Ф. М. Достоевский русская философия
жүктеу/скачать 8.77 Mb.
|
|
философией. Проф. кафедры философии Московской духовной академии Голубинский, высказывая свое отношение к К., высоко оценил его исследование чистых законов всякого познания. По отношению же к доказательствам бытия Бога К., по его мнению, менее конструктивен и выступил как скептик. «Причиной сего было то, что (по учению Канта) разум человеческий ничего выше-опытного, сверхопытного познать не может, а потому не может иметь и твердых доказательств бытия Божия» (Голубинский Ф. А. Лекции философии. М., 1884. Вып. 1. С. 65). Жесткие выводы «Критики чистого разума» смягчались, по мнению Голубинского, тем, что помимо теоретического разума Кант решился допустить разум практический, в пределах к-рого вещи, недоступные для теоретической характеристики, были воспринимаемы посредством веры. Т. обр., вера вводилась не только в сферу таких понятий, как Бог, свобода, бессмертие души (границы практического разума), но и в область теоретического разума: бытие души, бытие мира. Подобное господство веры, писал Голубинский, основанное на уничтожении всякого знания вообще, поначалу кажется благоприятствующим требованиям христианской религии, но при более пристальном рассмотрении приходишь к выводу, что такая философская вера имеет мало общего с христианством. Преемник Голубинского на кафедре философии, Кудрявцев-Платонов, создатель системы трансцендентального монизма (Начальные основания философии. Сергиев Посад, 1906), подверг критике кантовское определение философии как обобщения и систематизированного свода результатов положительных наук. Однако, толкуя философию в теистическом плане, он начинает с исследования вопроса о познании, его возможностях и границах, в ходе к-рого соотносит свои взгляды с воззрениями К. Субъективная примесь в нашем чувственном познании хотя и наличествует, но, по Кудрявцеву-Платонову, она далеко не так существенна, как полагал К., к-рый ошибочно считал субъективными не только ощущения внешних органов чувств, но и такие всеобщие и необходимые формы внешнего бытия, как пространство, время, движение, качество, количество и др. Наибольший интерес к философскому наследию К. проявлял проф. Московской духовной академии А-й И. Введенский, к-рый сделал определенный вклад в рус. кантиану (Вопрос о происхождении и основаниях веры в Бога в рациональной философии от Декарта до Канта // Прибавления к творениям Св. Отцов. 1890. Кн. 2; Учение Канта о пространстве (Разъяснение и критика). Сергиев Посад, 1895). Представляет интерес также положительная рецензия Введенского (Вопросы философии и психологии. 1894. Кн. 22(2) на кн. Каринского «Об истинах самоочевидных», в к-рой критиковался осн. труд К. «Критика чистого разума». Каринский был убежден в том, что учение К. об умозрительных истинах проникнуто догматизмом и поэтому сторонники рационалистической философии должны искать новых оснований для защиты умозрительных истин (Радлов Э. Л. М. И. Каринский. Творец русской критической философии. Пг., 1917. С. 10). Говоря о рус. кан-тиане, следует упомянуть труд епископаНиканора (А. И. Бровковича) «Позитивная философия и сверхчувственное бытие» (Спб., 1875-1888. Т. 1-3), к-рый имел подзаголовок «Критика на «Критику чистого разума Канта». Автор утверждал, что все теории субъективного реализма, позитивизма, пессимистические учения Шопенгауэра и Э. Гартмана, философия действительности Дюринга и т. п. исходили из основоположения философии К. о том, что о «вещи в себе» мы не знаем ничего. В целом критика Никанором взглядов К. была тенденциозной, однако не лишенной ряда глубоких замечаний, свидетельствующих о вдумчивом изучении кантовских положений о чувстве и рассудке, разуме и идеях. Одной из центральных в истории рус. кантианы была тема «Соловьев и Кант». Раскрытию этой темы посвящен специальный разд. «Вл. Соловьев и Кант» в кн. Лосева «Владимир Соловьев и его время» (М., 1990). Общим выводом из подобного сопоставления было утверждение, что, несмотря на множество совпадений во взглядах В. С. Соловьева с К., нет никакой возможности перекрыть пропасть, к-рая разделяет обоих философов, т. к. К. был метафизическим дуалистом, Соловьев - диалектическим монистом. Тем не менее характеристике этих «совпадений» посвятил свою ст. «О мистицизме и критицизме в теории познания В. С. Соловьева» (Вопросы философии и психологии. 1901. Кн. 56) рус. кантианец А-р И. Введенский, к-рый полагал, что именно создатель философии всеединства - «первый и главный виновник распространения у нас критицизма за последние годы» (с. 17). Мнение Соловьева о нем. мыслителе зафиксировано в ст. «Кант», написанной им для «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, в к-рой он высказал мысль, что вся история философской мысли разделена на два периода: «до-критический (или до-кантовский) и после-критический (или после-кантовский)» и все недостатки содержания философии К. перевешиваются величием его заслуг: «Он поднял общий уровень философского мышления... своим диалектическим разбором старой догматической метафизики он освободил ум человеческий от грубых и недостойных понятий о душе, мире и Боге и тем вызвал потребность в более удовлетворительных основаниях для наших верований» (Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 478). В этой связи нельзя не обратить внимание на тот факт, что конкретная метафизика Флоренского, выросшая из соловьевской метафизики всеединства, также обратилась к центральным принципам кантианства. Заключительный вывод философской системы Флоренского, изложенный в его кн. «Столп и утверждение истины «, был тесно связан с осн. вопросом «Критики чистого разума», а именно: «как возможен рассудок?» Подобный вопрос был порожден, по Флоренскому, антиномичностью строения рассудка и подробно освещен им в работе «Космологические анти-1 номии Иммануила Канта» (Богословский вестник. 1909.1 № 4). В 1910—1911 гг. Флоренский прочел курс лекций под | названием «Философия Канта в связи с философией пред-1 шествовавшей и с философией последующей». На защите им магистерской диссертации «О духовной Истине» I одним из официальных оппонентов был С. С. Глаголев -1 доктор богословия и автор ст. «Кант» в «Православной богословской энциклопедии», а также ст. «Религиозна» | философия Канта» в журн. «Вера и разум» (1904), к-рая в том же году вышла в Харькове отдельным изд. Осн. теслогическим принципом К. было, по Глаголеву, то, что человек абсолютно разобщен с Богом и действует только «от себя и через себя». Этот принцип, считал Глаголев, К. воспринял из философии XVIII в., развив его до крайних логических выводов, но, «если бы великий Кенигсберге -кий мыслитель жил в наше время, он иначе бы отнесся к поставленному им во главу здания принципу» (Православная Богословская Энциклопедия. Спб., 1907. Т. 8. С. 477). Ст. Глаголева в журн. «Вера и разум» была посвящена столетию со дня смерти К. Этот юбилей был отмечен специальным заседанием Московского психологического общества, и зачитанные на нем доклады были затем опубликованы в журн. «Вопросы философии и психологии» (1905. № 76): Лопатин Л. Учение Канта о познании; Новгородцев П. Кант как моралист; Вернадский В. Кант и естествознание XVIII столетия. В кон. XIX - нач. XX в. взгляды К. становятся объектом систематической философской критики. В предисловии к своей работе «Метафизические предположения познания. Опыт преодоления Канта и кантианцев» (М., 1917)£. Н. Трубецкой писал о поразительном феномене философских учений XIX и XX вв., к-рые, критикуя и даже отвергая К., периодически к нему возвращаются. Призыв, брошенный в 1865 г. проф. Иенского ун-та О. Либманом: «Итак, следовало бы вернуться назад к Канту!» - был услышан в России, реакция на философию позитивизма породила вкус к метафизической проблематике. Чичерин и Грот пишут работы под названием «Что такое метафизика?». По Чичерину, поскольку все категории мышления, «истекая из единого разума», могут быть выведены a priori, постольку возможна и метафизика как наука. Грот повторяет эту мысль: К. не только правильно поставил задачу построения метафизики как науки, но и доказал априорный характер математики, категорий и нравственного закона, «до сих пор никто не опроверг его доводов» (Вопросы философии и психологии. 1889. № ГС. 120). Интерес к философскому наследию К. был непосредственно связан также с феноменом рус. неокантианского движения. Неокантианство - общее собирательное обозначение для мн. разнородных, возникших первоначально в Германии в XIX в. философских течений, сопряженных с К. или с его критицизмом как типом философствования. С формальной стороны это движение проявилось в активизации переводов соч. самого К. (на рубеже веков активно публиковались новые переводы С. Любомудрова, Соловьева, Флоренского, Н. О. Лосского, И. Маркова), а также соч. мыслителей различных школ западноевропейского неокантианства. В содержательном плане этот процесс выразился в том, что почти все направления рус. философской мысли высказали свое положительное или отрицательное отношение к кантианству. Конструктивное усвоение отдельных положений кантианской философии происходило даже в среде таких приверженцев гегельянства, как Чичерин, Дебольский, П. А. Бакунин. Мн. основоположения кантовского критицизма в значительной мере осложнили философские построения рус. персоналистов Козлова, Алексеева (Аскольдова), Лопатина, а также таких мыслителей, как Бердяев и Булгаков. Последний, напр., писал в работе «Трагедия философии»: «...истинным отцом философского идеализма, представляющего собою и наиболее разработанную и излюбленную философскую ересь наших дней, является, конечно, Кант» (Булгаков С. Н. Соч. М., 1993. Т. ГС. 334). Историки рус. философии относят к неокантианству таких мыслителей, как А-р И. Введенский, Лапшин, Челпанов, Гессен, Гур-вич, Яковенко, Степун, но при этом необходимо учитывать двойной смысл термина «неокантианство». С одной стороны, неокантианством можно называть философские учения, обращающиеся в XIX и XX вв. к системе нем. мыслителя XVIII в., с др. - те, к-рые следуют принципам одной из нем. школ неокантианства (баденской, марбург-ской). С таким уточнением многих из вышеперечисленных рус. неокантианцев можно считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями учения К. Одним из них был проф. Петербургского ун-та А-р. И. Введенский, к-рый свою ориентацию на философское учение К. выразил уже в магистерской диссертации «Опыт построения теории материи на принципах критической философии» (Спб., 1888). В поздних работах «Логика как часть теории познания» (Спб., 1912) и «Психология без всякой метафизики» (Пг, 1914) Введенский стал называть свое учение «логицизмом», к-рый понадобился ему для дополнительного обоснования истинности взглядов К. Конечные выводы учения Введенского сводились к тому, что за узкой сферой априорного знания простирается широкая область апостериорного нерационализиру-емого знания, что вера в бессмертие и бытие Бога необязательна с т. зр. «критицизма», но никогда не исчезнет. Введенский был единственным, кто остался до конца приверженцем К. В творчестве же таких мыслителей, как Лапшин, Челпанов, А. Белый, интерес к К. и неокантианству был лишь этапом в эволюции их философских взглядов. Докторская диссертация Лапшина «Законы мышления и формы познания» (Спб., 1906) является почти единственным источником для характеристики его кантианского периода. В самой общей форме интерес к К. был выражен следующим образом: К. впервые указал на то, что синтетичность нашего познания, и в частности математического, обусловлена участием в процессе познания наряду с законами мышления и форм познания, но он недостаточно выяснил взаимоотношения между ними. Серьезный анализ кантианской гносеологической проблематики был представлен в докторской диссертации Челпанова «Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности» (Киев, 1904), в к-рой в кантовский априоризм автор ввел телеологический аспект и сформулировал учение о постулатах как элементах, находящихся в структуре познания, но не соответствующих действительности. В определенной мере к неокантианству можно отнести таких представителей рус. юридической школы, как П. Б. Струве, Новгородцев, Гурвич. Теоретической платформой для преодоления марксизма Струве послужило гносеологическое учение К., докторская диссертация Новгородцева была посвящена характеристике и анализу правовых учений К. и Гегеля, принципы трансцендентального философствования Гурвича нашли свое отражение в философском эссе «Этика и религия» (Современные записки. 1926. XXVIII-XXIX), в к-ром он пытался обосновать автономность этики от метафизики и религии: «Добро есть особое «качество» и есть особый путь восхождения к Абсолюту». Элементы неокантианской философии были активно включены в теоретические разработки рус. символизма А. Белым, к-рый так и не смог сделать выбор между баденской и маркбургской школами неокантианства, для него одинаковыми авторитетами были Г. Риккерт и Г. Коген. Деятельность таких мыслителей, как Гессен, Степун, Яковенко, была связана с зарождением и функционированием международного журн. «Логос», к-рый был задуман прежде всего как теоретический орган для пропаганды и развития идей неокантианства. Оригинальность творчества рус. неокантианцев проявилась в создании учений «плюралистического трансцендентализма» Яковенко, «метафизического мистицизма» Гессена, «философии Абсолютного» Степуна. Рус. авторов журн. «Логос» (Кистяковский, Струве, В. И. Иванов, Н. О. Лосский, Алексеев, Франк, Г. Ланц, М. Рубинштейн, Радлов, И. А. Ильин и др.) нельзя было отнести к неокантианскому движению, но в своих публикациях они выражали прямо или косвенно отношение к К. и неокантианской философии. С 1917 г. в рус. кантиане начался новый период, связанный с господством марксистской идеологии. Продолжалась публикация отдельных работ К., выходили отдельные статьи и даже монографии (Деборина, Сережникова, Л. Зивель-чинской, Асмуса), но почти все историко-философские оценки учения К. исходили из ленинской характеристики его взглядов как субъективного идеализма и агностицизма. С нач. 60-х гг. значительно увеличилось количество изданий работ К. и исследований о нем. Среди обобщающих теоретических работ о К. можно выделить: «Философия Канта и современность» (М., 1974), «Критические очерки по философии Канта» (Киев, 1975), «Современные зарубежные исследования философии Канта» (М., 1975. Ч. 1-2), «Критика чистого разума» Канта и современность» (Рига, 1984), «Философия Канта и современный идеализм» (М., 1987), «Этика Канта и современность» (Рига, 1989), «Кант и философия в России» (М., 1994). Важным центром кантоведения стал Калининградский ун-т, при к-ром возник музей К.; в 1990 г. организовано Кантовское об-во. С 1975 г. здесь выходят межвузовские сб. «Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта» (ныне «Кантовские сборники»). «Кантовский сборник» (1994. Вып. 18) открыл новый разд. «Кант и русская философская культура». Лит.: Каменский 3. А. И. Кант в русской философии начала XIX века // Вестник мировой культуры. 1960. № 1; Он же. Кант в России // Философия Канта и современность. М., 1974; Голосовкер Я. Э. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М., 1963; Синютин В. И. О влиянии идей Канта на философию истории в России в первой половине XIX века // Вопросы теоретического наследия Иммануила Канта. Калининград, 1975; Дмитровский А. 3. Кант и русская общественная мысль в первой половине XIX в. // Там же. 1978;Лал-рановВ. А., ЧуеваМ. А. Кант и русская религиозная философия в конце XIX - начале XX в. // Там же. 1979; Дуденков В. Н. Кант, неокантианство и «русский духовный ренессанс» // «Критика чистого разума» Канта и современность. Рига, 1984; Акулинин В. Н. Русское «академическое» неокантианство и философия всеединства// Кантовский сборник. Калининград, 1987; Смот-рицкий Е. Ю., Шубин В. И. Вернадский и Кант: Поиски гуманистической концепции науки // В. И. Вернадский и отечественная наука. Киев, 1988; Ахутин А. В. София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) // Россия и Германия: Опыт философского диалога. М., 1993; Кант и философия в России. М, 1994; Нижников С. А. Философия Канта в отечественной мысли. М., 2005. А. И. Абрамов, Л. А. Суслова
С о ч.: Соч., письма и избр. переводы князя Антиоха Дмитриевича Кантемира / Под ред. П. А. Ефремова. Спб., 1867-1868. Т. 1-2; Собр. стихотворений. Л., 1956. Лит.: Бобынэ Г. Е. Философские воззрения Антиоха Кантемира. Кишинев, 1981; Радовский М. И. Антиох Кантемир и Петербургская Академия наук. М.; Л., 1959; Grasshoff Н. A. D. Kantemir und Westeuropa. В., 1966. А. В. Панибратцев КАРАМЗИН Николай Михайлович (1(12). 12.1766, с. Михайловка (по др. сведениям - с. Богородское) Симбирской губ. - 22.05(3.06). 1826, Петербург) - историк, писатель, мыслитель. Выходец из богатой дворянской семьи. В 1789—1790 гг. совершил путешествие в Западную Европу, где познакомился со мн. видными представителями Просвещения (Кантом, Гердером, Гёте и др.). По возвращении на родину опубликовал «Письма русского путешественника» (1791-1795). Предпринял издание журн. «Вестник Европы» (девиз к-рого был «Россия есть Европа»). К. призывал к освоению европейского философского наследства во всем его многообразии - от Р. Декарта до И. Канта и от Ф. Бэкона до К. Гельвеция. В социальной философии он был поклонником Дж. Локка и Ж. Ж. Руссо. Придерживался убеждения, что философия, избавившись от схоластического догматизма и спекулятивной метафизики, способна быть «наукою природы и человека». Сторонник опытного знания (опыт «привратник мудрости»), он вместе с тем верил в силу разума, в творческий потенциал человеческого гения. Выступая против философского пессимизма и агностицизма, он считал, что ошибки науки возможны, но они «суть, так сказать, чуждые ей наросты». В целом для него характерна религиозная и философская терпимость к др. взглядам: «Тот есть для меня истинный философ, кто со всеми может ужиться в мире; кто любит и несогласных с его образом мысли». Человек - общественное существо («мы рождены для общества»), способное к общению с др. («наше «я» видит себя только в другом «ты»), следовательно, к интеллектуальному и нравственному совершенствованию. История, по мнению К., свидетельствует, что «род человеческий возвышается к духовному совершенству». Золотой век человечества не позади, как утверждал Руссо, обожествивший невежественного дикаря, а впереди. Т. Мор в своей «Утопии» многое предугадал, но все же это - «мечта доброго сердца». Большую роль в совершенствовании человеческой природы К. отводил искусству, к-рое указывает человеку достойные пути и средства достижения счастья, а также формы разумного наслаждения жизнью -через возвышение души («Нечто о науках, искусствах и просвещении»). Наблюдая в Париже события 1789 г., слушая в Конвенте речи О. Мирабо, беседуя с Ж. Кондорсе и А. Лавуазье (возможно, что К. посещал М. Робеспьера), окунувшись в атмосферу революции, он приветствовал ее как «победу разума». Однако позже он осудил санкюлотизм и якобинский террор как крушение идей Просвещения. По возвращении из Европы К. переосмысливает свое философское и историческое кредо. В «Письмах Мелодора и Филалета» (1795) он обсуждает принципиальные решения двух концепций философии истории -теорию исторического круговорота, идущую от Дж. Вико, и неуклонного социального восхождения человечества к высшей цели, к гуманизму, берущую начало от И. Г. Гер-дера, к-рого ценил за интерес к языку и истории славянства, и приходит к выводу, что надежда на неуклонный прогресс человечества более шатка, чем это казалось ему прежде. История представляется ему как «вечное смешение истин с заблуждениями и добродетели с пороком», «смягчение нравов, прогресс разума и чувства», «распространение духа общественности», как лишь отдаленная перспектива человечества. К. все больше склоняется к рациональному провиденциализму, стремясь согласовать его с признанием свободы воли человека. В самом нач. XIX в. (1804) он приступает к делу всей своей жизни -систематическому труду по рус. истории, собирая материалы, обследуя архивы, сличая летописи. Методология исторического исследования была разработана им в предшествующих трудах, в частности в «Рассуждении философа, историка и гражданина» (1795), а также в «Записке о древней и новой России» (1810-1811). Разумное истолкование истории, считал он, основано на уважении к источникам (в рус. историографии - на добросовестном изучении прежде всего летописей), но не сводится к простому переложению их. «Историк не летописец». Он должен стоять на почве объяснения действий и психологии субъектов истории, преследующих свои и сословные интересы. Историк обязан выделить самое существенное и важное в событиях: описывая их, «должен ликовать и горевать со своим народом. Он не должен, руководимый пристрастием, искажать факты, преувеличивать или умалять в своем изложении бедствия; он должен быть прежде всего правдив». Осн. выводы К. из «Истории государства Российского» (книга вышла в 11 т. в 1816-1824 гг., последний - 12 т. - в 1829 г. после смерти автора) консервативны. Самодержавие, будучи властью внесословной, -«палладиум» (хранитель) России, гарант единства и благополучия народа. Сила самодержавного правления не в формальном праве и законности по зап. образцу, а в совести, в «сердце» монарха. Это - отеческое правление. Историческое назначение рус. самодержавия он усматривал в поддержании традиций, общественного порядка, стабильности. Оно должно неуклонно следовать правилам такого правления, постулаты же правления таковы: «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости». «Требуем более мудрости охранительной, нежели творческой». «Для твердости бытия государственного безопаснее порабощать людей, нежели дать им не вовремя свободу». Истинный патриотизм, считал К., обязывает гражданина любить свое отечество, невзирая на его заблуждения и несовершенства. Космополит, по К., «существо метафизическое». Историческое самосознание рус. народа многим обязано К. Пушкин отметил это, сказав, что «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Коломбом». С о ч.: История государства Российского. М., 1993. Т. 1-4; Записка о древней и новой России. М., 1991; Письма русского путешественника. Л., 1987; Нечто о науках, искусствах и просвещении. Одесса, 1880. жүктеу/скачать 8.77 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|