Эдуард Вартаньян Путешествие в слово

ИЗДЕРЖКИ ПЕРЕВОДА,

ИЛИ РАССКАЗ О ТОМ, КАКИЕ МУКИ ПОРОЙ ИСПЫТЫВАЕТ ПЕРЕВОДЧИК, ИБО ЛЮБОЙ ЕГО ПРОМАХ ПРИВОДИТ К КУРЬЕЗАМ, ЧТО СЛУЧАЕТСЯ ЧАЩЕ ВСЕГО ТОГДА, КОГДА ОН СТАЛКИВАЕТСЯ С ЯЗЫКОВЫМИ ЯВЛЕНИЯМИ ПОЛИСЕМИИ И ОМОНИМИИ ИЛИ КАВЕРЗНЫМИ ИДИОМАМИ, ИМЕНУЕМЫМИ ПРЕЖДЕ ИДИОТИЗМАМИ, ОТЧАСТИ ПОТОМУ, ЧТО ОНИ НЕ ПОДДАЮТСЯ ПРЯМОМУ ПЕРЕВОДУ НА ДРУГИЕ ЯЗЫКИ

На уроке немецкого языка вам предложили перевести на русский вроде бы простейшую фразу: «Er hat Format». Это я мигом — улыбаетесь вы подвалившей удаче и бодро произносите: «Он имеет формат». «Подумайте как следует», — говорит учительница. «Он имеет книгу определенного формата», — поправляетесь вы. Оказывается, опять неверно. Где в тексте говорится о книге (да еще определенного формата)? Сверьтесь по словарю. Оказывается, речь в этой фразе идет не о размере книги, альбома и т. п., а об омониме, имеющем значение «незаурядные способности, выдающиеся качества».

Если немец, допустим, попробует перевести на родной язык русское «В булочной он купил батон», у него получится: «В булочной он купил палку». Англичанину придется лишь гадать: а что же куплено в булочной — полицейская дубинка, дирижерская палочка, или эстафетная, а может, жезл? Но почему тогда у русских такие вещи продаются в булочных?

Французские языковеды задались вопросом: «Какие изменения претерпевает текст после перевода его на другие языки?» А задавшись вопросом, провели эксперимент. Они усадили за круглый стол четырнадцать лучших переводчиков различных национальностей. Каждый знал язык соседа справа. И вот началось. Первый — немец — пустил по кругу фразу Искусство пивоварения так же старо, как история человечества. Сосед — уже испанец — перевел предложение на свой родной язык и передал запись следующему… Когда текст обошел всех переводчиков и вернулся к немцу, тому ничего не осталось, как беспомощно развести руками. Предложенный им в начале опыта афоризм выглядел после вмешательства переводчиков так: С давних времен пиво является одним из любимейших напитков человечества.

Подобный полушуточный, полусерьезный эксперимент был проведен, а затем и описан «Неделей». Интересен он тем, что позволяет проследить, как неуклонно, от языка к языку, на всех этапах перевода, меняется текст — в согласии со строем и традициями каждого языка и… вкусами переводчиков.

К участию в— эксперименте, как о том поведала «Неделя», были привлечены профессиональные переводчики, преподаватели и студенты ряда высших учебных заведений Москвы.

Каждый из приглашенных, превосходно зная два смежных языка, должен был принять от. своего коллеги текст и, переложив его на другой язык, передать следующему. Участники этой затеи были точными и добросовестными как в приеме, так и в передаче переводимого текста.

За исходный был взят отрывок из произведения Н. В. Гоголя «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Нйкифоровичем».

Фраза как фраза, которой великий русский писатель охарактеризовал персонаж повести Агафью Федосеевну:

Она сплетничала и ела вареные бураки по утрам и отлично хорошо ругалась — и при всех этих разнообразных занятиях лицо ее ни на минуту не изменяло своего выражения, что обыкновенно могут показывать одни только женщины.

Переводчики, получив текст, приступили к работе.

Если в английском варианте мало что изменилось, то уже в немецком сдержанное слово сплетничала превратилось в выразительное трепалась, а лицо — оно оставалось совсем без выражения, так, как это умеет каждая женщина.

Следующим звеном в этой цепочке оказался японский язык. Присущая ему изысканность побудила специалиста заменить эмоциональное трепалась более нейтральным болтала, а энергичное ругалась мягким злословила.

В арабском языке гоголевский персонаж уже не просто «болтал», но «болтал языком», и не просто «злословил», а стал, конечно, «извергать страшные проклятия».

Принявший эстафету француз заключил первый этап лингвистического опыта так: Она имела привычку чесать языком, когда ела свекольный бульон; из ее рта вылетал поток отборных словечек, и все это без малейшего выражения на лице. Так поступают все женщины.

Хотя вариант этого фрагмента уже значительно разнился от оригинала, злоключения перевода по-настоящему только начинались.

Пройдя через индонезийский язык, в котором личные местоимения он и она обозначаются одним и тем же словом, затем через голландский и турецкий, фраза трансформировалась так; В то время как женщина, поедая жидкое свекольное варево, отпускала ругательства, мужчина занимался болтовней. Они делали это, не выказывая своих чувств, кап принято у женщин.

На испанском ничего не изменилось, разве что вместо слова отпускала употребили выбрасывала. С испанского на язык йоруба переводил житель Судана: он отнесся к делу творчески, переиначив конкретное варево из свеклы на общее варево из плодов земли, а общее занимался болтовней на конкретное хвастал своими мнимыми подвигами.

Следующий переводчик, владеющий языком йоруба, вернул текст к английскому языку, привнеся свои лексические поправки. К плодам земли он сделал уточнение — фрукты, выбрасывала ругательства скорректировал как выбрасывала нехорошие штуки, выражение хвастал своими мнимыми подвигами передал английской идиомой бил в литавры.

Новое прочтение гоголевского отрывка было в дальнейшем переведено с английского на язык африканского племени бамбара, с него опять на французский, где штуки преобразились в вещи, и после этого на итальянский: Ока пила компот и выбрасывала из дома ненужные вещи, а он бил в тамтам, выражая почти женский восторг.

Причины такой трансформации очевидны. Жидкое варево из фруктов, конечно, компот! Бил в литавры совсем не обязательно понимать только в переносном смысле. А где литавры, там и тамтам!

Развитие нового направления мыслей происходило абсолютно логично. На чешском ненужные вещи были переведены проще — старье, под влиянием тамтамов дом уменьшился до хижины, а женский восторг заменило краткое и исчерпывающее восторженно. Норвежец решительно исправил чешский вариант: не восторженно, а радостно. Швед внес стилистическую стройность деепричастным оборотом: Выпив компот, она… и т. д.

И вот наступила заключительная фаза эксперимента — сопоставление отрывка с языком оригинала. Теперь, после добросовестных усилий двух десятков переводчиков, пройдя через традиции, законы, характер и особенности различных языков, гоголевская фраза трансформировалась в нелепые до смешного строки.

Выпив компот, она выбросила из хижины старье, а он радостно забил в тамтам.

Цепочка замкнулась. Сработал механизм «испорченного телефона».

Из тридцати четырех слов оригинала к финишу пришло только одно: личное местоимение она, ну, а процент правильно переведенной мысли был сведен дружным коллективом переводчиков к нулю. Единственно, что утешает — так это то, что переводческий эксперимент был проведен не при жизни Николая Васильевича Гоголя. Кто возьмется подсчитать, еколько допущено переводчиками «ляпов», вольных или невольных, из-за неосторожного, неумелого обращения со словом?

Появился на свет белый носорог — жертва неверного перевода с голландского языка на английский; на самом же деле он — широкогубый носорог.

Анекдотические метаморфозы претерпело название известной оперы «Немая из Портачи». По-французски немая — muette («мюэт»). И вот читаем текст: «Из Мюти попурри делает, пиано добивается не рукою, а педалью», в котором имя нарицательное немая превратилось под пером переводчика в имя личное, Как такое случилось? Очень даже просто. Переводчик пропустил кавычки, и из muette получил какого-то «Мюти». Сей несчастный мужского рода субъект (чем не мифический подпоручик Киже?) фигурирует и в именном указателе. Зато «для равновесия» композитор Марчелло был заключен в кавычки и выдан читателю как название произведения.

Слабое знание языка собеседника всегда приводит к недоразумениям, иногда потешным, иногда влекущим за собой неприятные последствия.

Некогда в русском посольстве во Франции случился скандал. Когда окончился прием, швейцар, подавая маито жене высокопоставленного дипломата, . любезно произнес: «Ваш салоп!» Дама неожиданно для приврат-цика впала в истерику. Это уже потом с улыбкой вспоминали инцидент, а тогда пришлось приносить извинения, уверяя, что портье и в мыслях не держал назвать мадам грязной коровой.

А. М. Горький вспоминал свою встречу с Августом Бебелем в Берлине: «Обедали мы в просторной, уютной квартире, где клетки с канарейками были изящно прикрыты вышитыми салфетками и на спинках кресел тоже были пришпилены вышитые салфеточки, чтобы сидящие не пачкали затылками чехлов. Все вокруг было очень солидно, прочно, все кушали торжественно и торжественно говорили друг другу:

— Мальцейт.

Слово это было незнакомо мне, но я знал, что французское «маль» по-русски значит — плохо, немецкое «цейт» — время, вышло: «плохое время».

Но если французское mal — «зло, беда, дурной, лихой» и т. п., то немецкое Mahl — «еда, обед», и Mahlzeit (возникшее из эллиптического словосочетания gesegnete Mahlzeit) имеет смысл вполне благопристойного привет-ствиц — «На доброе здоровье», «Приятного аппетита».

Его нередко произносят при встрече, и тогда «Маль-цейт» — это «Здравствуйте!», а при расставании — «Прощайте!»

Великий писатель, подтрунивая над собой, показал, как порою протекает процесс неверного осмысления иноязычных слов. Но не до юмора было, уверен, тем немецким солдатам, которые, слыша наше морское «Полуядра!», понимали его как «Фаль унтер!» («Падай вниз, бросай!») — бросали оружие и сдавались в плен. А между тем, словцо это — русская переделка английского слова со значением «падать вниз».

Подобные сюрпризы поджидают людей (не удивляйтесь) и внутри единой языковой семьи.

Англия и Соединенные Штаты считаются странами английского языка. Но вот Чарльз Диккенс останавливается в американской гостинице. На вопрос, не желает ли он пообедать немедленно, постоялец, помедлив, отвечает, что он предпочел бы пообедать там, где находится.. Вопрос озадачил англичанина, ответ — американца. Они не поняли друг друга. И потому только, что вместо слоиа имиидетли — «немедленно, тотчас же, сразу» спрашивающий употребил оловосочетание раит эвей, имеющее то же значение, но возникшее в Америке, и в Англии в ту пору еще неизвестное.

Когда речь идет о бензине как горючем для заправки автомашин, англичане употребляют слово петролъ, американцы — газолин, но чаще усеченное — газ. Ряд подобных тонкостей не учли лучшие немецкие военные знатоки английского языка. И этот пробел в знании американизмов во многом предрешил провал тщательно разработанного гитлеровской ставкой плана диверсии под кодовым названием «Операция „Гриф“.

Осенью 1944 года Гитлер поручил подполковнику войск СС Скорцени уничтожить верховного главнокомандующего союзными войсками Эйзенхауэра. Такая акция преследовала цель внести смятение в стратегические планы «армии вторжения» и тем самым облегчить подготавливаемое немцами наступление в Арденнах.

Скорцени сколотил бригаду из трех тысяч офицеров и солдат, бегло говорящих по-английски. Диверсанты, помимо специальной тренировки, совершенствовали английское и американское произношение, приучались жевать резинку и не вынимать руки из карманов даже при встрече со старшими до званию… Диверсионные отряды, вройдя выучку, приступили к осуществлению плана. Банды Скорцени начали просачиваться через Арденнский фронт.

Вскоре служба контрразведки союзников узнала о готовящейся «операции», и приняла меры к ее срыву. Были, в частности, составлены хитроумные тесты, на которые смог бы ответить только «настоящий американец»: «Кто такой „Черный Бомбардир“?» (ответ: «Боксер Джо Луис»), «Кто такой „Голос“?» (ответ: «Певец Фрэнк Си-натра»)… Если допрашиваемый одолевал серию контрольных вопросов, ему предлагали произнести слово Wreath (венок, гирлянда): сочетание wr и th не в состоянии правильно произнести даже весьма искушенный в английском языке немец.

Под арест угодило много англичан. Но была задержана и часть немецких диверсантов.

Одна из групп была разоблачена из-за «пустячного» языкового промаха. Этот случай упоминается в статье С. Вестона и Б. Лагерстрема «Операция „Гриф“, опубликованной в шведской прессе и помещенной затем в еженедельнике „За рубежом“. 13 декабря 1944 года у американской военной бензозаправочной станции на опушке Арденнского леса затормозил „джип“. В нем сидело четверо в американской форме.

— Petrol, please, — сказал шофер подошедшему к «джипу» молодому парню в американской форме.

Американец привычным движением взял шланг, но вдруг насторожился. Подозрительно оглядев пассажиров, он подал знак двум стоявшим поблизости военным полисменам.

Водитель «джипа», заметив это, дал полный газ. «Джип» помчался по обледенелой дороге. И вдруг с ходу, не успев затормозить, врезался во встречную автоколонну.

— Эти типы — немцы! — сказал американский солдат подошедшему полисмену. — Он попросил «petrol» и сказал «please». Наши парни говорят просто: газ.

…Перефразируя известную поговорку, можно сказать: «Что каламбуристам здорово, то переводчикам смерть». Для «почтовых лошадей просвещения», как назвал Пушкин переводчиков, многозначность и омонимичность слов — это те ямы и колдобины, что не всегда минуешь без потерь.

«Любезнейший, ты не в своей тарелке», — замечает Фамусов Чацкому (А. С. Г р и-б о е д о в. «Горе от ума»). И Чацкий вполне понимает собеседника.

Чушь, абракадабра? При чем тут тарелка? И как французам пришло в голову выдумывать бессмыслицу, а русским ее переводить? Не возникают ли у вас подобные вопросы?

А вы подумайте-ка вот о чем: наше слово ключ по-французски будет либо la clef (отмычка), либо la source (родник). Представьте француза, который вздумал бы выразить на своем языке русскую поговорку ключ замка сильнее, что означает «каждую тайну можно открыть».

Он берет словарь и видит: ключ — la source. И переводит: «родник сильнее замка». Ерунда? Точно. «Но ведь это русское иносказание», — может подумать незадачливый переводчик, тут все возможно. И глядишь, обосновалась бы во Франции русская поговорка, которой у нас никогда не было.

Подобное случилось и с «тарелкой». Есть французская поговорка, которую буквально можно перевести: «не в своей обычной тарелке» или: «не в своем обычном положении». Потому что слово I'assiette у французов имеет два значения: «тарелка» и «положение». Перепутав однажды смысл французского слова, мы при переводе на русский вместо положение написали тарелка.

Конечно, если бы не замешалось тут чужеземное иносказание, никакого бы недоразумения не возникло; никто не скажет: «Ешь из мелкого положения» или «Какая затруднительная тарелка». А раз здесь иносказание — все может быть. И нечего поэтому удивляться, что пошло гулять по Руси нелепое выражение.

Давно ли заметили эту нескладеху-поговорку? Давно. На зтот промах безвестного переводчика указал еще А. С. Пушкин, блестящий знаток французского. Но такова уж сила привычки в языке: прошло двести лет, а мы все еще говорим: «Ты не в своей тарелке» — в смысле: «Ты не в себе», «Странное у тебя состояние».

Я написал «двести лет», и это не ошибка. Выражение неоднократно встречается еще в журнале Новикова «Живописец» за 1775 год. Но вот характерно: охотно прибегая к этому иносказанию, мы перестаем ощущать то нелепость. Аномальный фразеологический оборот как бы узаконился в нашей речи.

Когда французский писатель Поль Моран увидел, как деревел его сочинения на английский язык американский поэт Эзра Паунд, то он схватился за голову.

По тексту один из персонажей, входя в комнату, «приподнял портьеру». Американец, не задумываясь, перевел так: «Он вошел, неся на руках привратницу». Переводчик не сумел правильно перевести одинаково обозначающееся на письме во французском и английском слово portiere. Но если в английском это только «портьера», во французском еще и «привратница». Да еще и «самка с детенышами». Представляете, какую возможность упустил переводчик для сведения ситуации к полной бессмыслице: «Он вошел, неся на руках самку с детенышами»!

Если парижане после окончания войны в течение многих месяцев ели быстро черствеющий хлеб необычного желтого цвета, то этим они были обязаны не булочникам, а, как это ни странно, переводчику, недостаточно хорошо освоившемуся с американизмами. Специалист, которому было поручено сделать американцам значительный заказ пшеницы, употребил слово корн, что, верно, по-английски «зерно», но для американцев означает кукурузу.

Во время второй мировой войны в немецкой разведывательной службе допустили переводческий «промах», который имел серьезный отголосок в окружении Гитлера. Одна испанская подпольная торганизация объявила о скорой встрече Рузвельта с Черчиллем в Касабланке. Немцы, переведя дословно, получили — «Белый дом» (Каса бланка), и, таким образом, в нацистские верхи было переданЬ, что британский премьер собирается в Вашингтон, в то время как он ехал в Африку, в марокканский город, Касабланку, (Эти сведения также почерпнуты из еженедельника «За рубежом».)

Памятно требование Фридриха Энгельса к переводчикам трудов Карла Маркса. Показав в своей статье, что перевод первого тома «Капитала» на английский язык не сохранил все совершенство оригинала, Энгельс писал: «Для перевода такой книги недостаточно хорошо знать литературный немецкий язык. Маркс свободно пользуется выражениями из повседневной жизни и идиомами провинциальных диалектов; он создает новые слова, он заимствует свои примеры из всех областей науки, а свои ссылки — из литератур целой дюжины языков; чтобы понимать его, нужно в совершенстве владеть немецким языком, разговорным так же, как и литературным, и, кроме того, знать кое-что и о немецкой жизни».

Таким образом, идеальный переводчик не тот, кто сумеет дословно перевести текст с одного языка на другой. Это будет всего лишь мертвая фотография. Тут нужны рука и чутье художника, чтобы передал он не столько букву, сколько дух произведения, сохранив его национальный колорит и выразительность, изложив строй и особенности чужой речи средствами своего родного языка. Не буква, но дух!

Об этом писал Вольтер: «Горе кропателям дословных переводов, которые, переводя каждое слово, притупляют смысл. Именно здесь можно сказать, что буква убивает, а дух животворит».

Об этом писал Белинский: «Каждый язык имеет свои, одному ему принадлежащие средства, особенности и свойства… Близость к подлинному состоит в передашш не буквы, а духа создания».

Этот «дух» должен безошибочно улавливаться переводчиком, который, исходя из возможностей языка, определяет каждый раз самые уместные приемы передачи «чужого» на «своем».

А в арсенале переводческих средств имеются: идентиз-мы — такие интернациональные обороты, которые приняты во многих языках, а поэтому полностью сохраняют и свой смысл, и свой образ: лить крокодиловы слезы, ахиллесова пята, волк в овечьей шкуре; аналоги — равнозначные выражения, но отличающиеся друг от друга образами: везти сов в Афины (греческое), ехать в Тулу со своим самоваром (русское), везти уголь в Ньюкасл (английское), тмин везти в Керман (иранское); описательный перевод, истолковывающий смысл иноземного слова или выражения: жилет — безрукавная короткая поддевка до поясницы (словарь Даля); у него под чашей есть еще полчаши — не все сказал до конца, что-то скрыл; калькирование — буквальный перевод по частям чужого слова. Так появились в нашем языке предмет (калька латинского объ-ектум), разбить наголову (немецкое), хладнокровие (французское). Есть и еще ряд других возможностей веревода.

Но вот, помните, Пушкин о своем Онегине?

Я мог бы пред ученым светом Здесь описать его наряд; Конечно б это было смело, Описывать мое же дело; Но панталоны, фрак, ншлет, Всех этих слов на русском нет.

Давние «варваризмы» прекрасно остались жить в вашем лексиконе и ныне не требуют пояснений. И хвала поэту, что не попытался прибегнуть он к доморощенным аналогам или описательным красотам типа: «панталоны — это исподники»; или «они — как штаны, только теснее брюк».

В то же время вряд ли мы попрекнем Эразма Роттердамского за то, что вычитанную им у Плутарха поговорку называть корыто корытом он перевел расширительно: называть вещи своими именами. Француз Монтескье передал латинское, встречающееся у Цицерона выражение поднимать бурю в ложке для жертвенных возлияний вина в бурю в стакане воды. В наш язык это крылатое речение пришло без изменения, а вот англичане посчитали нужным стакан воды заменить чайной чашкой.

А чем не удачен русский эквивалент с глазу на глаз («быть, говорить наедине, без свидетелей») немецкого выражения, буквально переводимого между четырех глаз или под четырьмя глазами, английского — лицом к лицу, французского — голова к голове. Французы скажут: не большому кораблю большое плавание, а хорошему коту хорошую крысу, не он — вылитый отец, а это его отец, совершенно выплюнутый.

В различных языках часто может не совпадать смме-т даже таких, казалось бы, устойчивых формул, как Д рый день! Если немец, француз, итальянец, услъпи «Гутен таг!», «Бон жур!», «Бон джорно!», воспримут как вежливое приветствие, то англичанин в «Гуд деы!» усмотрит невежливое прощание.

Известный писатель С. Л. Львов, прочтя мою книгу «Рождение слова», поделился соображениями, имеющими прямое касательство к тонкостям перевода. «К очерку „Индюк“, — писал он, — могу сообщить любопытное дополнение. В одном из прозаических произведений Г. Гейне есть фраза, которую переводчики, не вполне понявшие смысл, переводили так: „Я так же не был в Калькутте, как калькуттское жаркое, которое я вчера ел на обед“. Ничего смешного в этом не было. Но „калькуттское жаркое“ — это жаркое из „калькуттенхун“ (калькуттской курицы), как называли в старину по-немецки индейку. Перевод, сохраняющий комизм гейневской фразы, должен звучать: „Я так же не был в Индии, как индейка (или „индюшка“), которую я ел вчера на обед“. Помимо комического эффекта, эта фраза — в оригинале и в переводе — показывает, что Гейне знал о происхождении этой птицы не из Индии».

Сейчас в самый раз напомнить, что индюки и индейки — выходцы вовсе не из Индии. Они самые что ни на есть чистокровные американцы. Просто на названии этих птиц отразилась великая географическая путаница, порожденная ошибкой Христофора Колумба. Ведь прославленный мореплаватель, открыв Америку, принял ее за Индию. Поэтому коренные жители этой земли стали именоваться индейцами, а высоконогие представители семейства куриных — индейскими петухами и курами, то бишь индюками и .индейками. Русский язык получил эти названия-ошибки уже в готовом виде.

Уверен, что вы читали замечательную книжку Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке…» Издавали ее в нашей стране несколько раз.

В 1938 году перевел ее А. Горнфельд, в 1961 году — Н. Любимов.

Помните место, где Тиль Уленшпигель дразнит прохожего богомольца? Вот как по-разному читается этот отрывок:

«Ты, фонарь без свечи, путник беспутный, думаешь, ты похож на человека? Будет это тогда разве, когда людей станут делать из старых тряпок. Где это была видна такая желтая обезьяна, такая башка облезлая? — разве на виселице. Висел уж, видно, когда-нибудь?»

«Ты воображаешь, огрызок, пирог ни с чем, что ты похож на человека? Ты тогда станешь похож на человека, когда людей будут делать из тряпья. Ну, где можно увидеть такую желтую харю, такую лысую башку? Только на виселице. Ты уж, верно, когда-нибудь висел?»

А теперь скажите, какой словесный выпад вам больше по душе? Держу пари — второй. Потому, что он более естествен в устах озорного пересмешника, бойкого и храброго Тиля, потому, что эскапада его более близка к живой простонародной речи, чем в горнфельдовском переводе.

Мы не зря вспомнили Уленшпигеля, с его «пирогом ни с чем». В подобных случаях мы имеем дело не просто со словами, а с словосочетаниями, фразеологическими оборотами, к коим причисляют идиомы, а иногда пословицы, поговорки и изречения.

«…Переводить иностранные пословицы и поговорки нужно дословно, а не заменять их параллельными русскими.

Если у Гейне сказано: «Шпареная кошка боится кипящего котла!» — нельзя переводить «Пуганая ворона куста боится». Это мнение авторитета в области перевода К. И. Чуковского. Он считал, что, переводя пословицы, необходимо сохранять своеобразный колорит оригинала — не только потому, что в них отражаются реалии иноземного быта, но и потому, что они открывают для нас методы мышления другого народа, его юмор, его речевую манеру… Чуковский подтверждает свою мысль примерами.

У Диккенса некий персонаж говорит: «Если тебе суждено быть повешенным за кражу теленка, то почему бы тебе заодно не украсть и овцу!» Эта пословица, остроумная, свежая и картинная, была переводчиком переведена русским эквивалентом: двум смертям не бывать, а одной не миновать! Тан, потеряв при переводе овцу и теленка, переводчик, по мнению Чуковского, не сохранил и улыбку, которая присутствует в пословице, и ее юмористический тон, свойственный английскому фольклору.

Подобным же образом расправился с Диккенсом и другой переводчик, вложивший в уста англичан русские фразеологизмы: и мы не лыком шиты, нечего лясы точить…

А третий заставил героев Диккенса петь: «Аи люди, аи люди! Разлюляшеньки мои!», прервав и-х припевку «Иппи-дол-ли-дол…».

Требование бережно относиться к языковым формулам других языков вполне справедливо. Но как быть, если эти формулы, сохраненные в своем первозданном обличье, будут не понятны широкому читателю? Как мы воспримем такую, к примеру, английскую метафору: «дождь лил кошками и собаками»? Тут уместнее будет, видимо, выразить чужеземную поговорку смысловым равенством, но средствами русского языка: дождь лил как из ведра.

Прибегать к смысловым аналогам порою просто необходимо. В самом деле, попробуйте переложить на русский французскую идиому подождите меня под вязом. Или пусть француз переведет на свой язык русскую — после дождичка в четверг. Вряд ли получится что-то вразумительное. А между тем значат они примерно одно: «да, мол, дожидайся, как же».

Ершисты для переводчиков фразеологизмы.

В знаменитой пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне» один помещик с огорчением рассказывает другому о недавних выборах предводителя дворянства. «Ну, и прокатили его, беднягу, на вороных», — сообщает он. Французы перевели эту пьесу на свой лад. И это место выглядит у них так: «Ну, и устроили ему прогулку на черных лошадях».

Вероятно, французы читатели очень удивляются, почему такая роскошная поездка в России считается страшной неприятностью. Дело в том, что по-русски прокатить на вороных означает: «не выбрать, провалить на выборах»; «забаллотировать». Выражение произошло от обычая голосовать во время торжественных выборов не бюллетенями, а белыми и черными шарами, которые опускают в урну. Белый шар — голос «за», черный (вороной) — «против». Если черных шаров больше, чем белых, значит, не избрали, прокатили на вороных.

Ошибка переводчика очень поучительна: он оказался беспомощным, встретив идиому, — выражение, присущее русскому языку.

Мне не известен окончательный текст перевода на английский язык песни М. Исаковского «На закате ходит парень». Но я помню, что строки:

Чего он моргает..,

Что у него с глазом…

Бить фашистов наш закон.

Долго будет сниться гадам

Наш матросский батальон.

«Было не совсем понятно, что понималось под фразой „мы давали жизни гадам“. „Гадами“ советские люди называют нацистов, нацистские вооруженные силы. Но что значит „давать жизни“? Приводить в сознание? Лечить раненых? Щадить жизнь пленных гадов? Поднимать их силы усиленным питанием? Но тогда первая строчка находится в некотором противоречии с остальными». Словом, мистер Поддл должен был с горечью признать, что он еще далеко не тверд в живом русском языке.

…Как-то раз заокеанский гость услышал в разговоре с русскими выражение показать кузькину мать. «Кузькина мать… Кузькина мать… Что это значит — кузькина мать?» — обратился он к своему соотечественнику-переводчику.

Тот долго ломал голову и, наконец, высказал предположение, что им хотят представить мать Кузьмы. «А кто есть Кузьма? Кто его мама?» Этого переводчик ве знал. Не знал он, что «кузькой» крестьяне прозвали своего злейшего врага, — прожорливого хлебного жучка; что на Руси, в среде землепашцев, бытовало выражение подпустить кузьку, смысл которого: «доставить неприятность, причинить вред». И что идиома показать кузькину мать — синоним угрозы, обещания примерно наказать.

Но бывает и другое. Суть иноземной идиомы понята. Какое значение она в себе несет — тоже ясно. А употребишь ее в разговоре — и случился конфуз. Один высокопоставленный представитель Франции пожелал познакомиться с достопримечательностями Кремля. Гид-переводчик добросовестно рассказал ему о колокольне Ивана Великого и объяснил происхождение специфического русского оборота кричать на (во) всю ивановскую.

У этой колокольни, самого высокого в прошлом московского сооружения, сказал экскурсовод, была в старину площадь, названная Ивановской. Здесь постоянно толпился народ, вступая в торговые сделки, обмениваясь слухами и новостями. Тут же «площадные подьячий» громкими голосами, на всю (во всю) Ивановскую оглашали царские указы. Выражение закрепилось в русском языке, и мы его употребляем для обозначения особенно сильного, далеко разносящегося крика.

Вскоре французский деятель использовал идиому в своем выступлении. Он сказал, что хочет «на всю ивановскую провозгласить :тост». Где было ему знать, что у русских это выражение употребляется с известной долей иронии. Об этом по рассеянности «умолчал экскурсовод, об этом молчат и некоторые книги, объясняющие фразеологические обороты.

Век атомной революции, фундаментальных открытий в различнейших сферах человеческой деятельности вызвал к жизни миллионы новых понятий и слов. На человека обрушился поток информации, который он не в силах переварить, осмыслить. Но это лишь малая толика того, что открыто, произведено, изготовлено — ибо никаких переводчиков не хватает, чтобы перевести на другие языки миллиарды страниц различных публикаций.

Международный туризм принял размеры пандемии — и ему нужны гиды-полиглоты. Где их взять?

Земляне объявили войну сердечно-сосудистым и раковым заболеваниям. Но для этого необходимо единство усилий и целенаправленность поиска.

Многого можно было бы достичь, реши люди проблему языкового барьера, отбора, систематизации и хранения информации. Но как? Обучение иностранным языкам части людей не снимает остроты вопроса. К тому же вместилища нашей памяти небезграничны.

Люди должны научиться говорить друг с другом на понятном друг другу языке. Значит ли это, что будет выработан, принят и усвоен единый, всеобщий язык землян? А почему бы и нет?

Люди должды беспредельно расширить возможности перевода, создать безупречные и емкие хранилища информации. Здесь они на пути к успеху; идея автоматического машинного перевода, зародившаяся в нашей стране, стала реальностью. Но создать электронный переводчик идеального типа — дело хотя и возможное, но фантастически трудное. Словарный запас, память машины может составить многие десятки тысяч слов. Более того, люди уже «научили» электронные устройства не только переводить тексты с одного языка на другой, не только печатать их на бумаге, но и зачитывать их «голосом». Ученые настроены оптимистически, пока разговор идет о переводе строгих научно-технических статей, язык которых ограничен однозначностью слова-термина. Но их чудо-машины дают оеечки, как только наталкиваются на замысловатые идиомы. Поэтому сегодня еще нет машин, безупречно переводящих произведения художественной литературы. В связи с этим упомяну о гибели одной сенсации. Американской. О том, что созданное в Америке устройство в состоянии переводить не только беллетристику, но и стихи. Бывший президент США Эйзенхауэр, знакомясь с первыми опытами машинного перевода, предложил перевести на русский язык фразу Вне видимости — вне сознания, что соответствует вашей пословице с глаз долой — из сердца вон. Машина выдала текст: «невидимый идиот». В достоверности казуса можно не сомневаться — о нем поведал Верной Уолтере, переводчик бывшего президента.

Да, нелегко достается переводчикам, особенно когда судьба сводит их лицом к лицу с фразеологизмами.

За годы, что отделяют второе издание этой книги от первого, определенных успехов достигла инженерная лингвистика — дисциплина, собравшая под свои знамена языковедов, математиков, программистов электронно-вычислительных машин, ученых других областей знаний. И вот теперь вовсе не риторически звучит вопрос — а можно ли наделить электронную машину интеллектом, создать устройства, способные мыслить? Можно, — отвечают ученые. Такие устройства уже научены человеком хранить в своей памяти чудовищные объемы информации, перерабатывать эту информацию ш ее выдавать. Более того, ЭВМ все более «овладевают» умением выдвигать гипотезы и их обосновывать, формировать новые понятия, находить оптимальные решения сложных народнохозяйственных и научных задач. И составлять словари. И сносно переводить. И реферировать тексты. И выдавать на экран тексты, хранящиеся в машине закодированными. Вот только по-прежнему лингворобот не может справиться с омонимами да идиомами.