Доклады Института Европы №114 Москва 2003 Редакционныйсове т: Н. П. Шмелёв

Первая категория – «Соединённые Штаты Европы», включающая возможность слияния государств наподобие США. Данный сценарий не входил «в сферу практической политики правительства Его Величества». Тогда для Британии считалось невозможным участвовать в таком интеграционном процессе, в том числе из-за соображений статуса «короны» как «существенного элемента в связях с Содружеством».

Вторым и третьим типами интеграции были план Шумана – объединение суверенитетов в отдельных сферах, например, сталь, сельское хозяйство и водные пути, и «Страсбургские положения», т.е. выборочная передача центральной власти наднациональной по определённым отраслям, например, план Плевена о единой европейской армии. В этих случаях со стороны Британии допускалась возможность «поощрения», но не участия.

Четвертый тип – принцип организации НАТО, которая рассматривалась как «близкая ассоциация стран, добровольно принимающих ограничения на свободу действий». Организация Европейского Экономического Сотрудничества (ОЕЭС) считалась менее развитой формой того же самого принципа.

Британское правительство придерживалось политики участия в объединениях только последнего типа, который считался единственно возможным и совместимым с национальными интересами Британии. Многие факторы объясняют эту позицию.

К концу Второй мировой войны Британия была в более выгодном положении, чем её континентальные соседи. К 1946 г. промышленность страны вышла на довоенный уровень и развивалась быстрыми темпами. Это же относилось и к экспортно-импортным операциям. Наряду с этим отмечался низкий уровень безработицы и устойчивые розничные цены. Ситуация во Франции, Германии и Италии была иной. В самом деле, начиная с конца 40-х и до начала 50-х годов экономические показатели Британии были выше, чем в остальных европейских странах.

Черчилль как-то сказал, что Франция и Германия должны взять на себя ответственность по созданию Европы во имя «правосудия, милосердия и свободы». Он подразумевал, что Британия тогда не испытывала необходимость экономически втягиваться в подобную организацию, ведь ещё совсем недавно, в начале 30-х годов, Британская империя претендовала на роль сверхдержавы, занимая одну четвёртую часть суши, на которой проживала одна четверть населения мира. Черчилль призывал к тому, чтобы США, СССР и Англия выступили в качестве «друзей и спонсоров» новой Европы.

Послевоенное лейбористское правительство также с большим подозрением относилось к планам европейской интеграции. Именно лейбористы под руководством Клемента Эттли выступали против развития Совета Европы в сторону федерального европейского правительства. Британия отказалась присоединиться к Объединению Угля и Стали, ограничившись делегированием наблюдателей на переговорный процесс. Официально политика неприсоединения была изложена в следующей форме: «Мы не желаем брать на себя предшествующее обязательство по вопросу, где условия членства чётко не прописаны».

Надеждам на то, что возвращение консерваторов во главе с Черчиллем к власти в 1951 г. может благоприятствовать интеграции, не суждено было сбыться. Победа тори ещё больше закрепила прежний курс. Хотя в 1946 г. Черчилль выступил в Университете Цюриха в поддержку идеи создания Соединённых Штатов Европы, в скором времени стало очевидно, что он представлял себе эту государственную форму без Британии. По мнению Черчилля, Британия должна была придерживаться внешнеполитического курса «трёх взаимосвязанных кругов».

«Первый круг» символизировал британскую империю. Англичане не могли быстро отказаться от приоритетности ведения дел с колониями, учитывая тесные торговые, исторические связи, не говоря уже о человеческих контактах. Стратегически важные сектора империи уже требовали независимости, и Лондон был крайне озабочен вариантами «мирного ухода» при сохранении своего влияния. Складывающееся Содружество превращалось в одного их самых важных торговых партнёров Британии. В 1950-54 гг. 49% британского импорта и 54% экспорта приходилось на страны Содружества.

Министерство по делам Содружества в ответ на план Шумана указывало на два момента. Во-первых, Британия могла быть вовлечена в процесс объединения Европы, но ровно на столько, чтобы не навредить отношениям со странами Содружества. Во-вторых, считалось, что если металлургия будет выведена из-под контроля правительства, это может подорвать поставки стали и сопутствующей продукции в страны Содружества.

«Второй круг» символизировал англо-американские «особые отношения». В военные годы уровень сотрудничества достиг апогея. В 1949 г., когда образовался НАТО, Британия была тем государством, которое США расценивали как своего верного союзника. В то время США становились наиболее значимой державой мирового масштаба. Британцы, со своей стороны, считали, что через призму «особых отношений» смогут воздействовать на американцев, рассчитывая на их неопытность в международных делах.

«Третьим кругом» была Европа. В своём вышеупомянутом выступлении в Цюрихе Черчилль отмечал, что «у Британии достаточно хорошие отношения со странами континентальной Европы», и говорил: «…в отличие от других стран, у Британии превосходные показатели во всех трёх взаимосвязанных кругах, и было бы неблагоразумно терять такое положение только потому, что кому-то нужно больше внимания…».

У Британии тогда ещё существовал комплекс превосходства. Кроме того, в стране-победительнице появилось чувство национализма. Британцы испытывали потребность в развитии своей мощи. На стремление европейцев напрячь свои усилия для объединения британцы смотрели сверху вниз. Исходя из соображений своего превосходства над остальной Европой, британцы заняли позицию выжидания в отношении европейских интеграционных процессов. Однако в результате таких настроений не только европейцы, но и американцы выражали своё недовольство безразличием британцев по поводу происходящего, ведь американцы рассчитывали на то, что, объединившись, европейцы с меньшими затратами выйдут из сложного положения после войны.

Говоря об англо-европейских отношениях, многие специалисты используют такое понятие, как «комплекс канала». Исторически для британцев Европа начиналась на другом берегу Ла-Манша. Островной изоляционизм делал своё дело. Британцы всегда старались по мере возможности держаться в стороне от европейских процессов. Для англичан была ближе Калькутта, чем Кале.

Показательны данные по британской иммиграции. Если в 1881-1915 гг. Германию покинули примерно 2,2 млн. человек, то Британию – 9 млн. С 1945 по 1990 гг. около 1,6 млн. человек иммигрировали из Британии в Австралию. По данным британского консульства в Лос-Анджелесе свыше 50 тыс. человек с британским паспортом проживают в Южной Каролине, порядка 500 тыс. имеют родственников в Британии. Эти данные помогают понять, почему британцы не считают себя такими же европейцами, как немцы, французы или итальянцы. У большинства британцев найдутся родственники, проживающие в Канаде или Новой Зеландии. Можно ставить под сомнение связь между иммиграцией и британским неучастием в европейских процессах. Но факт того, что британцы с точки зрения родственных уз больше связаны со странами Содружества, нежели с Европой, объясняет тесные отношения с неевропейскими государствами.

Итак, Британия формально оказывала поддержку европейским интеграционным процессам, но долгое время стояла в стороне от них, полагаясь на воспоминания о своём величии. В первые послевоенные годы экономически Британия превосходила остальную Европу. Кроме того, Содружество на тот момент было основным британским торговым партнёром. «Особые отношения» с Америкой укрепляли её роль на мировой арене. Британцы стремились вернуть себе довоенный статус. Тратить внешнеполитические ресурсы на европейские дела не считалось тогда возможным.
Е.Ю.Полякова^*. Недавно по телевидению состоялась передача «Что делать?», которую ведёт В.Т.Третьяков, бывший редактор «Независимой газеты». Передача была посвящена тематике, которая сегодня в центре внимания. Обсуждалось несколько вопросов. Один из них: нужно ли ставить вопрос о вступлении России в Евросоюз? На передаче присутствовали корреспонденты иностранных газет, а из россиян запомнился Владимир Рыжков. Журналисты в целом считали, что лет через десять это могло бы осуществиться. Рыжков оценил эту перспективу в 25-30 лет.

Другим вопросом была проблема создания общеевропейского государства. Приводились данные опросов общественного мнения. Большинство молодёжи ответило: я – европеец.

Для Британии вопрос об идентичности имеет большое значение, потому что это не мононациональная страна. Ряд исследователей полагает, что идентичность может рассматриваться как многоярусное понятие. Шотландцы и уэльсцы считают себя британцами только во вторую очередь. То же самое можно сказать о Северной Ирландии: часть населения считает себя ирландцами, часть – ольстерцами, часть – британцами. Но понятие идентичности становится шире, вплоть до понятия европеец, что совсем не значит, что люди должны отказывать от своей национальности. Они могут быть французами, британцами, немцами, но одновременно мыслить общеевропейскими категориями.

На передаче рассматривалась и проблема европейской хартии, европейской конституции. Был поставлен вопрос о единой конфессиональной основе. Если Ватикан настаивает на единых христианских ценностях, то, допустим, вступление Турции в Европейский Союз ставит этот вопрос совершенно по-другому.

Здесь уже много говорилось о позиции Британии в интеграционных процессах и, как правило, звучал определённый скептицизм в этом вопросе. Всё же хотелось бы сказать, что происходят определённые сдвиги и в британском менталитете. Европейский Союз это клуб, где все страны имеют более или менее равные позиции. Растёт влияние общеевропейской культуры, тогда как раньше британцы были больше сосредоточены на англосаксонской культуре.

Очень важна проблема языка. Известно, что англичане в принципе не любят изучать иностранные языки. Язык английский – язык международного общения. Однако и здесь происходят изменения. В связи с этим хотелось бы рассказать об ЭРАЗМУС – программе студенческого обмена между странами ЕС. Студенты из разных стран ездят друг к другу, стажируются по несколько месяцев. Это заставляет молодых британцев, во-первых, учить иностранные языки. Во-вторых, система англо-американского обучения отличается от европейской. В результате познаётся европейский мир. Закончив какой-либо европейский университет, выпускники получают возможность получить работу. Таким образом, происходит эта взаимосвязь.

Затрагивает эта программа и Россию. Есть известный бельгийский университет Лувен, из которого каждый год к нам приезжают люди. Один пример: поляк, который живёт во Франции, а работает в Лувене. Два раза в год он с группой приезжает по проекту ЭРАЗМУС в Москву, где на базе Института иностранных языков, который теперь является лингвистическим университетом, внедряется эта программа. Благодаря ей российские студенты ездят в Европу, что также является одним из проявлений европейской интеграции.

Вхождение Великобритании в единую Европу, её заинтересованность в интеграционных процессах повлияет и на перспективу решения северо-ирландской проблемы. Появляются пути разрешения противостояния ирландцы–англичане. Представители Ирландской республики имеют в Великобритании практически те же права, что и англичане – право на работу, на получение пособий, на безвизовый въезд. И эти права они получили раньше, чем другие члены Европейского Союза. Если обозначенные процессы будут продолжаться, то и проблема Ольстера рано или поздно будет решена.

Второй миф – расовое превосходство, которое понималось не в биологическом, а в историческом понимании, – англичане лучше других народов. Что сейчас? Несмотря на то что было сказано Еленой Юрьевной, всё-таки у британцев просматривается определённое предвзятое отношение к другим нациям. Если посмотреть их периодическую печать, да и мемуары Черчилля, то встретится немало пренебрежительных фраз. Так, считается, что англичане спасли французов во время Второй мировой войны, и поэтому не могут простить де Голлю его два вето против присоединения Британии к ЕЭС.

Третий миф – бремя белого человека. Он продолжает жить в рамках Содружества. Англия в своих претензиях на ведущую роль в Европе опирается именно на Содружество, а также на англиканское содружество. Если мы посмотрим на историю Содружества, то увидим, что под его крыло возвратилось множество бывших колоний Британии. В его рамках проводятся конференции, существуют и секретариат, и генеральный секретарь, имеют место постоянные консультации. Английский патернализм отнюдь не исчез. Королева, как символическая глава Содружества, обладает даже более разносторонней информацией, чем её премьер-министр.

Миф четвёртый – социал-империализм. Имелось в виду, что империя содействует сохранению социального мира в Великобритании. Это хорошая подпитка для державно-патриотических настроений, которые в Великобритании сильны до сих пор, особенно в Консервативной партии и среди её электората.

Складывается впечатление, что по вопросу Европейского Союза у Тони Блэра не достаёт политической воли: чем, по существу, его позиция «подождём-увидим» отличается от позиции десятилетней давности Джона Мейджора? Может ли выжидательная позиция, как её ни называть – сидящего на заборе или на двух стульях человека, привести к успеху в жёстких реалиях Запада? Однажды Англия опоздала, а потом больше десятилетия пыталась вскочить на набиравший скорость поезд европейской интеграции. Стоит ли повторять не лучшие эпизоды из недавнего прошлого? Или европейские грабли не так беспощадны к тем, кто на них наступает?

Хотелось бы поддержать мнение тех докладчиков, кто утверждает, что основные причины нынешнего отношения Британии к ЕС лежат в плоскости специфики национального сознания и мышления. Соглашаясь в этом с Е.А.Суслопаровой и Л.О.Ба-ыниной, хотелось бы усилить данный подход привнесением в него метафорического элемента. Я бы сказал, что воспоминания о прошлом, лежащие, прежде всего, в плоскости подсознания, словно вериги, висят на британском видении, осмыслении настоящего, сковывают движение страны по столбовой дороге европейской интеграции. Чем скорее британское общество и, прежде всего, значительная часть политического истэблишмента освободится от параноидальной приверженности к воспоминаниям об имперском прошлом, тем лучше для настоящего и будущего Британии.

Бездействуя в вопросе усиления британского участия в строительстве единой Европы, правительство Блэра ссылается на общественное мнение. Но что оно делает для того, чтобы способствовать формированию общественного мнения в нужном русле? Позицию правительства, выраженную в словах бывшего министра по европейским делам Питера Хэйна, что чем больше британцы знают о ЕС, тем они более позитивно к нему относятся, иначе как пассивной не назовешь. Общественное мнение – категория эластичная, во многом, если не в решающем смысле, формируемая. Так же, как оно не возникает на пустом месте, так оно и не остается неизменным, если на него целенаправленно воздействовать. Тем более, если такие действия предпринимаются популярным правительством, премьером и партийным лидером.

Многое находится в руках Блэра. На референдуме 1975 г. по вопросу об участии Британии в ЕС 32% высказались против. Но ведь таких скептиков было гораздо больше в то время, когда страна только начала готовиться к референдуму! Если бы это было не так, и расклад сил первоначально не был бы почти равным, зачем тогда понадобилось организовывать проевропейские кампании давления? Кампании, в которых, между прочим, участвовали представители разных политических партий. В итоге предпринятые усилия обеспечили проевропейский успех референдума. Или возьмём референдумы в Дании в прошлом и текущем году по вопросу о присоединении к евро. Их разные итоги – яркий пример целенаправленного формирования общественного мнения по отношению к единой европейской валюте.

Моему восприятию современного европейского и британского общества созвучно мнение Е.Ю.Поляковой о многослойной идентичности европейцев, в том числе британцев. Идентичности, которая расширяется до европейской. Одно из подтверждений этого я нашел, знакомясь с документами последней конференции Либерально-демократической партии Великобритании (ЛДП), состоявшейся в сентябре 2002 г. Лидер партии Чарльз Кеннеди в своей речи произнес буквально следующее: «Мы всё более становимся обществом многослойной идентичности. Я не нахожу никакого противоречия в том, что ощущаю себя горцем, шотландцем, гражданином Соединённого Королевства и гражданином Европейского Союза одновременно».

В связи с тем, что давно занимаюсь современными английскими либералами, хотелось бы подробнее остановиться на позиции ЛДП. Убеждён, что следует отдать должное этой партии в том, что на протяжении всего современного периода, охватывающего и деятельность её предшественников – либералов – и социал-демократов, она является той политической силой в Англии, которая наиболее последовательно выступает за углубление участия страны в процессах европейской интеграции.

В самом деле, либералы стали первой британской партией, которая уже вскоре после Второй мировой войны на одной из своих конференций выступила в поддержку идеи Европейского Союза, а в 1956–57 гг. оказалась единственной, выступившей за присоединение Британии к Общему рынку. С тех пор прошли десятилетия, в партии сменилось восемь лидеров, она пережила ряд падений и взлётов, обновление идейно-политического багажа, но её курс на европейскую интеграцию – экономическую и политическую – остался неизменным.

По мнению либеральных демократов, вся история отношений Британии с ЕС является историей упущенных возможностей. Они справедливо утверждают, что эти отношения до сих пор укладываются в следующий шаблон: Британия не принимает участия в начале какого-либо процесса, оставаясь вне его, теряет возможность влиять на его развитие, в конце концов, присоединяется к нему тогда, когда правила установлены другими.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что приверженность либерал-демократов делу единой Европы не является безоглядной и слепой. Так, в своих программных документах последнего десятилетия они заявляют о себе, как о «критически настроенных членах европейской семьи», и неустанно призывают к реформированию существующих институтов ЕС. На что нацелена критика ЛДП в отношении ЕС? На излишний бюрократизм и раздутый чиновничий аппарат, слабые начала демократизма и открытости в деятельности органов Союза, недостаточный уровень подотчётности Совета министров и КЕС Европейском парламенту, сельскохозяйственная, рыбная, природоохранная политика Союза и т. д.

Какова позиция ЛДП по проблеме единой европейской валюты, центральной на сегодня в отношении европейской интеграции? Либерал-демократы указывают на усиление разбалансированности британской экономики и другие тревожные моменты. Например, на упомянутой сентябрьской конференции приводились данные о сокращении выпуска продукции в стране до уровня 1995 г., об уменьшении занятости в обрабатывающей промышленности с 1997 г. на полмиллиона рабочих мест, о снижении инвестиций в отрасли указанной промышленности до уровня того же года. По мнению либеральных демократов, это свидетельствует о том, что в стране развивается самый глубокий с 1981 г. промышленный спад. Наиболее действенным средством минимизации его последствий может стать вступление Британии в зону евро. Евро, считают либерал-демократы, является ключом к будущим экономическим успехам страны.

ЛДП выступает за присоединение Британии к евро путём референдума. Партия решительно настаивает на том, чтобы правительство назначило дату его проведения. Либерал-демократы критикуют Блэра за нерешительность и непоследовательность, называют его «молчаливым узником Гордона Брауна». Позиция канцлера казначейства, по их мнению, больше всего тормозит движение страны в еврозону, а пять тестов, предложенных Брауном в качестве индикаторов возможности присоединения страны к евро, настолько страдают неопределённостью, что Браун как угодно может трактовать их результаты. Выступая против того, чтобы решение вопроса национальной важности зависело от прихоти одного человека, либеральные демократы призывают открыть по проблеме евро широкие общественные дебаты. Присоединение к единой европейской валюте, по убеждению ЛДП, предоставит британскому правительству возможность возглавить процесс реформирования единой Европы. Важно, чтобы такая возможность не была в очередной раз упущена.

С другой стороны, было бы неверно абсолютизировать эту разницу. Возьмём экономику. Существует не просто американская модель, а то, что называют англосаксонской моделью экономики, в рамках которой британские корпорации и компании ближе к американским, чем к европейским. Не так просто сделать выбор, когда есть такая привязка.

Что касается процессов глобализации, о которых упомянул Виктор Петрович. Процессы глобализации, особенно в области экономики, заставляют транснациональные корпорации играть по общим правилам. Вспоминается пара докладов на последнем конгрессе Международной ассоциации политических наук, в которых довольно убедительно доказывалось, что англо-американская и европейская модели деятельности компаний и корпораций притираются друг к другу в отношении вопросов распределения, собственности, социальных программ и т.д. Эти моменты необходимо учитывать, и, возможно, речь идёт не о выборе пути, а о выборе склонения.