Фестингер, Леон Введение в теорию диссонанса

Еще одно полевое исследование на материале религиозной секты «Истинный мир» было проведено Хардиком и Брейденом [J. Hardyck, M. Bra-den, 1962]. Группа сектантов, ожидавшая в определенный день атомную бомбардировку, провела в подземном бункере 42 дня после катастрофы, которая так и не произошла. Эта группа редуцировала свой диссонанс не при помощи миссионерского рвения, а через увеличение консонантных знаний. Они были убеждены, что благодаря своей вере выдержали ниспосланное господом испытание и поэтому катастрофа не наступила. По-видимому, многие исторические феномены религиозных движений, которые извне кажутся совершенно иррациональными, можно интерпретировать как процессы редукции диссонанса. Шёнбах [P. Schonbach, 1966] попытался провести такой анализ для некоторых глав истории религии.

К сожалению, приближенные к жизни полевые исследования и анализ исторических материалов остаются и по сей день исключениями. В основном преобладают лабораторные эксперименты, в которых убеждение испытуемого сталкивается с убеждениями других людей. При этом когнитивный диссонанс возрастает с увеличением расхождений между сталкивающимися убеждениями, важностью темы, степенью доверия к коммуникатору и его привлекательности. Редукция возникшего диссонанса может быть следствием, во-первых, сближения своих убеждений с чужими и, во-вторых, экстремизации своих убеждений (так называемый эффект бумеранга). Какая именно из этих двух возможностей будет иметь место, зависит от степени сопротивляемости изменениям содержания конфликтующих убеждений. Если под сомнение ставятся, например, имеющие глубокие социальные корни религиозные верования, то результатом является, как мы видели на примере полевых исследований, по большей части, эк-стремизация собственных убеждений [см.: M. Irle, V. Montmann, 1978].

Неожиданные результаты действий и их последствия

Тщетные усилия, разумеется, вызывают диссонанс. Чтобы редуцировать его, необходимо попытаться задним числом обосновать затраченную впустую энергию, повысив ценность преследуемой цели деятельности (если не дискредитировать, или отрицать, сами затраченные усилия). Наиболее показательными из всех проведенных экспериментов являются эксперименты с животными Лоуренса и Фестингера [D. Lawrence, L. Festinger, 1962], но (как гласит подзаголовок их работы) «психологии недостаточного вознаграждения». Эти эксперименты доказывают, что явление когнитивного диссонанса и его редукции можно наблюдать не только у людей, но и у животных. Иными словами, теория диссонанса получила возможность претендовать на включение в сферу ее применения невербальной и некоммуникативной деятельности.

Подопытными животными были голодные крысы, научавшиеся находить путь к пище в условиях, затруднявших научение. Животные избегали усложнения, если могли достичь цели (нахождение пищи) более легким или надежным путем. На стадии научения использовались три вида усложнений: частичное и отсроченное подкрепление, а также необходимость приложить большие усилия (преодолеть подъем определенной степени крутизны), чтобы достичь цели. Зависимой переменной и индикатором редукции диссонанса была сопротивляемость угасанию, т. е. количество проб, при которых в отсутствие подкрепления сохраняется выученное поведение (а в отдельных случаях его интенсивность). Экспериментальные условия Лоуренс и Фестингер обосновывали двумя гипотезами, выведенными из теории когнитивного диссонанса. Первая. Диссонанс, обусловленный отсутствием или отсрочкой подкрепления или слишком большими усилиями, затраченными на его получение, претерпевает редукцию благодаря тому, что целевому действию приписывается дополнительная, проистекающая из других мотивов привлекательность (extra attractions), например исследование или поиск сенсорной стимуляции. Вторая. Поскольку диссонанс кумулятивен, он должен постепенно уменьшаться и соответственно возрастать дополнительная привлекательность.

В 16 сериях экспериментов были подтверждены обе гипотезы. Применительно к частичному подкреплению независимо друг от друга варьировались количество и процентная доля проб без подкрепления. (В теоретико-ассоциативных исследованиях связи частичного подкрепления и сопротивляемости угасанию почти всегда бралась процентная мера подкрепления.) Как видно из рис. 4.27, сопротивляемость угасанию не зависит от процентной доли подкреплений, однако она резко возрастает при абсолютном увеличении числа неподкрепленных проб. Это означает (как и предполагалось), что диссонанс кумулятивен и убывает при возрастании дополнительной привлекательности. Если доминирующее влечение (голод) в фазе научения было очень сильным, а в фазе угасания — слабым, то показатели сопротивляемости угасанию тем выше, чем чаще в фазе научения отсутствовало подкрепление. Этот результат означает, что больший диссонанс (отсутствие ожидаемого удовлетворения при значительной интенсивности потребности) ведет в форме дополнительной привлекательности к более сильной редукции диссонанса. Результаты относительно степени потребовавшихся усилий тоже подтверждают гипотезы. Так, крысы, которым приходилось преодолевать подъем крутизной 50°, в фазе угасания бежали быстрее (см. рис. 4.28), и для угасания им требовалось больше проб, чем крысам, преодолевшим подъем крутизной лишь 25°. Интенсивность усилий оказалась независимой от схемы подкреплений. Если комбинировать друг с другом эти параметры—степень затраченных усилий и число несостоявшихся подкреплений,— возникают аддитивные эффекты обоих условий. Эти и другие данные побудили Лоуренса и Фестин-гера сделать следующий вывод:

«Если организм, перерабатывая информацию, которая сама по себе привела бы к прекращению определенной активности, продолжает ее, то у активности или ее последствий появляется дополнительная привлекательность, которая сама по себе становится добавочным оправданием сохранения данного поведения» [D. Lawrence, L Festinger, 1962, p. 156].

Остается рассмотреть приводящие к диссонансу последствия достигнутого результата деятельности. Аронсон [Е. Aronson, 1968] отмечал, что диссонанс возникает преимущественно в ситуации, когда деятельность или ее результат противоречит представлению о себе, особенно когда последнее касается способностей или нравственности субъекта:

«Диссонанс существует только потому, что поведение индивида не согласуется с представлением о себе» [Е. Aronson, 1968, р. 23].

Аронсон считает, что, во-первых, когнитивный диссонанс должен быть тем больше, чем устойчивее предъявляемые к деятельности ожидания, и, во-вторых, ожидания, предъявляемые нами к собственной деятельности, устойчивее ожиданий, направленных на чужую деятельность. Независимо от преимуществ, которыми обладает такая точка зрения (ведь диссонанс с представлением о себе может оказаться существеннее несоответствия с другими ожиданиями), диссонанс с представлением о себе, как правило, приводил к отчетливым эффектам редукции диссонанса.

Диссонанс с представлением о себе строился в соответствии с основной схемой исследования Аронсона и Карлсмита [Е. Aronson, J. Carlsmith, 1962], которая, впрочем, распространена и в исследованиях мотивации достижения и атрибуции (см. гл. 11). Успех или неудача в выполнении определенного задания формирует у испытуемых соответственно высокую или низкую самооценку их способности справиться с этим заданием. Затем они получают обратную, не соответствующую ожиданиям информацию об успехе или неудаче, которая противоречит сформированной самооценке своих способностей в лучшую или в худшую сторону. В обоих случаях, по Аронсону, должен возникать когнитивный диссонанс, актуализирующий тенденцию к его редукции. Она может быть осуществлена различными способами, которые предстояло изучить.

Так, Ирле и Кролаге [М. Irle, Y. Kro-lage, 1973] обнаружили, что при положительном отклонении результатов теста от ожидаемых самооценка повышается сильнее, чем она понижается при отрицательном отклонении. Это согласуется с многочисленными данными о служащей поддержанию самооценки пристрастности в атрибуции успеха и неудачи [см.: G. Bradley, 1978; G. Fitch, 1970; D. Miller, 1976; a также в гл. 10]. При положительном отклонении от ожиданий собственные усилия и валидность теста оцениваются выше, чем при отрицательном отклонении. Чем сильнее противоречащий ожиданиям результат отличается от самооценки, тем хуже он запоминается. Средние результаты по тесту, ожидаемые от членов референтной группы, приравниваются к собственным результатам. Уровень самооценки, характеризующий индивидуальные различия, тоже оказывал определенное влияние. Самооценка взаимодействует с отклонением от ожиданий: наиболее сильный диссонанс был у испытуемых с высокой самооценкой и негативным отклонением, а также у испытуемых с низкой самооценкой и позитивным отклонением.

Наконец, еще один вид результата деятельности, порождающего диссонанс, связан с неожиданными побочными последствиями. Пример мы находим в ранней работе Брема [J. Brehm, 1959], заставлявшего школьников за вознаграждение есть овощи, которые они не любили. После этого часть испытуемых столкнулась с неожиданным побочным последствием своего поступка: экспериментатор письменно сообщил родителям, что их ребенок охотно ест соответствующие овощи. Те испытуемые, с которыми это произошло, начали оценивать привлекательность овощей выше, чем те, чьи родители не получали никакого письма. Брем называет это эффектом свершившегося факта и выводит его из непредсказуемости негативных побочных последствий. Однако в дальнейших исследованиях его интерпретация не подтвердилась. Как показали, в конце концов, Согин и Паллак [S. Sogin, M. Pallak, 1976], решающим является не степень предсказуемости, а то, считает ли субъект себя причиной негативных побочных последствий. Если да, то он редуцирует диссонанс, модифицируя свою первоначальную установку таким образом, чтобы иметь возможность легче принять наступившие негативные последствия.
Исследования когнитивного диссонанса в историческом аспекте
После заданного Фестингером в 1957 г. старта исследования диссонанса стали плодиться в геометрической прогрессии. К 1977 г. уже было опубликовано свыше 800 работ. Многообразие феноменов, рассматриваемых с точки зрения редукции диссонанса, достойно удивления. Большая часть накопленных данных касается изменения установок и убеждений в случаях, когда принятые решения, вынужденное согласие на поступки, которые люди сами по себе не совершили бы, новая информация о выбранной альтернативе, дискредитация убеждения, неожиданные результаты деятельности или их последствия порождают когнитивный диссонанс.

Прежде всего была изучена ситуативная обусловленность речевой и коммуникативной деятельности. Несомненно, грандиозная программа исследований коммуникации и изменения установок, осуществлявшаяся в 50-е гг. в Йелском университете под руководством Ховлэнда и Джениса [С. Hovland, I. Janis, H. Kelley, 1953], во многом способствовала этому. Исследования же мотивации в узком смысле, как по своему количеству, так и по влиянию на развитие теории, отступили на задний план. Однако именно эксперименты типа осуществленных Лоуренсом и Фестингером [D. Lawrence, L. Festinger, 1962] или описанных Зимбардо [P. Zimbardo, 1969] в связи с когнитивным контролем потребностных состояний [см.: I. Grinker, 1969; H. Mansson, 1969] продемонстрировали продуктивность теории когнитивного диссонанса и за пределами речевой и коммуникативной деятельности. Вот почему мы особенно подробно остановились на этих подходах, хотя из них и до сегодняшнего дня не сложилась теория мотивации в собственном смысле слова.

За исключением исследований, имевших дело с воздействием на мо-тивационные или потребностные состояния, мощный поток работ по диссонансу все больше следовал теоретическому курсу, когда во главу угла в той или иной форме ставилось самовосприятие субъекта. Первоначально Фестингер [L. Festinger, 1957] рассматривал все когнитивные образования субъекта как не согласующиеся друг с другом, «диссонансные» в смысле порождения мотивации, направленной на редукцию диссонанса. В качестве примера он приводил не соответствующие реальности высказывания человека, который хотя и считает их истинными, но не принимает близко к сердцу. Например, некто считает, что человек может достичь Луны, однако сомневается в существовании технических средств, позволяющих преодолеть земное притяжение [ibid., p. 14]. Такое несоответствие явно недостаточно личностно значимо, чтобы породить мотивацию редукции диссонанса. Как бы то ни было, первоначально весьма широкая сфера применимости принципа когнитивного диссонанса была вскоре сужена. Гринуолд и Ронис [A. Green-wald, D. Rom's, 1978] поднимают теперь вопрос о том, почему никогда не делалось серьезной попытки конкретизировать границы его применимости и нельзя ли его все же обосновать. Вместо этого Брем и Коэн [J. Brehm, A. Cohen, 1962] конкретизировали когнитивный диссонанс, постулировав в качестве необходимого условия обязательство, складывающееся из двух моментов: приписывание себе причин возникновения диссонанса и социально открытое осуществление деятельности. Брем и Коэн пишут:

«... мы считаем субъекта обязавшимся, если он решил делать или не делать определенную вещь, если он выбрал одну (или более) альтернативу и тем самым отверг одну (или более) альтернатив, если он активно осуществляет (или осуществил) данное поведение» [J. Brehm, A. Cohen, 1962, р. 7].

Такая конкретизация диссонанса содержалась уже в исходных положениях Фестингера, поскольку он ставил силу диссонанса в зависимость от значимости содержания когнитивных структур. Фестингера [L. Festinger, 1964] вполне устраивало уточнение Брема и Коэна.

Аронсон [Е. Aronson, 1968] сделал следующий шаг и ограничил диссонанс личностно значимыми феноменами, связав их с устойчивыми ожиданиями, лишь тогда отражающимися на деятельности субъекта и приводящими к диссонансу, когда эта деятельность вступает в противоречие с представлением о себе, обманывая ожидания в позитивном или негативном смысле. Брэмел [D. Bramel, 1968] еще больше сузил рамки, признав в качестве условия порождения диссонанса лишь негативные отклонения от представления о себе. Он придал диссонансу статус специфической мотивации страха, а именно страха перед социальными последствиями, меньшей, чем хотелось бы или полагалось, компетентности или нравственности субъекта.

Наконец, относительно недавний эксперимент Виклунда и Брема [R. Wicklund, J. Brehm, 1976] позволил выдвинуть в качестве необходимого условия редукции диссонанса переживание личной ответственности за сосуществование неустойчивых когнитивных структур. Авторы пишут:

«Недавние исследования... сделали достаточно очевидным тот факт, что редакция диссонанса, как мы ее себе представляем, имеет место, только если диссонансные элементы объединяются в личной ответственности переживающего диссонанс субъекта» [R. Wicklund, J. Brehm, 1976, p. 7].

Тем самым Виклунд и Брем вновь расширили сферу применимости теории диссонанса по сравнению с ограничением этой сферы на представление о себе у Аронсона. В целом развитие теории с 1962 [J. Brehm, A. Cohen] по 1976 г. [R. Wicklund, J. Brehm] шло в одном направлении. Решающим для переживания когнитивного диссонанса и его редукции считается приписывание себе субъектом причин несоответствий и принятие им ответственности за них.

Такая направленность развития теории непосредственно привела исследования диссонанса к исследованиям атрибуции. Например, Нисбетт и Ва-линс [R. Nisbett, S. Valins, 1971] переинтерпретировали с позиций теории атрибуции результаты исследований диссонанса, возникающего при недостаточной обоснованности. Они считают теорию атрибуции по сравнению с теор_ией диссонанса более совершенной, ибо она убедительно объясняет поведение и в случае достаточной его обоснованности (см. гл. 10). Кроме того, исследования диссонанса пересеклись с исследованиями мотивации достижения, особенно после того, как последние стали осуществляться под влиянием теории атрибуции (см. гл. 11). Однако, как ни странно, на сегодняшний день едва ли найдется попытка совместить в одном исследовании обе эти теории. Исключение составляет работа, описанная в гл. 6 [Н. Heckhausen, N. Во-teram, R. Fisch, 1970].

Восприятие субъектом самого себя сыграло в исследованиях диссонанса особую роль еще и потому, что Бем [D. Bern, 1967; 1972] в своей так называемой теории самовосприятия попытался показать избыточность постулирования когнитивных процессов редукции диссонанса. Согласно Бему, люди немного узнают о себе непосредственно через познавательные процессы, гораздо больше сведений они получают, наблюдая за собственной деятельностью. Например, если кто-то ловит себя на том, что делает нечто, чего раньше не делал или не сделал бы, он говорит о приятности или важности совершаемого им. Именно таким путем преимущественно происходит изменение установок. Мы будем более подробно анализировать теорию самовосприятия Бема и ее «опровержение» как альтернативное объяснение редукции диссонанса в гл. 10 при рассмотрении истории теории атрибуции и предшествовавших ей концепций.

В заключение следует упомянуть теоретическую позицию Нюттена [J. Nuttin, 1975], вообще отрицающего возможность изменения установок на основе редукции диссонанса. Нюттен объясняет отклонение поведения от установок «заражением реакцией» (respons contagion). Может происходить лишь временное изменение аф-срективной нагруженности предмета установки. Нюттен обнаружил, что спустя 5 нед после выполнения деятельности, приводившей к ослаблению установок по типу редукции диссонанса, его испытуемые вновь демонстрировали прежние установки. Кроющееся здесь противоречие еще не разрешено.

Например, Фестингер, с одной стороны, говорит:

«Когнитивный диссонанс может рассматриваться как предварительное условие, направляющее активность на редукцию диссонанса, точно так же, как голод направляет активность на редукцию голода. Эта мотивация заметно отличается от той, с которой психологи привыкли иметь дело, но, как мы увидим, она не менее сильна» [L Festinger, 1957, р. 3].

А с другой — утверждает:

«На поведение, установки и мнения людей влияет много факторов, о которых теория диссонанса ничего не может сказать. Например, во всей этой книге ничего или почти ничего не говорится о мотивации. Диссонанс сам по себе, конечно, может рассматриваться как мотивирующий фактор, хотя существует много других мотивов, влияющих на человеческие существа, и мы обошли вопрос об отношениях между всеми остальными мотивациями и воздействием редукции диссонанса, хотя при определенных обстоятельствах эти отношения ясны... Но здесь мне хочется подчеркнуть, что я не занимался проблемами мотивации и что эти проблемы, в общем, не должны совпадать с теми проблемами, с которыми имеет дело теория диссонанса» [ibid., p. 276—277].

И Хайдер говорит о своей теории баланса следующее:

«Ее следует понимать не как общую теорию мотивации, а как теорию, разрабатывающуюся, главным образом, в связи с межличностными отношениями» [F. Heider, 1960, р. 166].

Из числа ситуационных детерминантов мотивации мы пока уделили очень мало внимания одному весьма существенному, а именно социальному, познанию, отражению целей деятельности и компетентности других людей. В социальной ситуации мы не можем действовать, постоянно не приписывая нашим партнерам по деятельности (и себе самим) намерений, о которых заключаем на основании поведения. Этот круг вопросов будет рассмотрен при описании социальных мотивов аффилиации, власти (гл. 7), помощи и агрессии (гл. 8), а также в гл. 11.

шней ситуации детерминантам является их интраиндивидуальная варь-ируемость и отсутствие связи с межиндивидуальными диспозиционными различиями. Разнообразие ситуационных переменных характерно для объяснения поведения со второго взгляда.

Не изменив этого взгляда, большая часть из рассмотренных подходов постепенно подошла к основной мотива-ционной проблеме, а именно к проблеме объяснения стремления к цели. При этом становилось все более ясным, что при решении данной проблемы необходимо опираться на два фундаментальных конструкта: ожидание и привлекательность.

В последующих главах мы проследим это развитие главным образом на материале подходов Левина и Халла, а также Толмена, с самого начала осуществлявшего анализ целенаправленного поведения при помощи конструктов ожидания и привлекательности. Вместе с тем рассмотренные когнитивные подходы и их дальнейшие модификации способствовали выяснению условий проявления этих фундаментальных мотивационных переменных. На этом мы остановимся в других главах, прежде всего 10 и 11, которые посвящены развитию восходящей к работам Хайдера теории атрибуции.