Екатерина Михайлова. Я у себя одна, или Веретено Василисы
жүктеу/скачать 1.6 Mb.
|
| — Что гложет, Гена?
— Я в принципе доволен жизнью, своим выбором. Мне нравится работать с этими ребятами, видеть результат. У меня есть будущее — кое-какие предложения все время поступают, причем ставки растут. Но! Вот какое “но”… Единственные люди, от которых я не получаю и, наверное, никогда не получу той оценки, что мне, честно, очень хочется, — это ребята, знакомые еще с военного училища. Уходили из армии почти одновременно. Кто куда — большинство в бизнес. И вот они… не знаю, как сказать, чувствую только… не уважают. Нет, они звонят, когда надо детей пристроить или, там, вразумить… Но один прямо сказал: чем ты, мужик, занимаешься? Смотри, говорит, наши все — серьезные люди, ты один не при делах… — Гена, покажи нам этого друга — стань им и скажи все, что считаешь нужным, от первого лица. Он пересаживается на другой стул, обращается к своему месту, как если бы остался там: — Ну, че ты, правда, в этой школе забыл? Это что, дело для настоящего мужика? У тебя же башка варит, внешность представительская, языки… Нет, ну я, конечно, понима-аю, мамы всякие нужны, мамы всякие важны… Но ты не прав. И снова обмен ролями, и Гена отвечает другу юности Жоре… Правильными словами отвечает, но страшно собой недоволен. Потому что оправдывается, потому что получил упрек в недостатке мужского начала, а как на него ответишь? Автомат Калашникова из-под стола покажешь? Наша дальнейшая работа с Геной — это тоже другая история. И спасибо ему за пронзительную честность его обиды — девять из десяти молодых людей с похожим “раскладом” ни за что бы в ней не признались. А чувство, допущенное в сознание, — это уже шанс его прожить и перерасти. Так, по крайней мере, считают психологи и психотерапевты. Вернемся к ним. Все, что “про семью”, “для души” и в той или иной степени имеет отношение к психологии, квалифицируется в патриархальном сознании как женское, то есть вторичное, необязательное и в лучшем случае пригодное “для домашнего употребления”. Студенты факультетов психологического консультирования и психотерапии — это на самом деле студентки. Покупатели книг по популярной и даже узкопрофессиональной психологии — это на самом деле покупательницы. Клиенты психотерапевтов (обоего пола) — в большинстве своем клиентки. Каковы же участницы женских групп — те, кому не жаль пожертвовать выходным днем, потратить силы и деньги на участие в тренинге — при том, что нет ни особой моды на такого рода занятия, ни пролезающей во все щели рекламы? На мой взгляд, — конечно, пристрастный, я же их люблю и уважаю, — они совершенно замечательные. Умные, красивые и… счастливые. Предвижу недоумение: если счастливые, чего же по группам ходить? А в том-то и дело, что типичная участница такой группы приходит не “лечиться от”, а “работать для”. Иногда свой приход в группу они называют “подарком самой себе”. Они поразительно трезвы и реалистичны: “Я понимаю, что проблему, которую я наживала годами, за один день не решишь. Что я надеюсь здесь получить, это новый взгляд и, может быть, энергию первого шага. А идти мне, конечно, придется самой”. Это довольно типичное высказывание. В их историях может быть очень много боли. И, на мой взгляд, это совершенно не исключает счастья. Но уж жертвами, бедняжками этих женщин никак не назовешь. При любых своих обстоятельствах они склонны сами делать свою жизнь — иногда получается лучше, иногда хуже, — и многие уже не однажды ее меняли. Собственно, их появление на группе — это один из способов заниматься собой. Как сказала одна из них, “в жизни мы обычно около, а здесь занимаемся именно своей жизнью. Я бы сказала, что наша работа — это не столько изменение себя, сколько находки себя”. Название проекта “Я у себя одна!” вполне откровенно и понимается ровно так, как и задумывалось: “Я уже давно поняла, что я у себя одна, но, бегая между семьей и работой, часто об этом забываю. Сегодня я буду учиться помнить это каждую минуту”. Возраст, как уже сказано, разный. Одна из тем, часто возникающих на группе, — это как раз жизненные циклы, женская жизнь во времени. Мы имеем уникальную возможность заглянуть в детство и в старость, посмотреть на свой единственный путь и быть со своим возрастом (и, добавлю, с его физическими, телесными проявлениями) на “ты”. Занятия? О, разные! Мы встречались и с многодетными мамами, и с женщинами, решившими сначала заниматься карьерой, и с успевающими и то, и другое. Иногда, если позволяет время, в самом конце группы я предлагаю назвать свое занятие там, во внешнем мире. Полный восторг и “коробочка с сюрпризами”: оказывается, наша главная шутница — директор технического училища, а вот радиожурналистка, менеджер, учительница итальянского языка, web-дизайнер, риэлтор, врач-гомеопат… Нам было не до этого, мы занимались другим, но и картина нашей разнообразной занятости тоже впечатляет. И может быть, это впечатление особенно сильно на фоне необыкновенного ощущения общности сопереживания, своего рода “сестричества”. Внешность? Разная, что всегда интересно и здорово. Единственное, что могу сказать наверняка, — это что на группу приходят удобно одетыми, хотя никто об этом специально не предупреждает. Поскольку женщины всегда так или иначе обдумывают этот вопрос и никогда не выходят “на люди” абы как, я вижу в этом еще одно подтверждение тому, что этот день (или два, или вечер — в проекте бывали группы разного формата) действительно посвящен себе. …Искушение расширить, разветвить группы, успешно идущие уже семь лет, велико. Мне который год не дает покоя идея тренинга, посвященного различиям в языке и мышлении мужчин и женщин. Пару раз мы попробовали его заявить и столкнулись с еще одной стороной того, о чем я рассказала в этой главе. Звонят и записываются женщины. Одни, без исключений. Это бессмысленно, поскольку сама постановка вопроса требует равной заинтересованности “высоких договаривающихся сторон”. В противном случае речь опять идет о том, “как понять его” — или “ах, почему он не понимает”. И пока это так, для меня есть смысл в ведении женских групп про то, как понять себя. И все-таки что мы там делаем? Не рассказывайте, что с вами произошло. Покажите, как это было. Якоб Леви Морено, создатель метода психодрамы И тут, пожалуй, самое время рассказать о том, как мы работаем — что у нас на самом деле происходит и чем оно отличается от семинара, посиделок, дамского клуба или собрания. Женские группы по традиции велись преимущественно как разговорные — участницы сидят в кругу и говорят, а ведущая может с разной степенью определенности влиять на ход этой дискуссии. Бывали и группы другой направленности, например, телесно-ориентированные, танцевально-двигательные, использующие технику управляемого фантазирования, работающие со сновидениями — групповые подходы владеют самым разным “инструментарием”, а выразить себя и быть понятой можно не только на словах. Нашу работу мы построили на основе психодрамы, хотя на занятиях даже слово это не упоминается — только если возникают вопросы. Русское звучание слова автоматически провоцирует фантазии об экзальтации, “страстях в клочья”, театральщине и явно уводит “не туда”, — не говоря уже о том, что какой-то грамотей в “ТВ-парке” завел рубрику “Психодрама” и сваливает туда аннотации всех психологических кинодрам и все сюжеты с участием душевнобольных героев: как слышится ему, касатику, так и пишется. Нескладно получается, а что делать — термин есть термин, не “душедейством” же ее называть! (Буквальный русский перевод с греческого звучал бы примерно так, и тоже хорошего мало.) А на самом деле суть этого весьма почтенного и старого метода групповой работы такова: душа получает возможность действовать не внутри, как ей привычно, а вовне, и любые ситуации, воспоминания, отношения, фантазии могут воплощаться и исследоваться средствами ролевой игры*. От этой игры не требуется выразительность, театральность тут совершенно ни при чем, зато она позволяет сразу взять “быка за рога” и не прятаться за словами. Соображения автора — мои то есть — по поводу метода можно прочитать в другой книге**, а сейчас я просто постараюсь “на пальцах” объяснить, как это происходит. Без этого некоторые дальнейшие фрагменты будут не совсем понятны. Любую сцену из прошлого можно “переиграть” в настоящем времени, “здесь и сейчас”. Это особенно важно, если сильные чувства в реальности не были выражены, остались под спудом. Если мы на минутку задумаемся об этом, то поймем: то, что для нас важно, с нами всегда, это всегда “сейчас”, сколько бы лет ни прошло. Мы не можем исправить прошлое как последовательность событий, как факты: развод родителей, собственные ошибки или травмы, упущенные возможности. Но мы можем — а иногда и просто-таки должны — в подробностях рассмотреть те его фрагменты, которые определяют что-то важное из нашей сегодняшней (и завтрашней) жизни — те, которые из-за своей значимости “всегда сейчас”. При этом понимания “одной головой” явно недостаточно: важно войти в соответствующее эмоциональное и физическое состояние. Психодрама не только умеет прояснять, освещать ярким светом осознавания и понимания, но и дает возможность завершить незаконченное, оплакать утраты, досказать невысказанное. Смысл? Прямой! Не завершенные на эмоциональном уровне отношения продолжают болеть и “нарывают”, невыраженные чувства все равно ищут выхода и порой находят его нам во вред — так “застревают”, например, обиды и претензии к близким, так годами мучают не сказанные слова прощения и прощания. Может быть, для других участников тех ситуаций и отношений они были не так уж и важны; может быть, для них все закончено и забыто, но если наше прошлое продолжает “дергать”, если мы не в состоянии отпустить свои старые чувства, убеждения или способы поведения, — это важно не для других, а для нас самих. Зачастую в реальности просто нет возможности для завершения, “доработки” значимых отношений: когда-то властная, ломающая дочку мать уже стара и сама от нее зависит, какие уж тут разборки? Уже нет того подъезда, где девчонку до смерти испугали; давно исчезла с горизонта “та самая” подруга — да мало ли! Не всякая подробность из нашего прошлого нуждается в оживлении и “переигрывании”, но таких немало — и психодрама дает нам тот “волшебный фонарь”, с которым можно отправляться в “там и тогда”, превращая его в “здесь и теперь”. Есть у нее и другие возможности: например, подробно рассмотреть и прочувствовать — а затем и понять — смутные и противоречивые внутренние состояния. Вытащив их наружу, придав им материальную форму и разыгрывая — то есть действуя, а не говоря, — можно многое узнать о себе и о своем мире. А уж если действия окажется недостаточно, можно и поговорить, только не о них, а непосредственно с ними. Например, можно спросить у страха, откуда он взялся в свое время, — и он ответит. Как? Вот как: работающий со своей темой человек выбирает из группы помощников — их еще называют вспомогательными лицами — и своим поведением и словами задает им те роли, которые сейчас нужны “по делу”. Ну, например, если уж речь зашла о страхе — а с этим чувством и вправду часто приходится работать, и не только на женских группах, — то это может выглядеть так. — Кто бы мог помочь тебе сыграть твой страх? — спрашивает ведущая. — Вера, можно тебя? — героиня, Тамара, оглядывает притихшую группу — страх ведь все-таки выбираем! Вера выходит на нашу рабочую площадку — мы ее “сценой” не называем, нам важно, чтобы главная героиня могла этим пространством распоряжаться по-своему, а группа могла все видеть, сопереживать и по мере надобности участвовать в действии. Если в жизни группы подобное происходит в первый раз и Вера еще не знает, как ей действовать, дело ведущей — дать простую инструкцию, повторять которую после уже не придется, все будет с одного раза “схвачено”. Вот она: — Тамара, поменяйся ролями со своим Страхом, стань им. А Вера становится тобой, Тамарой. (Они меняются ролями — стало быть, и местами. Ведущая обращается к Тамаре в роли Страха.) Страх, что ты делаешь с этой женщиной? Покажи. (Тамара, конечно, прекрасно знает, что именно делает с ней ее родной Страх, и ей не составляет труда это показать. Она подкрадывается к “Тамаре” в исполнении Веры, берет ее сзади за плечи, потряхивает и приговаривает): — Я тебя парализую, лишаю возможности думать, чувствовать, двигаться. Я вытягиваю из тебя все силы, делаю твои руки хлипкими, ноги — ватными, запускаю холодный комок тебе в живот. Каждому живому человеку знакомо переживание сильного страха, но в реальности оно у нас внутри, а психодраматический Страх снаружи. Его злодейства задаются сначала главной героиней, а потом происходит второй обмен ролями, и все оказываются на “своих местах”: Тамара становится самой собой, а Вера в точности воспроизводит сказанное и показанное. Сотни раз я видела, — а во времена своего психодраматического обучения и испытывала на себе, — как после нескольких минут в роли какого-нибудь совершенно гадостного чувства человек уже чувствует себя лучше. “Вытащенное наружу”, оно обычно начинает хвастаться своим всемогуществом, демонстрировать всяческие пакости, которые обычно учиняет, — но ведь руки-ноги и речь при этом у него не чьи-нибудь, а самого “пострадавшего”! Это активная, хотя и противная роль, а после обмена ролями человек вроде бы и становится жертвой своего Страха, но не по-настоящему, чувствует себя по-другому. К тому же Страх обретает форму, воплощается исполнителем-помощником, поэтому с ним можно и побороться, и поговорить. Тамара, например, яростно отдирала от себя впившиеся в нее “щупальца”, а отделив Страх от себя, в лоб спросила: — Откуда ты взялся? На этот вопрос ответ есть только у самой Тамары, поэтому следует обмен ролями — Вера в роли Тамары повторяет вопрос, Тамара в роли Страха отвечает: — Я появился после той ситуации, которую ты так не любишь вспоминать. Я напоминаю тебе, как ты можешь быть бессильна и беспомощна, чтобы ты снова не попала в беду. Дальше мы будем действовать “по показаниям”: может быть, просто попытаемся договориться со Страхом, сделать его более контролируемым. Но, возможно, — судя по ответу — я предложу Тамаре все же вспомнить “ту ситуацию”. Не исключено, что мы построим новую сцену, Тамара выберет новых помощников и мы проиграем что-то очень для нее тяжелое и мучительное, а чтобы сделать эту сцену чуть более “переносимой”, Тамара отправится в это болезненное воспоминание не одна, а с кем-то, кто сможет ее поддержать. Разумеется, если сама решит, что ей это сейчас необходимо. И вот так, воплощая и “озвучивая”, мы можем прояснять довольно сложные и запутанные переживания, укрощать того же внутреннего Критика, усиливать и “подпитывать” те свои части, которым не хватает “жизненного пространства”. Мы можем в буквальном смысле слова прощаться с периодом жизни или с приятной, но отжившей свое иллюзией, а можем исследовать область еще не известного, заглядывать в будущее. Можем попытаться понять собственное сновидение или фантазию, привычку или неожиданный для себя самих поступок. Во всем этом разнообразии возможностей одно остается неизменным: героиня ищет свою правду, при всей нашей поддержке и сопереживании отправляется в свое путешествие — одна. Исключение составляют те сюжеты, которые изначально являются не личными: например, если захотим, мы можем проиграть любой миф или сказку. Есть, к примеру, такая странная “женская история” — “Василиса Премудрая” называется… Действие, игра создают особую атмосферу спонтанности и совместного творчества, в которой можно рискнуть и подумать, почувствовать или повести себя новым, для себя самой неожиданным образом. Группа подыгрывает главной героине*, подхватывая и точно по ее образцу воспроизводя роли любых персонажей, которые ей нужны для работы: это могут быть роли значимых людей или явлений, даже неодушевленных предметов. Представляете, что может рассказать дверь в женской консультации или ваша детская шубка из цигейки, не говоря уже о старой фотографии или только что начатом еженедельнике? А в последнее время вовсю заговорили персональные компьютеры и автомобили. Героиня — вернее, тема, заявленная ею, — выбирается самой группой. Обычно есть несколько готовых к работе, “разогретых” участниц, а ведущая задает группе вопрос: “Работа с какой темой даст больше лично вам?” Для глубокой, осмысленной работы очень важно, чтобы тема была “горячей” для многих, тогда героиня получает настоящую эмоциональную поддержку, а другие участницы — пищу для чувств и размышлений о своей жизни. Я всегда внимательно слушаю, какие темы и в каком порядке выбирает группа. Бывает, что смелая участница пугает остальных своей откровенностью и готовностью работать “вглубь” и ее запрос до поры до времени “не слышат”; бывает, что группа эмоционально устает от тяжелого, “кровавого” материала и нуждается в хотя бы коротком путешествии на “солнечную сторону жизни”; очень часто бывает, что после одной-двух работ первоначальные запросы меняются, и это лишний раз доказывает, что каждая героиня работает не только для себя, но и для всей группы. В начале каждой индивидуальной работы мы всегда договариваемся о ее направлении и о цели: “Что могло бы быть для Вас результатом этой Вашей работы?”. Понятно, что иногда приходится поторговаться: таких “контрактов”, как решение всех проблем за полчаса или “счастье вообще”, мы не заключаем: это, что называется, дохлый номер. Для меня принципиально важно, чтобы цель и “фокус” работы формулировала сама героиня: это ее жизнь, ее чувства, мало ли что покажется ведущей и группе! Бывает, что на занятия приходят женщины, толком не знающие, с чем и почему им имело бы смысл работать — и что? Не раз случалось, что немного позже они “ухватывали” что-то настолько важное и для них, и для остальных, что их работа становилась главным событием дня. Меня не пугает отсутствие готовых формулировок — они, кстати, часто бывают неточными, заимствованными из популярной литературы или разговоров с подругами. Мне кажется, что сама по себе готовность потратить время, деньги и силы на групповую работу — это лучшее доказательство того, что “есть зачем”. А уж сориентироваться и назвать словами — это не вопрос: чуть раньше, чуть позже, с моей ли помощью, без нее ли. На одну длительную — то есть раз в неделю в течение нескольких месяцев — женскую группу ходила совсем молодая девушка, страдавшая ужасной застенчивостью. В первый раз ее вообще привела мама — как вы догадываетесь, сверхактивная и речистая. Почему-то у таких мам дочери сплошь и рядом тихие, словно с рождения прибитые бешеной активностью и постоянным вмешательством во все свои дела. И ездила девчонка откуда-то издалека, приезжала усталая и бледненькая, и на мой вопрос: “Кто хотел бы сегодня поработать?” — ни разу не выдвинулась. Правда, в работах других участниц подыгрывала, а в шеринге — прошу прощения, в разговоре о чувствах — порой говорила очень тонкие и глубокие вещи. Группа обращалась с ней бережно, с симпатией и на равных: было понятно, что всяческого дерганья и прямых инструкций типа “не сиди, будь активной, это же тебе надо” девочка и так хватила через край. К чему я рассказываю эту историю? А вот к чему: в конце нашей работы, на предпоследнем занятии тихая Ирочка своим мягким голосом сказала, что ничего важнее этого общения в ее жизни не происходило с самого детства. Что она впервые сдавала экзамены в техникуме без паники, что для нее раскрылся мир взрослых женщин, которые, оказывается, тоже люди со своими переживаниями и слабостями (!). Что главная “работа над собой” происходила у нее внутри. Что она с трудом училась не зацикливаться на собственном привычном “что обо мне подумают”, а сопереживать, ставить себя на место других людей. И что особенно она благодарна группе за то, что ее принимали такой, какая она есть. Монолог такого объема мы слышали от нее впервые — это раз. Она действительно была важной, незаменимой частью той нашей группы, своим присутствием и своей жизнью научила нас чему-то очень важному — это два. И наконец, сейчас история Ирочки напоминает о том, что для работающей группы важно уважение к своеобразию, к уникальности того способа выражать себя, который сложился у любой из ее участниц. Когда “рано” и когда “пора”, о чем и какими словами, бурно и выразительно или тихо и почти без внешнего действия — все это моменты личного выбора: “своим голосом и о том, что важно для меня”. Из технических деталей добавлю, что главные психодраматические инструменты — это обмен ролями, дублирование (внутренний голос) и “зеркало”. Обмен ролями позволяет ввести новое действующее лицо, его (или ее) голосом и глазами задать ситуацию, а заодно, может быть, и увидеть ее по-новому. Дублирование очень помогает думать и чувствовать — особенно когда чувства и мысли неясны, противоречивы. “Внутренний голос” всегда звучит из-за спины, любые его утверждения могут приниматься или корректироваться. Ну, а психодраматическое “зеркало” — это редкая возможность увидеть себя со стороны, что не всегда приятно, но почти всегда полезно. Все, что важно для героини в “месте действия”, мы обычно обозначаем весьма условно — стульями: вот дверь, вот окно, еще здесь важен телефон, который все не звонит и не звонит… Может быть, на эти роли будут введены люди, может быть, они будут только обозначены — действие и чувства героини покажут, с какой подробностью и в каком направлении нам разворачивать работу. Меня всегда поражает, как легко и без всякого специального “натаскивания” группа начинает пользоваться этими инструментами — будто всю жизнь мы только и делали, что “исследовали свою правду средствами ролевой игры”. Может быть, здесь дело в детских воспоминаниях? Для ребенка ведь естественно одушевлять все вокруг, говорить за куклу или машинку, подражать действиям героев фильмов… Одна из замечательных особенностей психодрамы заключается в том, что другие участницы (даже те, кто не занят в ролях) всегда примеряют на себя и свою жизнь “шкуру” героини, как если бы сами побывали там, тогда, с теми, кто… Действие вовлекает больше, чем разговоры, да и правды в нем больше — той личной, субъективной правды, которую героини отправляются искать. Еще одна важная деталь: в начале дня мы обязательно договариваемся о нескольких простых правилах: l. ни в каких сценах, сколь бы бурными они ни были, мы не причиняем физического ущерба себе и другим; 2. все, что делается и говорится на группе, конфиденциально — при желании где-то что-то рассказать мы обязательно меняем имена и узнаваемые обстоятельства (и на этих страницах вы не встретите ни одного настоящего имени или географического названия); 3. от предложений ведущей можно и нужно отказываться, если они тебе по тем или иным причинам не подходят. Эти правила делают нашу работу более безопасной — в том, что она нуждается в такой “страховочной сетке”, вы скоро убедитесь сами. А по завершении действия всегда бывает разговор о том, какие чувства, связанные с собственным опытом, “зацепила” чья-то история. Это очень важная часть наших дел в группе: здесь героиня получает поддержку (ты не одна, это знакомо, мы с тобой), но одновременно и группа может высказать наболевшее, поделиться своим — причем не путая “свое” и “не свое”. Что бы мы ни испытывали, глядя на чью-то работу и сопереживая ей, это чувство возникло не впервые, а сейчас мы сердимся, не можем унять слезы или трясемся от страха не по причине работы героини, а только лишь по поводу ее. Причины слез, гнева или дрожи коренятся в собственной жизни, опыте каждой участницы, а работа героини только открывает дверцу к ним, позволяет им выйти на поверхность. Этот разговор о чувствах в психодраматической традиции называют шерингом, и первые несколько раз бывает непросто удержать разгоряченную группу от советов, оценок и попыток “учить жить”. Непросто, но совершенно необходимо: совет или интерпретация — это всегда уход от своего опыта, а сообщение о чувствах может быть равно важным и для говорящей, и для слушающей: “Когда ты заговорила о ситуации, которую не любишь вспоминать, я впервые испугалась по-настоящему. До дрожи, сильно. И конечно, всплыла ситуация, которую я много лет как бы не помню. Как бы. Она тоже связана с физическим унижением. Это было…”. Отработавшая героиня только слушает, в самом конце может сказать группе пару слов — уверяю вас, в этом “послеоперационном” состоянии вести длинные разговоры особо не тянет. Чаще всего просто благодарят за поддержку, обязательно выводят из ролей всех вспомогательных лиц и предметы, которые имели какую-то символическую нагрузку: мы очищаем пространство, внутреннее и внешнее, для следующей работы. жүктеу/скачать 1.6 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|