Сказка глава Отец

В Израиле прочла, что на пост генсека могли претендовать секретари Ленинградского обкома Романов, Московского обкома Гришин, но к этому времени у обоих были подмоченные репутации: у Романова — свадьбой дочери в Эрмитаже, где гости вкушали с царского сервиза, у Гришина — елисеевским делом. От всех скрыли, но Запад стараниями ЦРУ был оповещен. Штаты, мол, были за Горбачева.

Первые шаги Горбачева не предвещали глобальных перемен — призывы к интенсификации, ускорению и личной перестройке каждого недалеко ушли от экономики, которая должна быть экономной, но гласность, плюрализм и кооперативы — это было серьезно и ново.

С 1987 года в журналах пошел поток откровений. По-моему, первой сенсацией была статья в «Огоньке», редактируемого В. Коротичем, о Федоре Раскольникове с текстом его открытого письма Сталину. Затем помню статью со страшными цифрами расстрелянных и репрессированных командиров в армии, которую в 1938 году буквально обезглавили. Теперь мы ходили регулярно в читальный зал, ожидая каждый свежий журнал. В очередь в зале читали А. Рыбакова «Дети Арбата», В. Дудинцева «Белые одежды», а на 1988 год выписали все, что хотели.

Сразу выяснилось, что журналы «Москва», «Молодая гвардия», «Современник» — трибуна заединщиков, по выражению Распутина. Заединщики — он, Белов, Бондарев, Кожинов, Шафаревич — как-то не против советской власти, они против сионистов, точнее, евреев. Сионисты, которые просто хотят уехать в Израиль, их вроде не должны раздражать. Им, заединщикам великого страдающего русского народа, ненавистны евреи, пролезшие во власть. Они гнобят и спаивают этот великий несчастный народ.

Вячеслав Карпов в статье «Старые догмы»¹ привел любопытную статистику

В 70-80-е годы в республиканских аппаратах работали:

в Москве — 84 % русских, 11 % евреев;

в Ленинграде — 82 % русских, 9 % евреев;

в Украине — 54 % украинцев, 22 % евреев и 17 % русских;

в Белоруссии — 60 % белорусов, 30 % евреев и 5 % русских;

в Узбекистане — 25 % узбеков, 62 % русских;

в Татарии — 25,5 % татар, 66 % русских;

в Казахстане — 16 % казахов, 70 % русских;

в Башкирии — 8 % башкир, 65 % русских;

в Карелии — 4,6 % карел, 80 % русских.

42 % ЦК КПСС были членами ЦК республик, секретарями обкомов, горкомов и аппаратчиками ЦК.

22 % ЦК КПСС — министры.

15 % ЦК КПСС — военные дипломаты и работники ВЦСПС.

46 % ЦК КПСС — директора, наука и культура.

8 % ЦК КПСС — рабочие крестьяне и интеллигенция.

Перестройка быстро навела коррективы на наше нищее, но стабильное существование. Антиалкогольная кампания, инициатором которой был, кажется, Е. Лигачев, сразу лишила нас сахара, ставшего сырьем для самогона. Власть сориентировалась, и на сахар начали выдавать талоны в жэках. Кто же может быть против необходимости борьбы с пьянством. Сын с невесткой, получив университетские дипломы, год учительствовали в селе в семидесяти километрах под Одессой. Пили в селе ужасно, страшно, что пили женщины. Ученицы пятых-шестых классов пропускали уроки, подменяя на фермах лежащих в пьяном угаре матерей-доярок.

Поражает идиотизм организации кампании. Чтобы меньше пили, сократили в Одессе количество винно-водочных магазинов и отделов, а в оставшихся торговля шла всего несколько часов после обеда. И встали очереди с драками и ажиотажем. Еще вырубили виноградники. Очень напоминает кукурузную кампанию, когда ее, бедную, сажали у Белого моря.

Затем исчезло мыло и стиральные порошки, что было крайне неприятно и совершенно непонятно — как, почему?

Почти уверена, что все было организовано специально, так же как две страшные катастрофы — гибель теплохода «Нахимов» (400 жертв) в бухте Новороссийска и взрыв газа под Уфой в момент встречи двух пассажирских поездов. Оба поезда сгорели. Мне сказали, что при малейшей утечке газа из трубопровода он мгновенно автоматически перекрывается заслонкой.

Думаю, отсутствием водки и мыла провоцировали массовые возмущения, которые помогли бы сместить Горбачева. Ведь пообещал народ: «Если будет 25 (рублей бутылка водки), пойдем снова Зимний брать». Но это просто бахвальство. Народ приучили — кто правит и как, не его ума дело. Но в общем терпели неудачи перестройки в надежде на изменения, но ждали их, конечно, от «барина».

В 1988-89 годах подписаться стало трудно из-за огромной массы жаждущих. К концу 1989 года журналам перекрыли кислород — и они стали приходить нерегулярно, а «Новый мир» не смог даже напечатать три последних номера. В 1990 году на подписку очередей не было — цены на журналы и газеты утроились. Редакторы извинились и объяснили — куда-то делась бумага и ее надо покупать за границей, и Министерство связи вдруг немыслимо повысило стоимость почтовых услуг. Одесским библиотекам денег на подписку тоже не дали. В общем, нас опять отрезали от информации. Мы к этому времени стали стремительно нищать. Десятки лет стабильные цены на товары первой необходимости начали расти. Началось, по-моему, с ерундового повышения цены на хлеб. Объяснили — хлеб слишком дешевый, поэтому его не ценят, везде куски валяются, подорожает — научатся ценить. После хлеба поползли цены на остальное. А после паники, вызванной обменом денег в жесткие сроки, цены взбесились — каждое утро новые.

В 1987 году наша семья разъехалась в разные квартиры. Наш сынуля рано женился, студентом, и сразу подарил нам внука. Им втроем в десятиметровой детской жить было трудно, да и невестка дискомфортно чувствовала себя у нас. Потратив много сил и времени, разменяла нашу самостоятельную квартиру в очень непрестижном районе Одессы на две коммунальные. Дети получили большую комнату, которую сумели разделить на две. А мы с Рэмом, как в награду за труды, переселились в уникальное место Одессы. Над пляжем Отрада есть пятачок из нескольких крошечных улочек с ласкающими ухо названиями: Отрадная, Уютная, Ясная, Морская. Дома на них построены в начале века. Рассказали, что до революции сюда на лето съезжались состоятельные петербуржцы и на въезде стоял шлагбаум с табличкой: «Собакам и рабочим вход воспрещен». Мы поселились в двух просторных комнатах с высокими потолками. На лепных падугах потолков вились виноградные лозы, на полах лежал отличный дубовый паркет. Комнаты были такими красивыми, что просто находиться в них было удовольствием. Я грешила, говорила: «В габаритах заложено золотое сечение». Был еще балкон большой и старый дуб рядом. Но все остальное было в ужасном состоянии — коммунальная, невыносимо грязная кухня и душ в маленьком, тоже грязном, туалете. Все равно я была довольна — после всех трущоб и хрущоб опять, как в детстве, живу в достойном человека жилье.

С помощью соседа, печника из жэка, привели в относительный порядок кухню, но душ переместить было некуда, и мы с Рэмом начали чертить планы отделения от коммуны. Теперь пляж был от нас в пяти минутах ходьбы, остальное — кино, театры, библиотеки, магазины — тоже. Но, прожив всего два года в этой прекрасной квартире, умер Рэм. Я осталась одна. Помогло, что меня посильно загружали работой в обществе «Мемориал».

Первое собрание сочувствующих идеям «Мемориала» состоялось зимой 1989 года. Главным в деле организации «Мемориала» почему-то оказался доцент института связи, полковник в отставке, бывший заведующий кафедрой «Теория ...» военно-политического училища для иностранцев. Через некоторое время он же возглавил общественное движение «Рух». Первая программа «Руха» было демократической и мемориальцы стали его членами, но вскоре начали проявляться его националистические интонации. Мы покинули ряды «Руха». А затем этот человек попытался окрасит в национальный тон «Мемориал».

Впервые увидела воочию, как организовывают развал общества. Перед отчетно-выборной конференцией в «Мемориал» вступило много специфичных членов «Руха». На конференции, окончив отчет о прошлогодней работе, «вождь» вдруг воззвал: «В «Мемориале» русские шовинисты действуют по указке Москвы. Все, кто за Украину и ее национальное возрождение, уходите сейчас за мной». Их было много, этих скороспелых членов, они встали и ушли. Он рассчитывал, что по каким-то формальным правилам из-за отсутствия двух из трех сопредседателей конференция будет признана несостоявшейся. Он не выполнил задания. Конференция продолжила работу. Был учрежден «Одесский Мемориал» и избраны его руководящие органы.

В это время по телевидению ежедневно шел захватывающий многосерийный спектакль — заседание съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. Очень откровенное было зрелище. Никогда не забуду, как взволнованный Юрий Афанасьев бросил в зал: «Это красно-коричневое большинство...», как инвалид-афганец без обеих ног обвинил А. Д. Сахарова, что из его интервью весь мир и мы узнали страшную правду: наши с вертолетов расстреливали своих, если им грозил афганский плен, как это самое большинство захлопывало речи А. Д. Сахарова, а он, выдерживая эту бурю, продолжал говорить, как неприглядно вел себя М. С. Горбачев и, особенно, его правая рука — Лукьянов.

А потом пришел «август 91», и впервые я гордилась гражданским мужеством соотечественников. И тут наступил исторический момент — запретили КПСС, как преступную организацию! День 23 августа 1991 года войдет в историю. Разве в здравом уме и светлой памяти можно было мечтать увидеть это своими глазами?! Эта всемогущая, всезнающая, контролирующая каждый наш вздох, исчезла. Но... опять как в 1956 году все проделали бывшие высокие партийные чины и ограничились полумерами — дочерние партии, плоть от плоти КПСС, выжили и цветут в России, Украине, Белоруссии, и бывшая партноменклатура вся у власти. Результат был предсказуем.

А затем произошло то, что даже осмыслить сразу было невозможно — могучий Советский Союз распался на отдельные государства!

«Самостийники» долго и шумно доказывали, что Украина богата всем необходимым и как только «цi москалi» перестанут грабить неньку Украину, она расцветет. Цветет! Все, кто могут -евреи, украинцы, русские бегут с Украины.

Мысль об отъезде я лелеяла с 70-х годов, но тогда это было неосуществимо. Рэм отъезда не мыслил и сына бы не отпустил, а без них — куда? В конце 80-х твердила Рэму: «Поехали!» Уж больно надоел Советский Союз. Когда осталась одна, всерьез задумалась об отъезде. Что я теряю? Жизни осталось с гулькин нос, а еще можно увидеть мир. И наглая нищета уже светит в глаза, так как все уверения «щирих» блеф и света в туннеле уже не будет. А мой отъезд поможет сыну тоже решиться на него.

В июне 1993 года я села на корабль, уплывающий в Израиль, на так называемую историческую родину. Покидать Одессу было жалко до слез. Нет и не может быть у меня другой Родины, только моя прекрасная Одесса!

Май 1999 г.

Приложение I
В Одесский окружной КК КП(б)У от исключенного члена партии Зильберштейна.

В июне 1926 года я приехал из Москвы, где работал в Сельхозсоюзе. Начал работать инструктором Свердловского райпарткома. Через некоторое время столкнулся на даче с Голубенко, который стал снабжать меня оппозиционной литературой. Через меня и Липензона стали получать товарищи, с которыми мы были связаны. Это распространение шло под лозунгом: «Партия должна знать все материалы». Через некоторое время в Одессе организовали окружной центр, которому затем присвоили права области с охватом Херсона и Николаева. В состав центра вошли Голубенко, Гольдберг, Калашников, Липензон. После оформления центра были назначены уполномоченные по районам: по Свердловскому — меня, по Ленинскому — Файнберг, по Ильичевскому — ...

С этого периода работа приняла организационно-оформленный фракционный характер, несмотря на все наши отрицания. Факт налицо, мы стали на путь борьбы, который завел нас слишком далеко.

Основная работа сводилась к подбору кадров. Кадры мы старались не выявлять, конспирируя их, чтобы в определенный момент выступить на ячейках.

Перед Октябрьским выступлением в 26 г. мы получили директиву, что нужно быть готовым вызвать явочным порядком дискуссию в противоречие общему желанию партии не дискутировать. Сигналом к выступлению должны были послужить выступления лиц в Москве. Немедленно после провала на Авиаприборе мы получили директиву не выступать. Поздно вечером на квартире Калашникова Брыкин, приехав из Москвы, сообщил, что, учитывая запрет ЦК на апелляции к беспартийным, к беспартийным не обращаться, но действовать так, чтобы они знали. Это еще больше убедило меня в необходимости ликвидации фракционной работы.

Связь с центром поддерживается путем приезда представителя, а также путем поездок в Москву, лично я связи с центром не имел. Все концентрировалось у Липензона. Затем Алтаеву было поручено договариваться с центром. Знаю, что по всем вопросам приезжал в Москву, связывался со Смирновым, Альским, Мрачковским. В Харькове всей практической работой ведает Розенгауз и Лощенов.

Из активных деятелей лично знаю и помню по Свердловскому району: гостабачная фабрика — Гольдшнидт, гостипография — Лев, гособувная — Фишман, грузчики — Коган; по Ленинскому району: завод Ленина — Колесниченко, госкожзавод — Файнберг, скотобойня — Смагин. Работа по комсомолу почти не велась. Вначале этой работой руководил Коган, но, когда его сняли с комсомольской работы, никакой работы не велось, и лишь в последнее время, уступая настоятельным требованиям центра, мы для этой работы выделили Алтаева. Помимо всего, опасность работы в комсомоле состояла в том, что к фракционной работе привлекались беспартийные комсомольцы.

Строение фракционной организации следующее: центр окружной, районный центр, уполномоченные ячеек.

В последнее время, за месяц до съезда, я пришел к выводу, что продолжение фракционной работы неизбежно ведет к созданию второй партии, и отошел от работы. На заседании центра, где Брыкин делал информацию о пребывании в Москве, я выступил с изложением своей точки зрения, так как через несколько дней открывался съезд. Решено было послать наше решение в центр, для связи с лидерами оппозиции. Большинством голосов было решено работу не раздувать, кадры сохранить. Со своей стороны я внес особое мнение в письменной форме (в Москву поехал Брыкин).

XV съезд окончательно убедил меня в правильности выбранного мной пути, по этому пути я пошел дальше и полностью разоружаюсь — прошу восстановить меня в членах ВКП(б).

Считаю, что на этот путь должна встать вся оппозиция, кто действительно против второй партии, кто не хочет погрязнуть в политическом болоте, кто хочет бороться под знаменем ВКП(б).

Зильберштейн.

P.S. Я ни в коем случае не желал бы, чтобы контрольная комиссия подумала, что заявление я делаю под влиянием ареста. Путь, на который я встал, — путь который наметился для меня до съезда. Если бы я считал, что методы борьбы, которые я проводил, правильные, то арест не остановил бы меня от дальнейшей борьбы.

Зильберштейн.

Приложение II

В Одессе на меня возложили руководство комсомольской оппозиционной работой. Составили центр — Зильберштейн (руководитель), Натанзон и Марьянский (Свердловский район), Ершов, Файнберг (Ленинский район), Юфко (крестьяне), Брыкин без постоянной работы. Был на двух совещаниях на квартире Михайлова, разбирали чисто технические вопросы, собирать подписи под «Платформой» или нет. У меня на квартире было совещание по приезде Брыкина из Москвы, где он сообщил, что после 7 ноября внутри оппозиции появились некоторые сомнения, причем часть (Зиновьев и другие) настроены капитулянски, а группа Троцкого решительно. В результате решили подать решение съезду. В Москву поехал Натанзон с нашим мнением, что делать на другой день съезда. Решили, что поддержим заявление о полном прекращении фракционной работы, но считаем необходимым защищать свои взгляды в рамках устава, считаем необходимым восстановить всех исключенных и необходимость перенести эти мероприятия на заграничные партии. По второму пункту — если съезд заявление не примет и постановит исключить оппозицию из партии, мнения разошлись. Зильберштейн предложил ликвидировать фракционную работу полностью. Я предложил работу продолжать только внутри партии, , борясь за овладение массами. Приняли формулировку — работу сворачиваем, но кадры не демобилизуем. Работу не расширяем, но и не сужаем, остаемся на прежнем уровне. Зильберштейн предложил после заседания работу прекратить. Его отстранили от руководства и возложили на Марьянского. Но работа сама собой сократилась за три дня до моего ареста. Обсуждали вопрос о выпуске к членам партии с призывом протестовать против решения съезда о несовместимости оппозиционных взглядов с принадлежностью к партии. Письмо решили не выпускать, т. к. это было бы расширением работы.

Повседневную фракционную работу описать очень трудно, т. к. она складывается из мелочей. Наиболее важный момент февраля-октября, на Пасху в Москву поехал Липензон. На совещании присутствовали представители Ленинграда, Урала, Харькова и т. д. Присутствовали все вожди оппозиции. Совещание длилось два дня. Разбирали вопросы Китайской революции, международной и внутренней политики и задачи оппозиции.

После августовского пленума ЦК работа значительно сократилась. В конце августа приехали Югов и Горелов. Было созвано заседание актива, человек пятнадцать. Зачитали сообщение о пленуме ЦК и о необходимости завоевывать партийные массы, наметили собрать 30000 подписей под платформой. В сентябре прибыл один экземпляр, отпечатанный на машинке, а потом несколько соттипографских отпечатков. Приехал Тарасов, привез заявление Серебрякова, Преображенского, Шарова о работе с активом. Регулярной работы не было. Я руководил кружком на гособувной фабрике. Туда входили Рубинштейн, Кравин, Бидерман, Евденеев. Занимались 1-2 раза в неделю. Обсуждали вопросы текущей политики, мнения оппозиции, читали фракционные материалы. Из руководителей кружков мне известны Юфко (канатная фабрика), Зильберштейн (гостабачная фабрика), был кружок у Старостина. В советских учреждениях ни одного группа. Работы по комсомолу было мало. Старые сведения по комсомолу: Ильичевский район — 13 человек (Зелинский и Глуховский), завод Старостина — 11 человек (Ентус), завод Гена — 2 человека (Корчемный), завод Жако — 4 человека, консервный завод — Выбач, Ленинский район — 6 человек (Коренфельд), Рабфак ОПИ — 4 человека (Чернявский), Гена завод — 10 человек (Лысенко), Рудметалторг — Гольдман, клееваренный завод — Рейнгольд.

О свзи с Москвой — регулярной связи не было, оказийная. Когда был в Москве, с Альским разработал специальный телеграфный код для срочных случаев. Кода нет, но я его отдам. Работа среди беспартийных велась разговорами во время обеденных перерывов, в непосредственной фракционной работе беспартийные участия не принимали. Единственный случай с Тарасовым, который был связан с Файнбергом. Тарасов вышел из партии, и первым условием было вступление его в партию, не будучи согласным с ее линией. Директива из Москвы — каждый оппозиционер должен втягивать рабочих в партию, чтобы исправлять линию не вне, а внутри.

Членских взносов не было, собирали по необходимости на поездки. Литература передавалась с оказией или с нарочным. Руководящий состав старался не держать у себя материалов, а распределяли по низовым организациям.

Алтаев.
Воззвание

Ф. 7, оп. 1, д. 1021, стр. 21

Задержано ГПУ в количестве 24 экз.

Интеллигенция все время своего существования была элементом к власти оппозиционным. В Февральской революции оказалась на высоте и благодаря ей сломлено господство тирана. Война не дала возможности бороться с темными силами — большевиками, и вновь интеллигенция оказалась по ту сторону барьера, ее называют врагом трудящихся. Полная неспособность иной, только кулачной политики, ведет к краху. Каждая минута существования ненавистной власти измеряется ценой сотен тысяч угнетений.

Умерьте пыл помощи врагам ваших идеалов!

В Одессу приехали два московских профессора, Збарский и Апарин. Собрали узкое совещание, а затем более широкое, где принимали участие Сахаров, Черкес, Коровниц, Покотилов, Меерсон (Лидин, социал-демократ, меньшевик), Покотило (к-д), Сухов (с-д, меньшевик, Инархоз), Рубинштейн (ИНО).

Збарский информировал об идее создания общества, о переговорах в присутствии Рыкова, Сталина. Сталин сказал, что неправильно, что на десятом году существования пролетарского государства одна часть трудящихся, а именно интеллигенция, является служащим сословием, обслуживающим другую часть трудящихся — пролетариат и крестьянство. Одна группа обладает всеми правами и полнотой власти и несет ответственность за это строительство, другая часть трудящихся, интеллигенция, работает по найму. По его мнению, среди высококвалифицированной интеллигенции в настоящий момент имеется 3 группы — «болото», готовое служить любой власти, лишь бы условия; «левая» — их левизна двулична, они нам не нужны (60 %) и 20 % на опыте десятилетней работы с нами, произведя переоценку ценностей, искренне убеждается в возможности планового социалистического хозяйства.

Академик Иоффе — не вошел. Мнение — очередной фортель коммунистов. Через общество раскрыть физиономию различных групп, а потом прихлопнуть кого надо.

Ф. 7, оп. 1, д. 2436 — 1930 г.

Тов. Фрумкин не писал, работали днем и ночью. 18 парней, двое из университета. Высылку кулаков решаем на общем сходе — середняки и бедняки высказались за высылку 11 семей.

Должны собрать 998 пудов кукурузы, пшеницы — 3900 пудов, овса — 300 пудов и всего 7888 пудов.

Приходит Крипак ... меняет — 13000 пудов.

Обходим каждый двор, оставляем по 8 пудов для едока. Новая постановка — забирать все, оставлять по 4 пуда для едока до нового урожая.

Приходит Рахмилевич, дает новые цифры — 15000 пудов.

Приходит председатель РИКа, опять новые цифры — 25000 пудов, забирать все, вплоть до печеного хлеба. Если не покажет своих и соседа ям — злостный...

Мы можем подписать смертный приговор Свердлово. Это уже искривление. Бакуцк подтвердил информацию, пугал меня, что запишут в характеристику. Я согласен работать. Пусть это остается на его совести. Пошел, но не буду забирать печеный хлеб и муку.

Собрались женщины, кричат: «Долой рабочих! Дайте наших коней, дайте продовольствие и сахар».