Джэй Вайднер, Винсент Бриджес

Видимо, время поездки Фулканелли в Андай можно датировать началом 1920-х гг., поскольку в своей книге он упоминает об «особой привлекательности нового пляжа, на котором красуются великолепные виллы». Г.Уэллс, Олдос Хаксли и вся лондонская золотая молодежь открыли для себя расположенный неподалеку Сен-Жан-де-Лю в 1920 г., а к 1926 г. многочисленные виллы для туристов уже возникли на берегу до самого Андая. Сегодня Андай-Пляж, по сути — набережная Андая, пестрит всевозможными бутиками, магазинчиками, где продается все необходимое для подводного плавания и снаряжение для серфинга, что делает это местечко излюбленным перевалочным пунктом для толп молодых любителей развлечений, кочующих из страны в страну.

Хотя Фулканелли с некоторой опаской заявляет, что «в Андае нет ничего, что могло бы вызвать интерес у туристов, археологов или людей искусства», в истории региона было немало любопытного. Так, молодой Людовик XIV встретил свою будущую невесту на островке у берегов Андая, на границе между Испанией и Францией. Здесь бывал Веллингтон, устроивший возле Сен-Жан-де-Лю опорную базу для наступления на Тулузу на заключительном этапе наполеоновских войн. Сюда во время Вто

рой мировой войны нанес визит и Гитлер: в 1940 г. он приказал остановить свой поезд неподалеку от Андайского Креста.

Этот регион имеет и давние эзотерические связи. Андай расположен в Стране Басков, а баски — народ, обладающий уникальным генофондом, который не имеет аналогов в Европе. Баскский язык также представляет собой тайну. Он — один из пяти сохранившихся древних индоевропейских языков и не имеет параллелей ни с какими другими языками Европы¹⁶⁵. Эти факты, по мнению некоторых исследователей, свидетельствуют о том, что баски¹⁶⁶ — наследники великой глобальной цивилизации, существовавшей до катастрофы, потомки атлантов, если говорить более привычным и эффектным языком. Баски издавна славились как знатоки магических практик и колдуны и в конце XVI — начале XVII в. становились объектом охоты на ведьм, организованной инквизицией.

Когда Фулканелли побывал в этих местах в 1920-е гг., Андай был совсем маленьким городком. Наш автор обратил внимание на его «маленькие домики, сгрудившиеся у подножия первых подступов к Пиренеям», а также отметил «скудный и грубый ландшафт», в котором «в природную суровость этих диких мест вносит некоторое разнообразие мыс Фуэнтеррабия, охряный цвет земель которого отражается в зеленовато-серебристых и спокойных, как зеркало, водах залива».

Помня о том, что, хотя глава «Циклический Андайский Крест», имеющая исключительно важное значение в книге «Тайна соборов», была написана, по всей видимости, в 1920-е гг., она появились в составе книги лишь при ее переиздании в 1957 г. Практически никто из принадлежащих к миру оккультистов не обратил на нее особого внимания и никак не прокомментировал ее, поскольку она, мягко говоря, не слишком вписывается в сложившиеся представления об алхимии. Важность Андайского Креста особо отмечает Фулканелли: «Каким бы ни был его возраст, Андайский Крест, судя по декоративному оформлению пьедестала, свидетельствует о том, что это — едва ли не самый странный монумент примитивного милленаризма [sic!], редчайший образец символического хилиазма, который мне когда-либо доводилось видеть».

Поскольку Фулканелли здесь открыто связал алхимию и апо- калиптику, истинная природа того весьма специфического гностического астроалхимического мема, следы которого прослеживаются на протяжении многих тысячелетий, впервые стала объектом интереса широкой публики. Это означает, что прежний секрет более не является достоянием избранного круга посвященных и тайных обществ. Впервые со времен появления великих готических соборов этот мем раскрыл секреты формирующих его структур.

Таким образом, крест и его весть служат доказательством того, что тайные общества реально существуют. Заявляя о себе в разные моменты истории, эти общества сохранили и донесли до нас тайны, запечатленные на Кресте. Каббала в иудаизме, суфизм в исламе, эзотерические течения в христианстве, гностицизм и герметическо-алхимическая традиция — все это хранители различных аспектов этих идей. Главная весть, возвещенная тремя главными религиями Запада, а именно эсхатологическое измерение времени — это и есть та самая тайна, составляющая ядро символики Андайского Креста. Сам мем, то есть способность воспринимать миф и его метафорическое содержание, по-видимому, сохранился только благодаря секретности и изолированности этих групп.

Сегодня Андайский Крест находится напротив юго-западного угла церкви Сен-Винсент, на шумном уличном перекрестке. Никто не обращает внимания на этот внешне заурядный монумент, несущий весть о катастрофе. Никто. А ведь секрет, что называется, открыт для всех.

В 1901 г. служащий Британской Ост-Индской компании и бывший комиссар провинции Бенгалия (Индия) опубликовал книгу, которая, по его мнению, должна была совершить революционный переворот в представлениях о древнейшей истории и доисторических религиях, связанных со звездами. Труд этот, «История и хронология эпохи мифотворчества», автором которого был Джеймс Ф. Хьюитт, «комиссар Чутья-Нагпур», как значилось на титульном листе, представляет собой один из крупнейших сводов универсальных знаний, столь ценимых в поздневикторианскую¹⁶⁷ эпоху. Однако Хьюитт — это не просто один из множества колониальных чиновников, и его книга, в отличие от писаний его современника Джеймса Черчуорда о погибшем континенте Му, действительно основана на солидных филологических материалах, по крайней мере — по меркам рубежа XIX и XX вв. Его книга, при всех ее недостатках, содержит немало ценных ключей к загадке Андайского Креста и, более того, указывает на другой таинственный камень, который, возможно, был прототипом Андайского Креста.

Обширные познания Хьюитта в санскрите — это одновременно и достоинство, и слабость его аргументации. Санскрит для него служит своего рода увеличительным стеклом, через которое Хьюитт рассматривает все прочие известные ему культуры и мифологические структуры на планете, и этот подход создает немало удивительных искажений. Порой эти взгляды из разряда отражений в комнате смеха оказываются необъяснимо точными. Хьюитт бывает весьма корректен в вещах, где он, казалось бы, заведомо обречен на неудачу, но тут же терпит полный провал, как только пытается убедить нас в универсальной применимости своих выводов. Однако, несмотря на навязчивое и многообразное интерпретирование санскритских корней и явный культурный «империализм», в его выводах порой можно встретить поистине удивительные вещи. «История и хронология эпохи мифотворчества» — это не просто попытка раскрыть корни происхождения некоего символического «зеленого языка», на котором, по свидетельству Фулканелли, говорят все посвященные, но и мастерский пример восстановления связей между символическим арго и его истоками — астрономией и прецессией. То, что Хьюитт потерпел неудачу, нисколько не удивительно: нас куда больше удивляет сам факт подобной попытки.

В первой же фразе предисловия к своей книге Хьюитт пишет: «Эпоха мифотворчества, историю которой я схематично набросал в этой книге, охватывает обширный период от первых проблесков зари цивилизации... до того момента, когда Солнце вошло в созвездие Тельца в день весеннего равноденствия, примерно между 4000 и 5000 гг. до н.э.». Далее он сетует на отсутствие точной датировки этого явления и часто предлагает промежуточную дату, 4500 г. до н.э., которая достаточно близка к астрономически точной дате. Хьюитт заявляет, что эта точка знаменовала собой конец эпохи мифотворчества и что после этого времени «отошла в прошлое повсеместно наблюдаемая практика записывать историю в форме исторических мифов, и...

национальная история начала выходить за рамки мифического этапа, обретая форму анналов и хроник, фиксирующих события, имевшие место в правление царей, и деяния отдельных героев, государственных мужей и законодателей».

Извинив Хьюитта за явный анахронизм — использование термина «национальный» — мы вправе видеть в его рассуждениях здравое зерно. Действительно, около 6000 г. до н.э. произошел некий сдвиг. Этот факт отражен и в египетском списке царей (фараонов), и в хронике Манефона¹, где рассказывается, что именно в это время так называемые Геру Шемсу, кузнецы из Эд- фу, правили страной в качестве переходных фигур между владычеством живых «богов» и правлениями царей и фараонов. Этот сдвиг знаменовал собой начало распространения земледельческих общин. Хьюитт также оказывается прав (при том, что, как обычно, руководствуется ошибочными посылками), утверждая, что индоевропейские языки распространялись по территории Европы вместе с распространением навыков земледелия. Современная лингвистическая археология считает, что местом возникновения индоевропейской семьи языков и земледелия была Анатолия, родина Матери Богов — Кибелы.

Отождествление распространения индоевропейских языков с развитием навыков земледелия помогает объяснить, как неиндоевропейские языки — финноугорские, венгерский, эстонский, кавказские языки, а также баскский — выжили в изолированных регионах. Такими регионами, по разным причинам, оказались зоны сохранения архаических навыков охоты и собирательства. Говорящие на финноугорских языках (в частности, лапландцы) до сих пор ведут кочевой образ жизни, а

'Манефон из Себеннита (первая половина III в. до н.э.) — египетский жрец и историк, писавший на греческом языке. Наиболее значительный его труд — «История Египта», охватывающая период от мифической доисторической эпохи до 30-й династии (343 г. до н.э.). Именно Манефон ввел деление египетской истории на династии. От его книги сохранились отрывки, приводимые в трудах Иосифа Флавия, Евсевия Кессарийского и Георгия Синкеллы. (Прим. пер.) венгры, напротив, пребывают в изоляции, обусловленной географическими факторами. Три других языка, кавказский, эстонский и старобаскский, — это, по преимуществу, языки рыбачьих или торговых общин. Из них только баскский язык сохранился вплоть до XXI в. как живой разговорный язык; культура басков всегда была тесно связана с морем.

Хьюитт придерживался необычного взгляда на басков, считая их фантастическим смешением южан-земледельцев, говоривших на неиндоевропейских языках, и северян гото-кельтов, кочевых ариев Европы и воинов-скотоводов. С точки зрения современных археологических знаний мы можем судить, сколь неточными были гипотезы Хьюитта. На самом деле баски в эпоху неолита вовсе не были оседлыми земледельцами, и даже четыре века пребывания их в составе территорий Pax romana¹⁶⁸ не оставили особого следа в языке и культуре басков. И тем не менее взгляды Хьюитта на прецессионную мифологию представляют немалый интерес для наших исследований. Мы еще вернемся к вопросу о том, каким образом он пришел к этой мифологии, а пока что для начала рассмотрим общие черты этой мифологической системы.

По мнению Хьюитта, первым мифом, возникшим у обитателей земледельческих общин, был миф об Измеряющем Время, персонаже, аналогичном древнеегипетскому Тегути, который разделил солнечный год на две части, каждая из которых состояла из тридцати шести недель по пять дней, что хорошо согласовывалось с циклами муссонов в долине Инда, этой родине цивилизации, по мнению Хьюитта. (Обратите внимание, что это числа, лежащие в основе прецессии и связанные с пентаграммой.) Кроме того, Хьюитт отождествил свою «Птицу Жизни» с египетским ху, которого он интерпретировал как ворона. Тем самым он отождествил его с темной птицей ветров, которая делит год на части, принося с собой муссоны.

В начальный период в фокусе внимания космогонии, по мнению Хьюитта, находилась Полярная звезда и Древо Жизни, вырастающее из нее. В этой связи он цитирует кельтские мифы, связанные с Граалем, в которых материнское древо мира рождается из семени, оброненного птицей-облаком, порождением волшебного Котла Жизни¹, жизнетворных вод, которые бог Полярной звезды хранил в качестве Святого Грааля или Божьей Крови. Стражем же этой святыни выступал его соправитель-ворон, имя которого было Бран². Он постоянно пребывал в Кэр-Сиди, или Вращающейся Башне небес.

В следующий период, согласно Хьюитту, сформировалась совсем другая космогония. Здесь мир предстает в образе яйца, которое Птица Жизни отложила на Древе и вокруг которого свил свои кольца огромный змей. Хьюитт усматривает в этом новую модель соотношения между Полярной звездой и Мировым Древом и определяет змея как эклиптику зодиакальных созвездий, так что в итоге голова и хвост змея предстают северным и южным полюсами эклиптики. Происхождение этой концепции, как и всегда у Хьюитта, весьма любопытно, ибо у него фигурируют и финские великаны-людоеды, поклонявшиеся птице буревестнику и богу в образе змея, но сама по себе эта концепция, как мы уже знаем, являлась важнейшей составной частью древней астрономии.

Третий период великой эпохи мифотворчества носил строго солярный, солнечный характер, когда в бога солнца у разных народов превратились либо первобытный осел, либо бог в образе небесного коня. Процесс этой трансформации слишком сложен и длителен, чтобы останавливаться на нем подробно, однако Хьюитт выходит на целую серию образов и метафор, которые имеет смысл упомянуть здесь:

Методы, которыми пользуется Хьюитт, выглядят действительно необычными, ибо цитирование им средневековых романов о Граале как мотива, восходящего к 18 ООО г. до н.э., способно повергнуть ученых в шок, а его «факты» на чей угодно взгляд неточны и недостоверны. Так, например, мы не располагаем никакими свидетельствами об обработке металлов в Европе 15 тыс. лет тому назад. Но приводимая им символическая смесь метафор и мифологии представляется нам не лишенной смысла, особенно в свете исследований, изложенных в главе 7. Размышляя над этими символическими образами и синхронистическими темами, невольно приходишь к выводу, что Хьюитт пытается, насколько это в его силах, согласовать свои находки с эзотерическими представлениями, изложенными в его книге. Эта тема отсутствует в его более ранней работе, «Правящие расы в дЪ- исторические времена», опубликованной в 1894 и 1895 гг. В период между 1894 и 1900 гг. Хьюитт каким-то образом вошел в контакт с тайными течениями в герметической эзотерике, одно из которых, тайна времени, эсхатологическая тайна, лежащая в основе алхимии, представляет собой причудливую смесь индийских источников и западной традиции.

Прежде чем обратиться к рассмотрению эзотерических источников Хьюитта, давайте познакомимся с немногими реальными свидетельствами, приводимыми у него и представляющими наиболее интересную для нас часть его книги. Говоря о Второй волне миграции, именуемой у него переселением «турано-семитских мореходных племен», которые, по мнению Хьюитта, были создателями мегалитических построек от Мальты до Скандинавии, он упоминает о резном камне, найденном, по его предположению, неподалеку от руин мегалитических сооружений в Карнаке, Бретань (Франция).

Карнак, согласно санскритской матрице Хьюитта, представляет собой пример «индуистского ритуала жертвоприношения сомы», и, следовательно, ряды вертикально стоящих камней «означают какие-то элементы календаря, происходящего от индийской системы исчисления года».Чтобы хоть чем-то обосновать свое слишком смелое — даже по тем временам — утверждение, Хьюитт указывает на «алтарный камень в виде линга¹⁷⁰, находящийся в собрании М. дю Шателье в Керню, неподалеку от Пон-л’Аббе, Финистер». Он утверждает, что этот камень выполнен по всем канонам формы, изложенным в «индуистских религиозных книгах», и, тщательно осмотрев этот камень, Хьюитт «сразу же понял», что мастер, выполнивший резьбу на этом камне, «наверняка был хорошо знаком с богословскими символами, присутствующими на каменной резьбе в Индии» (см. ил. 10.1Б).

Описание, приводимое у Хьюитта, настолько важно, что мы позволим себе привести выдержку из него:

«Сверху на камне был вырезан косой крест св. Андрея, символизирующий день солнцестояния, — знак летящей птицы-года, начинающей свой полет в точке зимнего солнцестояния. На одной стороне камня изображена «женская» свастика, символизирующая годовой путь Солнца, которое начинает свой путь по небесам, двигаясь на север из точки зимнего солнцестояния. На другой стороне вырезана восьмилучевая звезда, символизирующая взаимона- ложение креста св. Андрея (знак солнцестояния) и креста св. Георгия (знак равноденствия +)».

Далее Хьюитт описывает, как, согласно древним ведическим преданиям, колесо жизни было выбрано в качестве меры куба, символизирующего «историю солнечного года» и «птицы-года

Су или Ху, что служит объяснением исторической важности названия «с[у]вастика», которое означает прохождение Солнца через восемь (ашта, аста) точек небесной птицы-года».

Затем он переходит к третьей стороне, на которой изображена фигура из четырех листьев... расположенных в форме креста св. Андрея. На четвертой стороне, по мнению Хьюитта, представлен «крест св. Георгия в виде дерева палаша». А поверх всех четырех символов, согласно Хьюитту, представлен виток «женской» свастики, а в нижней одна из змей символизирует крест «мужской» свастики. Затем Хьюитт сообщает, что этот резной камень был найден М. дю Шателье «в конце улицы, помеченной двумя рядами камней без всякой резьбы».

Хьюитт продолжает; «Вряд ли можно сомневаться в том, что этот древний алтарный камень или камень-гномон (солнечные часы) был воздвигнут в честь бога Солнца, и, аналогичным образом, первичное дерево юпа, точнее — древесная ветвь, означает бога, который измеряет время по изменениям... трех времен года... Символы, вырезанные на этом алтарном камне, с такой же определенностью, как и написанные слова, говорят: «Это — алтарь Бога Времени, который посылает птицу-солнце зимнего солнцестояния в полет по ее годовому кругу с юга на север и с севера на юг «вокруг оси», чтобы она приносила свет и тепло материнскому Древу Жизни».

Вишнунабхи, Матерь и герметическое братство Луксора

Трудно сказать, что же нам делать с Хьюиттом и его выводами. С точки зрения современной науки его идеи о развитии языков и миграциях выглядят архаическими реликтами века, когда самым главным документом на свете считался британский паспорт, а Британия действительно царшщ на волнах морей глобальной империи. В ту эпоху само произношение образованного англичанина имело немалый вес, и все те, кого он относил к «младшим братьям», безоговорочно принимали его суждения о культуре. Прошло более чем поколение, прежде чем индийские ученые взяли на себя задачу изучения своей собственной истории и языков. Потребовалось еще целое поколение, прежде чем археология потеснила филологию и начала заполнять пробелы в разного рода теориях о диффузии и замещении языков. Учитывая все это, мы тем не менее должны отдать должное Хьюитту за его труды и изыскания и по достоинству оценить его усилия, а затем попытаться понять, каким же образом он пришел к своим выводам.

Весьма заманчиво было бы, говоря о Хьюитте, упомянуть о четырех эпохах, аналогичных индуистским югом, хотя сам он никогда не проводил подобных параллелей. Он рассматривал их как основанные на прецессии и пытался вписать в рамки астрономических представлений своей эпохи. Он упоминает о вычисленной сэром Норманом Лекьером продолжительности цикла прецессии (24 ООО лет) и пытается согласовать эти данные со своими расчетами, несмотря на то, что с формальной точки зрения Хьюитт придерживается устаревшей схемы вычислений (360 х 72), в результате чего Большой год составляет 25 920 лет. Именно эта неточность, расхождение с базовыми показателями побуждает нас предположить, что Хьюитт пользовался неким эзотерическим источником.

Помимо традиционной схемы расчета прецессии, периода из 4 циклов по 6000 лет, Хьюитт предлагает нам некую мифическую символику, которая охватывает все три основных оси ориентации — галактическую, эклиптическую и небесную, — которые мы уже рассматривали в главе 4. Таким образом, его мифологический символизм представляет собой ряд наложенных друг на друга изображений древних секретов просвещенной астрономии и, следовательно, как уверяет Хьюитт, тайну самого Времени. Хьютт применяет эти знания в отношении прошлого, но, если его исчисление эпохи Тельца верно и находится в рамках приемлемой точности, это означает, что мы теперь находимся на рубеже нового цикла из четырех циклов (эр).

Тот факт, что Хьюитт не проводит прямых связей между своей схемой эпох и четырьмя югами, само по себе вызывает удивление. Он знает о Ману, которого называет законодателем ми- нийской расы, и говорит о периоде из 24 ООО лет в контексте юги и даже сопоставляет эту индуистскую систему с новейшими расчетами Локьера, но воздерживается от прямых сравнений. Причина этого представляется не вполне ясной, чтобы не сказать — таинственной, до тех пор пока мы не рассмотрим числа, которые Ману упоминает в своих законах. Обратившись к схеме циклов Хьюитта, мы установили, что они охватывают лишь половину, или 12 ООО лет, цикла, предложенного Ману. Хьюитт избегает противоречий как факта, не существенного для его главного тезиса, но, если мы дадим себе труд остановиться на них более внимательно, мы обнаружим, что именно в этом кроется указание на самую глубокую во всей просвещенной древней астрономии тайну местоположения и значения центра галактики.

Современник Хьюитта, Свами Шри Уктешвар, был представителем прогрессистского движения, возникшего в Индии в конце Викторианской эпохи. Целью этого движения было возрождение и использование духовного наследия древности. В те времена еще были живы лесные мудрецы-отшельники, такие, как гуру (учитель) Уктешвара, Махаватар Бабаджи, занимавшийся практикой познания древних ведических «наук», и перед лицом активного проникновения имперской административной системы в культуру Индии возникло реакционное движение, согласно которому древнюю мудрость необходимо было «реабилитировать» и возродить средствами передовых наук Запада: истории, филологии и астрономии. Шри Уктешвар находился в первых рядах активистов этого движения, которое вскоре стало представлять собой странную смесь взглядов Махатмы Ганди и Анни Безант, и влияние Уктешвара, благодаря усилиям его ученика по имени Парамаханса Йогананда, основателя братства саморазвития и автора классической книги «Автобиография йога», обрело ощутимый и далеко идущий характер.

Сам Шри Уктешвар в своей книге «Священная наука» попытался коснуться проблем датировки у Ману. Его основная идея при этом сводилась к тому, что хотя продолжительность полного цикла действительно составляет 24 ООО лет, он имеет два проявления, каждое из которых составляет 12 ООО лет. Согласно системе Ману, оба эти проявления сходятся в точке, где, по утверждению Уктешвара, Солнце находится ближе всего к «великому центру, трону Брахмы», а через 12 ООО лет, когда Солнце находится в точке, предельно удаленной от «трона Брахмы», они сближаются вновь. Этот «великий центр» именуется «Вишнунаб- хи» и представляет собой местопребывание созидающей силы, Брахмы¹, вселенского магнетизма.

Современные ученые, занимающиеся изучением Вед, в частности Дэвид Фроули, четко отождествляют Вишнунабхи с центром галактики. В своей книге «Астрология ясновидящих» он пишет: «Центр галактики именуется «Брахма», созидающая сила, или «Вишнунабхи», то есть «пуп Вишну». Из этого галактического центра исходит свет, создающий жизнь и все разумное на земле». Джон Мэйджор Дженкинс в книге «Ориентация галактики» идет еще дальше: «Можно прямо, без обиняков, утверждать, что древние ведические звездочеты знали о существовании центра галактики и действительно считали его центром и источником созидающей силы во Вселенной».