вековых исторических тяжбах,- арбитром, который разъяснил бы представителям Православия, как малым детям, что они ошибаются, что надо почувствовать себя просто христианином, делать людям добро, и этого достаточно, а на всё остальное не стоит обращать внимания.