Эксцерпированный материал

Русские формализованные синтаксические построения, для которых характерен способ синтаксико-фразеологической связи [В.В. Виноградов] типа Холодно не холодно, пусть едет учиться; Стыдно не стыдно, признаюсь во всем, имеют определенный синтаксический статус. В шестидесятые годы прошлого века Н. Ю. Шведовой были выделены классические разговорные конструкции, специфика которых но сравнению с свободными построениями состоит в “ограниченной возможности словесного наполнения одного из формирующих элементов или в фразеологическом характере самой модели” [Шведова 1960, 10]. Рассматривая предложения несвободной структуры, Д. Н. Шмелев отмечает важную их особенность: в них нет фразеологизации какого-либо отдельного компонента. Фразеологической является сама схема предложения. Именно эта заданность синтаксической схемы построения дает основание Д. Н. Шмелеву назвать конструкции рассматриваемого типа фразеологическими схемами или фразеосхемами [см. Шмелев 1960]. К. Ничева дает аналогичное определение: „Фразеосхемите, които по начало са вън от рамките на фразеологията, са стабилизирани синтактични структури със специфични семантико-синтактични черти. ... на всяка от тях е присъща установена, устойчива, неизменна схема на построяване, вследствие на което в езика се получават серии от аналогични построения” [Ничева 1982, 30]. В настоящем исследовании мы определяем построения типа Придешь не придешь, справимся и без тебя – Дойдеш не дойдеш, ще се справим и без тебе как синтаксические фразеологизмы или фразеосхемы.

Известно, что на современном этапе развития лингвистики возросла актуальность рассмотрения функционально-семантических категорий поли­событийного характера, а структуры, привлекшие наш исследовательский интерес, именно таковы. В них в плане выражения доминирующими единицами оказываются синтаксические формы, преимущественно яруса сложного предложения. Фразеосхемы Плачь не плачь, прошлого не вернешь – Плачи не плачи, няма да върнеш миналото. А. В. Величко определяет как синтаксические фразеологизмы, выражающие логическую обусловленность и обстоятельственную характеристику, и отмечает их структурные признаки: они входят в состав сложного предложения, образуя одну его предикативную единицу [Величко 1996, 44]. Как видно из перевода приведенного синтаксического фразеологизма, эта структурная особенность характерна и для болгарского функционального эквивалента.

При рассмотрении русских и болгарских синтаксических фразеологизмов альтернативно-уступительной семантики мы исходим из следующего бесспорного теоретического постулата, выдвинутого В.С. Храковским: „И представления о нормальном xoде событий, и представления о ненормальном ходе событий закреплены в языке, который „настроен” на воспринимающего субъекта и в равной мере отражается во всех конкретных языках с помощью ­определенных синтаксических конструкций.” [Храковский 1998, 79]. Имея в виду близкие, генетически обусловленные подобия между родственными русским и болгарским языками, преобладающее большинство одинаковых структур, интересующие нас синтаксические фразеологизмы можно сопоставлять именно с позиции одинаковости, подобия, эквивалентности.

Согласно концепции авторов Русской грамматики-80 [Грамматика-80, 593], альтернативно-уступительные отношения представлены в конструкциях, построенных по схеме или/или но. В первой части сложного предложения соотнесены два взаимоисключающих утверждения Плачь не плачь – Плачи не плачи; сообщаемое во второй части Прошлого не вернешь – Няма да върнеш миналото сохраняет силу, реализуется независимо от того, какая из двух версий, представленных в альтернативной части конструкции, соответствует действительности. Сочетания плачь не плачь и их эквивалентные болгарские построения обладают предикативностью, репрезентируя безразличие, несущественность по отношению к чему-то другому. Используя методику полевого структурирования семантики уступительности, Р. М. Теремова отводит место альтернативно-уступительным конструкциям в микрополе альтернативно­уступительного допущения. По ее мнению, „... в альтернативно-уступительной ситуации круг возможных, предполагаемых событий сужен до двух; альтернативно-уступительное значение зиждется на противопоставлении двух противоположных событий: уступительного компонентa/событию-следствию.” [Теремова 1986, 70]. Ср.: Хочешь не хочешь, придется согласиться с нашим нредложением – Искаш не искаш, трябва да се съгласиш с нашето предложение. Здесь уместно привести очень четкое толкование русских конструкций альтернативно-уступительной семантики, данное В. З. Санниковым. Наблюдения над болгарскими фразеосхемами аналогичного значения дают основание утверждать, что толкование релевантно и для них, по крайней мере, болгарский материал не оказывает никакого сопротивления: „Х или У=' для описываемой ситуации разница между Х-ом и У-ом не существенна: она имеет место при любых условиях, в частности, в качестве условия: возможен Х, возможен У.” [Санников 1989, 112]. Что касается структуры, на приведенных выше примерах можно убедиться, что альтернативно-уступительную ситуацию отражают сложные синтаксические построения (синтаксические фразеологизмы, фразеосхемы), первый компонент которых представляет собой конденсированную форму выражения семантики противительной альтернации [см. Исламова 1985].

По исчерпывающему перечню Л.Н. Оркиной, рассматриваемые русские фразеосхемы составляют список из шести основных моделей [см. Оркина 2001, 69]. Но отдельные структурные схемы не одинаково частотны. В верхней шкале фреквентности находятся глагольные, за ними идут схемы с существительными. Напр.: Оправдают не оправдают, а того уже не вернуть. (Ан. Ананьев); Всички - издържаме не издържаме – това ни чака. (Д. Дамянов); [А не придет ответ, бросит все, убежит к нему босиком по снегу,] мoроз не мороз, уйдет. (В. Шишков); Грях не грях, към вечерните ми молитви за здравето му започвам да прибавям: „Господи”. (Н. Захариева).

Как уже было оговорено, рамки доклада обусловливают эскизность изложения, поэтому мы переходим к анализу фразеосхем, в которых альтернативный ряд представлен глаголами, глагольными повторами. Чаще всего употребляются семантически противопоставленные глаголы, притом преобладает негированный вариант, то есть налицо противопоставление, создаваемое функционированием одного и того же глагола, но с отрицанием перед вторым. Ср.: „Обвиняй не обвиняй, а дело совершено”, – думал он. (В. Распутин); Здесь же – кричи не кричи – звук голоса будет лишь биться о глухие монастырские стены. (М. Серова); Та аз, ща не ща, станах всичко за теб, твой двойник, твое второ „аз”. (Д. Дамянов); Обидил се не обидил, все ще се разберем някак. (Г. Величков). Для русских глагольных фразеосхем альтернативно-уступительной семантики характерна генерализация императива в уступительном компоненте. В болгарских регулярно функционирует составной союз и да. Известно, что союз да „въвежда обуславящо действие със специфична модална окраска, чиито нюанси бихме могли да обобщим с термина „хипотетичност” (предположение и възможност изобщо)” [см. Генадиева-Мутафчиева 1970]. Напр.: [У нее был железный закон: она пила только первую стопку], потом – наливай не наливай - не прикоснется (А Кешоков); И да вика върбата, и да не вика, сред грохота на моторите никой не би я чул. (Н. Хайтов).

Другая особенность структур рассматриваемых фразеосхем состоит в том, что в качестве „правого актуализатора” употребляются русские слова уступки все­-таки, все же, все равно, которые, по мнению В. Ю. Апресян, являются „конверсивами к несмотря на и хотя” [Апресян 1999, 27]. Эти слова, как и их болгарские функциональные эквиваленты все пак, все, все едно в какой-то мере берут на себя и статус союзов, служат их функциональными аналогами. За ними следует признать статус структурных элементов фразеосхем анализируемого типа. Они подчеркивают значение неизбежности ситуации в уступительном компоненте. Ср.: [Работаю в прачечной на гладильной машине]. Гладь не гладь, все равно помнется (В. Токарева); [От големите красавици нищо не остава]. Остаряват не остаряват, все пак насреща ти седи тя, твоята мечта ... (Д. Дамянов).

Сопоставление русских фразеосхем, построенных по модели V fin + не + V fin, а все ... V inf + не + V inf, а все ... V imp + не + V imp, а все ... с их болгарскими функционально-семантическими эквивалентами спровоцировало следующие вопросы, которые будут предметом анализа в другом исследовании:

• 
  накладывает ли схема семантические ограничения на глагольные повторы;
  
• 
  совпадает ли модально-временная парадигма в обоих языках;
  
• 
  одинаково ли участие противительных союзов - именно каких?! - в обоих языках;
  
• 
  одинакова ли степень идиоматизации альтернативно-уступительного компонента в русских и болгарских предложениях.
  

Что касается прагматики, эмпирические наблюдения над ограниченным по объему корпусом дают основание утверждать, что и здесь имеем дело с совпадением. И русские, и болгарские фразеосхемы подчеркивают ненужность, нелогичность, бессмысленность того, что называется в альтернативно­уступительном компоненте сложной конструкции. Как отмечает А. В. Величко, анализируемые фразеосхемы используются, когда говорящий хочет внушить собеседнику другое отношение к тому, что называется во второй части, вызвать другую реакцию на него [см. Величко 1996]. Ср. приведенный А. В. Величко пример и философские рассуждения героя Н. Хайтова: Ругайся не ругайся, а дело не поправишь (Ю. Бродкин) – стоит ли ругаться, если руганью невозможно исправить случившееся; [(Пътчето): „Спри се – казва, пий водица! Отдъхни си, почини си, стига си бързал!] И да бързаш и да не бързаш, все до едно място ще отидеш!” (Н. Хайтов).

Эмпирические наблюдения, подкрепленные на данном этапе не оптимальным количеством речевых употреблений, все-таки дают основание полагать, что и русские и болгарские конструкции альтернативно-уступительной семантики занимают особое место в системе двух генетически связанных языков. Они обнаруживают бесспорное структурное и семантическое многообразие. Скудность корпусного материала не позволяет охватить это многообразие. В дальнейшем стоит остановиться на целом ряде фразеосхем, выражающих и другие оттенки уступительной семантики. Интерес представляет функциональное соотношение таких, например, фразеосхем: Верить-то верю, но ничем не могу помочь – Че вярвам, вярвам /за вярване вярвам/, но с нищо не мога да помогна; Экзамены экзаменами, а подлечиться надо – Изпитите са си изпити, но трябва да се лекуваш; Конь о четырех ногах, да и он спотыкается; Детето че е дете, и него не можеш да излъжеш; Старик, старик, а прет как сохатый (В. Шишкин); Че съм възприемчив, възприемчив съм, ама тия вътре са u от мене по-невъзпрuемчuвu (Й. Радичков). Насколько нам известно, фразеосхемы указанного типа до сих нор не были предметом сопоставительного исследования.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что изложенные наблюдения и выведенные закономерности имеют фрагментарный характер. Бесспорно, однако, то, что теоретическое значение подобных исследований определяется возможностью использования их результатов при составлении болгарско-­русской и русско-болгарской грамматик. В прикладном плане практическая значимость исследования определяется целями и задачами обучения активному владению языком. Поэтому можно апеллировать к составителям учебных пособий по русскому и болгарскому синтаксису включать фразеосхемы – эти классические представители разговорного синтаксиса – в качестве дидактических единиц. Усвоив их, владеющий русским или болгарским языком как иностранным будет производить яркую, эмоциональную, воздействующую на адресата речь.

(на материале словоуказателя к книге „Русский язык конца XX столетия”)

В настоящее время активизируется не только употребительность окказионализмов, но и изменяется характер их базовых основ. Во многих случаях базисными основами стали служить ключевые единицы, „обозначающие явления и понятия, находящиеся в фокусе социального внимания” [Земская 1996, с. 92], например: алкоголисимус, демокрад, дерьмократ, третьемиризация, Жирик (от Жириновский) и др.

Окказионализмы могут создаваться:

1. На базе единиц русского литературного языка (слов, словосочетаний, фраз).

а) Словосочетания с основным словом, являющимся названием животных, птиц и др., напр.: акулы наркомафии, акулы рынка, блохи раздумья, бык воспоминаний, вобла воображения, волки демократии, гадина коммунизма, гиена подозрения, глисты тщеславия, гидра ханжества, еж противоречий, ехидна вражды и клеветы, журавль славы, зверь преследования, змеи коварства, змея ревности, дохлая кошка реформы, курица славы, конь страха, медведь ревности, олени лживых снов, ослы терпения, пес лицемерия, слоны раздумья, собаки секретного желания, сова благоразумия, удав преступности, ящерица тщеславия.

б) Словосочетания с другими опорными словами, напр.: вино конституции, князь лжи, телега жизни, корабль реформы, рейтинг вранья и др.

2. На базе названий фильмов, напр.: простомариец (от названия многосерийного фильма „Просто Мария”), сантабарбарец (от „Санта Барбара”) и др.

3. На базе названий государств и городов, напр.: абсурдистан, албанизация, узбекизация, италолюбие, вашингтонщина и др.

4. На базе имен известных политических деятелей, писателей и др., напр.: алиевщина (от Алиев), ельциноид (от Ельцин), рейганизм, рейганомика (от Рейган), тетчеризм (от Тетчер), маяковско- и лилябриковед и др.

5. На базе аббревиатур и имени-отчества, напр.: Вера Михайловна (высшая мера), Галина Борисовна (государственная безопасность), Софья Власьевна (советская власть), БиДе (Белый дом), БЛЯ (Болдырев, Лукин, Явлинский), ВОР (временный оккупационный режим), ВОГ (в очереди говорили), МИФ (московский инвестиционный фонд), СС (суперсекретно) и др.

6. На базе сокращений типа здесьиздат, самиздат, тамиздат, оргтуман, чубаучер (Чубайс + ваучер) и др.

7. В конце анализа приводим некоторые примеры, представляющие интерес с точки зрения словообразования, напр.: горболюбие (Горби любить), демпапуас, демпроститутка, заднескамеечник, недочеловек, недотеатр, парнятина, псевдоофис, россиёнок, сверхсуперфестиваль, факсануть, отксерить, прочелентанить и др.

Окказионализмы являются важным средством выражения экспрессивной функции языка. Их употребление активизировалось особенно в постсоветский период, когда изменения в общественной жизни России и в общественном сознании русских обусловили необходимость в более ярких эмоционально-экспрессивно-оценочных средствах [Амириди 2005, с. 47].


Литература:

Амириди 2005 – Амириди С. Окказионализмы в русской газетно-публицистической речи постсоветского периода. – В: Болгарская русистика, 2005, кн. 3-4, с. 42-47.

Земская 1996 – Земская Е.А. Активные процессы современного словопроизводства. – В: Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М., 1996.

Магдалена Ганчева (Велико-Тырново)

Некоторые наблюдения над процессами

в лексике русского языка последних лет
В современном языкознании намечается тенденция по усилению интереса исследователей к языку говорящих субъектов (в отличие от изучения самого языка), которая поставила перед лингвистами ряд новых проблем.

Бурные исторические события в России в конце ХХ и начала ХХІ столетия – развал тоталитарного государства, отказ от командно-административной системы, крушение сложившихся социально-экономических и духовных основ общественной жизни – по своим последствиям подобны революции. Они внесли коренные изменения во все сферы деятельности людей и, несомненно, привели к изменениям в языке.

Переломные времена всегда вызывают сдвиги в языке. В последние десятилетия особенно резко изменились условия функционирования языка. Во-первых, расширение рамок публичной речи (телевидение, радио, митинги, собрания) привело к изменению самого характера речи: люди заговорили свободно, без страха, на собраниях и митингах, на работе и на улице, в газетах и с экранов телевизоров, непринужденно отвечают на вопросы репортеров. Во-вторых, в периоды наибольшей активности общественно-политической и культурной жизни государства и нации складываются исключительно благоприятные условия для изменений в лексической системе языка, которые влекут за собой раскрепощение и обогащение языка говорящих.

В данной работе проанализируем некоторые процессы, которые происходят в лексической системе русского языка последних лет. Основной процесс связан с притоком новых слов в русский язык. Они пополнили самые различные тематические группы лексики  от названия государств (Российская Федерация, Республика Саха, СНГ), правительственных учреждений (Дума, департамент, муниципалитет, мэрия), должностных лиц (менеджер, префект), учебных заведений (лицей, гимназия), представителей политических и общественных организаций и движений (аграрники, единороссы) до наименования новых коммерческих предприятий (ТОО – товарищество с ограниченной ответственностью, АО – акционерное общество) и реалий, ставших приметами экономической перестройки (ваучер, приватизация, акции, дивиденды).

1. Многие слова, которые сегодня весьма употребительны, присутствовали в русском языке: а) как иноязычные названия понятий из жизни других государств (мэр, префектура), б) как историзмы, слова, закрепленные за более ранним периодом в истории России (департамент, губернатор, лицей, гимназия), в) как термины, сознательно устраненные из обихода из-за своей принадлежности к отвергаемым социальным сферам (напр., религиозные термины: отпевание, крещение, Благовещение). Теперь эта лексика воспринимается как новая, т.е., как отмечают многие лингвисты, наблюдается процесс актуализации лексических единиц, ранее употребляемых ограниченно или забытых на некоторое время [об этом см. Цонева 1997, с. 67].

2. Одной из характерных черт русского языка последних лет является процесс активизации заимствованной лексики: расширение сферы использования специальной иноязычной терминологии, относящейся к экономике, финансам, коммерческой деятельности и некоторым другим областям, и появление большого числа заимствований-неологизмов, тоже принадлежащих преимущественно к специальным областям.

Сегодня наблюдаем небывалую экспансию иноязычной лексики во всех областях. Она заняла ведущие позиции в политической жизни: инаугурация, спикер, импичмент, электорат, муниципалитет, легитимный, консенсус, вотум и т.д. Иноязычные термины стали господствующими в самых передовых отраслях науки и техники: компьютер, дисплей, файл, драйвер, модем, провайдер, мониторинг, плейер, пейджер, факс, а также в финансово-коммерческой деятельности: аудитор, бартер, брокер, бизнес, дилер, инвестиция, конверсия, спонсор, траст, холдинг и т.п. В культурную сферу вторгаются слова типа бестселлер, вестерн, триллер, хит, шоу-мен, дайджест и т.п. Бытовая речь живо принимает новые реалии с их нерусскими названиями: сникерс, твикс, гамбургер, чизбургер, спрайт, кока, маркетинг, супермаркет, шоппинг и др. Даже просторечие и жаргоны пополняют свой лексический запас заимствованиями, преимущественно американизмами, чаще всего искаженными, изуродованными: ге(и)рла, шопник, попса, фе(э)йс, шузы, баксы, тин (сокр. тинэйджер) и т.п.

Новая заимствованная лексика проникает в русский язык несколькими путями: через экономическую деятельность (таким образом проникли слова типа бартер, чартер, ипотека, ноу-хау, маркетинг), через музыку и телевидение (ток-шоу, рейтинг, саундтрек, диджей), через прессу (именно в публицистическом стиле фиксируются сразу все изменения в общественной жизни – саммит, рейтинг, имидж), сюда можно добавить также заимствования типа унисекс, рейнджер и товарные нововведения типа памперс и секонд-хенд.

Легче всего в русский язык проникает чужая лексика, обозначающая новые понятия и реалии, которые не имели прежде однословного русского названия. Эти новые слова всем хорошо знакомы: брифинг, офшор, импичмент, ваучер, холдинг, плейер. Нужно отметить, что заимствования нередко вытесняют существовавшую ранее русскую лексику. Например, слова учреждение, контора сейчас активно замещаются словами офис, компания и фирма. Одновременно новое прилагательное офисный потеснило прежнее канцелярский.

Необходимо особо выделить сферу человеческой деятельности, которая очень расширила наш словарь – это компьютер и порожденный им Интернет. Такие слова, как принтер, файл, сайт, провайдер, сервер, монитор, модем и многие другие получают все большее распространение. Некоторые иноязычные названия сосуществуют с их переводами, например: e-mail и электронная почта. Интернет ввел огромное количество иностранных терминов вперемежку с жаргонным сленгом. Напр.:“Открываете чат, называете ник и висите, пока не надоест!”(пример из Интернета).

В русский текст могут включаться иноязычные слова, написанные, как им положено в оригинале: напр., в текстах о моде постоянно встречаются выражения типа коллекция pret-a-porter, выставка haute couture. Но они могут писаться и русскими буквами: от кутюр, могут даваться в переводе: высокая мода.

3. В лексической системе русского языка активно протекает процесс неологизации. Как известно, скорость этого процесса увеличивается в периоды крупных общественных перемен, затрагивающих носителей данного языка – в частности, в нынешний период новейшей истории России – начиная примерно с 1990 г. Термин “неологизм” мы понимаем в узком смысле – он сужает и конкретизирует понятие “новое слово”: при выделении новых слов принимаем во внимание только время их появления в языке, а отнесением слов к неологизмам подчеркиваем их особые свойства, связанные с восприятием этих слов как новых, необычных наименований.

Новые слова, которые появляются в языке для обозначения новых вещей и понятий (в связи с развитием науки, техники, культуры и других сторон социальной жизни общества), принято называть собственно лексическими неологизмами (белодомовцы, наличка, разгосударствление). Если же используется старая форма слова, но ей приписывается новое значение, то говорим о семантическом неологизме (взломщик, зеленые). Иногда появление нового значения становится причиной возникновения омонимии (ср. яблочник – ‘член политической партии «Яблоко»’ и яблочник¹ – ‘торговец яблоками’, яблочник² – ‘запеканка из картофеля с молоком и яйцами’). Обороты типа горячая линия, теневая экономика, в которых новы, необычны сами связи слов друг с другом, называются сочетаемостными неологизмами. Все три типа неологизмов известны под общим названием “языковые”, в отличие от окказиональных неологизмов  слов, употребленных в определенном контексте лишь один раз.

3.1. Слова, лексические неологизмы, появляются в языке путем словообразовательной деривации образования новых слов из существующих в русском языке или заимствованых из других языков морфем по известным (обычно продуктивным) моделям: разгосударствление, партсовноменклатура, спецназ, ОМОН, федерал, видеобар, фанат, шиз, пиарщик, Рунет, смотрибельный, парковка (автостоянка).

Высокоактивны иноязычные приставки супер-, анти-, де-, псевдо-, пост-, контр- и др. (супервыгодный, постперестроечный, псевдодемократия). Здесь необходимо отметить количественный рост и активизацию употребительности трех классов имен: 1) Аналитические прилагательные (термин М.В. Панова [Панов 1971]): мастер-класс, компакт-диск, шоу-бизнес, топ-звезда, Web-услуги, экспресс-информация; 2) Аббревиатуры: ФСБ (Федеральная служба безопасности), МВФ (Международный валютный фонд), СМИ (средства массовой информации). В последние годы стали часто встречаться образования от аббревиатур, напр.: НТВшники, ГАИшники/гаишники, МГУшники/эмгэушники, ЛДПРовцы, гекачеписты; 3) Суффиксальные существительные, образованные на базе словосочетаний: обменник (пункт обмена валюты), мобильник (мобильный телефон), силовик (руководитель силового министерства, ведомства или крупного подразделения), оэртэшник (сотрудник телеканала ОРТ), эсэмэска (SMS-сообщение).

3.2. Семантические неологизмы возникают в результате семантической деривации  расширения семантики, присвоения новых значений в уже существующих словах на основе сходства вновь обозначаемого явления с явлением уже известным: челнок – ‘мелкий торговец импортными товарами, привозящий их из-за рубежа’, гастролер – ‘преступник, совершающий преступления в разных местах за пределами своего постоянного проживания’, теневой (бизнес) – ‘связанный с незаконным способом обогащения’, крутой (парень, мотив) – высшая степень оценки проявления качества, паралич (власти) – ‘полное бездействие власти, экономических, социальных и политических механизмов в государстве’ и т.п.

Рассматривая отдельные группы неологизмов, можем сделать вывод, что семантические неологизмы по количеству уступают лексическим, хотя в последние годы немало слов получили несвойственные им значения.

Примерами такого рода могут служить слова кекс, перец, стрелка, крыша, кинуть и др. (“Спроси вон у того кекса?”;“Тогда эти перцы решили ничего ему не отдавать”; “Сбрось ему на пейджер, он на стрелке.”;“У тебя есть крыша?”; “Нас опять кинули!” - устная речь), или освоенный перевод специальных терминов: мыло (e-mail), форточки (Windows).

Своеобразие семантических неологизмов состоит в том, что как лексемы они давно известны в языке, но, обновив свое значение, из прежних тематических групп перемещаются в совершенно новые, изменяя при этом лексическую сочетаемость и нередко стилистическую закрепленность, экспрессивную окраску. Так, слово обвал в Словаре русского языка С. Ожегова [Ожегов 1986] приводится в двух значениях: 1. ‘Падение отделившейся массы’ (обвал здания, обвал в ущелье); 2. ‘Снежные глыбы или обломки скал, обрушившихся с гор’ (обвал преградил путь реке). При таком употреблении слово обвал стилистически нейтрально, по семантике его можно отнести к тематической группе слов, относящихся к явлениям природы (как камнепад, лавина). Употребление этого слова в публицистической речи начала 90-х годов кардинально меняет его значение: рекордный обвал доллара по отношению к иене; обвал банковской системы (примеры из газет). В новом, третьем, значении ‘крах, катастрофа’ это слово принадлежит к тематической группе слов, связанных с финансовыми операциями; оно становится экспрессивно окрашенным и стилистически закрепленным.

3.3. Особую группу неологизмов составляют лексические и фразеологические кальки – слова и сочетания слов, созданные под влиянием иноязычных образцов: крутой – ‘производящий сильное впечатление своей решительностью, манерами и образом поведения, способностью влиять на окружающих и т.п.’ (перевод одного из значений англ. tough), бритоголовые (англ. skinheads), мыло (мыльная опера, от англ. soap opera), горячая линия (англ. hot line), утечка мозгов (англ. brain drain), система упала (англ. The system is down) и т.п.

4. В последние годы отмечается тенденция перемещения слов из периферийных сфер в центр языковой системы, что влечет за собой изменение их стилевой принадлежности и сферы употребления. Это касается жаргонизмов, разговорных и просторечных единиц.

Эти слова объединяются по признакам “сниженность” и “экспрессивная окраска” в сравнении с нейтральным уровнем литературного языка. Они широко употребительны и в языке газет, и в теле- и радиовещании, и в речи образованных слоев населения и получили название – “общий жаргон” [СОЖ 1999]. Факты употребления сниженной лексики в речи литературно-говорящих людей и средствах массовой информации многочисленны и разнообразны. К числу наиболее частотных относятся такие слова, как разборка, зачистка, тусовка, крутой, беспредел, ящик (телевизор), ужастик, чернуха.

Так, слово тусоваться вначале употреблялось картежниками, его прокомментировал в своем словаре В.И. Даль [Даль 1982]: тасовать карты – ‘мешать наудачу, рассовывать по всей колоде’. Здесь указаны и переносные значения этого слова: тасовать товар  ‘мешать сыпучий товар разного достоинства’, а также тасовать людей  ‘помешать их’ (литературный вариант слова требовал написания через а). Очевидно, экспрессия явилась причиной необыкновенно широкого употребления этого жаргонного слова, вошедшего в современный язык с новым значением (скорее всего через музыкальный и хиппи жаргон). Словарь русского арго фиксирует это новое значение глагола: ‘Находиться в каком-л. месте, где много народу; быть в среде “своих” (о группах, объединениях и т. п.); гулять, слоняться без дела; участвовать в различных шоу, презентациях и т. п.’ [Елистратов 2002] (тусоваться с друзьями весь день; Я люблю гулять, слушать музыку, ходить по магазинам, веселиться, танцевать, тусоваться в клубах!; Где полезно тусоваться одиноким? – примеры из Интернета). Это слово сегодня не сходит со страниц журналов и газет, обрастая родственными словами: тусовка  ‘Сборище, гулянка, уличные посиделки молодежи; скопление людей, драка, инцидент; шоу’ (европейская художественная тусовка, тусовка музыкантов, тусовка московских авиалюбителей, светские тусовки); тусовщик – ‘Тот, кто участвует в тусовке; участник какой-л. молодежной группировки, движения’ (стритовый (уличный) тусовщик); тусовочный – ‘Относящийся к тусовке’ (Тусовочный автобус перемещается со скоростью 40-60 км в час; Тусовочный отель на студенческие каникулы; Русский "тусовочный" (язык) как иностранный; “Русский тусовочный словарь” — новый книжный бестселлер. – примеры из Интернета) и т.д. [Елистратов 2002].

Значительная часть разговорных наименований – это суффиксальные существительные, образованные на базе словосочетаний “прилагательное + существительное”, так называемые универбаты: ювелирка (ювелирная промышленность), дутик (дутая куртка), пятиэтажка (пятиэтажный дом). Для данного типа разговорного языка вообще характерно использование суффиксов: -к(а), -ух(а), -аг(а) -уг/юг(а), -ëж, самым продуктивным среди которых является -к(а). Напр.: подвижка, заказуха, общага, ворюга, балдëж и др.

Эти и подобные слова можно встретить почти в любом номере газеты, каждый день услышать по телевизору. Их количество непрерывно увеличивается за счет новых единиц из просторечия: надраться, засыпаться, салага; из молодежного жаргона: балдеть, клевый, елы-палы, прикольно; из других профессиональных жаргонов: нал, безнал (жаргон бизнесменов), бытовуха, разборка (милицейский жаргон); из языка преступного мира (арго): блатной, мокрушник, мочить, малина, шухер. Это обусловлено такими факторами, как экспрессивность слов, их отнесенность к сфере устного непринужденного общения, при котором говорящий может достаточно свободно и наиболее полно выразить переживаемые чувства и эмоции. Поэтому сюда относим: слова и выражения, выражающие эмоции; слова с эмоциональным значением, т.е. называющие переживаемые эмоции; оценочную лексику.

Молодежный жаргон сегодня активно прорывается в средства массовой информации и современную литературу, именно он звучит в основном на улицах и площадях России и, таким образом “служит катализатором обновления, перехода отдельных речевых единиц из частных подязыков в литературное просторечие, а из просторечия – в разговорный литературный язык” [Химик 2000, с.111].

Являясь “катализатором обновления” современного просторечия, молодежный жаргон обнаруживает тесные генетические связи с воровским арго. И это неслучайно, так как он, если не изначально, то в любом случае после 1917 года в силу известных исторических причин, был очень тесно связан с уголовным жаргоном и речью заключенных. Этот процесс с годами лишь приобретал большую интенсивность, поскольку, как отмечает один из современных жаргонологов, “в молодежном жаргоне, как в зеркале, отражается процесс изменений в обществе, в том числе влияние субкультуры преступного мира на молодое поколение” [Грачев 1996, с.78].

Тотальная компьютеризация привела к тому, что в русском языке, особенно в молодежной среде, сложился своеобразный компьютерный жаргон. В молодежном компьютерном жаргоне много слов из английского языка, часто переделанных или нарочно исковерканных. Напр., английский глагол crack (раскалывать) становится глаголом крекнуть/крякнуть, а программа для взлома получила ироничное название крякалка. Два способа воспроизведения английского слова game (игра) привели к двум разновидностям его передачи в разных словах: по способу написания  гамесы (игры), по способу произношения  геймер (игрок). Новые значения в этом жаргоне приобрели многие русские глаголы, напр.: зависнуть (прекратить отвечать на команды), перекачать (переписать информацию) и др. Как и общий жаргон, компьютерный жаргон любит усеченные слова: комп (вместо компьютер), винт (вместо винчестер) и др. Из жаргона компьютерщиков распространяются также слова: скачать (списать из Интернета); бродилка – от англ. browser (программа просмотра файлов в Интернете); искалка – от англ. searcher (букв. “искатель”).
Судьба новых слов в русском языке, как и в любом другом языке, складывается по-разному: одни очень быстро получают признание, другие проходят проверку временем и закрепляются, но не сразу, а иногда и вовсе не признаются, забываются.

Слова, получающие широкое распространение, вливаются в состав активной лексики. Такими в разные периоды стали слова жвачка, челночный бизнес, федералы, евро и т.д. Со временем некоторые из них утрачивают оттенок новизны, и сейчас они уже не кажутся новыми, а иные даже архаизуются (ср: комсомолец, красноармеец). В отличие от них, слова, не до конца освоенные языком, сохраняют оттенок необычности и долгое время могут оставаться в составе пассивной лексики, если соответствующие понятия не получат всеобщего признания. Нельзя предвидеть, как сложится судьба таких слов, но пройдет время, и они сами о себе заявят или будут забыты.

Интерес для исследователей представляют новые слова, к которым еще не успели привыкнуть, которых пока нет в словарях. Практически все новые слова пребывают какое-то время в этом качестве.
В последние годы в русской лингвистической среде проводится дискусия о современном состоянии и функционировании русского языка. В начале ХХІ века русский язык стремительно становится все труднее для понимания не только для иностранцев, но и для самих русских. Некоторые лингвисты считают, что язык засоряется заимствованиями и бьют тревогу. Они подсчитали, что ежедневно в русский язык вливается по 6-7 иностранных варваризмов образца портфолио, тампакс, топлес, т.е количество таких слов перевалило за 10%. Известно, что если активно заимствующаяся лексика в языке превышает 2-3%, то языку грозит скорое исчезновение [Langust.ru]. Если прислушаться, как говорят сегодня в России: рекламное объявление  “Супердисконт на мобильники” (очень дешевые телефоны); заголовок в газете  “Акции хип-хопа сегодня стоят дорого…”; реплика молодого человека  “Я такой драйв от этих приколов поймал!” (мне понравилось), можно согласиться с тем, что язык замусоривается жаргонизмами и заимствованиями.

Другие, однако, уверены: все, что происходит с языком, естественный процесс, даже активное внедрение сленга  сначала тюремного, теперь компьютерного. По словам Е.А. Земской, это “не порча языка, а его раскрепощение – возможность свободно выражать свои мысли и чувства” [Земская gramota.ru]. Новые явления затрагивают не систему языка, а языковую способность и умение говорить. Поэтому необходима только коррекция языка говорящих субъектов. Профессор МГУ Анатолий Поликарпов подчеркивает одно замечательное свойство русского языка – обогащаться за счет заимствований: “Он (русский язык), как губка, впитывает в себя иностранные слова, жаргон  они как бы растворяются в нем”. И приводит в качестве примера слово спонсор, которое не только прижилось, но и произвело от себя глагол спонсировать, прилагательное спонсорский и существительное спонсорьë [Langust.ru].

Поэтому можно утверждать, что русский язык не нуждается в защите и вырождение ему не грозит.