Гyнъани — не парадоксы, хотя могyт казаться таковыми. Парадокс — это yтверждение, которое предстает нелепым или противоречивым, хотя и основывается на верном посыле, наподобие "ребенок — это отец человека" или "человеческий желyдок находится вне его тела". Гyнъань — это непосредственное yтверждение космической истины без какой-либо попытки придать емy нелепyю или противоречивyю формy, хотя иногда он и может казаться парадоксальным непосвященномy. И нет ничего парадоксального в ответе "Три цзиня льна" на вопрос "Что есть Бyдда?", хотя многим такой ответ представляется нелепицей.
Стоит сравнить гyнъань с парадоксами, чтобы yвидеть, чем же гyнъани не являются [в действительности], Среди китайских философских школ была известна своими парадоксами школа "спорщиков" (кит. Минцзя), которая процветала в эпохy Борющихся Царств (480-221 гг. до н. э.). "Минцзя" означает бyквально "оперирyющие названиями" (т. е. номиналисты), посколькy все сyждения строились на игре слов или названий, что показывают следyющие примеры.
1. [Все] множество вещей и тождественно, и различно.
2. Солнце в зените — в то же время на закате.
3. Рождение чего-либо — в то же время [его] смерть.
4. Пес смог стать бараном.
5. Белый пес черен.
6. У кyрицы три ноги.
7. Тень летящей птицы не движется.
Эти парадоксы [Хуэй Ши] часто ошибочно считают даосскими изречениями, поскольку их приводит Чжуанцзы. Некоторые, имеющие весьма поверхностное представление о парадоксах, приводят их в качестве предшественников гунъаней, когда пытаются подкрепить свое ошибочное мнение о том, что дзэн-буддизм вышел из даосизма. Но более глубокое изучение показывает, что эти учения весьма различны.
Парадоксы номиналистов основываются на употреблении слов или злоупотреблении ими, тогда как дзэнские гунъани явно не доверяют употреблению слов, рассматривая саму словесную форму в лучшем случае как подражание действительности (имитацию реальности). Если рассмотреть первый вышеуказанный парадокс, то, защищая его правомерность, номиналист может сказать, что поскольку у стола и стула четыре ножки, стол и стул — это одно и то же. Или: у кошки есть и хвост и голова, а хвост отличен от головы, значит, и кошка отлична от кошки. Подобная логика, конечно, никогда не используется в дзэн-буддизме. Разумеется, дзэн-буддизм зачастую считает логику, где большое значение придается словесной форме и (рас)суждениям, пустой тратой времени. Если бы ученик стал доказывать наставнику дзэн, что стол — это стул или что кошка отлична от кошки, то наставник, вероятно, ударил бы его или заорал, требуя прекратить дальнейшие словесные упражнения.
Как явствует из вышесказанного, доказательства номиналистов нередко поверхностны, иногда необоснованны, и поэтому их утверждения нельзя назвать парадоксами в строгом смысле этого слова, но их оппонентам довольно трудно бывает опровергнуть их. Дзэнские гунъани, с другой стороны, зачастую слишком глубоки даже для высокообразованных людей, поэтому никогда и не ставятся под сомнения приводимые там доводы. Но было бы ошибочно полагать, что сами номиналисты или их слушатели не осознают всю поверхностность или необоснованность доказательств, поскольку многие номиналисты были учеными мужами и знаменитыми естествоиспытателями. Все дело в том, что они брались доказывать правильность суждений ради самих доказательств.
Чжуан-цзы упрекал своего друга и соперника Хуэя Ши, известного номиналиста, говоря, что, хотя "творящий благо очень разносторонен", логика его парадоксов "была способна победить уста, но не способна покорить сердца". Если бы люди пытались что-либо доказать подобным образом, то они не смогли бы этого сделать, даже если бы потратили на это всю жизнь.
Бросим беглый взгляд на логику номиналистов. Как только солнце достигает зенита, оно начинает заходить; родившись, любое существо когда-нибудь умрет. Поэтому солнце в зените — в то же время на закате; рождение какого-либо существа — в то же время [его] смерть. У собаки есть шкура, и на этой шкуре растет мех; у барана тоже есть шкура, но на его шкуре растет шерсть. Значит, пес может быть бараном или не может. У белого пса черные глаза; его глаза черные; глаза у пса черные, а не белые или голубые либо зеленые. Поэтому пес черный, и поскольку он сам белый, то белый пес черен. Когда к обеим ногам курицы мы прибавляем само понятие "ноги курицы", то получаем, что у курицы три ноги. Тень летящей птицы не движется; движется птица, а не ее тень.
Так что номиналисты используют слова и парадоксы, чтобы запутать и скомпрометировать своих оппонентов; наставники дзэн избегают слов. В отличие от конфуцианцев, придающих важное значение названиям, дзэнбуддисты говорят, что в лучшем случае слова и названия могут дать нам лишь приблизительное представление [о чем бы то ни было]. Если и используются парадоксы в виде гунъаней, то служат они просветлению.
Пожалуй, самое важное различие (его нелегко заметить) состоит в том, что парадоксы имеют дело с феноменальным миром, тогда как гунъани обращены к конечной реальности. Солнце, пес, курица, летящая птица и прочие сущности, о которых идет речь в парадоксах, являются феноменами, иллюзией, а номиналисты и их оппоненты рассматривают сущности как объективно реальные. Гунъани — своеобразный способ, используемый в [практике] дзэн исключительно для преодоления заблуждений, чтобы тем самым постичь конечную реальность.
ГУНЪАНИ КАК СРЕДСТВО ОБУЧЕНИЯ
Вначале гунъань использовался наставником в качестве катализатора, запускающего механизм пробуждения дзэн [в сознании] ученика, или лакмусовой бумажки, чтобы проверить, пробудился ли ученик. Поэтому, когда в 527 году император У-ди династии Лян спросил у великого Бодхидхармы, кто он такой, тот ответил: "Не ведаю". Император же, несмотря на те огромные блага, которые он заслужил своей щедрой поддержкой буддизма, оказался не готов [духовно] и поэтому упустил представленную Бодхидхармой возможность познать космическую реальность. Но когда в Шаолиньском монастыре Хуэйкэ попросил Бодхидхарму успокоить его ум и учитель сказал: "Принеси же мне свой ум, и я успокою его", Хуэйкэ оказался [духовно] готов и поэтому обрел пробуждение дзэн.
Однако значительно позже, уже в Сунскую эпоху, наставник дзэн Цзунго Дахуэй (1089–1163) превратил гунъань в средство обучения. Не удовлетворившись дзэн Молчаливого Просветления, практикуемым толком Цаодун (яп. Сото), где Дахуэй вначале занимался духовным деланием, он обратился к толку Линьцзи (яп. Риндзай) и стал медитировать на хуатоу (яп. мондо), или теме различных гунъаней. Рассуждая над тем, как подвижник может воспользоваться гунъанем, чтобы достичь пробуждения дзэн, Дахуэй советует:
Брось рассудительность и заблуждение на дно своего сердца; брось все мысли и различия на дно своего сердца; брось жажду жизни и страх смерти на дно своего сердца; брось мнения и суждения на дно своего сердца; брось глупость и пыл на дно своего сердца; все разом брось на дно своего сердца; затем взгляни на хуатоу, иначе — тему [гунъаня]. Некий монах спросил Чжаочжоу: "Обладает ли собака природой Будды?" Чжаочжоу ответил: "Нет". Это единственное слово "нет" является тем орудием, средством, которое не оставляет камня на камне от бесчисленных примеров рассудительности и отвлеченности.
Поэтому дзэн гунъаней, или дзэн коанов, известен еще как кань хуатоу, что означает [в переводе с китайского] "смотреть в корень", тему гунъаня. Здесь важен хуатоу, или тема; сам же гунъань, или публичная история дзэнского диалога, в результате которого обычно один из персонажей переживает пробуждение, служит лишь канвой темы. К примеру, в столь показательном гунъане о чжаочжоуском ответе "нет" не важно, кем был спрашивающий или Чжаочжоу, где или когда состоялся диалог, почему речь зашла о собаке, а не о слоне или столе. Даже не важно, почему ответом Чжаочжоу было слово "нет" или что случилось бы, скажи он "да". Все это несущественно, главное в том, чтобы подвижник и во время медитации, и в любое иное время все свое сознание, всю свою жизнь сосредоточил на "нет".
Как постоянно указывают наставники, подвижник не должен пытаться рассуждать, прибегать к помощи своего интеллекта; ему следует не думать, а пристально"психическим [взглядом]" всматриваться в хуатоу. Многие из тех, кто придерживается западных представлений о главенствующей роли разума, интеллекта, удивляются, почему нельзя прибегнуть к рассудочной деятельности; ведь вся западная философия, доказывают они, построена на этом. Простой и исчерпывающий ответ состоит в том, что любая форма рассудочной деятельности привязывает подвижника к феноменальному миру, который практика дзэн стремится преодолеть. Стоит возникнуть мысли, она запускает процесс преобразования неразличимой конечной реальности в различимые идеи и сущности.
Когда подвижник продолжает всматриваться в хуатоу, его начинает охватывать сомнение. Современный китайский наставник, досточтимый Шэн-янь, который одно время занимался в Шаолиньском монастыре, а теперь обучает дзэн в Америке, говорит:
Используя в своей практике хуатоу, мы пытаемся отыскать то, что существовало до использования разговорного или письменного языка для описания этого нечто В начале практики не возникало никаких сомнении при рассмотрении этого вопроса. И лишь когда мы достаточно долго прибегали к подобной практике, у нас зародилось сомнение. Когда же сама практика становится все более и более насыщенной, то и наши сомнения начинают все возрастать В таком положении вы перестаете осознавать собственное тело, замечать чтолибо еще происходящее в мире Осталось лишь одно, и это — сомнение, великое сомнение. А когда людьми овладевает великое сомнение, но они имеют крепкие духовные корни, независимо от того, есть ли у них наставник, в этом случае они достигнут пробуждения. Однако тем, у кого слабые духовные корни, нужен наставник, иначе они могут впасть в заблуждение
Достарыңызбен бөлісу: |