Философия: Энциклопедический словарь

Проблемы, связывавшиеся на протяжении веков с «Л.» п., радикально менялись в зависимости от того, рассматривался ли он как пример двусмысленности, или же как выражение, внешне представляющееся осмысленным, но по своей сути бессмысленное, или же как образец смешения языка и метаязыка. И нет уверенности в том, что с этим парадоксом не окажутся связанными в будущем и др. проблемы (см.: Антиномия).

ЛИ (кит. — принцип, закон, основание, порядок, мотив, атрибут, теория, истина, идеал, разумное) — одна из главных категорий кит. философии. Этимологически восходит к идеограмме, обозначающей разметку полей. Как филос. понятие выражает идею упорядочивающего начала, свойства, присущего всем вещам.

Категориальное оформление понятия «Л.» заняло несколько столетий, начиная с 4 в. до н.э., в процессе которого оно претерпело серьезные изменения, прежде чем превратилось в устойчивую категорию «закон/принцип» в неоконфуцианстве (11 — 16 вв.), оппозиционную понятию «субстрат/субстанция» (ци). Согласно взглядам Чжу Си (12 в.), Л. выступает как всеобщий и в то же время отдельный множественный структурирующий принцип вещей, придающий форму субстрату ци и находящийся с ним в нерасторжимом единстве. «Ли един, но рассеивается во многом» — таков главный тезис учения о законе/принципе (ли сюэ), творцом которого был Чжу С.и. Впоследствии содержание понятия «Л.» обогатилось включением в него нравственных категорий конфуцианства и приобрело оттенок не только онтологического, но и этического природного начала в человеке. В противовес этому Ван Чуаньшань, Дай Чжэнь и др. философы более позднего времени считали Л. вторичным по отношению к субстрату ци, преодолев тем самым дуализм позиции Чжу С.и.

Антология мировой философии. М., 1969; Феоктистов В.Ф. Философские и общественно-политические взгляды Сюнь-цзы. М., 1976; Кобзев А.И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; Chan Wing-tsit. The Evolution of the Neo-Confucian Concept Li as Principle // Tsing Hua Journal of Chinese Studies. 1964. Vol. 4. № 2.

ЛИБЕРАЛИЗМ (от лат. liberalis — свободный) — идейное течение, в основе которого лежит убеждение в необходимости постепенного реформирования общества с целью более полной реализации индивидуальных ценностей, и в первую очередь индивидуальной свободы. Л. является не конкретной социальной теорией, а, скорее, особым стилем, или способом, размышления о социальных проблемах, в рамках которого существуют разные, нередко спорящие друг с другом теории. Истоки Л. восходят к эпохе буржуазных революций 17— 18 вв.

Основной ценностью Л. является свобода личности. Др. ценности — демократия, правозаконность, нравственность и т.д. — истолковываются только как средства достижения такой свободы. Основной метод Л. — не столько творчество и создание нового, сколько устранение всего, что грозит индивидуальной свободе или мешает ее развитию. Постулат Л. о непреходящей ценности свободы и равных правах каждой личности вместе с его методом, диктующим особую осторожность при решении социальных проблем, во многом объясняют ту трудность, с какой Л. завоевывает себе сторонников. Л. весьма аморфен, его толкование меняется от десятилетия к десятилетию, у него нет непререкаемых авторитетов. Строгие формулы, которые использовались в кон. 19 в. для изложения доктрины Л., теперь окончательно оставлены. Не случайно Л. постепенно приобрел славу «негативного учения», не способного предложить человеку индустриального общества никакой конкретной, рассчитанной на долгую перспективу программы.

Л. — индивидуалистическая система, т.к. на первый план выдвигается отдельный человек, а ценность общественных групп или учреждений измеряется исключительно тем, в какой мере они защищают права и интересы индивида и способствуют осуществлению целей отдельных субъектов. Л. считает своей задачей благополучие и даже счастье человека, но достигаемые усилиями самого человека, ставящего перед собой собственные цели и пользующегося максимально возможной свободой. Предполагается, что весь круг обязанностей по поддержанию социального порядка покоится на индивиде, иногда речь идет конкретно о его совести. Совесть — краеугольный камень старых форм Л.: в первую очередь на нее опирается выбор людей между порядком и анархией, она приказывает человеку следовать велениям разума в большей степени, чем велениям переменчивых чувств. Совесть — и с нею чувство долга — позволяет связывать свободу личности с объективным порядком. Постепенно эволюция Л., однако, заметно ослабила обращение к совести как к тому началу, которое должно согласовать и примирить идею автономии воли и разума личности, с одной стороны, и идею социального порядка — с другой.

Л. различает политическую и гражданскую свободу. Политическая свобода гарантирует право гражданина участвовать в управлении гос-вом; гражданская свобода — это те основные права, на признании которых строится гражданское общество. Л. рассматривает политическую свободу только как дополнение к свободе гражданской. Однако политическая свобода представляет собой необходимое дополнение к гражданской свободе, единственно действенное ее дополнение. Без политической свободы — гражданская свобода хрупка и ненадежна. Две основные гарантии свободы — как гражданской, так и политической — Л. видит в частной собственности и правовом гос-ве.

Л. является не только идейным течением, но и определенной социальной практикой. Экономический Л. 19—20 вв. выступал с критикой феодальной регламентации экономических отношений. Физиократы, а за ними А. Смит активно поддерживали лозунг «Lais-sez faire» («He мешайте действовать»). Дж. Локк и др. внесли важный вклад в утверждение идей парламентской демократии, конституционного правления, основанного на разделении власти между исполнительными и законодательными органами, обеспечении основных прав граждан, включая свободу слова, печати, вероисповедания и т.д. В 20 в. Л. отстаивал общественное устройство, при котором регулирование социально-экономических отношений осуществляется спонтанно, через механизм «свободного рынка». На основе философии утилитаризма И. Бентама Дж.С. Миллем, Г. Спенсером и др. было развито утилитаристское обоснование Л., основу которого составляет стремление к достижению «наибольшей суммы общего счастья». В последней трети 19 в. экспансии идей Л. был положен конец. На длительный период они были вытеснены социалистическими идеями, главное содержание которых составляли «организация», «обобществление» и «планирование». Парадоксальным образом это произошло под флагом требования «новой свободы». Уже завоеванные свободы объявлялись «ничего не стоящими» без той «экономической свободы», которую должен был принести социализм. Если для Л. свобода означала освобождение индивида от пут, не оставляющих ему выбора и заставляющих повиноваться власть имущим, то для социализма, истолкованного как скачок из царства необходимости в царство свободы, она сводилась к устранению оков капиталистической экономической системы и в конечном счете к требованию равного распределения богатства. В упадке Л. определенную роль сыграло также проникновение в него позитивистских идей.

Л. восстановил свой потенциал только в 1930-е гг., когда опыт коммунистической России показал, что обещанный радикальными социалистами путь к свободе есть в действительности прямая дорога к тоталитарному коммунистическому рабству. Постепенно классический Л. подвергся существенной перестройке, прежде всего в вопросе о социально-экономической роли гос-ва. Возникли концепции «нового Л.», или неолиберализма, сблизившегося с консерватизмом. Гос-ву стала вменяться обязанность разработки и воплощения в жизнь общей стратегии экономического развития, предотвращения кризисов и стабилизиции финансового положения. Была признана важность социальных и экономических прав индивидов, особая значимость выравнивания возможностей и шансов людей, особенно являющихся членами социальных групп, фактически оказавшихся в наиболее трудном положении. Л. начал учитывать гуманистические идеалы, стоящие выше механизмов рынка и конкуренции, и подчеркивать значение коллективных действий, ограничивающих сферу применения таких механизмов. Этими соображениями объясняются, в частности, прогрессивные налоги на доходы граждан и прибыли предприятий ради перераспределения части национального богатства, частичное ограничение свободы рынка и конкуренции ради уменьшения остроты экологических проблем, проблем физического и нравственного здоровья людей и т.д.

Иногда утверждается, что идеи Л. всегда были чужды России и никогда не найдут в ней подходящей почвы. Ссылаются на пресловутую «соборность», будто бы изначально присущую рус. душе, на коллективистический характер рус. человека, на «евразийское начало» и др. подобные им неясные, вырванные из исторического контекста аргументы. Действительно, идеи Л. плохо уживались с привычным укладом российской жизни. Вместе с тем традиция Л., пусть не особенно глубокая и сильная, а временами даже прерывающаяся, в России существует давно, по меньшей мере с 18 в. «Суть либерализма в России была совершенно тождественной с сутью западного либерализма» (В.В. Леонтович). История Л. в России была на длительный период оборвана Октябрьской революцией 1917. В коммунистическом обществе слова «либерализм» и «либерал» приобрели явный негативный оттенок.

Критика Л. велась гл.обр. с двух позиций: с позиции капитализма и одобрения основных либеральных ценностей; с позиции социализма (коммунизма) как наиболее радикальной формы современного коллективизма. Основные моменты критики Л., относящейся в первую очередь к классическому Л., сводятся к следующему. Л. трактует общество как систему, состоящую из своего рода «атомов» — свободных, самоуправляющихся индивидов, желания и интересы которых мало зависят от среды, в которой они живут и действуют. Отсюда переоценка моральной и ценностной автономии личности, ее способности и желания действовать исключительно по собственному плану и пользоваться своей системой ценностей. Л. не видит разных возможностей истолкования свободы и явно переоценивает роль индивидуальной свободы в сложной системе социальных отношений. Даже в развитом капиталистическом обществе далеко не все его члены горячо стремятся к свободе; многие ставят безопасность и устойчивость своего существования выше индивидуальной свободы, всегда сопряженной с ответственностью и риском. Далее, в коллективистическом (в частности, в коммунистическом и национал-социалистическом) обществе подавляющее большинство людей вовсе не чувствуют себя несвободными. Л. чересчур оптимистично предполагает, что люди руководствуются в свой жизни прежде всего разумом, а не чувством, верой, традициями и т.п., и выдвигает рационализм как едва ли не единственный метод решения всех социальных проблем. Л. преувеличивает роль выведения конкретных случаев из одного общего принципа или немногих таких принципов. Либеральное мышление нередко игнорирует историю и является в своей основе статическим, поскольку считает, что правильное понимание социальной жизни есть самодостаточная, автономная сфера, мало или вообще не зависящая от влияния истории. В частности, неисторично истолковываются неотъемлемые права человека (жизнь, свобода, собственность, право сопротивляться тирании и т.д.). Л. как бы не замечает, что помимо капитализма существовали и существуют др., иногда принципиально иные способы общественного устройства, столь же естественные, как и капитализм, и не являющиеся «болезнью общества» или «вывихом истории» (в частности, коммунизм). Л. плохо видит преходящий характер самого капиталистического общества, которое тоже исторично и в свое время сойдет с исторической арены.

С этими общими особенностями либерального мышления тесно связано решение Л. многих конкретных проблем: Л. чересчур абстрактно противопоставляет путь постепенных, шаг за шагом идущих реформ более радикальному пути социальной революции. Л. утверждает, что революции вообще не нужны и даже неразумны в современном индустриальном обществе. Это как раз полная противоположность подходу, объявляющему революцию основным двигателем истории. Вопрос, на который Л. не дает ответа: всегда ли можно обойтись без революции, заместив ее подходящими к случаю реформами? Ответ на этот вопрос должен быть, скорее всего, отрицательным. Во всяком случае каждый переход от коллективистического устройства общества к индивидуалистическому его устройству и наоборот представляет собой глубокую социальную революцию (см.: Индивидуалистическое общество и коллективистическое общество). Если история рассматривается как колебания обществ между полюсами коллективизма и индивидуализма, революции становятся неотъемлемыми ее элементами. Марксизм переоценивал роль социальных революций в истории; Л., напротив, переоценивает возможности частичных, идущих шаг за шагом реформ.

Хайек Ф.А. Дорога к рабству // Вопросы философии. 1990. № 10—12; Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1—2; Леонтович В.В. История либерализма в России, 1762—1914. М., 1995; Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1996; Ивин А.А. Философия истории. М., 1999.

А.А. Ивин

ЛИБИДО (от лат. libido — страсть) — бессознательное сексуальное влечение, в более общем плане — влечение к жизни и ее обнаружениям, близкое к платоновскому Эросу.

Понятие «Л.» многозначно: это и желание, и влечение, и стремление. В разных содержательных контекстах оно может означать удовольствие, кровожадность, жажду наслаждения, произвол и каприз. Понятие «Л.» появилось в медицинской, психологической и затем филос. литературе во втор. пол. 19 в. в работах М. Бенедикта «Электротерапия» (1868) и А. Молля «Исследование сексуального влечения» (1898).

Прежде всего Л. — это проявление полового инстинкта, обостренного и неустанного сексуального влечения. Эрос — глубинная, трудноутоляемая потребность человека и общества. Он неизбывен, неисчерпаем. Человек то и дело вязнет в оргиастическом исступлении, в эротическом движении мысли. Это, по -З. Фрейду, сделавшему данное понятие основным для своих работ, не только страсть, но стиль современной жизни. Заслуга Фрейда — в открытии эротической природы подсознания. Половой инстинкт определяет в конечном счете первичные эмоциональные связи между людьми. Он лежит в основе любовных и дружеских чувств, различных привязанностей — к самому себе, др. родственникам, сверстникам. Обращаясь к изучению бессознательного, писал Н.А. Бердяев, мы находим там Л., с рождения присущее человеку. В бессознательном мы обнаруживаем не только неудовлетворенное половое влечение, но также стремление к преобладанию и власти, смятенное сознание(уязвленное самолюбие, неугасимую обиду и зависть, вечную приговоренность к одной и той же судьбе. Признав, что основная идея Фрейда гениальна, а метод плодотворен, Бердяев тем не менее считал, что он неправомерно придал Л. центральное и всеобъемлющее значение; так родилась ложная пансексуалистская метафизика.

У Фрейда в трактовке Л. обозначился разносторонний метафизический смысл. Именно через Л. он пытался осмыслить множество культурных, социальных и антропологических вопросов. Сам Фрейд называл свои идеи метапсихологическими гипотезами. Огромная толпа, готовая к бессознательным свершениям, как выясняется, предельно эротизирована. Жестоко мстит за себя, отмечал Фрейд, пренебрежение к либидозному фактору в армии. Межэтнические коллизии вообще нельзя понять без сложного синдрома любви и ненависти. Касаясь массовых политических движений, Фрейд уточнял, что каждый человек либидозно связан, с одной стороны, с вождем (Христом, полководцем, политическим лидером), а с другой — с иными массовыми индивидами.

К.Г. Юнг в полемике с Фрейдом расширил понятие «Л.» до психической энергии вообще, своего рода метафизического принципа психики. Юнг попытался освободить психоаналитическую теорию от чисто сексуального подхода. Он утверждал, что все психические явления можно рассматривать как обнаружения энергии, подобно тому, как все физические процессы могут пониматься как энергетические реализации. Субъективно и психологически эта энергия, по мнению Юнга, понимается и переживается как сильное желание. Л. здесь приобретает первоначальное значение, не сводимое только к сексуальному влечению. Оно означает желание или импульс, которые не подчиняются никаким авторитетам, морали или чему бы то ни было. Л. есть потребность организма в естественном для него состоянии. С генетической т.зр. телесными потребностями, составляющими сущность Л., являются голод, жажда, секс и эмоциональные состояния или аффекты.

Т.о., в аналитической психологии Л. рассматривается как психическая энергия, направляющая и побуждающая личность к любому виду деятельности. Обнаружение Л. в отношении к.-л. объекта определяет степень ценности этого объекта для индивида. Л. может меняться, но эта энергия не может быть уничтожена.

Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы. СПб., 1994; Гуревич П.С. Либидо // Популярная энциклопедия. Психоанализ. М., 1998.

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ — одно из направлений аналитической философии, получившее наибольшее распространение в Великобритании, США и некоторых др. странах в 1930—1960-е гг. Впервые метод филос. анализа естественного языка был разработан Дж. Муром. Др. важным источником для возникновения Л.ф. явилось учение позднего Л. Витгенштейна, его теория языкового значения «как употребления». В основном разделяя критическую антиметафизическую установку логических позитивистов в отношении «традиционных» способов философствования, представители Л.ф. иначе объясняли причину возникновения филос. заблуждений, которую они находили не в сознательной эксплуатации «метафизиками» неточностей и двусмысленных форм языка, а в самой его «логике», его «глубинной грамматике», порождающей парадоксальные предложения (типа предложения, на которое обратил внимание Мур: «Идет дождь, но я в это не верю») и всевозможные лингвистические «ловушки». Согласно Витгенштейну и некоторым его последователям из Кембриджского ун-та, филос. заблуждения устраняются путем прояснения и детального описания естественных (парадигматических) способов употребления слов и выражений, включения слов в органически присущие им контексты человеческой коммуникации («языковые игры»), введения в качестве критерия осмысленности требования, чтобы любое употребляемое слово предполагало возможность своей антитезы, осуществления номиналистической критики тенденции к унификации различных случаев употребления слов и др. приемов. При этом в отличие от логических позитивистов сторонники Л.ф. не призывали к «усовершенствованию» естественного языка по образцу формализованных логических языков или языка науки.

Одна из школ Л.ф. (Дж. Уисдом, М. Лазеровиц, Э. Эмброуз) разработала сугубо «терапевтическую» интерпретацию целей и задач философии, сблизившись в этом отношении с психоанализом. Др. группа лингвистических философов — оксфордская школа «обыденного языка» — стремилась прежде всего к созданию позитивной концепции языковой деятельности. Ею были разработаны оригинальные идеи, введен в оборот новый категориальный аппарат для анализа языковой коммуникации (теория «речевых актов» Д. Остина), описания способов употребления психологических понятий (Г. Райл), выявления «концептуальной схемы» языка и познания (Я. Стросон), анализа моральных высказываний (Р. Хэар). Начиная с 1960-х гг. происходит сближение проблематик и исследовательских подходов Л.ф. и ряда направлений современной лингвистики (прежде всего в области лингвистической прагматики). Некоторые первоначально выдвинутые в Л.ф. концепции получают формально-логическую трактовку (таковой, напр., является иллокутивная логика Дж. Сёрла, навеянная идеями Остина).

Проблемы и противоречия буржуазной философии 60— 70-х годов. М., 1983; Философия. Логика. Язык. М., 1987; Chariesworth M.J. Philosophy and Linguistic Analysis. Pittsburgh, 1959; Waismann E. The Principles of Linguistic Philosophy. London, 1965; Katz J.J. Linguistic Philosophy. London, 1971; The Linguistic Turn. Chicago; London, 1975.

А.Ф. Грязнов

ЛИОТАР (Lyotard) Жан Франсуа (р. 1924) — фр. философ. С 1959 преподавал философию в ун-тах Парижа (Сорбонна, Нантер), с 1972 по 1987 — проф. ун-та Сен-Дени, а также приглашенный проф. в различных ун-тах США и Канады, соучредитель (наряду с Ж. Деррида) Международного философского колледжа. В юности испытывал сильное влияние марксизма и психоанализа, в нач. 1960-х гг. был членом леворадикальной группы «Социализм или варварство».

Международную известность принесла Л. кн. «La condition postmoderne» (1979), однако постмодернизм никогда не был самостоятельной темой его творчества. В центре размышлений Л. находится проблематика «нерепрезентативной эстетики», развить которую Л. стремится в противовес моделям репрезентации, утвердившимся в искусствоведении и в философии после Г.В.Ф. Гегеля. Событие ускользает от репрезентации — не поддается однозначному схватыванию в понятиях и образах, оставаясь принципиально неопределенным. Никакое изображение не изображает событие, изображение лишь отсылает к неизобразимому, указывает на непредставимое.

Но событийность далеко не ограничивается сферой искусства. Она пронизывает собой любое высказывание. Отсюда др. важная для Л. тема — тема распри (differend). Спор, несогласие (dissens) первичен по отношению к согласию (consens), ибо высказывания, будучи событиями, не могут быть подведены под общий знаменатель некоего универсального правила. Утверждая первичность несогласия перед согласием, Л. решает далеко не чисто полемические задачи (отмежевываясь, напр., от Ю. Хабермаса и К.О. Апеля). Исходный пункт размышлений Л. о differend: как «спасти честь мышления после Освенцима». Эксцессы тоталитаризма 20 в. внутренне связаны с историей европейской мысли. Эту мысль необходимо перепродумать, чтобы блокировать ее тоталитарные тенденции. Имплицитный тоталитаризм заложен во всяком притязании на монопольное обладание истиной. С такими притязаниями выступают все большие идеологии, или, как их называет Л., «метанаррации». Современная эпоха (modern) особенно богата метанаррациями: к дискурсу спасения (христианство) она прибавила дискурс эмансипации, дискурс научно-технического прогресса и т.д. Специфика ситуации «постмодерна» — в радикальном недоверии к любым метанарра-циям.

Метанаррации стремятся узаконить себя не только в качестве истинных, но и в качестве справедливых. Их легитимация тождественна легитимации определенных социальных ин-тов, обоснованию и оправданию определенного способа общественного устройства. Метанаррация поэтому теснейшим образом связана с властью. Утверждение одного типа дискурса (одной из возможных «языковых игр») в качестве универсального совпадает с утверждением универсальности определенной социальной системы. Господство правил и норм одной, «легитимной» формы рациональности и третирование всех иных ее форм как неполноценных или незрелых есть вместе с тем третирование всех иных, «нелегитимных» форм жизни. На деле, как показывает, опираясь на Л. Витгенштейна, Л., нет и не может быть универсального языка, как нет и не может быть универсальной рациональности — есть лишь различные «языковые игры». Среди них можно выделить денотативные (ориентированные на значение) и прескриптивные (ориентированные на действие). Но денотативные высказывания опираются в конечном итоге на некоторые правила, которые носят не денотативный, а прескриптивный характер. В попытке затушевать это обстоятельство их называют метапрескриптивными высказываниями. Однако очевидно, что источник метапрескрипций следует искать не в логической, а в социальной сфере, не в семантике, а в прагматике. Социальная прагматика, разрабатываемая Л., выявляет сложное переплетение гетерогенных высказываний, демонстрируя при этом, что никакой метапрескрипций, общей всем «языковым играм», установить невозможно. Более того, устанавливать ее не нужно и вредно, ибо всякое притязание на создание гомогенной системы высказывания таит в себе опасность террора.

Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Ad Marginem'93. M., 1994; Гибкое приложение к вопросу о постмодернизме // Ступени. Философский журнал. СПб., 1994. № 2(9); Переписать современность // Там же; Заметки о смыслах «Пост» // Иностранная литература. 1994. № 1; Discours, figure. Paris, 1971; Economie libidinale. Paris, 1974; Instructions paiennes. Paris, 1977; La condition postmoderne. Paris, 1979; Le difTerend. Paris, 1983; Tombean de l'intellectuel et antre papiers. Paris, 1984; Le postmoderne expliqueaux enfants. Paris, 1986; Lecons sur l'Analytique du sublime. Paris, 1991.