ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

9

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Послушать цвета. Ой, пожалуйста, только не говорите мне, что она была невинной! Не утверждайте, что тогда она толком не понимала своих действий. Миссис Уайт было известно абсолютно все о мальчике Икс и его синестезии. И она прекрасно знала: доктор Пикок непременно будет где-то поблизости. Одно только это заставило бы ее проглотить наживку, но еще легче было сделать так, чтобы она поверила: Эмили под воздействием музыки начала слышать цвета.

Бен тогда первый год учился в школе Сент-Освальдс. Легко представить его: маленький хорист, с ног до головы вымытый и вычищенный, в синей школьной форме, готовый вместе с другими вступить под торжественные своды капеллы, украшенные каменными фестонами.

Догадываюсь, о чем вы подумали: он ведь провалился на вступительном экзамене. Но это было связано только с лишением стипендии. Мать вытащила отложенные на черный день деньги, доктор Пикок добавил свои, и в конце концов они умудрились сделать так, что Бен все-таки в эту школу поступил, но, к сожалению, как платный ученик. И вот теперь он стоял в первом ряду школьного хора и ненавидел каждую минуту этого действа, понимая, что если у мальчишек из его класса до сих пор, может, и не хватало причин проникнуться к нему полным презрением, то теперь-то они ни за что не оставят его в покое. Мало того, мать еще и Найджела на концерт почти силком притащила, и уж он-то непременно отплатит ему за это щипками, пинками и тумаками.

Средь зимнего мрака

Ветер от холода стонет.

Бен тщетно молился о скорейшем наступлении пубертатного периода. Тогда у него начнет ломаться голос и он, возможно, будет освобожден от участия в выступлениях хора. Но, увы, несмотря на то что многие мальчики у них в классе весьма активно мужали, тянулись вверх, как пальмы, и вечно воняли юношеским потом, Бен по-прежнему оставался хрупким и бледным, точно девчонка, и его волшебное ломкое сопрано оставалось при нем…

Земля тверда как железо,

И в камень вода обратилась.

Он видел мать в четвертом ряду, напряженно вслушивавшуюся в звучание его голоса, а рядом с ней — доктора Пикока и Найджела, которому шел семнадцатый год и который с хмурым видом, раскинув ноги, развалился на скамье. Рядом с Найджелом сидел потный, дурно пахнущий Брендан, который, как всегда, чувствовал себя не в своей тарелке и выглядел соответственно — со своими гладко прилизанными волосами и поджатыми, как куриная гузка, губами он напоминал самого большого в мире младенца.

Вообще Голубоглазый старался не смотреть по сторонам и полностью сосредоточиться на музыке. И тут вдруг в первом ряду он заметил миссис Уайт, а рядом — маленькую Эмили в коротеньком красном пальтишке и в розовом платьице; волосы у нее были собраны в два пышных хвоста, а лицо так и светилось какой-то странной смесью горя и радости…

На мгновение ему показалось, что взор девочки устремлен прямо на него; но ведь у слепых взгляд всегда обманчив, верно? Конечно, Эмили не могла его видеть. Что бы он ни делал, как бы ни старался привлечь ее внимание, она все равно никогда его не увидит. Тем не менее его притягивал взгляд ее незрячих глаз, непроизвольно двигавшихся туда-сюда, точно шарики в голове куклы, точно две голубые бусины, в которых отражалось его, Голубоглазого, невезучая судьба.

Он почувствовал начало головокружения, потом в висках в такт музыке застучала знакомая боль. Та самая, невыносимая. Голубоглазый попытался найти от нее защиту, представив себе, что его заключили в некую капсулу — твердую, как железо, холодную, как камень, синюю, как глыба арктического льда. Но от этой боли спасения не было. Он понимал, что она так и будет усиливаться до тех пор, пока не швырнет его на пол, как жалкую тряпку…

На хорах было жарко. Но хористы в белых рубашках и с раскрасневшимися лицами пели словно ангелы. В школе Сент-Освальдс к хоровому пению относились очень серьезно, так что мальчики были отлично вымуштрованы и, точно солдаты, были способны часами стоять и петь, держа спину прямо. Никто никогда не жаловался. Никто просто не осмеливался это сделать. «Пойте от всей души, мальчики, и улыбайтесь! — трубил на репетициях хормейстер. — Вы делаете это во имя Господа нашего и нашей славной школы Сент-Освальдс. Я не допущу, чтобы кто-то из вас подвел всю команду…»

Но вот Бен Уинтер что-то явно побледнел. Возможно, из-за жары и духоты, пропитанной благовониями, а также из-за постоянного напряжения, в котором пребывал, пока хранил на лице лучезарную улыбку. Вспомните: он всегда был хрупким ребенком; так и его мать постоянно говорила. Более хрупким и более чувствительным, чем двое его братьев, и куда более склонным ко всяким болезням и прочим напастям…

Ангельские голоса снова взмыли ввысь в звонком крещендо.

Снег выпадает,

Ложится на землю.

Вот тут-то все и случилось. Словно в замедленной съемке: глухой стук, возня в первом ряду, бледнолицый мальчик падает на пол часовни, но этого никто не видит, и он ударяется головой о край скамьи — после этого удара ему наложили четыре шва, а на лбу остался шрам в виде полумесяца…

Но почему же никто не заметил? Почему Бен всегда оказывался обойденным вниманием? Никто не заметил, как он упал — даже его мать, — поскольку в тот самый момент маленькая слепая девочка в первом ряду испытала что-то вроде паники, и все взоры моментально обратились к ней. Эмили Уайт в розовом платьице, махая ручонками, отбивалась от своей матери и громко кричала: «Дайте же мне послушать! Папочка, пожалуйста… Дайте мне послушать цвета!»

КОММЕНТАРИЙ В ИНТЕРНЕТЕ