МАРИНА(поспешно). Какое я имею отношение к кино?
САША. Просто тебе наплевать на всех нас. Ты отказалась от своих частных учениц…
МАРИНА. Но они же несгибаемые уродины! Что им делать в театре?
САША. А мне что делать в нем? Зачем же ты меня втравила в свой театр?
МАРИНА. Сашенька, настоящая жизнь только в театре!
САША(срывается). Молчи! Мне не дают ролей, я лишен заработка, мне не на что одеться и кормить семью! Собственно это я тоже хотел тебе сказать.
МАРИНА. Собственно что?
САША. Я увольняюсь.
МАРИНА. Куда же ты пойдешь?
САША. Да хоть в ларек. И честное слово, буду там на своем месте. Но ты не волнуйся, Фаина мне что-нибудь поприличнее подыщет. Кому он нужен, твой театр? Я еще ни разу не слышал в театре, чтобы говорили про театр. О тряпках, о машинах – о чем угодно,– о нижнем белье! Твой театр – фикция. И правду говорят, если сразу нет успеха – уходи. У меня с детства перед глазами один твой театр. Я переиграл все твои дурацкие роли. Я жил среди твоих скандалов. Вы все отыгрались на мне!
МАРИНА. Не суди меня так…
САША(не слышит мать). Хочу нормальных человеческих отношений. Человеческих, ты понимаешь? Покоя, тихой жизни хочу. Я ненавижу твой театр!
МАРИНА(пытается обнять Сашу). Ты маленький еще и многого не видишь.
САША(отстраняет мать). Конечно, в тридцать с гаком лет…
МАРИНА. Ты слушаешь людей злых, завистливых, неталантливых. Они – неудачники. Не того они ищут.
САША. А что искать? Слава есть слава. Деньги есть деньги. Правильно сделал отец, что бросил тебя! Живет теперь преспокойно в Штатах, где, не будь дурой, могла быть и ты!
МАРИНА(не выдержав). Замолчи!
САША(злорадно). Не нравится? А по-твоему лучше тоску глушить горькой на дачке или в этой мастерской? И что же я не видел, как ты бегала к телефону: почему никто не звонит? И трубку снимала – думала, телефон отключили!
МАРИНА. Ты злой.
САША(войдя в раж). А это зеркало? Зачем здесь это зеркало? Интрига? Или чтобы лучше видеть себя? Ведь ты и так кроме себя никогда и ничего не видела! Зачем тебе зеркало, если не ходят ноги, как ты всем нам говоришь? Жалко и смешно.
МАРИНА. Мне казалось, ты правильно все понимаешь… Разве не перед тобой прошла моя жизнь? Посмотри на эту фотографию. (Снова указывает на фотографию, где запечатлена рядом с маленьким сыном.) Посмотри, как ты смотришь на меня. Какими глазами! Я – балерина, я – твоя мать…
САША. Передо мной могла бы не разыгрывать спектакль.
МАРИНА(подавленно). Ты циником стал, Саша. Как же они испортили тебя! Как я проглядела… Мне казалось, я все тебе дала, главное дала – любовь…
САША(обрывает ее). Я купался в этом с детства. И сцена, и закулисье – я всему знаю цену.
МАРИНА(обнимает сына). Я от тебя ничего не скрывала, думала, ты сумеешь отличить хорошее от плохого, правду от вымысла, главное от второстепенного.
САША. Ну чем не «Чайка»? Чем не второй акт?
Саша направляется к фотографиям и снова завешивает их газетами.
Ты сказала, что не любишь на них смотреть. Ну, и как все же быть с киностудией? Привезти эту тетку сюда?
МАРИНА. Ни в коем случае!
САША. Ну что же, придется нести тебя к ней на руках. (Подходит к матери и с легкостью подхватывает ее на руки.)
МАРИНА(смеется и отбивается). Сашка, пусти!
Саша опускает Марину на пол. Она со смехом бежит по комнате.
САША(смотрит на мать почти с ненавистью). Даю тебе еще день на размышления. А теперь мне пора. (Направляется к двери.)
МАРИНА. Куда же ты, Сашенька?
САША. Домой.
МАРИНА. А я хотела тебя накормить…
САША. Обойдусь.
МАРИНА. Хоть яблочко съешь...
САША. Я с собой возьму. (Укладывает все яблоки в сумку, потом достает два яблока и выкладывает на стол.) Вот два тебе оставлю. И вообще, мать, кончала бы ты фордыбачить. Пока. (Уходит.)
Картина четвертая
Саша ушел. Оставшись одна, Марина снимает газеты и вглядывается в свои фотографии. Потом подходит к зеркалу и изучает собственное отражение. Достает из-за зеркала бутылку, но видит, что она пустая. В это время раздается звонок в дверь. Марина вздрагивает и прячет бутылку. Звонок повторяется. Потом в дверь начинают стучать. Слышен голос Тамары:
«Открой же! Ну открой! Я знаю, что ты здесь! Не помешаю! Зря что ли тащилась?!»
Марина Ивановна идет открыть дверь и возвращается вместе с Тамарой. Это тучная, богато одетая и сильно накрашенная женщина весьма преклонных лет. В ней сразу угадывается старая актриса. Во всех ее движениях основательность, уверенность в себе и настоящая стать.
ТАМАРА(с трудом справляясь с одышкой). Здравствуй, моя хорошая! Я тебя не задержу. Приехала узнать, что с тобой. Мне говорят, Марина опять пропала. Разговоры, домыслы...
МАРИНА . Как ты меня нашла?
ТАМАРА. А я, не будь дурой, сразу к Фаине, та и раскололась. Да и сама догадалась потом. Позвонила Валере, мне жена его говорит, в Москву уехал. Ну, думаю, значит она у него, голубушка! Ни как не могу понять, у вас с ним роман или не роман?
МАРИНА. Не роман.
ТАМАРА. Значит, опять наврали бабы театральные!
МАРИНА. У меня не было никаких любовников, Тамара! Какая глупость думать, что у балерины много любовников! Откуда? Мы же вертимся на одном пальчике всю жизнь! К тому же у него уже была жена.
ТАМАРА. И что с того? Кому это когда-нибудь мешало?
МАРИНА. Скажу тебе честно, у меня едва хватало сил для секса с мужем.
ТАМАРА. Ну ничего себе признаньице! А ведь твой муженек был расписным красавцем . Теперь понятно, отчего он от тебя по сторонам глядел.
МАРИНА(махнув рукой). Не стоит говорить о грустном.
ТАМАРА. Дай-ка я сяду, у меня одышка. (Садится в кресло.)Черт бы побрал эти высокие лестницы! Едва доползла. Ты ведь, милая, исчезла, спряталась, мне ничего не сказала! Такое впервые. Я думала, у тебя все улеглось. Говорили, ты в кино хочешь сняться.
МАРИНА. Какое там!.. А от тебя я прятаться не думала.
ТАМАРА. Так что же тогда?
МАРИНА. Да как сказать...
ТАМАРА(смотрит на Марину проницательно). Скажи как есть.
МАРИНА. Как на духу!..
ТАМАРА(вдруг поднялась с кресла и топнула ногой). Пьешь?
МАРИНА. Нет, что ты…
ТАМАРА. Пьешь… Впрочем, как говорит моя старшая дочь, не твоего ума это, мамаша, дело. А я ведь спасать тебя приехала.
МАРИНА. Если вдруг будут спрашивать, скажи, что я уединилась в мастерской, чтобы писать мемуары.
ТАМАРА(присвистнув). О-ля-ля! Ну ты и хватила! Конечно, все старухи этим увлекаются, но чтобы ты… (Поймав удивленный взгляд Марины.) Прости меня, ты еще совсем не старуха.
МАРИНА. Валера боится, что я мастерскую спалю.
ТАМАРА. Я, грешным делом, тоже так подумала... (Вздохнув.)Что я тебе за подруга, сама посуди? Я в матери тебе гожусь...
МАРИНА. Ты правильно сделала, что приехала! Ты настоящая подруга!
ТАМАРА. И все-таки напрасно ты мне не позвонила
МАРИНА. Ты знаешь, как все получилось? Я ехала на студию на пробы. В трамвае ехала. Проезжала мимо Марсова поля. И вдруг вижу, идут четыре девочки, юные, красивые! (Впадает в транс, возбужденно.)Так мы шли тогда, через 10 лет после войны, рвали сирень тайком!.. Войны мы, конечно, уже не помнили, хоть и были все детьми войны… У каждой второй отец погиб на фронте! Мы очень крепко дружили тогда, четыре девчонки из училища, – Юлька, Наташа и я. Забыла, как звали четвертую! (Приходит в еще большее возбуждение.)И вот я узнала нас в этих девчонках на поле. Мне так захотелось остановить трамвай, броситься к ним, сказать: «Девочки, погодите! Остановитесь! Я знаю, что будет дальше! Вы такие счастливые сейчас! Остановитесь! Я знаю все, что с вами будет!..»
ТАМАРА(громко). Марина, очнись!
МАРИНА(взглянув на Тамару, спокойнее).Трамвай проехал, так я им ничего и не сказала… До студии в тот день я уже не добралась.
ТАМАРА. Ах, Марина, если бы девочкам это помогло.
МАРИНА. Потом я оказалась в этой в мастерской.
ТАМАРА. И все? Проще не придумаешь.
МАРИНА. Работать надо, надо как-то жить, а я не могу. Ноги болят, Тамара, сил нет терпеть! Живу на одних обезболивающих!
ТАМАРА. Это плохо.
МАРИНА. Я износила свои ноги. Это же был мой инструмент, и я на нем нещадно играла! Ночами я думаю, неужели у поэта в конце жизни так же сильно болит душа?!
ТАМАРА. Ну ты и вопросы задаешь, Марина! Пожалуй, тебе действительно пора за мемуары.
МАРИНА. Ты мудрая, Тамара, ты знаешь все.
ТАМАРА. Да уж... (Поудобнее уселась в кресле.) Меня тут на один завод пригласили стихи читать. Да-да, такое еще случается. Я согласилась. В программе была Ахматова. Вдруг в день концерта так расхворалась, хоть отменяй. Но я все-таки поехала. Меня очень радушно встретили. Два молодых человека из заводоуправления вели меня под руки. Вот они меня ведут, а я слышу, как сзади работницы говорят: «Ахматову привезли!» (Громко смеется.) Ну чем не анекдот для мемуаров?
МАРИНА. А ведь ты была знакома с ней, Тамара?
ТАМАРА. Ездила два раза в Комарово...
МАРИНА. Как она жила в конце жизни?
ТАМАРА. Открыто жила. К ней все приходили. Поэты приходили – за благословением. Восхищались ею. Ей это нравилось. Ты знаешь, бывает трудно отличить искреннее проявление чувства от лести. Очень трудно.
МАРИНА. Я знаю, Тамара.
ТАМАРА. Ко мне ведь теперь тоже приходят молодые поэты, приносят стихи. Считается, я в этом понимаю... Вот на прошлой неделе один мальчик заходил.
МАРИНА. И что ты ему сказала?!
ТАМАРА. Я всем говорю, что они гении. (Смеется.) Пусть уж лучше думают, что они непризнанные гении.
МАРИНА. Это злая судьба!
ТАМАРА. А что бы ты хотела? Творчество сжигает человека, если он вовремя не сумеет остановиться. «В костер - и всегда задаром!» Так Цветаева говорила, твоя тезка. Я съем яблоко, можно?
МАРИНА. Конечно. А ты знаешь, Тамара, мой сын решил уйти из театра!
ТАМАРА. Да? И прекрасно. Ну что он за актер? Между нами, способности у него всегда были ниже среднего. Увы, отдохнула природа на мальчике.
МАРИНА. Я убеждала его остаться.
ТАМАРА. Напрасно. Ты бы лучше о своем здоровье пеклась. А то будет как со мной. Я когда в первый раз в театральное училище поступала – провалилась! Сказали, что я слишком толстая для актрисы. Я похудела и пришла на следующий год – меня взяли. А потом я снова растолстела назло им всем! (Ест яблоко.) И ни разу не подумала о себе, подгоняла фигуру под любые роли. Столько раз худела и толстела, что вконец надорвала сердце.
МАРИНА. Я тоже не щадила себя, работала на износ.
ТАМАРА. Ты сделала большое дело – стала великой. И все-таки помни, в искусстве есть две судьбы – либо сжечь себя до конца, либо сберечь себя. Ты береги себя, ладно?
МАРИНА(грустно). Попробую.
ТАМАРА(разглядывает натюрморт на мольберте). Это его работа?
МАРИНА. Да.
ТАМАРА. Какие розы непривычные.
МАРИНА. Я объясню откуда они ваялись! (Возбужденно.) Мы были в Испании на гастролях, очень давно, когда я танцевала только классику. Вдруг после спектакля мне в номер приносят букет черных ров, а в нем визитная карточка – Сальвадор Дали. Вот кто был мой настоящий поклонник! Только один он и понял, что мне надо дарить черные розы! Я рассказала об этом Валере. Как он переживал тогда, что такие розы не растут у нас на севере. Мне кажется, они вообще нигде не растут…
ТАМАРА. Забавный человечек, твой Валера. А правду говорили, что он хотел развестись с женой и на тебе жениться, когда твой муженек в Штаты слинял?
МАРИНА. Чушь!
ТАМАРА. Я так и думала, только спросить не решалась. Мне всегда казалось, он вообще на женщин холодно глядит.
МАРИНА. Ха-ха-ха-ха-ха! (Оживляется и быстро идет по комнате.) Я этой темы не касаюсь. Табу.
ТАМАРА. Ну ладно, ладно. Я не сплетница. Прости.
МАРИНА. Валерка – чудо. Он меня многому научил. Он объяснил мне, что в природе не бывает прямой линии – есть только отклонение от прямой. А мы все ногу тянули – прямее, прямее! Ни одной прямой! Только кажется, что они прямые. В этом суть искусства. Он научил меня это видеть. Арабеск, аттитюд – и ни одной прямой! (Заметив, что Тамара пристально смотрит на нее и качает головой.)Ты чаю хочешь?
ТАМАРА. Что ты! Мне жидкости нельзя! Я еще яблоко съем. (Ест второе яблоко.)Знаешь, как дома пекутся обо мне? Шагу не ступить! Я для них семейная реликвия. Ко мне правнуков приводят, показывают меня, словно музейный экспонат. Они считают меня очень сложной женщиной.
МАРИНА. Я часто слушаю, как ты стихи по радио читаешь. Здорово!
ТАМАРА. Это из архива. Я теперь совсем не записываюсь. Дома сижу. Раз в год меня приглашают в СТД – убедиться, что еще не померла. Тут, правда, предложили в одной антрепризе сыграть. И сюжетик простенький: престарелая актриса и ее юный любовник. Таких антрепризы в наше время как грибы пекут. Скажем, старая певица – и юный любовник. Почему не старая колхозница?
МАРИНА. А про любовника и вышедшую в тираж балерину там нет?
ТАМАРА. Не знаю. Я отказалась. Вовсе не хочу умереть на сцене.
МАРИНА. Я тоже не хочу.(Тоном заговорщицы). Знаешь, Тамара, ко мне по ночам тени приходят.
ТАМАРА. Как в балете? С крылышками?
МАРИНА. Нет, ты не смейся надо мной.
ТАМАРА. Без крылышек? Тогда нормально. Но принимай на всякий случай микстуру Кватера. Безобидная штука.
МАРИНА. Я никому не говорю об этом. Узнают – обрадуются, скажут у Марины крыша двинулась.
ТАМАРА. Пусть скажут.
МАРИНА. Приходит мальчик, который был в меня влюблен еще в училище. Он жил в соседнем доме. Потом он стал военным, женился, начал водку пить, попал под электричку… Я долго не могла поверить. Одно дело в газетах, в книгах, в кино, а тут… Я ведь не верила в реальность катастроф.
ТАМАРА.(грустно). В этом ты вся.
МАРИНА. Наташа приходит. Мы с ней подолгу говорим. Ваганова приходит и бьет палкой по ногам. Ах, как болят мои ноги! И чем сильнее эта боль, тем я все больше убеждаюсь, что прожила жизнь неправильно. Теперь я понимаю, что быть художником – не главное!
ТАМАРА. Ты это верно говоришь, но толку что? Дояркой ты уже не будешь.
МАРИНА. Ноги, ноги! Как же болят мои ноги!
ТАМАРА. Она у тебя красивые! Смотри, какие стройные! Самые красивые ноги в Европе. Ты полечи их, Марина.
МАРИНА(с отчаянием). Тамара, мне даже некому сказать об этой боли!
ТАМАРА(ласково). Ничего, моя милая, привыкнешь. Все привыкают. И всё у тебя уладится, всё станет на свои места.
МАРИНА(истерично).Сплошная боль, а еще вокруг эти черные розы!..
ТАМАРА. Ко всему привыкнешь.
МАРИНА(плачет). Я ведь совсем одна!
ТАМАРА(насмешливо). А я – втроем, можно подумать. У нас одна судьба.
МАРИНА(улыбнувшись сквозь слезы). Я понимаю… Пожалей меня, Тамара! Погладь меня по голове...
ТАМАРА.(подходит к Марине Ивановне, целует ее, гладит по голове). Пора мне ехать. Запихнешь меня в такси?
МАРИНА(плачет). Пойдем…
Марина быстро скидывает халат и одевает юбку и свитер. Берет Тамару под руку, и они выходят из мастерской.
Картина пятая
В мастерской пусто. Дверь тихо открывается и входит Валера. Это холеный молодящийся мужчина, одетый в соответствии с молодежной модой. Остановившись посредине комнаты, Валера сладко потягивается, всем своим видом излучая довольство.
ВАЛЕРА(напевает). «О чем вы плачете дожди, о чем грустите ивы, так много весен впереди, еще мне быть счастливой». Обожаю Клавочку Шульженко!
Валера выкладывает из дорожной сумки кассетный магнитофончик и пакеты с едой. Когда возвращается Марина Ивановна, он ужинает под аккомпанемент Патрисии Каас.
МАРИНА(остановилась в дверях, с неподдельной радостью). Валерка!.. Как хорошо, что ты вернулся. Я тебя так ждала.
ВАЛЕРА(отрываясь от еды). А что такое? Что случилось, Марина? (Подходит к Марине и целует ее в щеку.) Что-нибудь произошло?
МАРИНА. Произошло? Да нет… Просто мне одной неуютно.
ВАЛЕРА. Вот тебе раз!.. То говоришь, что тебе позарез нужно скрыться ото всех и побыть одной, то тебе одной неуютно.
МАРИНА. Одно другому не мешает. Но ты не бери в голову. Здесь хорошо. Здесь тихо. (Подходит к магнитофону и выключает его.)
ВАЛЕРА. Милый кассетничек, да? В Москве прикупил. Главное, миниатюрный, совсем в сумке места не занимает.
МАРИНА. Как съездил?
ВАЛЕРА. Прекрасно. Жил в этот раз не у друзей – в гостинице. Прекрасный номер с видом на Охотный ряд. Три дня я ничего не делал. Кайфовал. Приемы, банкеты. Аж косточки ломит! Я все же не могу так долго бездельничать – беситься начинаю. (Пододвигает Марине кресло.) Хочешь кофе? Тут целый термос.
МАРИНА. Ты думаешь? А!.. Все равно не сплю ночами!
ВАЛЕРА. Я же тебе оставил целую коробку снотворного.
МАРИНА(громко смеется). К черту снотворные! Не желаю! Нормально жить хочу!
ВАЛЕРА. Похвальное решение.
МАРИНА. Дай кофе!
ВАЛЕРА. Тут аура прекрасная. Должно отменно спаться.
Вдруг Марина начинает громко смеяться.
Что с тобой? Чему смеешься?
МАРИНА. Не знаю, что со мной. Танцую по ночам какой-то фантастический балет!
ВАЛЕРА(быстро достает из сумки блокнот и карандаш). Застынь! Так… Прошу тебя, постой минуту. (Рисует.)
МАРИНА(простояв какое-то время без движения). Мне так тяжело, Валера! Ноги...
ВАЛЕРА. Что ноги?! Руки! Мне руки нужны!
МАРИНА. Ты сумасшедший...
ВАЛЕРА(с досадой). Нет, ускользнуло. А был такой заманчивый ракурс!
МАРИНА. Мне можно двигаться?
ВАЛЕРА. Да, конечно. Пей кофе. (Пьет кофе.) И чем же ты себя занимаешь? Что делаешь?
МАРИНА. Что я могу теперь? Раньше я танцевать могла. И даже лучше чем другие. Сколько же я сыграла ролей? Но это были женщины с ногами! А я теперь без ног.
ВАЛЕРА. Не ной. Ты знаешь, я выставку свою пробил в Москве.
МАРИНА. Там будет такая же афиша, как и здесь? Мой портрет?
ВАЛЕРА(несколько смущен). Откуда ты знаешь?
МАРИНА. Донесли. (Нервно.) Но ты же обещал, что будут розы!
ВАЛЕРА. Розы, розы… Я тоже предложил им розы. Не хотят. Портрет давай. Не предполагал, что это так болезненно. (Подмигивает.)Ну а тебе какая разница, Марина? Я, кстати, получил в Москве заказ. С голландцами там завязался. Милые молодые голландцы. Но их только эротика интересует, представляешь? А мне-то что, получат они свою эротику!
МАРИНА. Тебе действительно все равно, что писать?
ВАЛЕРА. Не придирайся. Как только закончу – сразу куда-нибудь уеду.
МАРИНА. Куда?
ВАЛЕРА. Хоть на Таити. Еще лучше на Галапогосские острова. (Увлеченно.) Это в Тихом океане. Там водятся громадные черепахи и первобытные ящеры, похожие на драконов. Там происходят страшные бои. Драконы жрут друг друга, летают птицы с хищными носами и кожаными крыльями! Фантастика! Мне это однажды даже во сне приснилось. Вот что такое настоящая эротика!
МАРИНА. Возьми меня с собой!
ВАЛЕРА. Куда?
МАРИНА. На острова… Я там тебе мешать не буду!
ВАЛЕРА(задумался). Про острова я фигурально… Какие к черту острова… А вот в Голландию, может, и получится съездить.
Марина подходит к Валере, обнимает и прижимается к нему, кладет голову на плечо.
МАРИНА(шепчет). Возьми меня, возьми меня, я очень тебя прошу, возьми… Всю жизнь меня считали твоей любовницей. Даже муж никак не мог поверить, что это не так. Возьми меня с собой.
ВАЛЕРА. Ты хочешь меня в чем-то упрекнуть?
МАРИНА. Нет, что ты… Просто я подумала, что даже здесь играла какую-то роль…
ВАЛЕРА(отстраняет Марину от себя и смотрит на нее прищурившись). Ты создана для этого. Знаешь, что я подумал? Тебе нужен свой театр. Ты бы еще многое могла в нем сделать.
МАРИНА. Что сделать? Я в своей жизни все уже сделала. Я – балерина. Великая. Это каждый школьник знает. Мои трагические роли! Бессмысленно рассказывать о них. Бессмысленно хвататься за соломинку.
ВАЛЕРА. Все твои беды оттого что ты лишились театра. Я по себе сужу, неделя без работы – и я схожу с ума, болею. Иду по улице и понимаю, что жизнь для меня всего лишь большая яркая картина, которую я должен написать. Вещи слепят своими красками, они движутся, просятся на холст. Это кошмар какой-то, хоть выколи глаза! Но стоит мне взяться за кисть, как мир снова становится реальным. И я здоров. Вот ведь какая штука.
МАРИНА. А я больна всегда!
ВАЛЕРА. Да-да, тебе нужен свой театр.
МАРИНА(с иронией). О, да! Это был бы роскошный театр! Но почему же для меня одной? Пусть это будет театр для всех, кто не желает уходить. Мы назовем его «Театр ненужного актера»! Я буду в нем отплясывать без ног, а кто-то петь без голоса, читать стихи без слов. Возьмем в него и Сашу, и Фаину, и Тамару – всем места хватит. А ты распишешь занавес химерами с Галапогосских островов!
ВАЛЕРА(разводит руками). А между прочим, я серьезно. Но, если ты не видишь реальности в такой затее, ничем не могу помочь. (Снова включает магнитофончик.)
МАРИНА. Но почему же, я вижу этот театр вполне реально! Публика любит смотреть на уродов. Мы будем делать полные сборы. Восторженные поклонники завалят нас цветами. (Бегает по мастерской, посылая воздушные поцелуи воображаемой публике.) Ты не представляешь, как я люблю цветы, как я люблю, когда мне дарят цветы. Мне даже снится иногда, что мне дарят цветы.(Остановилась. Вспоминает.) Одно время, вся наша квартира была завалена цветами! Еще в училище мне дарили цветы. В соседнем доме жил забавный мальчик, он поджидал меня на лестнице и дарил мне белые розы. А я ни разу даже зайти его не пригласила, только загадочно улыбалась ему… Зато потом у нас бывали композиторы, актеры, они смотрели на меня с восторгом и говорили про меня. И я все говорила, говорила, говорила… А потом куда-то все исчезли, а мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь зашел. Я поняла, я слишком много говорила! А надо было молчать. Выслушивать. Но это так тяжело – молчать! Я до сих пор не научилась молчать. Я стала выходить на улицу, ждала, что кто-нибудь меня окликнет, остановит. Нет. Никто меня не узнавал в лицо! Я ведь всю жизнь кружилась – лица не видно. Я перестала узнавать себя сама. Вот почему я боюсь своих фотографий. И я стала думать, кому же они дарили цветы? Мне? Кому-то еще?
Достарыңызбен бөлісу: |