Ю. Ю. Карпов взгляд на горцев взгляд с гор

/О. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

основ), четко расставляя «правильные» ударения. В «текстах» горской культу­ры было место «безумству» утверждения в бою «собственной веры», знаковым актам дарений, строгому этикету, оценке территорий своего обитания как зе­мель особо благодатных. Так что, возможно, не лишено резона отмечаемое не­которыми авторами отсутствие в местных культурах «критического воспри­ятия наличного бытия» и «стремления к расширению своего жизненного про­странства». Кавказцы жили своим «закрытым миром» и не желали тем или иным образом раскрываться перед лицом соседей, и косвенные отзвуки этого ныне отмечают представители других культур, да и сами кавказцы.

Связано ли отмеченное со спецификой «переживания пространства», кото­рое кавказцам, горцам досталось в удел?

«...Не менее сложны,— пишет Ю. М. Лотман,— отношения человека и пространственного образа мира. С одной стороны, образ этот создается чело­веком, с другой — он активно формирует погруженного в него человека. Здесь возможна параллель с естественным языком. Можно сказать, что активность, идущая от человека к пространственной модели, исходит от коллектива, а об­ратное формирующее направление воздействует на личность... Культура орга­низует себя в форме определенного „пространства— времени" и вне такой ор­ганизации существовать не может. Эта организация реализуется как семио-сфера и одновременно с помощью семиосферы. Внешний мир, в который погружен человек, чтобы стать фактором культуры, подвергается семиотиза-ции — разделяется на область объектов, нечто означающих, символизирую­щих, указывающих, то есть имеющих смысл, и объектов, представляющих лишь самих себя...» [Лотман, 2001, с. 259, 335].

«Земля обетованная», «Святая Русь», «священная земля Кавказа» и т. д. — из ряда объектов, «имеющих смысл». Бесстрастное отношение к «своей зем­ле», в том числе как к объекту пространства, вообще вряд ли возможно, ибо она становится «фактором культуры»?

Являлось ли пространство (не «земля») таковым в горско-дагестанском со­обществе и культуре?

Да, когда оно выполняло роль координатной оси, на которой выстраива­лись или уточнялись отношения разных групп. «Верхние» и «нижние», распо­ложенные справа и слева, в центре либо на периферии, — такие позиционные различия в пространстве отражали общественные функции и права мужчин и женщин, старших и младших, родовитых — «сильных» — богатых и неродо­витых— бедных — «слабых» и т. д. В этих случаях пространство оказывалось не фоном, но необходимым средством и инструментом структурирования сре­ды и превращения ее в социальную модель и систему. Подобная функция про­странства в культуре универсальна.

Можно полагать, что аналогичную инструментальную функцию простран­ство выполняло и в отношениях представителей данной культуры с соседями. Принимая во внимание, что исходной исторической ситуацией являлись от­ношения «мы — они» (а не отношения «я — ты»), с подчеркнутым значением внешнего «они» для формирования самосознания «мы» [Поршнев, 1979, с. 101J, ответим положительно и в этом случае. Соседи-«они» не только жили другим укладом и отличались некоторым набором свойств от «нас», но жили в отдалении от группы «мы» и к тому же в иной пространственной зоне. В дан­ном случае универсалия конструктивного восприятия мира совмещалась с диспозицией групп «они»— «мы» в осязаемом пространстве, и в итоге отно-

Заключение. Пространство и время

шения с соседями становились отношениями «верхних» и «нижних» с харак­терным набором семиотических оттенков. Пространство не просто являлось полем конструирования, инструментом интерпретации межкультурных связей, но оно начинало «переживаться», т. е. оно концептуализировалось, и «свое» пространство в первую очередь.

Не горы, их вершины и т.д. были сакральными, но, являясь местом, «сгу­стком» обитания группы «мы» в общем пространстве мира, представители этой группы приписывали им сакральные свойства. В этом горцы не были уникальны. Только характерные природно-географические особенности дела­ли различие земель-территорий-пространств в данном случае более очевид­ным. Закрытость горного пространства наделяла его свойствами надежной за­щиты, оно воспринималось благом для его обитателей, «благом» как ценно­стью. Ведь ценность — это отношение и значение объекта для субъекта, а пространственный образ мира создается коллективом и формирует погружен­ного в него человека. Большая роль установки, фиксируемая в индивидуаль­ной психологии, значима и в психологии групповой, социальной. Там она ста­новится действенной благодаря практикам обучения, воспитания.

В дагестанской культуре такие практики были представлены поэтическими образами, включенными аль-Карахи в свою историческую хронику, а также популярной фабулой с гротесковым сопоставлением чужака-врага, намере­вающегося подняться в горы и покорить горцев, с ишаком, взбирающимся на дерево, кроме того, во всяческих восхвалениях (с характерными аллегориями) отваги, мужества и т. д. горцев. Эти практики являлись составной частью тра­диции как элемента и инструмента воспроизводства социальной группы во времени, каждое новое поколение обучали характерным, насыщенным данной патетикой культурным штампам. Так было до включения Кавказа, Дагестана в состав Российского государства. Однако и последнее (его правопреемник) в критической ситуации обращалось к ним. Когда в 1942 г. фронт оказался на Кавказе, в столице Дагестана провели совещание «старейших горцев респуб­лики», и в принятом на нем обращении говорилось следующее:

Неужели мы допустим, чтобы горцы были прикованы к скале и ужасный коршун — фашизм ежечасно терзал наше тело. Нет! Мы этого не допустим, по­тому что рождены свободолюбивым Кавказом. Люди, рожденные в горах, не умеют жить на коленях. Мы привыкли дышать воздухом боя. Так в бою же

постоим за свою честь, за гордость, за вольность.

[Не пустим врага, 1942, с. 11—12]

Допускалась и выборочная легализация идеологии тех обычаев, с которы­ми боролись царская и советская власть . Это был не компромисс, но вынуж­денное заигрывание «большой власти», продиктованное обстоятельствами. Однако в среде, к которой она некогда обращалась, память жива «сама по се­бе». Когда общегосударственное образовательное пространство начало пере­живать деструктивные процессы, национальные сюжеты и «интересы» оказа­лись на одном из первых планов.

616 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Изданный в 1998 г. в Москве учебник-хрестоматия «Культура и традиции народов Дагестана: Становление мужчины» (составитель Т. Г. Сагитов, утвер­жден Министерством образования Республики Дагестан) является рабочим пособием по социализации юношества республики, и потому требования к не­му особые. Очевидно, что юношество должно быть готово жить в тех услови­ях, которые существуют ныне, а не к тем, которые кому-либо желательно ре­конструировать. Безусловно, человеку необходимо знать собственные (своего народа) корни и историю, однако очевидно, что при этом важно не самолюбо­вание, а корректный ввод одних и другой в контекст если не общечеловече­ской истории и культуры, то тех ее форм, с которыми придется (будет вынуж­ден) контактировать вступающий в жизнь молодой человек. Оправданны слова хрестоматии о самобытности национального хгшактера и неповторимом ду­ховном облике дагестанцев, «берущем свое начало из благодатного и чистого источника, единого, общего для братских народов Северного Кавказа». Одна­ко замыкание «источника» на северокавказских или— чуть шире— кавказ­ских корнях выглядит посылкой к тенденциозности, которая уточняется в от­крывающем хрестоматию гимне единству кавказцев. Дальше больше. Когда речь идет о помощи Махачкале и Дагестану после землятресений 1960—1970-х гг., упоминаются северокавказские республики и области того же региона, тогда как помощь пострадавшим приходила из самых разных уголков тогдашнего СССР: «Узбекгородок», гостиница «Ленинград» и т. д., построенные не упомя­нутыми в данном случае, но активно помогавшими нуждающимся жителями городов, республик, «народами», являются свидетельствами, не требующими доказательств. Тенденциозный изоляционизм «кавказскости» или тенденциоз­ность особости и превосходства Кавказа, кавказцев и дагестанцев здесь декла­рируются через разные примеры. Из текста цитируемого литературного произ­ведения: «Я хочу, чтобы ты был гордым, как дагестанские горы, чтобы харак­тер твой был твердым, как камни дагестанских гор, чтобы сердце твое было добрым и чистым, как снег на дагестанских горах..,»; и из комментария соста­вителя: «... Даже гранитные скалы становятся острее благодаря духу и воле сы­нов гор» [Сагитов, 1998, с. 3, 78, ПО]. Хорошо известные культурные штампы³. Штампы и соответствующие практики выражали значение объекта для субъекта и следовательно ценность, которая играла важную роль в культуре, как важнейшее условие жизнедеятельности группы (хотя «группа» за послед­ние столетие приобрела новый облик и содержание, ведь большинство «гор­цев» переселились в «низинные» местности и под воздействием разнообразных обстоятельств перестали быть «горцами», сохранив большей частью только штамп «горства», который продолжает культивироваться).

Однако в свое время такой штамп оказывался инструментально действен­ным— «свой» мир (мир группы «мы») оказывался закрытым для другого, внешнего мира. Уже в силу этого он должен был быть особо системно органи­зован. Отношения «верхних» и «нижних» и т. п. работали на это, но не были

• В таком учебном пособии были бы уместны материалы, которые могли бы подготав­ливать юношей к службе в армии, но они отсутствуют. И это при том, что у дагестанцев, проходящих срочную службу, и последние годы имеются в частях российской армии оче­видные проблемы, которые в значительной мере рождаются па «бытовой почве»— в ре­зультате отказа выполнять «немужские» обязанности — мыть полы и т. п. Примеры из бы­товых практик мужских союзов, которые существовали в дагестанском обществе сравни­тельно недавно, были бы в данном издании вполне уместны.
Заключение. Пространство и время

617

Сложности с соседями определялись не тем, что последние располагались в иной зоне, в «нижней» страте координатной оси пространства, во многом определявшей структуру и порядок связей. Просто представители иного мира и сам их мир грозили сломать отлаженную систему. Их противолежание «вни­зу» «нам— верхним» придавало осязаемость конфликту, который из динами­ческой основы функционирования «нашей» среды (с «игровым» противостоя­нием «верхних» и «нижних» внутри своей общественной модели) превращался для нее в деструктивную силу, желавшую вовлечь в иерархическую структуру (по В. Тэрнеру).

В свою очередь, и религиозный фактор аналогичным образом маркировал оказавшиеся в противостоянии силы. Борьба за веру являлась отстаиванием незыблемости «своей» системы. Формулы мусульманской веры очень часто использовались именно в таком контексте, так как само восприятие ислама в Дагестане было «своим». «Ла иллаха илла-ллах» для наибских мюридов в пер­вую очередь служило боевой песней, подобно тому как те же слова использо­вались в качестве колыбельной, вовсе не подразумевая особых религиозных сентенций. Ныне «Аллах акбар» громко выкрикивают болельщики победив­шей спортивной команды (так, в частности, поступают болельщики школьной команды одного лакского селения) [ПМА, 2005, л. 46], и тот же торжествен­ный возглас мне довелось слышать на респектабельной свадьбе в Махачкале в качестве тоста в подзагулявшей компании мужчин. Эмоциональный подъем могут сопровождать различные словесные формулы, озвучивание которых не обязательно соответствует их канонической интерпретации. Горская само­стийность имела и имеет свои оригинальные формы.

И это даже при том, что за истекшее столетие большая часть горцев сня­лись с дедовских «благодатных» мест и — кто раньше по разнарядке из цен­тра, кто позже по собственной воле — переселились в города и на плоскость.

618 Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев. Взгляд с гор

Переселения предполагают и обуславливают трансформацию стереотипов, в которых некогда «свое» в фигуральном и нефигуральном смыслах было пре­выше всего.

Это когда-то дагестанскому горцу казалось невозможным поменять землю, воду и воздух гор на нечто иное. Это когда-то горец (Важа-Пшавела) в полной мере искренно и многозначительно говорил:

Сверху вниз брести наугад —-Горе мне! — как тяжко и томно... Слезы не исцелят меня На равнине этой бездомной. О, зачем я себя обрек На погибель без воздаянья И сошел с горы? Чтобы стать Тщетной жертвой? Чашей страданья? [Поэзия народов Кавказа, 2002, с. 137]

Ныне сыновья и внуки горцев, обосновавшиеся на равнинных землях, в значительной степени изменили, по сравнению с дедовским, стиль жизни, так или иначе меняют взгляды на себя и окружающих, переориентируясь в ценно­стях, т. е. в отношении к «объекту» в его современной разноплановости. Это сопровождается проблемами для них самих, но также и для «соседей». Являет­ся фактом вытеснение «горцами» русских и ногайцев из так называемой Киз-лярской зоны, первых отчасти и из Махачкалы. Реалии последних лет - избы­точная нагрузка на пастбища Ногайской степи (а также Калмыкии), ибо на них ныне круглогодично выпасается скот, ранее перегонявшийся туда только на зимний период. В результате значительная часть пастбищ подвержена вет­ровой эрозии, что создает предпосылки для прогрессирования их опустынива­ния, а это негативным образом сказывается на хозяйственной деятельности и в целом жизни ногайского населения ⁶. Равно очевидно стремление горцев-пере­селенцев в полной мере «натурализоваться» в равнинных районах республики (до сих пор горцам, живущим в поселках так называемых прикутанных хо­зяйств запрещено административно оформлять там свое пребывание, все они числятся среди постоянных жителей горных селений, населенные пункты не имеют сельских администраций); это свершившийся факт, требующий того или иного юридического решения . При этом очевидно, что их «натурализа­ция» там не будет (ибо не сможет быть в силу произошедших разноплановых

⁶ Количество выпасаемого скота превышает 70—80 тыс. голов мелкого рогатого скота и лошадей, в республиканском ведении землями отгонного скотоводства являются 558 077 тыс. га пастбищ из общего количества таковых в Ногайском районе 750 202 тыс. га, т. е. порядка 75 %. Нормы выпаса кое-где в районе превышены в 4 раза. В то же время почти половина летних горных пастбищ остаются неиспользованными, Представители ногайских общест­венных организаций говорят: «В районе сейчас такое положение, что своим негде пасти — все „отгонники". Горцы предприимчивые, трудолюбивые, они максимально от возможного эксплуатируют Ногайскую степь, К этому добавляются и этому способствуют их клановые связи и доступ к финансам [ПМА, 2006, л. 61 об.—63 об., 67—68] (см. также: [Амиров С. 2006; Калиновская, Марков, 1993]).

⁷ Только в некоторых поселениях горцев равнинной зоны в последние годы появляются собственные кладбища (как у жителей даргинского селения Джурмачи, еще реже — собст­венные администрации, как у рутульских ново-борчинцев [ПМА, 2006, л. 35, 47 об.].

Заключение. Пространство и время

619

изменений и общественной среды, и людей, и культуры) экспансией скотово­дов (читай — кочевников) по отношению к земледельцам, как иногда ее пред­ставляют [Узунаев, 2005J . Реальны перспективы расширения зоны «освое­ния» «горцами» степных районов Предкавказья, предпосылки к чему видны в нынешнем активном их сезонном отходничестве в Ставропольский край, в Ростовскую область. Демографическая ситуация и реальная массовая безрабо­тица в республике обуславливают предпринимательскую активность дагестан­цев (характерную для их культуры в целом), которая при некоторой сравни­тельной инертности в том же плане основного населения указанных областей может привести к значительным трансформациям их облика, в том числе по национальному составу населения (по некоторым данным, численность даге­станцев в восточных районах Ставрополья достигает 100 тыс. чел.). Процесс «сползания горцев на равнину», заявивший о себе несколько столетий назад, а в истекшем столетии активно стимулированный государством, уже дал значи­тельные результаты и ныне продолжает развиваться по собственной логике и в русле достигнутой инерционной мощности.

Ло оценке представителя ногайского общественного движения, «в низменной части республики (Дагестан. — Ю. К.) и в соседнем Ставропольском крае, где есть возможность развития овцеводства, живут даргинцы, аварцы „идут по трассе'¹— обосновываются в по­селках, лежащих при дорогах, организуют бизнес — торговлю, ремонтные и проч. мастер­ские» [ПМА, 2006, л. 63].

620

Махачкала. Старые образы в новой редакции. Фото автора. 2005 г.

ления Тукита о происхождении местных мифологических персонажей от Буд­ды [Чанаханов, 2005, с. 243] и т. д.; впрочем, такое мифотворчество, по-види­мому, в большей степени актуализируют современные социально-политические тенденции и явления, наблюдаемые в мире в целом, на территории бывшего СССР, в Кавказском регионе едва ли не особенно часто; подробно см.; [Шни-рельман, 2006]). Отчасти и относительную популярность в местной среде идей ваххабизма правомерно связывать с потребностью возвращения к мифологи-

Заключение. Пространство и время

621

ческому времени, к сакральной истории, хотя и в этом случае их обусловлен­ность факторами «современности» доминирует.

Без малого полтора столетия назад Николай Воронов заикнулся (больше в фигуральном смысле, нежели в категориальном историко-культурном) о Даге­стане и местной культуре как цивилизации. В последние годы довольно актив­но обсуждается правомочность выделения кавказской и/или горско-кавказ-ской, а равно национальных кавказских цивилизаций. Выделение горской ци­вилизации в какой-то степени резонно в рамках теории локальных цивилиза­ций (см.: [Черноус, 2000]). Одновременно в гуманитарном знании ныне уде­ляется повышенное внимание проблемам регионалистики, и в их спектре одну из ключевых позиций занимает понятие топохрон («проетранствоврсмя»; его ввели в развитие концепции хронотопа— «времяпространство», использо­вавшейся М. М. Бахтиным в литературоведении). Понятие топохрон приме­няют в анализе формирования и эволюции историко-культурных зон, под ним понимают «адекватную ориентацию в историко-культурном пространстве, как важнейшее условие адекватной идентификации, действенного самосознания лич­ности, социума, народа» [Основания регионалистики, 1999, с. 41 и след.].

История социального развития Дагестана, в частности его горной части, а также история культуры указывают на важное значение пространства и време­ни в «идентификации» и функционировании местного общества. Их роль от­четливо проявлялась в образах дома-общины и дома-жилища, представлявших оригинальное двуединство с очевидными приоритетами. Эти приоритеты пе­редавались из поколения в поколение, почему даже разрушенные селения в абсолютном большинстве случаев восстанавливались, а жители небольших по размерам историко-этнографических районов готовы исчислять свою историю тысячелетиями. Они консервировали порядок жизнедеятельности общества в целом и отдельных его частей — «вольных» обществ (союзов общин) и ханств. По сравнению с другими горными районами Кавказа, они дольше сдерживали процесс миграции населения (у местных горцев до сравнительно недавнего времени даже «не появлялось мысли» сменить родные горные «трущобы» на благодатные равнины). Они формировали характерные особенности личности, которые, насколько позволяют судить источники, в целом незначительно из­менялись па протяжении столетий (ибо и общественные ценности трансфор­мировались крайне медленно). Они же во многом определяли взаимоотноше­ния с соседями, в которых значительную роль играли не то чувство личной и коллективной гордости (хотя что это такое?), не то тщеславие, своеобразная потребность конкуренции-игры, из чего следовало нежелание (неготовность, неприспособленность) подстраиваться под чужой порядок. Горцы — в той или иной мере воинственные и «себе на уме» — испокон веков являлись в некото­ром роде проблемой для соседей; это отмечали Страбон и авторы гораздо бо­лее позднего времени. В формировании местной «цивилизации» значение со-циально-культурного осмысления и преломления пространства, очевидно, не стоит недооценивать.

Отмеченное не предполагает упрощенной оценки социокультурного фено­мена горской «цивилизации», сведения его к некоему особому взгляду ее пред-

622

Ю. Ю. Карпов. Взгляд на горцев, Взгляд с гор

ставителей на мир. Оно созвучно словам философа П. А. Флоренского об ис­толковании культуры через деятельность по организации пространства [Фло­ренский 1993, с. 321], а также выводам естествоиспытателей о зональности че­ловека во всех проявлениях жизни [Докучаев, 1948, с. 25—26] или о всеобъ­емлющем наполнении категории «географический ландшафт» [Берг, 1925, с. 7]. «Взгляд» представителей данной культуры на мир, на свое место в нем и т. д. являлся рефлексией освоения, организации ими по разным параметрам «сво­его» пространства, т. е. формирования своей модели культуры (как делали и делают это представители иных культур с собственными пространствами).

Публицист XIX в. назвал Дагестан самой кавказской областью Кавказа. Он имел в виду природное своеобразие края. С полным основанием нужно заме­тить, что в историческом и этнографическом плане Дагестан также всегда вы­делялся в регионе. Вполне естественно, что и ныне в социальном, политиче­ском и культурном отношении он своеобразен.