Глава VIII Литература, музыка, искусство и театр эко-бойцов

Эдвард Эбби: искра, воспламенившая движение

Эдвард Эбби называл себя «литературным халтурщиком». Он писал, чтобы «поделиться», чтобы «зафиксировать правду, развернуть скрытую ложь» и, «что наиболее важно, защитить разнообразие и свободы человечества от тех сил в нашей современной техно-индустриальной культуре, которая хотела бы понизить всех нас, — если мы им позволим, — до статуса вещей, объектов, предметов, сырья, обслуживающего персонала; свести нас в ранг зависимых субъектов. Он презирал всё тяжеловесное, руководящее, претенциозное, всё, что оскорбляло Землю. Власти, индустриальный рост, прогресс, цивилизация — это были его враги. Духи Джефферсона, Уолта Уитмена, орла, койота, песчаника, реки сошлись в «одном тощем и голодном барде битников с блокнотом и шариковой ручкой (его ‘средства производства’)». Так он описал себя под видом одинокого хроникёра акции «ЗПВ!» в своей последней повести «Хейдьюк жив!». В этой книге Эбби замыкает круг, начатый книгой «Банда гаечного ключа» — комичной, богохульной, утрированной, увлекательной повестью, изданной в 1975 году. «Земля — прежде всего!» прошла через такие обстоятельства, которых Эбби не мог предвидеть, но многое из её стратегии, тактики, взглядов легко разглядеть в «Банде гаечного ключа». Сюжет повести следует за пёстрой группой из четырёх человек, решивших бороться с любым насилием над природой на Юго-Западе США. Группу составляют А.К. «Док» Сарвис, доктор наук, его любовница / медсестра Бонни Абцуг, Джордж В. Хейдьюк, вьетнамский «зелёный берет», блестящий специалист взрывного дела, и Селдом Син Смит — простой парень — мормон (сродни бунтовщикам), водный турист. Они встречаются во время путешествия на плотах, гидом которого был Селдом Син. Там они решают стать нео-луддитами. Повсюду — по пыльным дорогам и обрывистым скалам — их преследует епископ мормонов и юрист Юты Дж. Дидли Лав. Этот бесшабашный поход по стране каньонов южной Юты и северной Аризоны опережает Эко-защиту почти на десять лет, являясь как бы руководством по самым технологически разрушительным методам экологической защиты. «Банда» сжигает щиты объявлений, приводит в негодность бульдозеры — или сбрасывает их со скал; разбрасывает по дороге крученые металлические шипы, чтобы пробить шины на автомобилях погони; ломает оборудование для бурения нефтяных скважин; взрывает железнодорожные пути, ведущие к шахтам; вырывают колышки геодезической разметки новой автодороги; безнаказанно ломают знаки Медведя Смоки. Они пьют, проклинают, боятся за свою жизнь, попадают под выстрелы — всё во имя защиты Матери-Земли.

В этой книге, как и в большей части своего творчества, Эбби преуспел в злословии относительно многочисленных обычаев, верований, взглядов, образов жизни. Однажды он писал: «Если здесь есть хоть один человек, кого я не сумел оскорбить, прошу меня извинить». Герои повести, чьими устами высказываются эти оскорбления, полны противоречий, многие из которых отражены в радикальном природоохранном движении. Этих противоречий не замечают те, кто легко наклеивает ярлыки «идеолога» и «догматика». Они готовы умереть за дикую природу, но не видят ничего предосудительного в том, чтобы выбрасывать банки от пива через окно машины на дорогу, которая была построена без их согласия. Проведя некоторое время в глухих местах, члены «банды» тоскуют по горячему душу, пирогам и кофе в комфортабельной гостинице. Механические артефакты являются объектами неудержимых нападений, однако Хейдьюк глубоко привязан к своему джипу. Однако «банда» Эбби не теряет ни секунды своего времени на разрешение личных или групповых неувязок, в отличие от большинства из нас, поскольку это стало бы препятствием на пути развития шумного рассказа и затемнило бы правду о каждом из нас, которую Эбби так насмешливо показывает.

В новой повести «Хейдьюк жив!», которую Эбби закончил уже незадолго до своей смерти в марте 1989 года, Хейдьюк собирает свою «банду» на одну последнюю, мощную акцию «гаечного ключа», в то время как активисты «ЗПВ!» проводят «шипование» деревьев и подвергаются жестокому обращению в руках епископа Лава и других представителей власти. Тем временем Эбби продолжает свои насмешки. Журналист, физически разделённый, но эмоционально связанный с участниками акции, развлекаясь, наблюдает со стороны, как вдохновлённое им движение принимает свою долю унижений, но продолжает брыкаться.

Многие отводят «Банде гаечного ключа» непропорционально большую роль в создании организации «Земля — прежде всего!». Как отмечает Майк Розелл, её важность заключалась прежде всего в том, что она сформировала идеи и ценности, которые исповедует «ЗПВ!», в том числе и этику разрушения машин. В конце 70-х годов, говорит он, редко можно было найти экземпляр этой повести, страницы которого не были бы замусолены и затрёпаны, поскольку книги эти бесконечно передавались из рук в руки и прочитывались бессчётное количество раз. «После прочтения этой книги вы с друзьями могли начать обсуждение какого-нибудь вопроса, которого по той или иной причине не обсудили с ними прежде, — говорит Розелл. — Я заметил, когда жил в Вайоминге, что если среди нас обнаруживался кто-нибудь, ещё не читавший этой книги, мы говорили ему: ‘Слушай, ты должен прочесть эту книгу!’ Он прочтёт, и мы спрашиваем: ‘Ну, как?’ А он: ‘Ох и здорово! Пошли спилим щит объявлений!’ Такое действие она оказывала». Активист «ЗПВ!» Дэррил Черни, перечитав книги после нескольких лет перерыва был поражён отчётливо экоцентрическими взглядами Эбби и тем, как «банда» подготовила сцену для их движения. «Наши принципы очень мало изменились с тех пор, как Эбби написал «Банду гаечного ключа», — говорит Черни. — Я был поражён тем, как много рядовых замечаний в этой повести, ставших нераздельной частью философии «ЗПВ!», мог бы увидеть Эбби».

В многочисленных эссе Эбби его красноречие сверкает даже ярче, чем в устах его выдуманных героев. В таких книгах как «Пустынник», «Дорога Эбби», «Всего одна жизнь», «Пожалуйста» Эбби развивает свои любимые темы свободы, любви ко всей дикой природе и нашей обязанности защитить её. В лучших своих вещах он постоянно показывает всё новые и новые чудеса. Cтены каньона мерцают почти слепящей осязаемостью. Читатель преодолевает бурлящие речные быстрины и водовороты, завихрения, стремнины, кружится вместе в двумя змеями, которые сплелись в брачном танце. Эбби разрывает на части «зло индустриального мира», а затем рассказывает, как с ним справиться. Он развенчивает современную литературу за её психопатию и апробирует самые ранние инкарнации повести и эссе в попытке отыскать политические, дискуссионные, творческие качества, необходимые для того, чтобы возобновить ценность этих литературных жанров.

Эбби — ни в коем случае не единственный автор эссе или художественной прозы, к которому радикальные активисты охраны природы обращаются как к литературному наставнику. Эбби составил список, включающий многих других: Эдвард Хогланд, Джозеф Вуд Кратч, Венделл Берри, Энни Диллард, Джон МакПи, Энн цвингер, Питер Маттиссен. Следовало бы также добавить сюда Фарли Моуэтта, Уэллеса Стегнера, Рэйчел Карсон, Лорен Айзли, Джона Мюира, и многих других, кто «воспел природу», исповедующих в своём творчестве экоцентрическое мировоззрение. Никто из этих авторов не доказывал так чётко и убедительно необходимость разрушить Эко-Стену. Они, скорее, выступают как политики в том смысле, что предлагают альтернативы. Они с уважением относятся к природе и глубоко cожалеют о её разрушении руками человека. Воздействие их творчества — чисто личное, на уровне каждого отдельного индивидуума, а не на целые организации как, скажем, «Земля — прежде всего!» или аспекты движения в целом. Что же касается творчества Эбби, то он озвучил коренные, важнейшие ценности, наиболее часто пропагандируемые эковоинами.

Поэты: Джефферс, Снайдер и другие мечтатели

Если Эбби и в меньшей степени некоторые другие писатели художественной прозы помогли вдохновить радикальное природоохранное движение на решительные действия, то роль поэзии определить несколько труднее. Вообще говоря, поэзия служит двум целям: озвучить экоцентрическую философию и быть средством самовыражения активистов. Среди поэтов — философов более всего, пожалуй, известны Робинсон Джефферс и Гэри Снайдер. Джефферс называл философию, свойственную его поэзии, «не-гуманизм», но он вполне мог бы назвать её экоцентрической, если бы этот термин уже существовал в его время. Его мировоззрение, отчётливо не человекоцентрическое, сразу же было названо критиками «мизантропическим». Мизантропия, конечно, широко распространена среди радикальных активистов охраны природы. Однако в послевоенные сороковые годы такие крайности, как «если б не штрафы, я бы скорее убил человека, чем сокола», сразу стали объектом всеобщего осуждения. За сорок лет до этого Мюир выступал с подобным же заявлением: «Нет у меня симпатии к эгоистическим нравам цивилизованных людей, и если бы случилась война между дикими тварями и Владыкой Человеком, у меня было бы большое искушение поддержать медведей». Эбби высказал аналогичную мысль через тридцать лет после того, как были опубликованы эти строки: «...Я придерживаюсь своих личных убеждений. Можно сказать, идеалов. Я не люблю убивать животных. Я гуманист: я скорее убью человека, чем змею».

И всё же это не компания человеконенавистников. Приклеивая Джефферсу ярлык мизантропа, критика просто пыталась быстренько ускользнуть через чёрный ход, чтобы не встретиться с глубокой правдой его поэзии. Он был зол на людей, но не ненавидел их. Что же из того? В природе Джефферс видел продолжение эволюции и надежды; он видел, как люди стараются удушить огромные возможности своим бесконечным, бездумным технологическим развитием. Как и Эбби, Джефферс в пределах возможностей своего жанра боролся за изменение политики. Он обвинял поджигателей войны, неутомимо выступая своим стихом против участия США во Второй мировой войне. Он был уверен, что это приведёт только к другим, ещё большим очагам пожара. Его возражения против войны — ещё один аргумент против ярлыка «мизантроп», поскольку человеконенавистник уж не упустил бы возможности уничтожить значительную часть своего вида.

В первом предисловии к своей длинной поэме «Двойной топор» он определяет «не-гуманизм» как «обесценивание человекоцентрических иллюзий, поворот от человека к тому, что является бесконечно бoльшим». Он говорил, что не-гуманизм — это «шаг вперёд в человеческом развитии», приводя те же аргументы, которые ныне служат доводами в пользу экоцентрической этики. Джефферс писал, что не-гуманизм «основан на признании поразительной красоты всего сущего, и на разумном принятии того факта, что человечество не является ни центральной, ни самой важной частью вселенной; наши недостатки и достоинства не важны; важно наше счастье». Он объяснял цель такого разделения в преднамеренно человечном абзаце: «отвернитесь друг от друга, насколько позволяет вам потребность и доброта; повернитесь к широкой жизни и неиссякающей красоте вне и помимо человечества. Это не пустяк, — это существенное условие свободы, а также морально и физически здоровой жизни». Именно этой любовью к природе, окружающей человека, объясняется то восхищение, с которым он следит за трепещущим в небесах грифом: поэт лежит на склоне холма, притворяясь мёртвым, а гриф опускается к нему сужающимися кругами — он жаждет испытать быстроту его плоти:

Быть склёванным его клювом и стать его частью,
обладать такими крыльями
И такими глазами — Какой величественный конец
чьей-то плоти, какое вознесение;
Какая жизнь после смерти!

В своей «Красоте вещей» он писал, что человечество — «можно сказать, сон природы, в то время как скалы, и вода, и камни — вечны...»

Робинсон Джефферс
«Раненые сокола»
Острая кость сломанного крыла торчит
из клочьев разорванного плеча,
Крыло волочится, как поверженное знамя,
Никогда вовеки не взлететь ему в небо, — жить,
Изнемогая от боли и голода, несколько дней: ни кот, ни койот
Не сократят этих дней умирания, —
бывает охота и без когтей.
Вот он стоит под дубом и ждёт
Своей хромоногой спасительницы — смерти;
а ночью он вспоминает свободу,
Летает во сне, — с зарёю всё исчезает.
Он силён — боль острее у сильных; беспомощность злее.
Всё зло дня приходит и терзает его
Издали; никто — только смерть-искупительница
склонит эту голову,
Смирит эту бесстрашную резкость, эти жестокие глаза.
Дикий Бог мира бывает иногда милостив к тем
Кто просит о милости, но редко — к надменным.
Вы не знаете его, вы, обыватели, — или забыли его.
Сокол — неудержимый и яростный — помнит его;
Прекрасные и дикие сокола, и мужчины, умирая,
вспоминают его.
II
Если б не штрафы, я бы скорее убил человека, чем сокола;
но большой канюк
Был лишь жалким инвалидом;
Из кости, непоправимо раздробленной, крыло падало
под когти и волочилось когда он двигался.
Мы кормили его шесть недель, я выпустил его на свободу
Он бродил по склону холма и вернулся к вечеру,
прося смерти —
Не как нищий, — с глазами, всё ещё полными старой
Непримиримой надменности. В сумерках я одарил его
свинцовою пулей. Он пал с облегчением.
Пушистый, как сова, с женственно-мягкими перьями; но что
Взмывало в небо: яростный восторг: цапли у полой реки
кричали от страха, когда он взлетал, —
И вот он вырван из жизни, как сабля из ножен.

За годы, прошедшие после смерти Джефферса в 1962 году, вопросы охраны природы стали гораздо больше тревожить сознание американцев. Поэтому несколько странно, что многие деятели литературы пренебрегают теми, кто, как Гари Снайдер, предпочитают изучать экоцентризм через его поэзию. Но Эбби предупреждал, что сегодняшние критики и читатели хотят избежать политики и проблем современности, а не вникать в них. Однако Снайдер настойчив. Он воспринял «ЗПВ!» с её первых дней и рассказал о новом природоохранном движении таким активистам как Джон Сид в Австралии. Однажды он сказал одному из интервьюеров: «: полагаю, что описание ‘Гари Снайдер — эко-поэт’является достаточно распространённым. Я вижу свою роль в том, чтобы попытаться показать людям иные альтернативы, рассказать им, каким был или мог бы быть нормальный мир, если бы люди взяли на себя труд сызнова соткать связи друг с другом и с окружающим миром природы».

Снайдер получил Пулитцеровскую премию за книгу стихов и прозы, вышедшую в 1974 году — «Остров Черепах». Так же, как и Джефферс, Снайдера восхищает жизнь — всякая жизнь. Жизнеутверждающие дифирамбы поэта-битника сквозь экологическую призму так же глубоки, как и у Джефферса, но отличаются случайными всплесками юмора. В своей «Сутре Медведю Смоки» Снайдер сочетает терминологию религии Зен с современной западной природоохранной тематикой, язвительно нападая на единственное средство лесообрабатывающей промышленности для связей с общественностью. В другом стихотворении — «Медведь» — медведь-мародёр вламывается в дом соседа, пугает одного из сыновей Снайдера, бредёт вниз по склону и ломает ульи на пасеке автора, чтобы украсть весь мёд. Зол ли он? Стих Снайдера этого не показывает — скорее трепет при мысли об огромном всеядном животном, которое бродит в лесах неподалеку от его дома. Здесь есть что-то ещё, о нас, случайно вторгающееся в наш мир и ломающее его, так же как мы бездумно, беззаботно вторглись в нетронутую природу.

Гари Снайдер

Джефферс и Снайдер — известные поэты, широко признанные, их поэзия — объект пространной критической оценки. Практически неизвестны вне движения те поэты, которые публикуются по случаю в разнообразных малоформатных периодических изданиях и информационных письмах. Поэзия эко-воинов отражает их любовь к дикой природе и диким животным, их стремление уберечь, что возможно, и их гнев по поводу яростного натиска технократического общества. Кэти Майнотт, экофеминистка и член «Общества освобождения животных», пишет о духе, земле и животных. Касаясь этих многообразных тем, Майнотт показывает возникающее единство мнений среди эко-воинов, которые не видят границ внутри движения. Стих другого поэта, Майкла Робинсона, навеян его пребыванием в дикой природе и опытом её защиты. В стихотворении «Ограда» он пишет о том, как карабкался «вниз по крутому кряжу, с ободранными ногтями» — очевидная аллюзия с «шипованием» деревьев, и о разрушении фермерских проволочных оград, — по-видимому, для того, чтобы дикие животные могли свободно двигаться.

Кэти Майнотт
«Священная корова»
Босая, беременная, ты скоро окажешься на кухне тех,
кто держит тебя в плену.
Ты стоишь, заключённая в своём стойле, как в тюрьме,
чтобы поддерживать
Своего тюремщика твоим драгоценным молоком
и сочной плотью.
Солнце для тебя — это лучик света сквозь трещину
над твоей головой,
А ветер — просто шум за стенами, окружающими тебя.
Единственная пчела, что кусает тебя, — это шприц,
вводящий химический нектар в твои вены
Чтобы подсластить твою цену на рынке
Скоро ты дашь жизнь телёнку, которого заберёт твой палач,
утёрши своё лицо,
Сытно поевши мяса с картошкой.
Когда ж твоё тело устанет и не сможет больше дать ничего,
Ты умрёшь по милости тех, кому ты так верно служила,
Так и не узнав, что у горизонта трава зеленее.

Майкл Робинсон

Певец и автор песен Дэррил Черни кратко оценивает чрезвычайно важную роль музыки в радикальном природоохранном движении: «Я думаю, важность музыки в том, что она служит смазкой, позволяющей нам донести наш политический призыв, который без неё мог бы действовать на нервы публики. Вы можете говорить самые радикальные вещи, но если они сказаны под аккомпанемент приятной мелодии, слушатель воспринимает их гораздо легче». Внутри движения функции музыки также важны и разнообразны. По существу, ни один вид искусства не воздействует на активистов природоохранного движения так глубоко, как музыка. Музыка играет решающую роль не только для данного движения. «Если взглянуть на музыку исторически, — отмечает Черни, — то, начиная с Американской революции и до радикального профсоюзного движения, до движения за права человека, и вплоть до длинноволосого рок’н’ролла, явившегося, чтобы поднять людей на бунт, музыка всегда исполняла очень важную функцию». Активист «ЗПВ!» из Висконсина Боб Каспар, ведущий радиопередачи о народной музыке, поддерживает эту точку зрения. «Заслуга «ЗПВ!» в том, что она пригласила этих музыкантов стать участниками движения. Такого не случалось со времён антивоенных выступлений конца 60-х — начала 70-х и движения за гражданские права середины 60-х годов.

Путешествуя сентябре — ноябре 1981 года от побережья до побережья, дуэт эковоинов сделал сорок четыре концертных остановки. Дэйв Формэн присоединился к Кёлеру, поскольку оба были убеждены, что «природоохранное возрождение» в виде гитары Сейджбраша и зажигательно-своеобразные завывания Формэна будут наилучшим средством распространения молвы о «ЗПВ!». Кёлер будет подогревать толпу, потом Формэн доведёт их до сумасшествия перечислением всех зол, причинённых государственным землям, и рассказом о том, как миссионеры «Земли — прежде всего!» вышли, чтобы победить вандалов, уничтожающих дикую природу. Затем снова появится Джонни, чтобы вся публика уходила с песней. Если повезёт, они будут продавать каждый вечер достаточно маек, чтобы купить бензина и доехать до следующего города. На следующий год они повторили это турне в миниатюре — 16 концертов за пятнадцать дней. Аудитория менялась — от шести человек в гостиной во время первого турне до тысячи на представлении в Беркли в следующем году. Во время второго «Шоу на дорогах» Кёлер понял, «почему Хэнк Вилльямс и Дженис Джоплин умерли молодыми» — постоянные поездки, вечеринки и выпивки совершенно измотали его, и на этом его дороги, или, вернее, «шоу на дорогах», закончились.

Б.Н. Кёлер
«Злой волк»
Я люблю моего карибу
Люблю толстый олений стейк,
Но ведь эти экологи правы —
Я ем только слабых и больных.
Хор:
Но я злой волчонок — охочусь на карибу,
Я злой волчонок, — осторожно,
Я иду за тобой.
И карибу вкусен, — и олень неплох,
Но мой бутерброд на завтрак — только что
пойманные мыши
Хор:
Меня выслеживают с ружьями,
Стреляют из быстро летящих планет,
На меня охотятся из снежных мотоциклов —
Меня это сводит с ума.
Хор.
На меня хотят надеть радиоошейник,
Чтобы легче выслеживать мою родную стаю!
Пожалуй, пришло время подвести черту,
Пора начинать отстреливаться.
Хор (завывает по волчьи).

С самого основания «ЗПВ!» бродячие музыканты стали основным способом распространения её идей. Весной и летом могли одновременно путешествовать несколько отдельных групп, выступая в обшарпанных кафе и церквях. Роджер Фэзерстоун, который написал текст, сопровождающий слайд-шоу вперемешку с песнями Сида Клиффорда из Дакоты, организовал крупные туры, посвящённые разнообразным темам. В 1896 году это были кислотные дожди; в 1987 — защита тропических лесов; в 1988 году он провёл два тура, освещавших добычу урана, и ещё два в 1989 году — на ту же тему.

Всё это началось после того, как он увидел дорожное шоу в 1984 году. Фэзерстоун, музыкальный терапевт, пришёл к убеждению, что он должен принять участие в деятельности «ЗПВ!» именно посредством этой музыки. Дорожные шоу никогда не были очень прибыльными, и всё же Фэзерстоун был убеждён, что он сможет заработать ими на жизнь. Он говорит, что «дорожные шоу, не приносящие дохода, просто плохо организованы, или плохо рекламируются, или плохо исполняются. Нет никаких причин, почему такие туры должны быть убыточными. С другой стороны, никто не может заработать достаточно много, чтобы уйти на пенсию». Его вдохновляли успешные выступления, как, скажем, шоу в Университете Северной Каролины в Эшвиле в 1989 году, когда им удалось привлечь к себе публику, слушавшую докладчика Гринпис, которому было уплачено впятеро больше за его беседу. Фэзерстоун говорит: «Думаю, наши туры в данный момент достигли той точки, когда они целиком и полностью попадают в главное русло. Это всегда было моей заветной мечтой».

Роли музыки

Фэзерстоун считает, что музыка в «ЗПВ!» играет несколько важных ролей. «Я обычно говорю, что есть три цели: образование, развлечение, воодушевление. Думаю, все три являются жизненно важными. Невозможно увлечь кого-либо только через интеллект. Можешь говорить с кем-нибудь до посинения, — и это ничего не даст, если ты не тронешь его душу... Мы всегда следовали идее Эммы Голдмэн: если я не умею танцевать, я не хочу быть частью вашей революции. Мне всегда было это совершенно ясно — мы должны дать им нечто гораздо большее, чем просто массу разговоров. Сильная песня уводит гораздо дальше, чем несколько слов. Мне никогда не приходило в голову делать это как-либо иначе». Кроме того, музыка помогает расслабить взвинченные нервы. В разгар демонстрации или в иной критический момент один из музыкантов «ЗПВ!» или ансамбль активистов запевали песню, чтобы ослабить напряжение. Многие хвалят гитаристку Дэйна Лайонз за то, что ей удалось предотвратить бунт именно таким образом. Это случилось на очень напряжённой демонстрации у здания головного офиса Национального леса Оканаган в востчном Вашингтоне в 1988 году.

Для распространения своей музыки «Земля — прежде всего!» издаёт «Зелёный песенник» — наподобие тех сборников радикальных профсоюзных песен, которые в начале 1900-х годов выпускал союз «Интернациональные рабочие мира». «Журнал ‘ЗПВ!’ также продаёт записи десятка или больше разных артистов. Их стили чрезвычайно отличаются друг от друга. Два альбома Дэррила Черни включают мелодии песен в его любимых стилях кантри и вестерн, рок’н’ролл, народные баллады и польки. Боб Каспра говорит, что музыка Черни представляет особый стиль сама по себе. «Дэррил — не только активист охраны природы, он также и профсоюзный активист, — говорит он. — У него широкий взгляд на социальные проблемы, в том числе и природоохранные... Он — тематический артист; он старается писать песни, не только посвящённые конкретной теме, но и доставляющие удовольствие аудитории. Он сыграет что-нибудь в стиле кантри или вестерн, а потом — что-нибудь другое, в стиле рэг. Он постарается добраться до самых глубин сознания своей аудитории. Любимая песня «ЗПВ!» из репертуара Черни — «Нельзя расчистить путь на небеса». Её слова связаны как с религиозным фундаментализмом, широко распространённым среди семей лесорубов в стране лесов секвойи, так и с беспощадным уничтожением самих этих древних лесов. Мелодия её протяжна в духе народных песен, с сильным оттенком церковных гимнов.

Дэррил Черни

А моя мама любила читать семейную Библию,

Кроме произведений Черни, любимыми песнями «ЗПВ!» являются также мелодичные, глубоко трогающие песни Сесилии Остроу. Она вместе с Черни принимала участие в борьбе за сохранение древних лесов Орегона. Но её музыка отражает скорее дух данной местности, чем происходящую там борьбу. Крег Килер, преподаватель английского языка в колледже, когда не пишет и не записывает музыку, использует случайные причудливые мелодии, чтобы более хлёстко насмеяться над обществом, уничтожающим природу так небрежно и многообразно. Его песня «Мужественный мужчина» из альбома «Королева ядерного диоксина» пародирует охоту на суше и на море под музыку «Мужчина Мальборо».

Кто-то однажды написал, что активист «ЗПВ!», автор и исполнитель песен Сид Клиффорд, индеец дакота, поёт так, словно у него в горле кукурузный початок. Говоря более мягко, этот ветеран клубной сцены на озере Тахо, много лет с трудом зарабатывающий себе на жизнь своей музыкой, поёт, как поздний Джимми Баффет. Иногда его музыка почти скачет, но его волнующий голос придаёт свежесть и остроту его песням, таким, например, как «Зелёный огонь». Её название взято из рассказа Олдо Леопольда об убийстве одного из последних волков на юго-западе США. Другой музыкант «ЗПВ!», Билл Оливер, регулярно потчует школьников и различные природоохранные группы, в том числе и такие как Сьерра Клуб и Общество Одубон такими припевками как «Славная бумага, славные деревья» (мольба о рециркуляции отходов), а его «Habitat» (среда обитания) всегда поётся на демонстрациях «ЗПВ!» для воодушевления и поддержки.

Каспар полагает, что по мере возмужания их музыки и самого движения, музыканты «ЗПВ!» обратятся к краеугольному камню движения — экологическому сознанию. «Они не просто оражают экологические проблемы, лежащие на поверхности, такие как кислотные дожди, разрушение озонового слоя, уничтожение тропических лесов, — говорит он. — Некоторые из нас вникают глубже в философию движения, в основополагающую проблему человеческой психики, приводящую к этой всеобщей индустриализации, результатом которой является уничтожение природы, выражающееся мириадами разных способов. Я думаю, по мере того, как эти музыканты будут узнавать друг друга лучше, начнётся рост, и их песни станут глубже, значительнее в смысле духовных начал человечества».

У активистов «Освобождения животных» есть свои собственные источники воодушевления. Многие пришли в это движение через группы панк рока, которые взяли дело освобождения животных от угнетения и насилия в качестве основной темы своего творчества. Участник саботажа охоты Руфус Коэн отдаёт должное британским панк рокерам за их глубокое влияние на американских активистов, открывая ещё один аспект «Освобождения животных», который также берёт своё начало в Англии. Эти группы «вкладывают в свои альбомы массу информации, — говорит Коэн. — Некоторые из их песен — о саботаже охоты, другие о правах животных вообще. Одна из первых групп называлась «Crass» (полный, совершенный). Они не так уж много пели о правах животных, но они действительно несли информацию тем людям, которые хотели её получить. Из этой группы образовалась новая, назвавшая себя ‘Конфликт’, которая пела песню «ФОЖ» и некоторые другие песни о саботаже охоты. Они оказались очень эффективными при сборе средств для движения».

Музыка в стиле панк известна, главным образом по слухам, своими хаотическими, диссонансными звуками и неинтеллигентными словами. Иногда эта музыка действительно оглушает, но слова песен «Освобождения животных» полны юмора, горечи и боли. Музыкальная форма здесь соответствует содержанию в значительно большей степени, чем любая другая музыка в природоохранном движении. Слова целенаправленно бьют наотмашь; звуки гитар в наиболее возбуждающих панк-песнях «Освобождения животных» заставляют помнить о тех пытках, которым ежедневно подвергаются лабораторные животные. Названия песен говорят сами за себя: «Стена из меха», «Кусты стонут, когда папа их подрезает» группы «Суть вещей», «Это — ФОЖ» группы «Конфликт», «Земля — только по приглашениям», «Спилим деревья — построим ещё одну фабрику» группы «Крусифак».

Организация «Люди — за этичное обращение с животными» вслед за британскими организациями «Освобождения животных» провела три больших концерта и несколько меньших в пользу движения. Кроме того, они выпустили альбом «Освобождения животных» в 1987 году. Новинкой этого альбома являются вставки диалогов из видеокассет, захваченных Фронтом освобождения животных, а также короткие отрывки, поясняющие, как применять гражданское неповиновение, призывающие организовать «сообщество жизни», содержащие данные о всё возрастающем количество животных, убиваемых ежегодно для человеческого потребления.