ОСОБЕННОСТИ ГРАФИКИ УСТЬ-КАМЕНОГОРСКОГО

г.Усть-Каменогорск

Вот такими милыми и невероятно близкими моему сердцу оказались графические листы с набросками усть-каменогорского художника Виктора Орлова.

Где родился художник, что мы можем сказать о его творчестве, о местах работы, круге знакомых, что стало с картинами автора после смерти? Множество вопросов встает перед нами.

На часть этих вопросов мы может ответить в статье, другая скрыта от наших глаз, и требует к себе особого исследовательского подхода с использованием в дальнейшем материалов из фондов ГАВКО.

Виктор Федорович Орлов- график, живописец. Родился 12 ноября 1934 под Ленинградом. В Усть-Каменогорск Орловы были эвакуирована в годы войны. В поселке Аблакетка семья прожила более 30 лет. В школе Виктор получал по рисованию «пятерки». Службу в рядах Советской Армии проходил в 1956-1958 гг., затем работал в Псковской области. Работал молодой В. Орлов художником-декоратором на областной студии телевидения, оформителем на заводе приборов и на других предприятиях города, но художественного образования не имел. По мнению художника-графика, Э.В. Чубука, Орлов был хорошим художником. Особенно ему запомнилась картина «Подсолнухи». Умер художник в Усть-Каменогорске в январе 1997 года. Лучшие картины Виктора Орлова хранятся в личном собрании его внучатого племянника Карпова в городе Калуге. Известные нам сведения о творческой биографии художника, были собраны и обработаны научным сотрудником отдела Редкой книги ВКОЭМ Петром Николаевичем Сушко.

В Восточно-Казахстанском Музее Искусств хранятся графические работы «Подруги» 1984, орг.гуашь, 80х80 Г-915 и графические работы, посвященные Ленинским Горкам (Г-910, Г-911,Г-912). В этом тройном портрете «Подруги» несхожие характеры женщин объединяет доброта,чуткость,бескорыстие. Одновременно портрет интересен как точный слепок ушедшей исторической эпохи 80-х гг. и характеризуется типичностью реалистической манеры этого периода.

В 2009 году родной сестрой художника - Л.Ф. Лукьяновой была передана в дар Восточно-Казахстанскому областному архитектурно-этнографическому и природно-ландшафтному заповеднику музею-заповеднику часть его творческого наследия, большей частью представляющие графические наброски, этюды, портретные зарисовки.

Из представленного материала самыми ранними оказались альбомы школьных лет .. Альбомы конца 40-х начала 50-х годов дают представление о детских рисунках, выполненных цветными карандашами. В альбоме 1949 года, как и положено для детских альбомов, много сказочных сюжетов и персонажей русских народных сказок: Змей Горыныч, Морозко, Василиса Премудрая, Семеро козлят и другие. Часть рисунков передает изображения животных, известных исторических деятелей, персонажей древнегреческих мифов, карты географических маршрутов. Практически все рисунки имеют названия. Некоторые снабжены текстовым сопровождением - стихами или цитатами.

Общее для его детских работ — это тщательность исполнения и законченность представленных образов. Рисунки выполнены цветными карандашами, юный художник широко использует разнообразную штриховку, контурную линию для придания выразительности. Такая широта тем, последовательность, а главное - увлеченность свои делом, показывают, что талант рисовальщика Виктора Орлова родом из далекого детства /рисунок 1/.

Виктор Орлов всегда много и охотно работал простым карандашом, делая наброски с натуры, зарисовки различных уголков природы, городского пейзажа, но всегда особым объектом его творческого увлечения был мир человека. Познакомимся ближе с его портретными карандашными зарисовками, выполненными в 50-х годах. Среди многообразия портерных зарисовок нас особенно привлекают портретные зарисовки детей 50-60 х гг. ХХ в.

На шестнадцати альбомных листах выполнены карандашные зарисовки детей. Все наброски выполнены на отдельных альбомных листах. Ряд рисунков имеют авторскую подпись и датировку.

Своей тщательностью исполнения, раскрытием темы привлекают рисунки на листах -1, 9, 11,16. Рассмотрим некоторые из них.

1 лист- рисунок, выполненный в 1958 году мальчика 7-8 лет, стоящего в комнате, в женских туфлях. Талантливо раскрытый сюжет, своеобразный юмор ситуации привлекают наше внимание и вызывают улыбку. Название рисунка дано автором- «Приобулся»/рисунок 2/. С особой тщательностью показаны детали комнаты, предметы окружающие юного героя- это игрушечный грузовик на полу, разложенные газеты на лавочке близ окна, стоящий на подоконнике горшок с цветком. Мальчик одет в кофточку с рукавами, штанишки чуть ниже колена, кепка на голове, его ноги обуты в женские туфли (гольф с правой ноги упал). Руки ребенка за спиной, он стоит и улыбается. Художник работает разнообразной линией, использует многослойную тончайшую штриховку, а также возможности белого листа. Невозможно оторвать глаз от лучистого и немного лукавого взгляда этого мальчугана! Перед нами законченная графическая композиция, которая с тонким юмором и добротой рассказывает случай из детской жизни.

Особой нежностью веет от карандашного рисунка «Лидочка» 1957 года /рисунок 3/. Маленькая девочка сидит на деревянном полу с игрушками. Все ее внимание сосредоточенно на кукле, которую она держит в руке. Рядом, на полу, также лежат две игрушки. Девочка одета в зимнюю одежду- в клетчатый платок, пальто, на ногах -гамаши и валенки. Удачу художника мы видим в непосредственности позы ребенка, в ее полной погруженности в игру, которые автор смог показать в зарисовке.

Таким образом, общим для графических эскизов 50-60-х годов является их реалистическая направленность, выразительность. В этот период происходит усиленный творческий рост художника-графика. Автор предпочитает работать простым карандашом или же акварелью в технике «по-сухому».

Вглядимся в некоторые работы. Своеобразное очарование есть в акварельном эскизе «ДКМ»/рисунок 4/. Это рисунок горизонтального формата, где изображен летний день в районе Дворца культуры металлургов. Хотя набросок не закончен, остались не проработанными фигуры людей, машины в правой части композиции, это не мешает нам любоваться стройностью композиции, и даже почувствовать ее внутренний ритм. В этой же технике «акварель по-сухому» выполнен и пейзаж с едущим поездом /рисунок 5/. Здесь нет графической сухости, он живописно эффектен, построен на цветовых переходах от золотисто-охристого при изображении холмов третьего плана до коричнево-зеленого переднего плана. Композиция уравновешенная, с мягкими плановыми переходами. Работа датирована 1963 годом.

Виктор Орлов - художник реалист. Его графические зарисовки отличаются яркой повествовательностью. Это прослеживается в том, как последовательно он строит композиции своих зарисовок, не упускает мелких деталей и стремится быть точным в их передаче. Орлов не пишет больших панорам и сцен, ему интересны небольшие укромные уголки - дворики или мостики, интерьеры дома, квартиры. Если в натурных зарисовках чувствуется некоторая сухость и виден их ученический уровень, то портретные зарисовки выдают руку зрелого рисовальщика-портретиста.

Художник с удовольствием рисует молодых и старых, женщин и мужчин, задумчивых и беззаботных, погруженных в себя и в труде. Как правило, он работает над лицом своих героев или же изображает их по -грудно, редко давая изображение человека во весь рост. В той скрупулезности, с которой он передает карандашом человеческую мимику и особенности строения лиц, виден жгучий интерес к самому человеку, его внутреннему миру. Перед нами целая галерея таких портретных набросков, созданная в конце 50-х - 60-х годов. «Алеха друг» 1957 года /рисунок 6/. Алеха выглядит, словно, герой из кинофильма «Весна на заречной улице» -он обаятелен, молод и с внутренней, ведомой ему одному грустью в глазах.

Наброски женского портрета «Настя», того же 1957 года /рисунок 7/. Здесь интерес вызывает ракурсы головы модели, замысел ее витиеватой прически и то значение, с которым женщина поглядывает на нас. Разные лица, судьбы и характеры доносят до нас эти листы с эскизами.

Нельзя не сказать и о серии автопортретов (более 10 ) художника-графика. Часть таких портретов представляет собой графические наброски, часто незавершенные. Привлекает особое внимание автопортрет, выполненный в технике пастель, в 1991 году /рисунок 8/. Портрет выполнен по-грудно, с максимальным приближением и занимает три четверти всей плоскости листа. Выбрана фронтальная композиция в анфас на нейтральном фоном серебристо-бежевых оттенков. Портрет так замечательно сработан, что невольно чувствуешь все материалы одежды — фланелевую ткань рубашки, шерсть свитера.

Автор смог прекрасно передать свое психологическое состояние особой сосредоточенности и погруженности в себя. Это подчеркивается общей цветовой гаммой серебристо-голубых оттенков, некоторой напряженностью взгляда серо-голубых глаз, в твердо сжатых губах и застывших морщинах на лбу.

Активно используя растушевку, А. Орлов добивается объемной моделировки лица и практически живописного эффекта пастели. Мягкое освещение, тщательность отделки материалов, точность рисунка позволяют нам ощутить упругость кожи, блеск глаз, зримо и реалистично представить образ автора картины.

Заключение

Творчество Виктора Орлова обращено к людям и проникнуто вниманием к жизни современников. Его альбомы со штудиями натуры, графические зарисовки и законченные станковые работы, переданные сестрой, будут храниться в фондах музея-заповедника, что сделает возможным создавать тематические выставки и демонстрировать мастерство художника.

Сегодня, даже черновые зарисовки, сработанные почти полвека назад — в середине 60-х годов прошлого века, интересны, они несут на себе особое обаяние и приметы навсегда ушедшей эпохи. Виктор Орлов, наряду с художниками Г.Г. Рычковым, П.Н. Паньшиным, А. Бондаренко, из той плеяды городских художников 50-х-60-хх годов, которые навсегда увековечили лики своих современников, окружающее пространство, их быт и интересы.

Детские рисунки Приобулся. Бумага, карандаш. 1958 г.

ДКМ. Бумага, акварель. 60-е годы.

Алеха друг. Бумага, карандаш. 1957 г.

Настя. Бумага, карандаш. 1957 г.

Автопортрет. Бамуга, пастель.1991 г.

г.Усть-Каменогорск

Возникновению интереса к изучению языка диалектоносителей Алтая предшествовало создание доцентом кафедры русского языка УКПИ Культенко Тамарой Владимировной «Краткого словаря русских старожильческих говоров ВКО», а также «Словаря русских говоров Алтая» учеными-лингвистами кафедры общего и исторического языкознания Алтайского государственного университета. Часть исследуемого нами материала получена из печатных источников архива Восточно-Казахстанского областного этнографического музея («Алтайский сборник», «Записки Западно-Сибирского отдела русского географического общества», «Беловодье: повести, рассказы, очерки») и из сборника М.М. Багизбаевой «Русский фольклор Восточного Казахстана».

Фольклорные тексты, представленные в рамках данной статьи, являясь результатом «простонародного художественного творчества» или, другими словами, «художественной коммуникацией», рассматриваются нами как особый тип дискурса, функционирующий в гомогенной аудитории (общество диалектоносителей), где весь набор жанров (лирические песни, частушки, сказки, любовные песни) предполагает определенную этнокультурную и социальную стратификацию, но в то же время отражает ценностные представления фольклорного коллектива, «реализующие, наряду с дескриптивным, аксиологический компонент модели мира» [1, с.261].

Диалектная языковая личность, являясь носителем традиционной народной культуры, обладает свойствами, которые отложились в языке, сказались на ее речевом поведении. Главное – это невыделенность личности из социума, обусловленная прежде всего традиционным образом жизни, то есть воспроизведением опыта предшествующих поколений без существенных изменений, одинаковостью занятий, подчинением миру – общине, регламентировавшей практически все проявления личной жизни. Коллективные представления и выражающие их коллективные фольклорные тексты сохраняли и укрепляли эту зависимость личности от социума.

В свете данной темы особое внимание уделено способности жанровых форм «аккумулировать особенности восприятия мира» [2, с.6] носителей старожильческих говоров при условии, что одним из главных объектов диалектной коммуникации является сам человек. Объектом нашего внимания стали производные имена со значением лица, репрезентирующие в рамках фольклорного дискурса особенности мировосприятия носителей говоров ВКО.

Диалектоноситель (как правило, житель села, представитель старшего поколения) оперирует определенным набором жанров фольклорного дискурса. Сфера употребления производных имен лица позволяет рассматривать соответствующие жанровые образования посредством категорий: «дружеский дискурс», «любовный дискурс», «семейный дискурс», «обрядовый дискурс». В рамках данной статьи нашли выражение такие продукты рефлексии народного мировосприятия, как заговоры и лирические песни.

При всем разнообразии ситуаций использования заговоров дискурсивные образования, в рамках которых функционируют производные имена лица, можно дифференцировать в соответствии с обозначаемыми событиями:

а) ситуации, в основе которых – предостережение и прогнозирование опасности. Это прежде всего заговоры от любого проявления зла по отношению к субъекту речи: «Стал раб (имя), благословясь, пошел я перекрестясь из избы дверями, из ворот воротами под восток, под восточную сторону, вокруг меня – железный тын от земли и до неба, от востока до запада. Этот тын никто не может ни перейти, ни переехать – ни еретик, ни еретица и ни колдун, ни колдуница, ни встречной, ни поперечной и ни баба-простоволоска и ни девка-самокрутка, ни белый, ни русый, ни черный» (Алтайский сборник) [4, с.10]. Производные наименования лиц выступают в данном случае в качестве обозначения субъектов зла, следовательно, каузаторов возникновения ситуации опасности.

В заговоре от зубной боли реализован принцип сопоставления, традиционно используемый при построении дискурсивных образований данного типа. Производное имя также служит наименованием каузатора, но уже благих событий: «Батюшка млад месяц, ходишь во дни и в ночи, видишь живых и мертвых. Как у мертва-мертвяка зубы не болят, десны не ноют, так у раба Божия (имя) зубы не болели б» (Алтайский сборник).

б) ситуации использования заговоров в период проведения свадебного обряда. В основу заговоров кладется принцип сопоставления, что обусловлено:

– заботой о молодых, стремлением оградить их от «дурных» людей: «Как туяс без дна, так и дружка, и весь поезд без ума. (С улицы пошаркаешь туясом о скобу; первым возьмется дружка – вино станет подавать и обдувать)» (Алтайский сборник). Производное «дружка», традиционно используемое в свадебно-обрядовой коммуникации, обозначает субъект действий, наделенный большой функциональной нагрузкой: не просто помогать жениху и невесте, но оградить их от различных наговоров путем «обдувания» вина. (Для защиты от наговоров могло использоваться как крестное знамение, так и «обдувание»)

– стремлением навредить молодым, вызвать задержку движения свадебного поезда, следовательно, внести смуту в души людей: «Как с поганого ведра обруч колесом, так и дружка с седла колесом (перед поездом катни спавший обруч; как дружка доедет до этого места, так и вылетит из седла)» (Алтайский сборник).

Необходимо заметить, что удаленность от религиозных центров, внутренняя разрозненность, обособленный образ жизни последователей старообрядчества обусловили нормативность для них использования заговоров, рассматриваемое православием как грех. При этом в текстах наблюдается стремление к объединению крестной силы с силами потусторонними, выходящими за рамки христианского мира. Субъект речи в данных ситуациях не ощущает резкой грани между ними, и данное объединение – естественное явление для сознания носителя старообрядческой культуры на территории Алтая.

Если речевой жанр заговоров рассматривается нами как типичная языковая черта старообрядцев, то жанр лирических песен представляет собой результат творческого мировосприятия целостной коллективной личности старожилов.

Жанр лирической песни в исследуемом нами материале реализует посредством личностно-ориентированных наименований информацию, характеризующую человека по отличительным признакам, концептуально значимым в аспекте их функционирования в рамках общекультурных когнитивных образований (в данном случае ими являются «любовь» и «семья», рассматриваемые на основании текстов любовных и семейно-бытовых лирических песен [5, с.6]).

«Стоит столик дубовой, ножки точёны.

Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда.

А за этим за столом три девицы сидят.

Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда.

Три девицы сидят, они хлеб да соль едят.

Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда.

Они хлеб да соль едят, про Ванюшу говорят.

Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда.

У Ванюши-кудряша нету денег ни гроша.

Подай балалайку, подай балалайку, подай балалаечку сюда.

Денег нету ни гроша, но зато поет душа» (с. Снегирево).

Перцептивно обусловленная характеристика человека (кудрявый), определяющая систему связанных с ней поведенческих ассоциаций и основополагающая в процессе оценки его личности окружающими, передается посредством семантики производного имени, выполняющего, таким образом, основную сюжетообразующую функцию: Ванюша кудряв, а значит, красив: любит петь, следовательно, нравится девушкам. Но, будучи красивым, он не способен обеспечить себя средствами для нормального жизнеустройства. Данный контраст в восприятии личностных качеств Ванюши передается бытийной конструкцией с отрицанием.

Специфическое качество личности (бравчик - бравый), перцептивно фиксируемое посредством структуры производного, представлено говорящим в качестве субъекта модели движения («бежал»), что указывает на непостоянный, ситуативный характер проявления признака, оцениваемого в данный момент как доминирующего. Положительная оценка этого качества «подкреплена» указанием на внешние признаки человека, представляющие в сознании старожилов несомненную эстетическую и практическую ценность («кудряват», «шапка – сто рублей»), повышающие его шансы на успех в кругу потенциальных невест («Да он, наш Саша, не женат»).

В текстах, относимых к семейному дискурсу, характеристичное обозначение лица осуществляет, посредством пропозитивной структуры производного, его социальную идентификацию сквозь призму оценки говорящего:

«…Мой старый муж,

Погубитель мой.

Ой, дитя, ой, млада,

Погубил мою головушку

Девушкину все молодушкину…» (М.М. Багизбаева) [6, с.108]

Субъект оценивания – диалектоноситель «в его коллективном проявлении» [1, с.264]. Производные имена используются преимущественно в качестве характеризующего пояснения к номинациям-обозначениям членов семьи. Именно эти пояснения несут в себе семантику каузации описываемых далее событий. Качества, получающие обозначение, интенсифицируются посредством употребления ассоциативно обусловленных характеристик компонентного состава описываемых событий: погубитель – погубил, головушку молодушкину. Использование отрицательных коннотативных компонентов в структуре производных направлено на создание аксиологически значимого образа семьи. Ее ценность неизменна и формируется посредством аксиологически стабильных концептов-представлений об обязательных членах семейного микромира, во главе которого отец как носитель «традиционных патриархальных представлений» [1, с.269], то есть запрещающий дочери брак по любви:

Производное «милочка» – ключевой момент в процессе реализации прагматической интенции говорящего: выразить отцу просьбу о счастливом браке по любви. Семантика деривата фиксирует не столько ролевую характеристику лица (участника события), сколько оценку субъектом речи его личности как каузатора счастливой семейной жизни.

Образ отца и матери эстетически переосмысляется в обрядовых песнях, поющихся во время «бранья» (в то время, когда жених забирает невесту из родительского дома):

«Накатилась туча черная,

Прилетают черны вороны,

Злы разлучники.

Разлучают меня с отцом - с матерью,

С родом-племенем,

Со хорошей девьей красотой,

Со любезными подружками» (М. Швецова «Песня, которая поется на «бранье»)

Структуру подобных песен формирует ролевая оппозиция: отец и мать как символ незамужней, счастливой жизни, символ дома (т.е. «отчего крова, защиты, родных и близких» [7, с.5]) – жених и его родственники, «налетевшие», как черные вороны и разлучающие девушку с семьей. Ролевой состав данной коммуникативной ситуации обусловлен традиционными взглядами девушек на замужество, происходившее чаще всего не по любви.

Дериваты, представляющие ролевую характеристику жениха (разлучник), фиксируют деятельностно проявляемый предикативный признак, воспринимаемый сквозь призму чувств говорящего – субъекта ситуации.

Жених и его семья связаны в сознании девушки с нарушением ее личной свободы, с неизбежностью происходящего в силу «веками» складывавшихся порядков и обычаев:

Употребление производного имени совместно с прилагательным оценки (злы разлучники; разлучитель вековой) интенсифицирует выражение данного ассоциативно обусловленного компонента пропозитивной семантики деривата. Подобная закрепленность пейоративного наименования за определенной категорией лиц в рамках стереотипной ситуации придает ему этикетное значение, выступая в качестве средства выражения ролевых отношений.

Оценочная семантика производного «разлучник, разлучитель», употребляясь в рамках событийных пропозиций действия, фиксирующих прибытие сватов, является недостаточно информативной или, по определению Н.Д. Арутюновой, обнаруживает «проспективную характеризацию» [8, с.29], подразумевающую дальнейшие дескриптивные интерпретации: приехал разлучитель – «Да он разлучит с отцом-с матерью, Да еще с милыми подружками». Таким образом, производные имена лица, выступая в качестве маркеров экспликации оценочных характеристик, задают схему их дискурсивного употребления с целью обозначения основных этапов раскрытия концептуальной информации.

Таким образом, в рамках рассмотренных типов фольклорного дискурса (заговор, лирическая песня) производное наименование лица выступает в качестве семантического «стержня» повествования, представляя в большинстве случаев причину возникновения событий, рассматриваемых говорящим относительно шкалы оценочности. Семантика отношений человека с окружающим миром, фокусируемая в производном наименовании, дает возможность осмыслить роль лица как говорящего субъекта, а также как главного персонажа мира, о котором он говорит.