Я бы обратила особое внимание на замечательные сны, описанные в этом небольшом труде. Все они ясно и согласованно иллюстрируют одно и то же. Множество снов приходит при многих заботах, но Дух Божий не имеет никакого отношения к таким снам. Бывают также ложные сны, как и ложные видения, вдохновляемые сатаной. Но сны от Господа причисляются в Слове Божьем к видениям и являются такими же плодами духа пророчества, как и видения. Такие сны, если принять во внимание обстоятельства, при которых они посылаются, и личности, которые их видят, содержат в себе доказательства [570] собственной достоверности.
Пусть Божье благословение сопровождает этот небольшой труд.
Глава I. ЖИЗНЕННЫЙ ОЧЕРК
с 19 декабря 1866 г. по 5 апреля 1867 г.
Полностью убедившись в том, что мой муж не оправится от затянувшейся болезни, если будет пребывать в бездеятельности, а также в том, что мне давно уже пора ехать и нести свидетельство людям, я решила, вопреки суждению и совету церкви в Батл-Крике, членами которой мы тогда состояли, рискнуть и, несмотря на страшный зимний холод, отправиться в Северный Мичиган вместе с мужем, находившимся в крайне ослабленном состоянии. Чтобы принять столь рискованное решение, мне понадобилось немало мужества и веры в Бога, особенно если учесть, что я была одинока в своем мнении, так как церковь в Батл-Крике, включая руководителей, не поддерживали меня в этом.
Но я знала, что мне предстоит большое дело, и мне казалось, что сатана твердо решил воспрепятствовать мне. Я долго ожидала, когда плен наш будет возвращен и Господь помилует нас, и теперь опасалась, что драгоценные души погибнут, если я и дальше буду бездействовать. Оставаться и дальше вне поля деятельности было для меня хуже смерти, но в то же время я понимала, что если мы тронемся с места, это может означать для нас гибель. Поэтому 19 декабря 1866 г. в разгар снежной бури мы выехали из Батл-Крика и отправились в местечко Райт, штат Мичиган. Мой муж выдержал долгую и суровую дорогу в девяносто миль намного лучше, чем я думала, и в конце пути чувствовал себя не хуже, чем когда мы выезжали. Прибыв в наш старый дом к брату Руту, мы были тепло приняты этой дорогой семьей. Они заботились о нас с такой нежностью, с какой родители-христиане могут заботиться о своих больных детях.
Мы нашли местную церковь в очень плохом духовном состоянии. У большинства ее членов семена разногласия и недовольства [571] друг другом пустили глубокие корни, и ими овладел мирской дух. Но несмотря на низкий духовный уровень, братья и сестры так редко видели наших проповедников, что алкали духовной пищи. Здесь началось наше первое успешное служение за все время болезни моего мужа. Здесь он начал трудиться так же, как и в прежние годы, хотя был еще слаб. Он говорил тридцать или сорок минут до полудня по субботам и воскресеньям, а я занимала остальное время, а затем проповедовала около полутора часов после обеда в оба выходных дня. Нас слушали с величайшим вниманием. Я видела, что мой муж начинает излагать материал все более и более свободно, последовательно и вразумительно. И когда однажды он ясно и убедительно говорил целый час, полностью осознавая свое бремя служения, я не могла выразить словами ту благодарность, которая переполняла мою душу. Я поднялась в собрании и почти полчаса пыталась сквозь слезы рассказать о том, что произошло. Церковь была глубоко тронута, а я стала теперь уверена, что для нас наступает рассвет нового дня.
Мы оставались у этих людей шесть недель. Я проповедовала для них двадцать пять раз, а мой муж - двенадцать. По мере продвижения наших трудов в этой церкви я стала больше узнавать о личных проблемах и переживаниях отдельных ее членов и начала писать для них свидетельства, которые в общей сложности составили сто страниц. Затем началась непосредственная работа этих людей, когда они приходили в дом к брату Руту или когда я посещала их дома, но особенно интенсивно мы трудились на богослужебных собраниях. Мой муж много помогал мне. Сказывался его большой опыт в этом деле, который он приобрел в былые годы, трудясь рядом со мной. И теперь, когда муж снова приступил к своему любимому делу, казалось, у него восстанавливается вся та ясность мышления, здравое суждение и добросовестное отношение к заблуждающимся, которые были характерны для него в прошлом. Фактически никто из других служителей, даже если бы их было двое, не смогли бы помочь мне так, как он.
Великая и славная работа была совершена для этих дорогих людей. Они полностью исповедали прегрешения друг [572] против друга, единство было восстановлено, и благословение Божье сопровождало всю нашу работу. Мой муж трудился над тем, чтобы поднять в этой церкви дух жертвенности до того уровня, который следует рекомендовать всем другим нашим церквам, и его усилиями церковь собрала хорошие годовые пожертвования - около трехсот долларов. Люди, болезненно воспринявшие некоторые мои свидетельства, особенно относительно одежды, выработали твердую позицию после того, как услышали разъяснение данного вопроса. Они приняли реформу одежды и здоровья, и немалая сумма была собрана для Института здоровья.
Здесь я считаю своим долгом сказать, что когда эта работа была в самом разгаре, к несчастью для всей общины город Райт посетил один богатый брат из штата Нью-Йорк; сделал он это после того, как узнал в Батл-Крике, что мы отправились в путь вопреки мнению и совету церкви и руководителей дела Божьего в Батл-Крике. Этот брат решил заявить перед теми, для кого мы столько потрудились, что мой муж немного не в себе, и что, соответственно, его свидетельство не имеет особого смысла. Своим нехорошим влиянием он отбросил дело, которое мы исполняли, по крайней мере на две недели назад - так сказал мне брат Рут, пресвитер церкви. Я пишу это для того, чтобы бездуховные личности поняли, что они, в своем ослеплении и бесчувствии, за один час могут произвести такое пагубное влияние, для противодействия которому утомленным рабам Господним придется работать еще несколько недель. Мы трудились для богатых людей, и сатана видел, что этот богатый брат - как раз тот человек, которого он может использовать. Да поможет Господь заблудшему брату увидеть и в смирении исповедовать свое заблуждение. После двух недель самого изнурительного труда нам удалось при Божьем содействии устранить дурное влияние и убедительно доказать этим дорогим людям, что к ним послал нас Бог. Как следствие наших трудов семь человек вскоре после этого были крещены братом Ваггонером, а еще двое - в июле, моим мужем, во время нашего второго посещения этой церкви. [573] Нью-йоркский брат вернулся со своей женой и дочерью в Батл-Крик не в том состоянии ума, чтобы правильно охарактеризовать доброе дело, совершенное нами в городе Райт, или изменить к лучшему те противоречивые чувства, которые владели церковью в Батл-Крике. Когда стали известны все факты, выяснилось, как он навредил тамошней церкви, а церковь навредила ему, ибо они перемывали нам кости, переходя из дома в дом, и крайне неблагоприятно отзывались о проделанной нами работе. Примерно в то время, когда они поступали так жестоко по отношению к нам, мне приснился следующий сон. Будто бы я приехала в Батл-Крик с одним облеченным властью человеком, который держался с большим достоинством. Во сне я объезжала дома наших братьев. Когда мы собирались было войти в один из них, то услышали чьи-то громкие голоса. Их обладатели склоняли имя моего мужа, и я с огорчением и удивлением узнала по голосам как раз тех людей, которые всегда заявляли о своем неизменном дружеском расположении к нам. Они смаковали разного рода сцены и происшествия, имевшие место во время суровой болезни моего мужа, когда его умственные и физические силы были в значительной мере парализованы. Я с огорчением слышала голос ранее упомянутого мнимого брата из Нью-Йорка. Он, совершенно серьезно и преднамеренно преувеличивая, рассказывал случаи, о которых братья в Батл-Крике ничего не знали, а наши так называемые друзья из Батл-Крика в свою очередь рассказывали то, что было известно им. Мне стало плохо, сердце заныло, и я во сне чуть не упала, но рука моего спутника поддержала меня, и он сказал мне: "Ты должна выслушать. Ты должна знать правду, даже если ее трудно вынести".
Мы подходили к следующим домам, и беседы в них велись на ту же тему. Это была их истина для настоящего времени. Я сказала: "Мне ничего не было об этом известно! Мне было невдомек, что подобные чувства жили в сердцах тех, кого мы считали нашими друзьями в благополучное время и нашими скорыми помощниками в скорбях, страданиях и несчастьях. Лучше бы мне никогда об этом не знать! Они ведь были нашими самыми лучшими и верными друзьями".
Человек, сопровождавший меня, повторил следующие слова: [574] "Если бы они с таким же желанием, пылкостью и ревностью беседовали о своем Искупителе, размышляя о Его несравненных достоинствах. Его бескорыстной щедрости, о Его милосердии и прощении, о Его нежном сострадании к болящим, о Его великодушии и неизреченной любви, то насколько более ценными были бы их плоды!"
Тогда я сказала: "Я сильно огорчена. Мой муж не щадил себя в деле спасения душ. Он нес на себе бремя, пока оно не раздавило его; его разбил паралич, его физическое и умственное здоровье оказалось подорванным, и теперь, после того как Бог поддержал его рукой Своей, поднял его с постели, чтобы снова был услышан его голос, подмечать все его странные слова и поступки - просто жестоко и грешно".
Сопровождавший меня человек ответил так: "Когда темой беседы является Христос, Его жизнь и характер, тогда дух воскресает и плодом будет святость и жизнь вечная". Затем он процитировал следующие слова из Библии: "Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте". Эти слова произвели на меня такое впечатление, что в следующую субботу я взяла их за основу своей проповеди.
Мои труды в городе Райт изнурили меня. Мне приходилось постоянно ухаживать за мужем днем, а иногда и ночью. Я делала для него ванны, брала его с собой кататься верхом на лошади и два раза в день гуляла с ним, как бы ветрено и дождливо ни было. Я писала под его диктовку статьи для "Ревью", кроме того сочинила много писем и исписала много страниц личных свидетельств, а также написала большую часть Свидетельства № 11; и все это не считая посещений и публичных выступлений, на которых я старалась говорить как можно дольше и как можно энергичнее. Брат и сестра Рут глубоко сочувствовали мне в моих трудах и переживаниях и нежно [575] заботились обо всех наших нуждах. Мы часто молились, чтобы Господь благословил их материально, благословил их дом и даровал им здоровье, благодать и духовную силу, и я чувствовала, что их сопровождает особое благословение. Хотя после нашего отъезда они много болели, недавно я получила сообщение, что теперь они чувствуют себя лучше, чем прежде. Что касается материального благополучия, то брат Рут написал мне, что его пшеничные поля принесли двадцать семь бушелей с акра, а некоторые даже сорок, тогда как средний урожай у их соседей был всего лишь семь бушелей с акра.
29 января 1867 года мы выехали из города Райт и отправились в Гринвилл, округ Монткелым, находящийся в сорока милях от него. Это был один из самых холодных зимних дней, и мы были рады укрыться от холода и снегопада в доме брата Мейнарда. Эта дорогая семья приняла нас в свой дом и в свои сердца. Мы жили у них шесть недель, трудясь в церквах Грин-вилла и Орлеана и сделав гостеприимный дом брата Мейнарда своим духовным центром.
Господь дал мне способность свободно говорить перед людьми; я чувствовала, что Он подкрепляет меня при каждом усилии. Убедившись, что имею свидетельство для людей и могу трудиться вместе с мужем, я укрепилась в вере, что он выздоровеет и будет успешно трудиться в деле Божьем. Люди принимали его служение, и он много помогал мне. Без него я не смогла бы так много сделать, но с его помощью и в силе Божьей я полностью выполнила порученное мне дело. Господь подкреплял мужа во всех его усилиях. Когда муж, несмотря на свою немощь, отваживался на что-то, доверяясь Богу, силы прибывали к нему и ему становилось лучше день ото дня. Когда я поняла, что к моему мужу возвращаются физические и умственные силы, моей благодарности не было предела, ибо теперь ничто не мешало мне с новой силой и [576] энергией взяться за дело Божье и трудиться бок о бок со своим мужем для народа Божьего в заключительные дни истории этого мира. До того, как его разбил паралич, он занимал важный пост в канцелярии и вынужден был находиться в ней большую часть дня. А поскольку я не могла разъезжать без него, то значительную часть времени была привязана к дому. Я чувствовала, что теперь, когда он трудится в слове и учении и посвящает себя всецело проповеди Евангелия, Бог будет благоприятствовать ему. Мы твердо решили, что муж никогда больше не позволит запереть себя в канцелярии, ибо бумажной работой могли заниматься другие, но сделает так, чтобы мы могли вместе путешествовать и возвещать торжественное свидетельство, которое Бог дал нам для Своей Церкви Остатка.
Я остро ощущала, что народ Божий находится в плохом духовном состоянии, и каждый день признавалась, что исчерпала запас своих сил. Находясь в городе Райт, мы отослали мое Свидетельство № 11 в издательство, и я использовала практически каждое мгновение, свободное от собраний, чтобы записывать материал для Свидетельства № 12. В Райте я работала на пределе своих физических и умственных возможностей. Я понимала, что надо отдохнуть, но мне некогда было перевести дух. По нескольку раз в неделю я выступала перед народом и исписывала множество страниц личными свидетельствами. Я ощущала на себе бремя ответственности за души, и чувство долга было настолько велико, что я спала всего лишь по несколько часов каждую ночь.
Трудясь таким образом и словом, и пером, я получала из Батл-Крика письма, которые сильно меня расстраивали. Читая их, я испытывала невыразимое уныние духа, переходившее временами в отчаяние, и это на некоторое время парализовало мою жизненную энергию. Три ночи я почти не смыкала глаз, мысли мои тревожили меня. Я, как могла, скрывала свои чувства от мужа и от той милой семьи, у которой мы жили. Никто не знал, какое бремя гнетет мою душу, когда я присоединялась к утренним и вечерним молитвам у семейного алтаря, но я стремилась возложить это бремя на великого [577] Носителя бремен. Однако мои моления исходили из скорбящего сердца, и из-за непроизвольных приступов горя и отчаяния я часто запиналась и теряла мысль во время молитвы. Кровь приливала к голове, меня шатало, и я едва не падала в обморок. У меня часто текла кровь из носа, особенно когда я пыталась писать. Я вынуждена была откладывать перо, но не могла сбросить с себя груз тревоги и ответственности, когда сознавала, что имею свидетельство для других, однако не имею физической возможности его передать.
Я получила еще одно письмо, в котором мне сообщали о решении издательства отложить публикацию Свидетельства № 11 до тех пор, пока я не напишу о том, что мне было показано об Институте здоровья, поскольку руководители этого предприятия крайне нуждались в средствах и хотели, чтобы мое свидетельство оказало должное влияние на братьев. Тогда я описала часть того видения, которое мне было показано относительно института, но не могла изложить его полностью из-за повышенного кровяного давления. Если бы я знала, что Свидетельство № 12 будет отложено на такой долгий срок, то не стала бы посылать и ту часть материала, которая содержалась в Свидетельстве № 11. Я полагала, что, отдохнув несколько дней, смогу снова взяться за перо, но, к величайшему моему огорчению, обнаружила, что мой мозг находится не в том состоянии, чтобы я могла что-либо писать. Пришлось отказаться от мысли изложить свидетельства общего или личного характера, и я все время переживала об этом.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы решили вернуться в Батл-Крик, переждать там период распутицы и за это время дописать Свидетельство № 12. Моему мужу не терпелось повидаться с братьями в Батл-Крике, поговорить с ними и вместе порадоваться тому, что Господь сделал для него. Я собрала свои рукописи, и мы отправились в путь. По дороге мы провели два собрания в Орандже и воочию видели, какую пользу они принесли церкви и как она воспряла духом. Мы сами воспряли [578] под благотворным воздействием Духа Божьего.
В ту ночь мне приснилось, что я нахожусь в Батл-Крике. Я смотрела через боковое окно на входную дверь и увидела, как к дому приближается группа людей, шедших по двое. Они выглядели суровыми и решительными. Я хорошо их знала и потому сразу пошла открыть дверь в гостиной и впустить братьев, но решила еще раз посмотреть на них. Теперь картина изменилась, и вся процессия стала похожа на шествие католической инквизиции. Один нес в руке крест, другой - жезл. Когда люди приблизились, державший жезл начертил им линию вокруг нашего дома, сказав три раза: "Этот дом объявляется вне закона. Имущество конфискуется. Они хулили святой орден". Меня охватил ужас, я выбежала из дома через северный вход и сразу оказалась среди людей, часть которых я узнала, но не осмелилась сказать им ни слова, боясь, как бы они меня не выдали. Я попыталась найти уединенное место, где можно было выплакать свое горе и помолиться, не натыкаясь повсюду на жесткие, инквизиторские взгляды. Я часто повторяла: "О, если бы только я могла понять происходящее! О, если бы только они сказали мне, что я такого сделала!" Я плакала навзрыд и молилась, когда видела, как конфискуют наше скромное имущество. Я пыталась прочитать сочувствие или жалость во взглядах окружавших меня и приметила лица отдельных людей, которые, как мне казалось, поговорили бы со мной и утешили бы меня, если бы не боялись, что другие это заметят. Я решила было сбежать от толпы, но, увидев, что за мной следят, скрыла свои намерения. Я громко разрыдалась и произнесла: "О, если бы только они объяснили мне, что я такого сказала или сделала!"
Мой муж, спавший в той же комнате на соседней кровати, услышал, как я громко всхлипываю, и разбудил меня. Моя подушка намокла от слез, а дух мой был подавлен и опечален.
Брат и сестра Хауи сопровождали меня и мужа до Западного Виндзора, где нас тепло приняли брат и сестра Кармен. В субботу и воскресенье мы встречались с братьями и сестрами [579] из окрестных церквей и свободно возвещали им наше свидетельство. Проявившие интерес к делу Божьему испытали особое благодатное воздействие Святого Духа. Наши конференции проходили успешно, и почти все свидетельствовали, что сильно укрепляются и воодушевляются, бывая на них.
Через несколько дней мы снова оказались в Батл-Крике, где не были около трех месяцев. В субботу, 16 марта, мой муж проповедовал в церкви об освящении. Эту проповедь стенографировал редактор "Ревью", и она была опубликована в номерах 29 и 18. Джеймс также ясно и убедительно говорил после обеда и утром первого дня. Я как всегда без напряжения делилась своим свидетельством. В субботу, 23 марта, мы свободно проповедовали для церкви в Ньютоне, а еще через субботу трудились в церкви Конвиса, оставшись там и на воскресенье. Мы намеревались вернуться на север и проехали тридцать миль, но были вынуждены повернуть обратно из-за ужасного состояния дорог. Мой муж был страшно разочарован холодным приемом, который ему оказали в Батл-Крике, и я тоже расстроилась. Мы решили, что не можем нести свидетельство в этой церкви, пока нам не дадут понять, что нуждаются в нашем служении, и предпочли трудиться в Конвисе и Монтеррее до окончания весенней распутицы. Следующие две субботы мы провели в Конвисе и имеем доказательство того, что проделали хорошую работу, поскольку сейчас там проявляются ее лучшие плоды.
Я приехала домой в Батл-Крик, как уставший ребенок, которому нужны слова утешения и поддержки. Но мне больно здесь писать о том, с какой холодностью нас встретили наши братья, с которыми три месяца назад я расставалась в полном единстве взглядов, за исключением того, что мы выехали, не послушав их совета. В первую же ночь, проведенную в Батл-Крике, мне снилось, что я работаю изо всех сил и еду на большое собрание и что я сильно устала. Пока сестры [580] причесывали меня и поправляли на мне платье, я заснула, а проснувшись, с удивлением и негодованием обнаружила, что мою одежду куда-то унесли, а вместо нее нацепили на меня старые лохмотья и еще что-то сшитое и связанное из обрывков одеяла. Я спросила: "Что вы сделали со мной? Кто унес мою одежду и заменил ее на нищенские лохмотья? Кто мог так бессовестно поступить?" Я сорвала с себя эти лохмотья и выбросила их. Мне было очень больно и обидно, и я в досаде закричала: "Верните мне мою одежду, которую я ношу двадцать три года и ничем не опозорила ее. Если вы не сделаете это, я позову на помощь людей, и они вернут ее мне, ведь я ношу эту одежду вот уже двадцать три года".
Этот сон сбылся. В Батл-Крике о нас ходили самые невероятные и неправдоподобные слухи, наносящие вред нашей репутации. Некоторые люди, временно проживавшие в центре здоровья, и отдельные жители Батл-Крика написали письма в церкви Мичигана и других штатов, в которых выражали свои опасения, сомнения и измышления в отношении нас. Я с огорчением выслушала обвинение, выдвинутое против меня одним работником, которого уважала; он утверждал, что слышал со всех сторон, будто я высказывалась против церкви в Батл-Крике. Я так огорчилась, что не могла вымолвить ни слова. Нас резко обвиняли повсюду, и, когда стало ясно, что многие братья и сестры настроены против нас, мы затосковали по дому. Мы были крайне подавлены и разочарованы, и я сказала двум руководящим братьям, что не чувствую себя здесь как дома, поскольку мы встретили недоверие и весьма холодный прием вместо приветственных и ободряющих слов, и что я никак не могу понять, почему именно так надо относиться к людям, всецело преданным делу Божьему, трудившимся не щадя живота своего даже во вред собственному здоровью. Затем я объявила, что мы решили переехать из Батл-Крика в более уединенное место.
Огорченная сверх всякой меры, я сидела дома, боясь встречаться с членами церкви, дабы не получить от них очередного [581] удара. В конце концов, видя, что никто не пытается успокоить меня, я сочла своим долгом пригласить нескольких опытных братьев и сестер и ответить на обвинения в наш адрес. Обремененная, подавленная и близкая к отчаянию, я ответила на выдвинутые против меня обвинения и рассказала о том, как год назад путешествовала по востоку страны и с какими трудностями встретилась во время этой поездки.
Я призвала всех присутствующих рассудить, могла ли я после такого самоотверженного служения делу Божьему пренебрежительно отзываться о церкви в Батл-Крике, к которой не питала ни малейшей неприязни. Разве я не была заинтересована в деле Божьем, по крайней мере, не меньше, чем присутствующие? Вся моя жизнь неразрывно связана с ним, у меня не было никаких других интересов, кроме дела Божьего, в которое я вложила всю душу и шла на любые жертвы - лишь бы только оно процветало. Я не допустила даже, чтобы привязанность к моим любимым малышам отвлекла меня от исполнения моего долга и от Божьего дела. Моя материнская любовь была так же сильна, как и любовь любой другой заботливой матери, однако я находилась вдали от моих детей и позволила другой женщине временно заменить им мать. Я убедительно доказала свою преданность Божьему делу и заинтересованность в нем. Я доказала своим трудом, как оно мне дорого. Мог ли кто-либо представить более убедительные доказательства своей заинтересованности? Они ревнители дела Божьего? Я еще большая ревнительница. Они преданы делу Божьему? Я могла бы доказать, что предана ему значительно сильнее, чем кто-либо другой, участвующий в нем. Они страдали за истину? Я страдала значительно больше. Я не дорожила жизнью и не страшилась поношений, страданий и лишений. Когда друзья и родные потеряли всякую надежду на то, что моя жизнь продлится, ибо болезнь съедала меня, мой муж на руках относил меня в лодку или в дилижанс, и мы отправлялись проповедовать. Как-то раз мы находились в пути до полуночи и оказались в городе Бостон без средств к существованию. В двух или трех случаях мы по вере своей проходили [582] пешком по семь миль. Мы путешествовали до тех пор, пока силы не оставляли меня, а затем преклоняли колени на земле и молились о силе. Господь давал нам силы, и мы были способны еще более ревностно трудиться на благо других. Мы не допускали, чтобы какие-либо препятствия удерживали нас от исполнения долга или отвлекали от работы.
Достарыңызбен бөлісу: |