Элдерсон Дуг Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Глава 12

Страна племени лакота

После изнурительного похода через скалы Колорадо и душной тесноты Денвера мы наконец оказались среди широких равнин Вайоминга, а затем вступили на холмистую землю Южной Дакоты — священную землю племени лакота сиу и многих других. По итогам мирного соглашения, подписанного в 1868 году в Форт Ларами, правительство США навсегда отдало эти земли индейцам. Эта их победа была единственной в истории конфликта коренных народов и колонистов. Но мир продлился недолго. Четыре года спустя на Черных Холмах, в русле реки, было найдено золото, и сюда тут же хлынул поток золотоискателей. Борьба возобновилась, и постепенно индейцы лишились контроля над этой землей.

Однако и сегодня многие индейцы продолжают отстаивать права на эти земли, ссылаясь на мирный договор 1868 года. В 1979 году правительство США предложило племени лакота денежную компенсацию в размере семнадцати с половиной миллионов, но те отказались взять деньги.

...Около водопада мы разбили лагерь, и однажды к нам заявились три индейца. Мы разговорились, и один из них объяснил нам:

— Мы сказали, что деньги нам не нужны. Пусть отдают Черные Холмы!..

А тем временем отвергнутые деньги идут в рост...

Грязный фургончик с тремя индейцами с гулом удалялся вниз по дороге в сторону резервации Пайн Ридж, оставляя после себя шлейф пыли, а я продолжал любоваться видом холмов и высоких деревьев, чьи силуэты тихо лежали на фоне вечернего неба. Слышался негромкий журчащий лепет ручья, бегущего неподалеку. Можно ли представить себе лучший храм, храм, в котором ощущаешь тотальное умиротворение и целостность, в котором вечность становится не просто словом? Не удивительно, что индейцы отказались продавать землю. Разве можно оценить деньгами красоту, воду, горы и деревья... и это удивительное чувство покоя?

Трое человек из нашей группы, включая меня, поехали вперед, чтобы разведать обстановку в стране индейцев лакота. Мы въехали на территорию резервации Пайн Ридж, родины племени оглала — одной из ветвей семьи лакота сиу. На дороге мы подобрали индианку по имени Жаннет и двух ее детей. Жаннет стала нашим гидом, провела нас сначала на вершину холма Поркупин, где расположена индейская радиостанция КИЛИ, вещающая на сто или больше миль. Там у нас состоялось «живое» интервью в прямом эфире.

В Вундед-Ни, соседнем с радиостанцией городке, мы встретились с Леолой, организатором «благополучно» загнувшегося правительственного проекта по обеспечению людей жильем. Леоле оказалось слегка за тридцать и она была на седьмом месяце беременности. Ее внутренняя безмятежность и спокойный взор говорили о том, что она многое понимает и без слов. На стенах ее дома висели фотографии ее предков в полном облачении — верхом на роскошных лошадях, с перьями на голове и на фоне высоких вигвамов. Она назвала женщину с одной выцветшей уже фотографии своей «бабушкой» таким тоном, что стало ясно, что та все еще жива.

Пока мы гостили у нее, в дом постоянно кто-то заходил: друзья, родственники... все они восхищались тем, что она непрестанно заваривала кофе и выкладывала на стол кусочки шоколадного кекса. К нам зашла Шарлотта по прозвищу Черный Лось — потомок одного из знаменитых пророков индейцев лакота. Для индианки у нее была слишком светлая кожа на лице, обрамленном прядями черных, как уголь, волос. Как и все ее соплеменники, она совершенно открыто рассказывала о себе, о своем прошлом и о тяжелой жизни своего народа.

— Когда мне исполнилось восемь лет, меня отправили учиться в государственный интернат, — начала она. — Большинство учеников научились говорить по-английски только к концу первого учебного года. Когда один из самых отстающих из нас наконец заговорил, наша учительница расплакалась. После этого к ней пришли родители многих детей и расспрашивали, кому она желала смерти: по традиции племени сиу, плакать можно только тогда, когда кто-то умирает. На следующий год ее уволили. Теперь в школах учат на двух языках — английском и языке сиу.

Прибудь мы сюда несколькими годами ранее, было бы сложно найти общий язык с жителями Вундед-Ни. В семидесятые годы XX века эти земли были местом боевых действий. Перестрелки, убийства и блокпосты были здесь обычным делом. Правительственные здания обкладывались мешками с песком и оборудовались стрелковыми башнями. С одной стороны были силовики от ФБР и племенного правительства оглала, с другой — активисты Американского индейского движения. Конфликт разгорелся из-за бурения шахт на территории резервации, а также из-за намерения местного правительства продать часть земли. Тысячи людей попали в этот переполох. Уровень смертности (насильственной, естественно) вырос здесь настолько, что превосходил показатели крупных городов США.

Активисты Американского индейского движения заняли городок Вундед-Ни и удерживали его в течение семидесяти одного дня. Конфликт завершился обоюдной договоренностью: президентская комиссия должна была рассмотреть сотни подписанных ранее договоров между индейцами и американским правительством (включая договор от 1868 года); упразднялся племенной совет оглала, а также должность управляющего бюро по делам индейцев; признавалось легитимным традиционное племенное правительство оглала; началось федеральное расследование по делу Дениса Уилсона, президента предыдущего местного правительства, и его вооруженных сил, известных как ЗОН (защитники оглальского народа) — в его адрес было направлено больше тысячи жалоб от гражданских лиц. Впоследствии, однако, практически ни одно из обещаний по договору не было выполнено, хотя на уровне конгресса регулярно проходили слушания по поводу конфликта и вызвавших его причин. Несколько сотен активистов АИДа были арестованы, но большую их часть впоследствии оправдали и освободили.

После оккупации ситуация в Вундед-Ни обострилась еще сильнее, и гражданская война продолжилась между традиционалистами и сторонниками племенного правительства.

— Мы знали здесь все, каждую машину, — продолжала Леола. — И когда появлялся чужак, мы сразу знали об этом. Женщины встречались тайно, чтобы поговорить.

По словам Шарлотты, осью конфликта было желание правительства заполучить оставшуюся землю племени лакота.

— Нас долго пытались вытеснить отсюда, — продолжила она. — В школе мне советовали выйти замуж за белого и уехать из резервации. Мужчинам тоже советовали уехать отсюда и найти где-нибудь работу. Агенты правительства называли это «экономической возможностью». Они надеялись забрать землю себе после того, как значительное число индейцев уедет отсюда. Наших людей отправляли учиться в технические училища, в основном на сантехников, но когда те переезжали в другие города, местные профсоюзы не принимали их.

Леола хотела, чтобы люди остались на этой земле, и при содействии всевозможных организаций она оказывала им помощь, боролась с безработицей и нищетой, предоставляла пищу, одежду и необходимые инструменты. В результате этих усилий здесь возобновилось садоводство, вновь стали строить бревенчатые хижины, разводить диких лошадей и бизонов. В целом, происходило органичное смешение традиционной и современной культур.

— Мы не хотим продавать эту землю, — сказала Леола тем самым сочувственным тоном, эхо которого раздавалось во всех резервациях вообще. — Мы лучше останемся нищими, чем продадим свою Мать.

Мы попрощались с Леолой, поблагодарив ее за проведенное с нами время, и вернулись к остальной группе, после чего вместе прошли оставшиеся две мили под закатным небом. К нам присоединились несколько молодых индейцев, услышав о нас по радио. Шорти, человек средних лет, отвел нас в лагерь близ города Оглала, в котором во время конфликта неизвестные убили двух агентов ФБР. Он показал свой бывший дом, расстрелянный во время боевых действий. Пустой и тусклый, он стоял перед нами, словно перфорированный скелет, испещренный пулевыми отверстиями. В убийстве агентов обвинили Леонарда Пелтье, хотя — как уверял нас Шорти, — его в тот момент даже не было в городе. Сейчас он отбывает пожизненное заключение. Его арест спровоцировал боевой клич, брошенный индейским движением.

Шорти добавил, что во время этого убийства его тоже не было в городе. Тем не менее, власти прихватили и его, так как он поддерживал АИД.

— Я провел в заключении шесть месяцев, побывал в тюрьмах Денвера, Шайена, Форт Коллинза и Эль Пасо. Даже адвокаты не могли найти меня.

Затем с него сняли подозрения, и он посвятил себя жизни движения и законными способами пытался разрешить дело Пелтье и других индейцев.
— Мы многое выстрадали, — сказал Шорти. — Особенно в Вундед-Ни, в Оглале и Поркупине. Так что нам все равно, как выглядит тот, кто приходит на помощь. Мы их принимаем, как родных... — Он молча смотрел в огонь. Мне было больно за этих людей. Люди совершали различные ритуалы, среди которых был и Солнечный танец, во имя Леонарда Петье, чтобы взять на себя часть его тяжелой участи, облегчить страдания. Переживание боли другого человека как бы позволяет действовать от его лица. Возможно, это было высшей целью и нашего похода.

Некоторые активисты утверждали, что резервация нуждается в плане Марша$лла, чтобы выйти из этого чудовищного положения. По данным на 2002 год здесь была самая низкая продолжительность жизни во всем Западном полушарии (не считая Гаити) — люди редко доживали до пятидесяти лет. Уровень детской смертности был вдвое выше, чем в среднем по стране. Около половины детей живут здесь за чертой бедности, а половина жилого фонда просто непригодна для жилья. Двое из трех учеников бросают школу. Традиция еще как-то сдерживает разрушительные тенденции, но помощь извне сейчас необходима как никогда. Организации вроде «Друзей резервации Пайн Ридж» помогают донести до широкой общественности проблемы людей и собирают денежные средства в их пользу.

— Моя внучка сшила ее для меня, когда ей было всего тринадцать! — сказал он с дрожью в голосе. — Она — моя гордость. В нашей культуре принято отдавать другим все, к чему начинаешь сильно привыкать. — С едва заметной улыбкой он протянул жилетку мне. У меня не было слов.

По иронии судьбы, на мне в тот момент была вязаная жилетка, которую два года назад мне подарил Медвежье Сердце. «Держи, она теперь твоя, — сказал он тогда. — Когда-нибудь ты можешь отдать ее кому-то — решать тебе. Ты ничего никому не должен». С тех пор я бережно хранил ее. Но то, что я хранил в своем сердце, ни в какое сравнение не шло с предметами материального мира. Шорти хотя и не ждал, что в ответ я тоже подарю ему что-нибудь, но был рад, когда я протянул ему свою жилетку. Он подарил мне не просто красивую материю с изящным бисерным плетением — он подарил мне ценный урок.

Днем наша группа шла по той же дороге, ведущей к Вундед-Ни, по которой я и двое других «скаутов» ехали вчера. Стоящий на обочине индеец сделал приветственный жест рукой.

— Вон тот утес — он священный, — сказал он, указав морщинистой рукой в сторону холма с редкой, едва заметной растительностью. — Шаманы ходят туда молиться. Они делают это издавна. Можно исцелиться только приложив руки к камню утеса.

С его разрешения четверо из нас отправились на холм — им как раз была нужна помощь. Когда индеец племени лакота говорит такое, ты не можешь принять его слова легкомысленно. Вскоре эти четверо вернулись с хорошими новостями.

— У меня месяцами болела спина, но теперь все прошло! — в радостном изумлении восклицал Койот. — А у Лесли спала опухоль горла.

Я слушал их без всякого скептицизма — раньше мне уже приходилось наблюдать подобные чудеса. Учитывая многовековой опыт процветания местных жителей, что продолжалось, пока европейцы не завезли свои болезни на континент, имеет смысл кое-чему научиться у них. До сих пор многие из нас еще «дети» в сравнении с ними.

В Пайн Ридж — крупнейшем городе резервации — мы остановились у бакалейного магазина. Там ко мне подошел пьяный индеец и попросил денег. Я дал ему немного мелочи, и он расплакался: «Я четыре ночи спал в стогу сена», — сказал он. Вокруг столпились другие индейцы и стали расспрашивать нас о всякой всячине. Они были вполне мирно настроены, но, пожалуй, только присутствие все это время рядом Шорти придавало мне спокойствия. Мы были, словно рыбки в аквариуме. Особый интерес вызывали фанерные панели, приделанные к нашему фургону. С одного борта на мир смотрел орел, обрамленный радугой, а с другой можно было увидеть карту нашего маршрута. Примерно через каждые сто миль мы рисовали на карте новые точки, отмечая пройденный путь. Страна индейцев лакота была тем местом, где я надеялся задержаться.

Вечером мы ужинали с Леолой и другими местными в Вундед-Ни. Этот теплый прием ничем не напомнил об оккупации города силами АИДа, не говоря уже о кровавой бойне, случившейся здесь около сотни лет назад. Согласно легенде, в 1890 году вождь племени лакота по имени Большая Нога отправился со своими людьми из резервации в Вундед-Ни, чтобы принять участие в Танце призраков. Они танцевали и молились за возвращение своих земель и за души погибших воинов. Вскоре пришли солдаты. Началась драка. Солдаты открыли огонь по безоружным людям, они стреляли по женщинам и детям. Недалеко от нашего лагеря находится захоронение — около двухсот человек стали тогда жертвами. Теперь я мог понять, почему они так внимательно на нас смотрят. Ночью я чувствовал, как танцуют их души. Мне не удалось заснуть.

Иногда сложно воспринимать историю эмоционально, особенно если часть ее находится на духовном уровне. Вероятно, как раз духовная сфера в первую очередь нуждается в исцелении ран, нанесенных во времена конфликтов. Нужно мирное разрешение этой глубокой проблемы. Не удивительно, что многие потомки Большой Ноги все еще пребывают в смятении и не знают покоя.

Почти сразу после восхода Леола отвела нас на сосновый холм к западу от нашего лагеря. Наши ноги были мокры от росы, обильно выпавшей на утреннюю траву. Но нам было все равно. Утро было удивительным. Прохладный ветер щекотал макушки деревьев и те мелодично шелестели в ответ. Щебетание луговых птиц наполняло воздух. Краснохвостый ястреб величественно парил в небе над нашими головами. Взбираясь на вершину холма, мы шли на его пронзительный крик.

Нас встретил шаман, его звали Зак. Он был здоровый, как медведь. Его длинные седые распущенные волосы поблескивали в свете утреннего солнца. Шаман не говорил по-английски, но приветствовал нас теплой улыбкой.

Когда я осматривал полупустой дом Зака, мне в голову пришла мысль: шаманы и целители в индейской культуре получали вознаграждение за свои услуги, но оно было, скорее, нематериальным. Я бы не хотел жить в его ветхой лачуге в условиях здешней зимы. Во дворе лежали груды автомобильного металлолома. По лужайке бродили куры под зорким оком лежавших в тени котов. Летняя трава выросла высокой, и в образе ее было что-то очень дикое.

Мы стояли молча у костра, огонь которого согревал камни для предстоящей парной церемонии. Интересно, отличается ли эта церемония у племени лакота от других? До сих пор я не присутствовал на двух одинаковых церемониях. Все они были уникальны и неповторимы.

Зак впустил нас в парную. Первый заход. Шорти закидывал внутрь кроваво-красные, дышащие жаром камни. Дверцу закрыли. Старик прочистил горло и начал произносить молитвы и петь на языке лакота. Мы сидели в темноте, слушая свое дыхание и пение птиц. Зак поливал камни водой, и в ответ они дышали на нас раскаленным паром. Я не знал, нужно ли и можно ли что-то говорить. Возможно, сначала нужно было дать выговориться камням.

Наконец, Зак заговорил. Шорти переводил его слова для нас. «Старый вождь, которого мы давно не видели, пришел, чтобы пройти с вами до конца, — начал Зак. — Не бойтесь. Не сходите с дороги, и тогда дойдете до цели. Вам предстоит пройти через многие тернии, но оставайтесь сосредоточенными. Не бойтесь грома, ибо он с вами. Вы увидите то, во что никогда бы не поверили. Я это знаю. Ночью я прихожу в обличье койота».

Старик говорил медленно и свободно, а в словах его звучали величие и уверенность. Мы курили трубку и вместе купались в лучах рассветного солнца. Эта церемония оказалась самой скоротечной, но при этом самой фундаментальной и значительной из всех, на которых я присутствовал.

Затем в парную вошли женщины нашей группы. Они там провели времени не больше, чем мы. В лагерь мы вернулись молча, не проронив ни слова. Утро казалось нам красивым и чистым, как никогда. Взявшись за руки, все участники шествия встали в круг и молились за этих людей и их землю. Женщины пережили то же, что и мы. В них красноречивые в своей простоте слова Зака вызвали не меньший благоговейный трепет.

Вообще, вожди прошлого были известны как раз своим даром внушать в людей уверенность и вдохновение. Зак полностью соответствовал этой роли. Теперь происходило что-то действительно новое — духовный обмен между культурами. И мы гордились, что стали непосредственными участниками этого процесса.

Шорти решил показать нам страну лакота. Он говорил о традициях своего племени, особенно о Солнечном танце:

— Разница между нашей религией и христианством лишь в том, что мы общаемся напрямую с Великим Духом, в то время как христиане обращаются к нему через Христа. В основе же своей религии похожи. Мы тоже верим в страдание, хотя христиане позволяют Христу страдать за себя, а мы стремимся своим страданием освободить от него других.

Они не смогли бы построить крест, большой настолько, чтобы его хватило на каждого из нас. Но у нас есть Солнечный танец, во время которого мы пронзаем свое тело костью или деревянным колышком и привязываем себя ремнем к шесту. Мы готовимся к этому событию в течение всего года, каждый месяц соблюдаем двухдневный пост. А во время танца мы соблюдаем строгий пост в течение восьми дней. На восьмой день мы проливаем свою кровь.

Вокруг главного шеста стоят двадцать восемь других, образуя круг. Каждый из них символизирует лекарственное снадобье, или компонент, необходимый нам для жизни. Мы называем снадобьем все, что нам нужно, чтобы жить. У нас для всего есть символы. Синий цвет, например, олицетворяет небо и всех летающих тварей, а также воду и всех тварей плавающих. Фиолетовый символизирует насекомых — они тоже важны — ну и так далее.

Он показал нам два лекарственных растения, растущие у дороги: корень горечавки они используют от кашля, а черемуху — для смягчения ощущения жажды. Он сказал, что это знание теперь редко передают из уст в уста, молодежь интересуется совсем другими вещами.

Шорти сокрушался:

— Фермер, которому нужно было убрать много сена, пришел на стройку и попросил помочь ему. Но никто из молодежи не согласился — правительство платит им деньги и так. Когда я был молод, нужно было еще суметь найти работу...

Постепенно я начал понимать, что благополучие зиждется, скорее, на правильных рабочих программах, чем на простом благосостоянии, особенно если люди в состоянии работать. Наличие работы развивает ответственность и оставляет меньше времени для битья баклуш и пьянства, а последнее — бич всех резерваций, особенно когда люди получают от государства очередной чек.

После дороги длиною в двадцать семь миль мы, наконец, вернулись в свой лагерь, расположенный в деревушке Суэтт с численностью населения девять человек. Нам приходилось проходить большие, чем сначала, расстояния, чтобы исправить ошибку в нашем расписании и больше времени отвести на выходные. Рядом с нами остановился фургон, набитый индейцами. Они интересовались, что мы тут делаем. Индейцы возвращались с автопробега от океана до океана — от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, — который они устроили в честь Джима Торпа, великого индейского атлета. Они проехали через многие резервации, желая объединить разрозненный индейский народ под знаменами Джима Торпа. Мы сфотографировались вместе с ними. Каждый ощутил, что эта встреча — не простая случайность.

На следующий день наше ускоренное турне продолжилось. Пройдя двенадцать миль, мы решили немного отклониться от намеченного маршрута и заглянуть к Шарлотте, прозванной Черным Лосем. Шарлотта пригласила нас к себе по поводу проведения сразу двух церемоний — «Освобождение духа» и «Бросание мяча». Они должны были пройти на открытом, поросшем травой поле, окруженном лесистыми холмами. Черный Лось жила где-то здесь. На место мы прибыли первыми. В то теплое, залитое солнцем утро над высокими деревьями лениво летали сарычи.

Медленно, «по индейскому времени», стали появляться индейцы лакота, всего пришло человек двести. Шарлотты не было рядом, и мы чувствовали себя немного не в своей тарелке. Но скоро подкатил старый седан, за рулем которого сидел Зак. Он улыбнулся и кивнул нам. Затем появилась Шарлотта и многие другие, таща за собой длинный фургон. Волнение наше возрастало с каждым вдохом.

Зак дал понять всем присутствующим, что нужно встать в круг. Зажгли шалфей. Его ароматный дым пропитывал собой воздух, а Шарлотта тем временем достала книги с описанием церемоний, которые проводил еще Черный Лось, ее предок. Мало кто мог узнать о них иным путем — в последнее время их не часто совершают.

Зак медленно вошел в центр круга. Произнося на своем языке молитвы, он сначала поднял в воздух трубку, а затем раскрашенный череп бизона. Затем достал мешок из оленьей кожи и раскрашенный короб. В мешке были волосы отца Шарлотты и внука Черного Лося, умершего в прошлом году. Они верили, что так душа ее отца хранится в коробе, и очищается, готовясь встретиться с Уакан-Танка — собирательным образом для всех духов вообще, которые существуют как части Великого Духа. Согласно самому Черному Лосю, после смерти человека его душу нужно хранить именно так в течение года, причем делать это должен тот, кто вел чистую, праведную жизнь, у кого в душе благие мысли и молитвы, а за плечами много добрых поступков. Взамен живущие получают особые знания от покойной души. Таким образом, все сущее на Земле получает пользу.

По образу и подобию церковной литургии по кругу пустили трубку, а затем мясо бизона и сок черемухи — они олицетворяли плоть и кровь умершего. После этого короб открыли, и душа поминаемого обрела свободу. Кто-то радостно плакал. Теперь душа могла отправиться в путешествие к Млечному Пути и соединиться там с Уакан-Танка. В этот момент вся Вселенная должна была возрадоваться, и судя по мурашкам, побежавшим по моей спине, так оно и было.

Эта церемония выглядела для миссионеров настолько дико, что в 1890 году ее официально запретили. Так появилась дата, начиная с которой необходимо было освободить души всех умерших.

Лично мне идея освобождения души была более близка, чем идея захоронения тела. Здесь царило совсем иное настроение, совсем не похожее на обычные похороны. Во всем сквозило понимание ценности Мировой души, понимание всесторонней пользы, приносимой моментом смерти.

В ходе следующей церемонии в центр круга привели четырехлетнюю дочь Шарлотты. Зак дал ей красно-синий мяч из кожи бизона размером с детский кулачок. Согласно описанию Черного Лося, красный цвет олицетворял собой мир земной, а синий — мир горний. И мир, и небеса были слиты воедино в образе этого мяча. Девочка олицетворяла собой начало, рождение новой жизни, первый из четырех ее этапов. Еще она символизировала Мать-Землю и все грядущие поколения. Она должна была бросить мяч в направлении каждой из четырех сторон света, а затем подбросить его вверх — самому Уакан-Танка. Несколько человек из толпы могли поймать мяч. Эти люди должны были представлять тех немногих, кому удается достигнуть особенно близости с Уакан-Танка и достигнуть уахупы , или просветления.

Зак, держа в руках раскрашенный череп бизона, аккуратно подтолкнул девочку в сторону толпящихся в западной части круга людей. Старшая сестра помогла ей бросить мяч. Началась безумная борьба — каждый хотел поймать его. Мяч ударился о землю и покатился, и тогда толпа обезумевших, казалось бы, людей, ринулась ему навстречу, словно это был победный мяч на футбольном матче, случайно влетевший на трибуны. Раздался крик, и из скучившейся массы людей показалась рука, сжимающая заветный мяч. Счастливец поклонился с мячом в руках всем сторонам света, небу и земле, а затем вернул его девочке. Шарлотта подарила молодому победителю пони! Теперь я понял намек: нужно стремиться и к чему-то более вещественному, чем неосязаемые духовные богатства.

Когда мяч полетел на север, я изо всех сил пытался его поймать. Он пронесся мимо меня, словно ветер прерии. Если мяч олицетворял собой просветление, то оно только что пролетело мимо меня. Как сказал Черный Лось в своей книге «Священная Трубка» : «Игра эта представляет собой течение человеческой жизни, которую следует потратить на то, чтобы поймать мяч, олицетворяющий Уакан-Танка, или Вселенную... Поймать мяч в этой игре крайне трудно, поскольку случайности — а они символизируют незнание — действуют против вас».

Северный мяч поймала женщина. Толпа взвыла от досады. Кто-то рыдал. Она также выразила почтение всем сторонам света и вернула мяч, получив в подарок пони.

Затем девочка бросила мяч на восток, откуда на континент пришли волосатые европейцы. Мяч скакал от одного к другому, никто не мог схватить его. Наконец мяч застыл в прочной хватке Джона Монтроуза, одного из нас. Ему даже не пришлось возиться в борьбе за мяч, тот сам прыгнул к нему в руки!

Что ж, иногда просветление приходит к нам, когда мы даже не задумываемся об этом...

Джону подарили пони, что изрядно развеселило нас.

— Эй, Джон, старина, теперь ты сможешь доехать прямо до восточного побережья! — поддразнивали мы его.

Рядом стояла молодая девчонка из племени. И Джон вручил ей поводья.

— Держи, он твой теперь, — сказал он. Девочка посмотрела на него удивленно и недоверчиво. Остальные же кивали ей, как бы говоря: «Соглашайся же!»

Иногда возникают моменты, которые потом помнишь всю жизнь. Они могут быть мимолетными — лица, чувства, слова, действия — но даже так они продолжают влиять на то, каким ты становишься, влиять на твои отношения с миром. Когда Джону подарили пони и он ту же отдал его — я сразу понял: это один из таких моментов. Его бескорыстие всех нас немного тронуло и, может быть, в чем-то изменило.

Мяч полетел на юг, и вскоре еще один пони обрел своего хозяина.

Девочка кинула мяч в последний раз. Она подбросила его высоко вверх, представляя тем самым центр Вселенной. Черный Лось говорил: «Стоять в центре и подкидывать мяч должна именно маленькая девочка — не должно быть стариков. Все должно быть именно так, поскольку Уакан-Танка вечно молод и чист, как ребенок, поэтому и совершает ритуал юное, чистое еще существо, в котором нет никакой тьмы. Мяч следует бросать по всем сторонам света, поскольку и Уакан-Танка присутствует повсюду. И подобно мячу, падающему на землю, на людей снисходит Его дух».

Без этой книги и церемония, и ее глубокий символизм скорее всего были бы утрачены.

Церемония завершилась праздничным столом, накрытым кукурузой, пирогом с черемухой, мясом и потрохами бизона... В ход пошло животное целиком, так индейцы выражали свое к нему уважение. Шарлотта заговорила с нами. На ней было яркое черное платье, украшенное бусами из зубов лося и бисерным изображением медведя.

— Когда я росла, — сказала она, — я совершала некоторые из семи священных ритуалов сиу вместе со своей семьей — например, обряд инициации. Я тогда думала, что все их совершают, но выяснилось, что этим занимались только в моей семье.

В этой церемонии принимает участие вся семья. Например, моя дочь воспитывалась особым образом как раз для участия в церемонии бросания мяча. На данный момент за моими плечами все семь церемоний, о которых рассказывал мой дед. Думаю, что другие будут продолжать эту традицию. Мы не часто проводим эти церемонии по той причине, что для них нужен живой бизон, а бизоны сегодня находятся на грани вымирания. Но в последнее время они возвращаются!

Мы помогли ей прибраться после пира, и в конце она спросила, не можем ли мы подбросить одну престарелую женщину до дома. Разумеется, мы согласились.

Старушка была очень хрупкой, а на лице ее сияла очень теплая улыбка. Мы посадили ее в фургончик Микеля, и она показала дорогу до своего дома. Голос у нее был мягкий и звучал очень молодо.

— Последний раз я была на этой церемонии, когда мне было четыре года, — сказала она со светлой грустью. — Тогда я была совсем еще маленькой и так же бросала мяч...

Весть об этом инциденте быстро разнеслась по полю. Слухи стали пропитывать атмосферу, словно кровь, пролитая на землю. Достаточно было и того, что мы не были индейцами, а теперь на нас вообще можно было вешать самый позорный ярлык. Когда по кругу передавали трубку, нас часто пропускали, словно прокаженных. Мое выступление перед аудиторией, в котором я изложил наши намерения, мало повлияли на ситуацию. Я смотрел на центральный шест, символизирующий Древо Жизни, и мне представилась радуга, огибающая мир. И тогда мне вдруг стало ясно истинное значение этой церемонии: очищение и исцеление.

Вечером последнего дня один из индейцев пригласил нас на церемонию с использованием состояния транса. Вероятно, ему было жаль нас. Четверо человек согласились. Как только стемнело, мы отправились в старый дом, окруженный травянистыми холмами. Собралось много индейцев. Хозяином оказался скромный человек средних лет, шаман по имени Вернал. Он мне напомнил Человека-Орла — того, кто не сразу раскрывает свои карты.

— Здесь каждую ночь что-то происходит, — начал он. — Парны$е церемонии, йувипи (церемония, в ходе которой шаман призывает духов и интерпретирует их послания)... Я постоянно отправляю людей на вершину холма за видениями. Некоторые выдерживают до четырех дней, постятся там, но чаще всего люди возвращаются уже на следующий день. Сейчас там тоже кто-то находится. Эта церемония, на самом деле, благодарность от другого шамана — его зовут Уоллес Черный Лось — за то, что я однажды отправил его на холмы, когда ему была нужна помощь. Там он нашел, что искал.

Каждый раз, когда мы начинаем церемонию, к нам являются семь духов. Они приходят в разных обличиях. Если увидишь их, не трогай. Они могут отправить тебя в путешествие на четыре дня, и ты можешь не вернуться оттуда!..

Нам стало немного не по себе.

Около полуночи пришел Уоллес. Вместе с остальными — всего пришло человек сорок — мы забрались в обшитый досками «дом» на колесах. Внутри было пусто, мы сели на полу, прислонившись к стенам. Скоро стало жарко и душно. Вернал зажег свечу и пустил по кругу длинную трубку. Затем он потушил свет, и мы погрузились в темноту. У него и Уоллеса были большие барабаны. Они сели в противоположных концах комнаты и стали бить по туго натянутой коже. Отстучав несколько тактов, шаманы запели духовные песни. По полу иногда пробегали серебряные искры. Интересно, видел ли их кто-то еще? Внезапно послышался громкий стук по стенам и крыше. Уоллес и Вернал смолкли.

Прибыли духи.

Каждый в порядке старшинства начал задавать вопросы духам. Жена Вернала выполняла роль медиума и интерпретировала их ответы. Большинство вопросов (как и ответов) были очень личными и сложными. Ближе к концу медиум решил ускорить процесс: «Духи говорят, что людям нужен свежий воздух. Еще — только что произошел несчастный случай. Скоро всем нужно будет идти в госпиталь».

Когда сессия вопросов и ответов закончилась, вновь зазвучали барабаны и голоса, благодарностями провожающие духов. Снова зажгли свечи и мы вышли на улицу под ясное звездное небо. Всегда ли оно было таким в этих местах? И куда ушли духи? Эту ночь я запомнил навсегда, как и весь опыт пребывания в стране лакота в целом.

Койот, один из нас, так подытожил все это: «Кажется, каждые два дня мы переживаем опыт всей жизни. Наш поход открывает самые неожиданные двери перед нами». Его слова напомнили мне о том, что однажды сказал мне Медвежье Сердце во время церемонии Солнечного танца в Шайене: «Ты узнаешь все наши обычаи», — сказал он тогда. В тот момент я не очень понял, о чем речь, а он не стал объяснять. А теперь мне было действительно интересно знать: неужели еще тогда он предвидел и этот поход, и все эти события?

Когда мы добирались назад к основной группе, нас подобрала на дороге бабка из племени виннебаго. Всю дорогу она хвасталась, что у нее двести тридцать внуков и немало правнуков. Она дала нам с собой немного еды и подарила камень, названный ею «Громовержцем». Однажды утром она нашла его на своем столе. Я вспомнил слова Зака, сказанные им во время парной церемонии: «Не бойтесь грома, ибо он с вами...»

Погода становилась все жарче и жарче. Мы надеялись, что каменный «Громовержец» поможет нам и принесет дожди. Нам осталось идти еще несколько недель, и впереди ждали встречи с другими племенами.