Джек Лондон Сердца трех ocr палек

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Тем временем преследователи нагоняли Солано, и Генри начал поддразнивать Френсиса:

– Вот уж где доллары ничего не стоят, так это здесь, в джунглях. Лошадей на них не купишь, даже этих нельзя подлечить, а они, наверно, тоже заражены чумой – ведь все остальные лошади у плантатора издохли.

– Мне еще ни разу не приходилось бывать в таком месте, где деньги были бы бессильны, – возразил Френсис.

– По твоему, за деньги и в аду можно напиться, – заметил Генри.

Леонсия захлопала в ладоши.

– Право, не знаю, – в тон ему ответил Френсис. – Я там не бывал.

Леонсия снова захлопала в ладоши.

– И все таки я думаю, что доллары сослужат мне службу и здесь, в джунглях. Я даже намерен сейчас же попытать счастья, – продолжал Френсис, отвязывая мешок с деньгами от седла Леонсии. – А вы поезжайте дальше.

– Но мне то вы должны сказать, что вы затеяли! – потребовала Леонсия. Она перегнулась к Френсису с седла, и он стал шептать ей что то на ухо; девушка засмеялась, а Генри, беседовавший с Энрико и его сыновьями, услышав ее смех, втайне обозвал себя ревнивым дураком.

Прежде чем деревья скрыли от них Френсиса, они увидели, что он достал блокнот и карандаш и стал что то писать. То, что он написал, было кратко, но выразительно – просто цифра «50». Вырвав листок, Френсис положил его посредине тропинки на самом виду и придавил серебряным долларом. Отсчитав еще сорок девять долларов из мешка, он разбросал их неподалеку от записки и бегом кинулся догонять своих спутников.

Аугустино, жандарм, который больше помалкивал, когда был трезв, а выпив, начинал многословно доказывать, что молчание – золото, шел впереди всех, нагнув голову, словно вынюхивая следы зверя и зорко поглядывая по сторонам. Вдруг он заметил листок бумаги и на нем – серебряный доллар. Доллар он взял себе, а записку вручил начальнику полиции. Торрес заглянул через плечо шефа, и они оба увидели таинственную цифру «50». Начальник полиции бросил бумажку на землю, не обнаружив в ней ничего интересного, и хотел продолжать погоню, но Аугустино поднял листок и стал раздумывать, что бы могла означать цифра «50». Он все еще пребывал в раздумье, когда послышался громкий возглас Рафаэля. Тут уж Аугустино смекнул, в чем дело: значит, Рафаэль нашел еще доллар; и если поискать как следует, то где то здесь можно найти пятьдесят таких монет. И, швырнув бумажку, он мигом опустился на четвереньки и стал искать. Остальные жандармы тотчас последовали его примеру. В общей свалке никто и внимания не обращал на Торреса и начальника полиции, которые тщетно сыпали проклятиями, требуя, чтобы отряд двинулся дальше.

Когда выяснилось, что уже никто ничего больше не находит, жандармы решили подсчитать, сколько они подобрали монет. Оказалось – сорок семь.

– Тут где то должно быть еще три доллара! – воскликнул Рафаэль; и все жандармы снова распластались на земле и принялись за поиски. Прошло еще пять минут, пока были найдены недостающие три монеты. Каждый сунул в карман то, что ему удалось подобрать, и все послушно двинулись вслед за Торресом и начальником полиции.

Они прошли примерно с милю, когда Торрес увидел на земле блестящий доллар и попытался втоптать его в грязь, но острые, как у хорька, глаза Аугустино успели заметить это, и его проворные пальцы быстро извлекли монету из мягкой сырой земли. Теперь его товарищи уже по опыту знали, что где один доллар, там есть и еще. Отряд остановился, и, как ни грозили и ни упрашивали начальники, жандармы тотчас рассыпались по лесу и принялись обшаривать землю вправо и влево от тропинки.

Висенте, с круглым, как луна, лицом, похожий больше на мексиканского индейца, чем на майя или панамского метиса, первый напал на след. Все жандармы мигом окружили его, точно свора собак – дерево, на которое они загнали опоссума. Сходство усиливалось тем, что и Висенте стоял около дерева. Оно было без макушки, гнилое и дуплистое, футов двенадцати в высоту и примерно четырех в обхвате. На середине его было дупло – над ним висел приколотый колючкой такой же листок бумаги, как и тот, что они нашли раньше. На листке было написано «100».

Началась драка, продолжавшаяся несколько минут, с полдюжины рук отталкивали одна другую: каждому хотелось первым залезть в дупло и добраться до сокровища. Но дупло было глубокое, и руки не доставали до его дна.

– Давайте срубим дерево, – закричал Рафаэль, постукивая тыльной стороной своего мачете по коре, чтобы определить, где кончается дупло. – Свалим его все вместе, потом сосчитаем деньги, которые там найдем, и поделим поровну.

Услышав это, начальство совсем рассвирепело, а шеф пригрозил, что, как только они вернутся в Сан Антонио, он сошлет их всех в Сан Хуан на съедение сарычам.

– Но мы пока еще, благодарение богу, не вернулись в Сан Антонио, – промолвил Аугустино, срывая печать молчания, сковывавшую его уста в минуты трезвости, и изрекая очередную мудрость.

– Мы люди бедные и поделимся по честному, – заявил Рафаэль. – Аугустино прав: благодарение богу, мы еще не в Сан Антонио. Этот богач гринго за один день рассыпал на своем пути куда больше монет, чем мы заработали бы на службе за целый год. Я, например, стою за революцию, чтобы у всех было много денег.

– И чтоб вожаком был богатый гринго, – добавил Аугустино. – Если он и дальше будет вести нас по дороге, усыпанной серебром, я готов идти за ним хоть всю жизнь.

– И я тоже, – подтвердил Рафаэль. – А если эти, – и он мотнул головой в сторону Торреса и начальника полиции, – не дадут нам собрать то, что боги нам послали, то пусть отправляются в преисподнюю, ко всем чертям. Мы люди, а не рабы. Мир велик. Кордильеры перед нами. Мы поселимся в Кордильерах, и все будем богаты и свободны. А какие там красивые и аппетитные индианки!..

– И кстати избавимся от своих ясен, пусть остаются в Сан Антонио! – сказал Висенте. – Давайте рубить драгоценное дерево.

Под тяжелыми, ухающими ударами мачете дерево – гнилое и пористое – так и крошилось. Когда оно упало, жандармы сосчитали и разделили поровну не сто, а сто сорок семь серебряных долларов.

– Щедрый парень этот гринго, – прокудахтал Висенте. – Оставляет даже больше, чем обещал. Может, там и еще есть?

Из под груды щепок и древесной трухи они извлекли еще пять монет, потеряв на этом ровно десять минут, так что Торрес и начальник полиции дошли уже до полного исступления.

– Ишь какой богач, даже сосчитать не потрудился, – сказал Рафаэль. – Должно быть, просто развязывает мешок и высыпает оттуда деньги. Это, наверно, тот самый мешок, с которым он удирал из Сан Антонио, после того как взорвал стену в нашей тюрьме.

Погоня возобновилась, и с полчаса они шагали, не задерживаясь, пока не подошли к заброшенной плантации, на поля которой уже наступали джунгли. Полуразрушенный, крытый соломой домишко, обвалившиеся бараки для рабочих, рассыпавшийся хлев, самые столбы которого, казалось, пустили ростки и теперь превратились в настоящие деревья, и, наконец, колодец, из которого, по видимому, еще недавно брали воду, так как бадья была привязана к валу совсем новым куском риаты note 1³, – все говорило о том, что здесь человек отступил, так и не сумев покорить дикую природу. А к валу колодца на самом видном месте был прикреплен уже знакомый по виду листок бумаги, на котором было написано «300».

– Пресвятая матерь божья! Ведь это же целое состояние! – воскликнул Рафаэль.

– А, чтоб ему веки вечные жариться в аду на медленном огне! – добавил Торрес.

– Он получше платит, чем ваш сеньор Риган, – ехидно заметил начальник полиции, доведенный уже до полного отчаяния.

– Его мешок с серебром не такой и большой, – заметил Торрес. – Как видно, мы должны подобрать все содержимое этой сокровищницы, прежде чем поймаем ее владельца. Вот когда мы все подберем и мешок опустеет, тут мы его и накроем.

– Пойдемте ка дальше, друзья, – вкрадчивым тоном обратился к своему отряду начальник полиции. – Потом мы сюда вернемся и на досуге соберем все серебро.

Тут Аугустино снова сорвал со своих уст печать молчания.

– Никто не знает, каким путем будет возвращаться и вернется ли вообще, – пессимистически провозгласил он; и, вдохновленный перлом мудрости, который он из себя выдавил, решил одарить мир еще одним изречением: – Три сотни в руке лучше, чем три миллиона на дне колодца, который мы, может, никогда больше и не увидим.

– Кто то должен спуститься в колодец, – сказал Рафаэль, ухватился за плетеную веревку и повис на ней. – Видите, риата крепкая. Мы спустим на ней кого нибудь. Так кто же тот храбрец, который полезет вниз?

– Я, – вызвался Висенте. – Я этот храбрец, я полезу.

– Да, и украдешь половину того, что там лежит, – высказал вслух Рафаэль мгновенно возникшее у него подозрение. – Если ты полезешь вниз, то сначала сдай ка нам все свои деньги. А когда ты вылезешь, мы обыщем тебя и тогда узнаем, сколько ты нашел. Потом мы все поделим поровну и вернем тебе то, что у тебя раньше было.

– В таком случае я не полезу вниз ради людей, которые мне не доверяют, – упрямо заявил Висенте. – Здесь, у колодца, я такой же богатый, как любой из вас. Тогда почему же именно я должен лезть вниз? Я не раз слышал, что люди погибали на дне колодцев.

– Да лезь ты, ради бога! – рявкнул начальник полиции. – Живей! Живей!

– Я слишком толстый, эта веревка меня не выдержит, я не полезу в колодец! – заявил Висенте.

Все взгляды обратились к Аугустино, молчаливому жандарму, который за один этот день наговорил больше, чем за целую неделю.

– Гиллермо – самый худой и самый тонкий, – сказал Аугустино.

– Вот Гиллермо туда и полезет! – хором заявили остальные.

Но Гиллермо боязливо заглянул в глубь колодца и попятился, мотая головой и крестясь.

– Не полезу я туда, даже если бы там было священное сокровище таинственного города племени майя, – пробормотал он.

Начальник полиции выхватил револьвер и вопросительно посмотрел на своих жандармов, как бы испрашивая у них одобрения. Они ответили ему взглядами и кивками головы.

– Во имя всего святого, лезь в колодец! – угрожающе сказал он маленькому жандарму. – И поторапливайся, не то я тебя так награжу, что ты у меня больше никогда уже не спустишься и не поднимешься, а на веки вечные останешься здесь и сгниешь возле этого проклятого колодца… Правильно я поступлю, ребята, если убью его, раз он отказывается лезть?

– Правильно! – поддержали жандармы.

Итак, Гиллермо дрожащими пальцами пересчитал найденные раньше монеты, потом с перекошенным от страха лицом, не переставая креститься, подошел, подталкиваемый товарищами, к бадье, сел на нее, обхватил ногами, и жандармы начали поспешно спускать его вниз, в кромешную тьму колодца.

– Стойте – раздался из глубины колодца его крик. – Стойте! Стойте! Вода! Я уже в воде!

Жандармы навалились на вал и придержали его.

– Я требую десять песо сверх того, что мне причитается, – снова донесся голос Гиллермо.

– Обожди, мы тебе устроим крещение! – крикнул ему кто то.

И все загалдели:

– Уж ты у нас сегодня вдосталь водички нахлебаешься!

– Мы вот сейчас отпустим веревку!

– Перережем ее – и все тут!

– Одним будет меньше при дележе!

– Вода уж больно противная, – снова донесся из темной глубины колодца голос Гиллермо, точно голос призрака. – Тут какие то сонные ящерицы и дохлая птица, от которой здорово воняет. Может, здесь даже и змеи есть. Право же, десять лишних песо не слишком большая цена за такую работу.

– Вот мы утопим тебя сейчас! – крикнул Рафаэль.

– Я пристрелю тебя! – рявкнул начальник полиции.

– Пристрелите или утопите, – долетел до них голос Гиллермо, – толку вам от этого никакого не будет: деньги то все равно останутся в колодце!

Наступило молчание: те, кто находился наверху, взглядами спрашивали друг друга, что же теперь делать.

– А гринго скачут все дальше и дальше, – взорвался Торрес. – Хорошенькая дисциплина у вас, сеньор Мариано Веркара и Ихос! Нечего сказать, умеете держать в руках своих жандармов!

– Это вам не Сан Антонио, – огрызнулся начальник полиции. – Здесь дебри Хучитана. Мои псы верно служат мне, пока они в Сан Антонио, а в этих дебрях с ними надо быть поосторожнее, не то взбесятся – и тогда что будет с нами?

– А все это проклятое золото, – сдаваясь, грустно произнес Торрес. – Тут, право, можно стать социалистом: подумать только, какой то гринго связывает руки правосудия золотыми путами.

– Серебряными, – поправил его начальник полиции.

– Пошли вы к черту! – сказал Торрес. – Вы совершенно правильно изволили заметить, что это не Сан Антонио, а дебри Хучитана, и здесь я смело могу послать вас к черту. Ну кто виноват, что у вас вспыльчивый характер? Зачем нам из за этого ссориться, когда все наше благополучие зависит от того, чтобы держаться вместе?

– Эй вы, слышите? – долетел до них голос Гиллермо. – Вода то здесь всего два фута глубиной. Так что вам не удастся утопить меня. Я только что добрался до дна и уже держу в руке четыре кругленьких серебряных песо. Они покрывают все дно, точно ковер. Так как же, отпустите веревку? Или я получу десять лишних песо за эту грязную работу? Вода здесь смердит, как разрытая могила.

– Да! Да! – закричали жандармы, перегибаясь через край колодца.

– Что да? Отпустите веревку? Или дадите еще десять монет?

– Дадим! – хором ответили ему.

– Ох, ради всего святого, да поторапливайся ты! Поторапливайся! – завопил начальник полиции.

Из глубины колодца послышались всплеск и проклятья, и по тому, как ослабла риата, жандармы поняли, что Гиллермо вылез из бадьи и собирает монеты.

– Клади их в бадью, милый Гиллермо, – крикнул ему Рафаэль.

– Я кладу их к себе в карманы, – был ответ. – Если я положу их в бадью, вы еще вытянете ее, а про меня и забудете.

– Но риата может лопнуть от такой тяжести, – предупредил его Рафаэль.

– Риата то, может, и не выдержит, зато воля моя выдержит, потому что тут уж я не сдамся, – заявил Гиллермо.

– А если риата лопнет?.. – снова начал было Рафаэль.

– Ну что же, есть выход, – сказал Гиллермо. – Спускайся ты вниз. Тогда первым поднимут меня. Потом в бадье поднимут деньги, а уж: в третью и последнюю очередь – тебя. Вот это будет справедливо!

Рафаэль оторопел, у него даже челюсть отвисла, и он не мог произнести ни звука.

– Ну, так как же, Рафаэль, ты спустишься?

– Нет, – ответил он. – Клади все серебро в карманы и вылезай вместе с ним.

– А, чтоб черт побрал это отродье и меня заодно! – теряя терпение, воскликнул начальник полиции.

– Я уже давно это говорю, – сказал Торрес.

– Эй, подымайте! – закричал Гиллермо. – Я забрал все, что тут было, кроме вони. И я задыхаюсь. Поднимайте, и побыстрее, не то я тут пропаду, а вместе со мной и все триста песо. Да что я: тут гораздо больше трехсот. Должно быть, этот гринго вывалил весь свой мешок сюда.

А в это время беглецы – они ушли уже довольно далеко вперед, – чтобы дать роздых некормленым, тяжело дышавшим лошадям, остановились там, где тропинка начинала подниматься в гору; тут то их и нагнал Френсис.

– Теперь уж никогда не стану путешествовать без звонкой монеты, – заявил он и принялся описывать, что он видел, спрятавшись на заброшенной плантации. – Знаешь, Генри, когда я умру и отправлюсь на небо, я и туда прихвачу с собой мешок монет, да поувесистей. Даже и там он пригодится: ведь одному богу известно, какие могут ждать там неприятности. Слушайте! Жандармы устроили такую драку у колодца, точно кошки с собаками. Друг другу не доверяли, своего же парня не пускали в колодец, пока он не оставил им все, что подобрал раньше. Жандармы совсем вышли из повиновения. Шефу пришлось пригрозить пистолетом, чтобы заставить самого маленького и щуплого спуститься в колодец. А тот, как только добрался до дна, начал их шантажировать. Все, конечно, надавали ему обещаний, но когда он вылез из колодца, стали его бить. Они все еще лупили его, когда я уходил.

– Но теперь мешок твой пуст, – заметил Генри.

– Да, и это сейчас самая большая для нас беда, – согласился Френсис. – Будь у меня достаточно денег, они бы никогда не добрались до нас. Кажется, я чересчур расщедрился. Я не знал, что этот сброд можно так дешево купить. Но сейчас я сообщу вам такое, что вы ахнете: Торрес, сеньор Торрес, сеньор Альварес Торрес, элегантный джентльмен и старинный друг семейства Солано, возглавляет погоню вместе с шефом! Он вне себя, потому что они задерживаются. Он чуть всерьез не поссорился с шефом из за того, что тот не может сладить со своими жандармами. Да, милые мои, он послал шефа ко всем чертям. Я отчетливо слышал, как он послал его ко всем чертям!

Проскакав еще миль пять, утомленные лошади пали. Тропинка в этом месте спускалась в глубокое, мрачное ущелье и снова вилась вверх по противоположному склону; Френсис настоял на том, чтобы все продолжали путь, а сам остался. Он выждал несколько минут и, дав своим спутникам уйти вперед, последовал за ними, так сказать, в арьергарде. Немного спустя он вышел на открытое место, где землю покрывала лишь густая поросль травы и, к своему ужасу, увидел следы лошадиных копыт – они точно глубокие тарелки лежали перед ним на дерне. В образовавшихся углублениях скопилась темная маслянистая жидкость, в которой Френсис сразу распознал сырую нефть. Это были только первые следы нефти – она просачивалась сюда из ручейка, который протекал чуть выше и, видно, был ответвлением главного потока. А шагов через сто Френсис наткнулся и на самый поток – целую реку нефти, стекавшую с такого крутого склона, что, будь это вода, она образовала бы здесь водопад. Но поскольку это была сырая нефть, густая, как патока, она и текла с горы медленно – как текла бы патока. Здесь Френсис решил устроить засаду, чтобы не перебираться через нефтяную реку; он присел на камень, положил подле себя с одной стороны ружье, а с другой пистолет автомат, скрутил цыгарку, закурил и стал прислушиваться, с минуты на минуту ожидая услышать звук приближающейся погони.

В это время избитый до полусмерти пеон, которому угрожало еще более жестокое избиение, нахлестывая свою и без того уже загнанную клячу, проезжал по верху ущелья, как раз над Френсисом. У самой нефтескважины измученное животное упало; пинками он заставил кобылу подняться на ноги и стал так лупить палкой, что она, прихрамывая, бросилась прочь от него в джунгли. Однако первый день его приключений еще не кончился, хоть он и не знал этого. Он тоже присел на камень, поджав под себя ноги, чтобы не касаться нефти, скрутил цыгарку, закурил и принялся смотреть на вытекавшую из скважины нефть. Вдруг он услышал чьи то голоса и стремглав бросился в заросли, подступавшие к самому этому месту; выглянув оттуда украдкой, он увидел двух незнакомых мужчин. Они подошли прямо к скважине и, повернув при помощи железного колеса распределительный клапан, уменьшили ток нефти.

– Хватит! – скомандовал тот, кто, по видимому, был старшим. – Если туже завернуть, трубы могут лопнуть от напора – об этом меня особо предупреждал этот инженер гринго.

Теперь только маленький ручеек нефти, представлявший, однако, известную опасность, стекал вниз по склону горы. Не успели эти двое закончить работу, как из лесу выехал отряд всадников, в которых притаившийся пеон узнал своего хозяина и его соседей плантаторов, а также их надсмотрщиков. Для этой компании охота на беглого рабочего была таким же удовольствием, как для англичан – охота на лисиц.

Нет, нефтяники никого не видели. Но плантатор, ехавший во главе отряда, заметил отпечатки копыт и, пришпорив коня, помчался по следу, – остальные за ним.

Пеон выжидал, пока они уедут, курил цыгарку и размышлял. Когда все скрылись из виду, он осторожно вышел из своего укрытия и раскрутил до отказа колесо, регулирующее подачу нефти. Под напором подземных газов нефть забила фонтаном и потекла вниз по горе уже настоящей рекой. Пеон прислушался: до него доносилось шипение, клокотание, бурление вырывавшегося из скважины газа. Что тут происходит, он не понимал и сохранил свою жизнь для дальнейших приключений только потому, что извел последнюю спичку, когда закуривал цыгарку, – это и спасло его. Тщетно обыскал он свои лохмотья, уши, за ушами и волосы – спичек не было.

Тогда он посмотрел на нефтяную реку, торжествуя, что пропадает столько добра, и, вспомнив про тропу на дне каньона, ринулся вниз, где его и встретил Френсис с пистолетом автоматом в руке. Пеон в ужасе рухнул на свои израненные, ободранные колени и стал молить о пощаде человека, которого он дважды предал в этот день. Френсис смотрел на него и не узнавал: лицо пеона было все исцарапано, кровь от ссадин запеклась и превратила его в подобие маски.

– Amigo, amigo note 1⁴, – лепетал он.

Внизу, где пролегала тропа, послышался грохот камня, по видимому потревоженного чьей то ногой. И в ту же минуту Френсис узнал в этом жалком человеке пеона, которому он отдал добрую половину виски из своей фляги.

– Ну, amigo, – сказал ему Френсис на местном наречии, – похоже, что они гонятся за тобой?

– Они убьют меня, они засекут меня до смерти, они очень разгневаны, – лепетал несчастный. – Вы мой единственный друг, мой отец и моя мать! Спасите меня!

– Ты умеешь стрелять? – спросил его Френсис.

– Я был охотником в Кордильерах, сеньор, пока не продался в рабство.

Френсис дал ему пистолет автомат, жестом показал, где укрыться, и велел стрелять, только когда он будет уверен, что не промахнется. А про себя Френсис подумал: «В Территауне сейчас на кортах уже играют в гольф. А миссис Беллингхем сидит, наверно, на веранде клуба и ломает голову над тем, чем расплачиваться за три тысячи фишек, которые она проиграла, и молит бога, чтобы счастье улыбнулось ей. А я – я стою вот тут – господи боже мой! – и путь мне преграждает нефть…»

Размышления его были внезапно прерваны появлением начальника полиции, Торреса и жандармов. Френсис мгновенно выстрелил, и столь же мгновенно они исчезли из виду. Он даже не мог сказать, задела ли кого нибудь его пуля, или преследователи просто отступили. Они, как видно, не собирались атаковать в лоб, а решили продвигаться вперед, прячась за деревьями. Френсис и пеон последовали их примеру и спрятались за скалами в кустарнике, часто перебегая с места на место.

По истечении часа в ружье у Френсиса остался всего один патрон. В пистолете у пеона благодаря наставлениям и угрозам Френсиса было еще два патрона. Но час они все таки выиграли для Леонсии и для тех, кто был с ней; к тому же Френсиса поддерживало сознание, что он в любую минуту может перейти вброд через нефтяную реку и скрыться. Дело обстояло не так уж скверно, и все бы обошлось благополучно, если бы наверху не показался еще один отряд всадников, которые немедля стали спускаться по склону, стреляя на ходу из за деревьев. Это были плантатор и его друзья, искавшие беглого пеона, но Френсис подумал, что еще какой то полицейский отряд послан в погоню за ним; к тому же огонь, который открыли всадники, казалось, подтверждал его предположение.

Пеон подполз к Френсису и отдал ему пистолет, показав, что в нем осталось всего два патрона, а взамен попросил коробку спичек. Затем он жестом велел Френсису перейти через ущелье и взобраться на противоположный склон. Смутно догадываясь о намерении пеона, Френсис повиновался и со своей новой, более выгодной позиции выпустил последнюю пулю из ружья в приближавшийся отряд и заставил его отступить назад в ущелье.

В следующую минуту нефтяная река, в которую пеон бросил заложенную спичку, превратилась в огненную реку. Еще через минуту из нефтяной скважины на горе в воздух взвился столб вспыхнувшего газа высотою в сто футов. А еще через минуту огненный поток понесся вниз по ущелью, прямо на Торреса и жандармов.

Изнемогая от жара пылающей нефти, Френсис и пеон взобрались на самый верх склона, сделали круг, обошли горящую нефть и, снова выйдя на тропу, побежали вперед.