Гейнц Гудериан "Воспоминания солдата"

29 июля шеф-адъютант Гитлера полковник Шмундт привез мне дубовые листья к рыцарскому кресту и, пользуясь этим обстоятельством, имел со мной беседу о моих взглядах на будущее. Он сообщил мне, что Гитлер наметил себе три цели:

1. На северо-востоке - Ленинград. Эта цель должна быть достигнута во что бы то ни стало для того, чтобы получить возможность организовать из Швеции по Балтийскому морю снабжение группы армий "Север".

2. В центре - Москва, являющаяся важным промышленным центром.

3. На юго-востоке - Украина. \250\

Из высказываний Шмундта можно было сделать вывод, что Титлер еще не принял окончательного решения о наступлении на Украину. Поэтому я настоятельно просил Шмундта убедить Гитлера в необходимости нанесения удара непосредственно на Москву - сердце России и посоветовать ему отказаться от нанесения мелких ударов, которые приводили к большим потерям с нашей стороны и не имели решающего значения для успеха всей кампании. Кроме того, я просил Шмундта не задерживать доставку мне новых танков и пополнения, ибо в противном случае кампания не сможет быть быстро завершена.

30 июля под Ельней было отражено 13 атак.

31 июля из главного командования сухопутных войск возвратился отправленный мною офицер связи майор фон Белов и доставил мне следующие указания: "Ранее намеченная задача - к 1 октября выйти на линию Онежское озеро, р. Волга уже считается теперь невыполнимой. Имеется уверенность, что к этому времени войска достигнут линии Ленинград, Москва и районов южнее Москвы. Главное командование сухопутных войск и начальник генерального штаба находятся в исключительно трудном положении, так как руководство всеми операциями осуществляется свыше. Окончательное решение о дальнейшем ходе операций еще не принято".

От окончательного решения вопроса о дальнейшем развитии операций зависело теперь все, в частности, целесообразность удержания линии фронта на ельнинской дуге в случае, если наступление в направлении на Москву не будет осуществляться. Оборона этой дуги была связана с большими потерями. Подвоз боеприпасов был недостаточен для ведения позиционной войны, и это неудивительно, ибо ближайшая железнодорожная станция, обладающая достаточной пропускной способностью, находилась на удалении 750 км. Хотя железнодорожный путь до Орши был перешит на немецкую колею, однако пропускная способность дороги все же оставалась незначительной. Не хватало русских \251\ паровозов для тех участков пути, которые еще не были перешиты.

Существовала все же небольшая надежда, что Гитлер примет другое решение, как нам было сказано на совещании, созванном 27 июля командованием группы армий "Центр" в Борисове.

1 августа 24-й танковый и 7-й армейский корпуса начали наступление на Рославль. Рано утром я прежде всего отправился в 7-й армейский корпус, однако не нашел ни командный пункт корпуса, ни командный пункт 23-й пехотной дивизии. Разыскивая их, в 9 час. я достиг головных конных дозоров 23-й пехотной дивизии. Убедившись в том, что впереди никаких штабов быть не может, я остановился, потребовав от дозоров, чтобы они доложили мне, какие у них имеются сведения о противнике. Кавалеристы были чрезвычайно удивлены моим неожиданным появлением. Затем я приказал командиру 67-го пехотного полка подполковнику барону фон Биссингу, моему старому соседу по Берлину, пропустить мимо меня подразделения полка. Было заметно, что солдаты, узнав меня, очень обрадовались. Отправившись затем в 3-ю танковую дивизию, я попал под бомбежку наших самолетов, сбросивших бомбы на подразделения 23-й пехотной дивизии и причинивших им большой урон. Первая бомба упала в 50 м впереди моей машины. Эти прискорбные случаи происходили, несмотря на то, что наши войска имели необходимые опознавательные знаки и маршруты движения были указаны в приказах. Объясняется это недостаточной подготовкой молодых летчиков и отсутствием у них боевого опыта. В остальном продвижение частей 23-й пехотной дивизии не встречало серьезного сопротивления.

Во второй половине дня я прибыл в передовые подразделения 3-й танковой дивизии, достигшие западного берега р. Остер, южнее Хороньво. Генерал Модель сообщил мне, что он захватил неразрушенными все мосты через р. Остер, а также взял одну батарею \252\ противника. Я беседовал с командирами батальонов, специальных подразделений и выразил им благодарность за хорошее руководство своими подразделениями.

Вечером я посетил штаб 24-го танкового корпуса, чтобы получить общие сведения о ходе наступления за весь день, и на следующий день в 2 часа возвратился на свой командный пункт. Поездка моя продолжалась 22 часа.

Главный объект нашего наступления - Рославль - был захвачен!

Утром 2 августа я отправился в 9-й армейский корпус. С командного пункта 509-го пехотного полка 292-й пехотной дивизии можно было наблюдать отступление русских. Я приказал продолжать наступление в южном направлении, отклонив возражение со стороны командования корпуса. Затем направился в 507-й пехотный полк, передовой отряд которого наступал на Козаки. К концу дня я еще побывал в штабе 137-й пехотной дивизии и в штабах полков этой дивизии, приказав им ночью продолжать наступление и как можно быстрее достичь шоссейной дороги, ведущей на Москву. В 22 часа 30 мин. я возвратился на свой командный пункт.

В течение 2 августа 9-й корпус не добился каких-либо значительных успехов, поэтому я решил день 3 августа снова провести в этом корпусе, чтобы развить дальнейшее наступление и обеспечить полный успех. Сначала я отправился на командный пункт 292-й пехотной дивизии в Ковали, а оттуда в 507-й пехотный полк. По пути я встретил командира корпуса, с которым подробно обсудил ход боевых действий. Прибыв в 507-й пехотный полк, я пошел вперед вместе с головной ротой, устраняя ненужные остановки. В трех километрах от большого московского шоссе в бинокль замечены были танки, находившиеся северо-восточнее Рославля. Мы немедленно приостановили движение. Я приказал самоходному орудию, которое двигалось вместе с головным подразделением пехоты, подать танкам \253 - Схема 13\ \254\ условный сигнал "Я здесь" и получил ответный сигнал, означавший, что это наши танки. Это было подразделение 35-го танкового полка моей 4-й танковой дивизии!

Я немедленно сел в свою машину и отправился к своим танкистам. Остатки русских войск бросали оружие и отходили, а по балкам и доскам взорванного моста через р. Острик карабкались солдаты 2-й роты 35-го танкового полка для того, чтобы приветствовать меня. Это была та самая рота, которой еще совсем недавно командовал мой старший сын. Солдаты его очень любили и свою любовь и доверие перенесли на меня. Обер-лейтенант Краузе, командовавший теперь этой ротой, доложил мне обстановку, и я пожелал роте дальнейших успехов.

Таким образом, кольцо окружения вокруг русских войск в районе Рославля было замкнуто. В окружении остались три-четыре русские дивизии. Задача состояла теперь в том, чтобы принудить окруженных русских к сдаче. Когда через полчаса появился генерал Гейер, я сказал ему, что шоссейную дорогу на Москву необходимо во что бы то ни стало удержать. 292-й пехотной дивизии была поставлена задача - замкнуть кольцо окружения фронтом на запад, а 137-й пехотной дивизии - фронтом на восток, вдоль р. Десна.

Между тем в районе Ельни продолжались тяжелые бои, требовавшие большого расхода боеприпасов. Здесь был брошен в бой наш последний резерв - рота, охранявшая командный пункт нашей танковой группы. К 3 августа войска группы достигли: 7-я пехотная дивизия и 3-я танковая дивизия - района западнее Климовичи, 10-я мотодивизия - Хиславичи; 78-я пехотная дивизия - Понятовка; 23-я пехотная дивизия - Рославль, 197-я пехотная дивизия и 5-й пулеметный батальон - севернее Рославля, 263-я пехотная дивизия - южнее Прудки, 292-я пехотная дивизия - Козаки, 137-я пехотная дивизия - восточного берега р. Десна, 10-я танковая, 286-я пехотная дивизии, дивизия СС "Рейх", пехотный полк "Великая \255\ Германия" - Ельня, 17-я танковая дивизия - севернее Ельня, 29-я мотодивизия - южнее Смоленска, 18-я танковая дивизия - Прудки.

Штаб 20-го армейского корпуса только что прибыл. На утро 4 августа я был вызван в штаб группы армий, где впервые после начала кампании в России должен был выступить с докладом Гитлер. Мы стояли накануне решительного поворота в ходе войны!

 

Москва или Киев?

Совещание с участием Гитлера происходило в городе Борисов, где находился штаб группы армий "Центр". Присутствовали: Гитлер, Шмундт, фельдмаршал фон Бок, Гот и я, а также представитель ОКХ - начальник оперативного отдела полковник Хойзингер. Каждому участнику совещания предоставили возможность по очереди высказать свою точку зрения таким образом, что никто не знал, о чем говорил предыдущий участник совещания. Все генералы группы армий "Центр" единодушно высказались за то, чтобы продолжать наступление на Москву, имеющее решающее значение. Гот заявил, что его танковая группа может начать наступление не раньше чем с 20 августа. Я заявил, что буду готов к 15 августа. Затем в присутствии всех участников совещания выступил Гитлер. Он заявил, что его первой целью является индустриальный район Ленинграда. Вопрос о том, наступать ли затем на Москву или на Украину, окончательно еще не был решен. Сам Гитлер был склонен начать с наступления на Украину, ибо в настоящее время группа армий "Юг" также добилась определенных успехов. Кроме того, он полагал, что сырьевые и продовольственные ресурсы Украины крайне необходимы для дальнейшего ведения войны и что, наконец, наступление на Украину даст ему возможность выбить из рук русских Крым, который, по мнению Гитлера, является "авианосцем \256\ Советского Союза, откуда ведутся налеты на нефтепромыслы Румынии". К началу зимы он надеялся овладеть Москвой и Харьковом. Окончательное же решение по этому важнейшему для нас вопросу о дальнейшем ходе войны в этот день не было принято.

В моей книге "Внимание, танки! ", выпущенной в 1937 г. , я указывал, что в тот период в России насчитывалось 10 000 танков, однако против этой цифры возражали начальник генерального штаба Бек, а также цензура. Мне стоило большого труда добиться разрешения на опубликование этих цифр, хотя в действительности имеющиеся в моем распоряжении сведения \257\ говорили о том, что у русских имелось тогда 17000 танков, и я сам с чрезвычайной осторожностью подходил к опубликованию имевшихся сведений. Перед лицом надвигающейся опасности нельзя придерживаться политики страуса; однако Гитлер и его наиболее авторитетные политические, экономические и военные советники постоянно придерживались такой политической линии. Такая политика насильственного закрытия глаз перед суровой действительностью привела к катастрофическим результатам, последствия которых мы вынуждены испытывать еще и теперь.

Возвратившись с совещания, я решил на всякий случай приступить к подготовке наступления на Москву.

На своем командном пункте я узнал, что 9-й армейский корпус, опасаясь прорыва русских в юго-восточной части котла у Ермолино, оставил московское шоссе и что существует опасность прорыва русскими войсками кольца окружения, замкнутого 3 августа. Рано утром 5 августа я поспешил отправиться в район расположения 7-го корпуса с тем, чтобы оттуда выехать на московское шоссе и снова закрыть брешь с юга. По пути мне встретились части 15-й пехотной дивизии, следовавшие в район Ельни; я вкратце ознакомил командира дивизии с обстановкой в этом районе. Затем я отправился в 197-ю пехотную дивизию, где ее командир - генерал Мейер-Рабинген доложил мне, что в кольце окружения русских образовалась брешь и что русские, во всяком случае, держат под своим обстрелом московское шоссе. По прибытии в 4-ю танковую дивизию я узнал, что танки 35-го танкового полка отведены назад, Я немедленно передал по радио приказание танковому корпусу, возложив на него ответственность за удержание московского шоссе, а сам отправился в 7-й армейский корпус. Этот корпус уже направил разведывательный отряд 23-й пехотной дивизии с задачей воспрепятствовать русским вырваться из котла. Я считал, что принятые меры являются совершенно недостаточными, \258\ и вместе с начальником штаба 7-го армейского корпуса полковником Кребсом[29] , моим старым приятелем еще со времен нашей совместной службы в Госларе, отправился в Рославль.

В Рославле я встретил танковую роту обер-лейтенанта Краузе (2-я рота 35-го полка), которая направлялась на отдых; сам командир этой роты еще находился в районе боевых действий. Рота сдерживала до утра попытки противника вырваться из кольца окружения, уничтожила много орудий и захватила значительное число пленных. Затем роте было приказано отойти. Я немедленно повернул обратно храбрую роту, приказав ей возвратиться и занять прежний рубеж. Затем я приказал 2-му батальону 332-го пехотного полка начать продвижение к мосту через р. Острик. Наконец, я поднял по тревоге подразделение зенитной артиллерии, расположенное около Рославля, и затем направился к линии фронта. Взглянув на мост через р. Острик, я заметил, как группа русских численностью около 100 человек приближается к мосту с севера. Эта группа была рассеяна. Танки перешли через мост, отремонтированный в последние дни, и воспрепятствовали русским вырваться из окружения. После того как танками была восстановлена связь с 137-й пехотной дивизией, я возвратился на командный пункт 7-го армейского корпуса, возложив ответственность за удержание угрожаемого участка в районе московского шоссе на командующего артиллерией 7-го корпуса - способного и испытанного австрийского генерала Мартинека, а затем возвратился на самолете "Шторх" на свой командный пункт. Оттуда я передал приказание 9-му армейскому корпусу об установлении связи с группой Мартинека.

Своему штабу я поставил задачу готовить наступление на Москву с таким расчетом, чтобы танковые корпуса имели возможность действовать на правом фланге, \259\ наступая вдоль московского шоссе, а пехотные корпуса наступали бы в центре и на левом фланге.

Я намеревался основной удар нанести своим правым флангом и, прорвав довольно слабый в это время фронт русских на данном участке, двигаться вдоль московского шоссе по направлению на Спас-Деменск и Вязьму, способствуя тем самым продвижению группы Гота, а затем развивать наступление на Москву. Увлеченный этими своими планами, я категорически воспротивился выполнить требование ОКХ, полученное мною 6 августа, которое заключалось в том, чтобы направить свои танковые дивизии для наступления на Рогачев, расположенный у Днепра, далеко позади занимаемой мною линии фронта. Моя разведка установила в этот день, что на значительном расстоянии вокруг Рославля почти нет противника. В направлении на Брянск и к югу противник не был совершенно обнаружен на расстоянии 40 километров. Эти данные подтвердились и на следующий день.

К 8 августа уже можно было подвести некоторые итоги боев за Рославль, Нашими войсками было захвачено большое количество пленных, танков и орудий. Эти итоги оказались чрезвычайно радостными и значительными.

Перед тем как перейти в наступление на Москву или предпринять какую-либо другую операцию, нам необходимо было предварительно выполнить еще одно условие: обеспечить свой правый фланг у Кричева, расположенный глубоким уступом назад. Очистка этого фланга от войск противника была необходима еще и для того, чтобы облегчить 2-й армии наступление на Рогачев. Как командование группы армий "Центр", так и командование танковой группы полагали, что тем самым отпадет необходимость отправки танковых сил в район действий 2-й армии и вызываемый продолжительными маршами большой износ материальной части (расстояние от Рославля до Рогачева - 200 км, а туда и обратно - 400 км). \260\

Оба штаба считали, что основной нашей целью должно явиться развитие наступления на Москву. Однако, несмотря на это, из штаба группы армий, очевидно под давлением ОКХ, все еще продолжали поступать неоднократные требования "перебросить некоторые танковые части в направлении на Пропойск (Славгород)". Все недоразумения, связанные с этими требованиями, были улажены решением генерала Гейера, желавшего избавиться от постоянного давления на свой правый фланг путем наступления на противника южнее Кричева в районе Милославичи. Я согласился с этим решением, получив также одобрение штаба группы армий, отказавшегося от своего требования послать танки в направлении на Пропойск (Славгород).

8 августа я отправился в корпуса и дивизии, расположенные в Рославле и южнее, а 9 августа присутствовал при наступлении 24-го танкового корпуса, находясь вместе с 4-й танковой дивизией, 35-й танковый и 12-й мотострелковый полки отлично вели наступление и были надлежащим образом поддержаны артиллерией полковника Шнейдера.

10 августа по неизвестным для меня причинам было получено приказание направить во Францию 2-ю танковую дивизию, которая до того находилась в резерве ОКХ. Наступление 2-й армии на Гомель за последнее время задерживалось плохим состоянием дорог.

К 10 августа войска группы находились: 7-я пехотная дивизия - в районе южнее Хотовиж; 3-я и 4-я танковые дивизии вели наступление юго-западнее Милославичи; 10-я мотодивизия - Милославичи; 78-я пехотная дивизия - в Слободе, ее передовой отряд - в Бухано; 197-я пехотная дивизия - в Островая, ее передовой отряд - в Алешня; 29-я мотодивизия - в Рославле; 23-я пехотная дивизия - на отдыхе севернее Рославля; 137-я и 263-я пехотные дивизии - на линии р. Десна; 268, 292 и 15-я пехотные дивизии - в районе ельнинской дуги; 10-я танковая дивизия - западнее Ельни; 17-я танковая дивизия - северо-западнее \261 - Схема 14\ \262\ Елыни; 18-я танковая дивизия - восточнее Прудки; дивизия СС "Рейх" - северо-западнее Ельни, где находился также на отдыхе и доукомплектовывался полк "Великая Германия".

До настоящего времени все мероприятия, осуществленные моей танковой группой, исходили из нашего представления о том, что как командование группы армий, так и ОКХ считают наступление на Москву наиболее решающей операцией. Я все еще надеялся на то, что, несмотря на результаты совещания в Борисове 4 августа, Гитлер в конце концов все же согласится с этим, как мне казалось, наиболее разумным планом. Однако 11 августа мне пришлось похоронить эту надежду. ОКХ отклонило мой план наступления на Москву посредством нанесения основного удара из Рославля на Вязьму, считая этот план "неприемлемым". Никакого другого, более лучшего плана ОКХ не составило, проявив в течение последующих дней ряд бесконечных колебаний, что делало совершенно невозможным какое-либо перспективное планирование нижестоящими штабами. Командование группы армий, по-видимому, примирилось с тем, что мой план наступления был отклонен, хотя еще 4 августа оно поддерживало его. К сожалению, мне не было тогда известно, что несколькими днями позже Гитлер согласился с идеей наступления на Москву, причем его согласие зависело от выполнения определенных предварительных условий. Во всяком случае, ОКХ не смогло тогда воспользоваться этим мимолетным согласием Гитлера. Через несколько дней дело снова повернулось иначе.

13 августа я посетил линию фронта по р. Десна восточнее Рославля, проходившую по обеим сторонам московского шоссе. С болью в сердце я наблюдал; как войска в полной уверенности в том, что в ближайшее время они будут наступать на русскую столицу, уже заготовили дорожные щиты и указатели с надписями "на Москву". Солдаты 137-й пехотной дивизии, с которыми мне приходилось беседовать при моем \263\ посещении передовой линии, только и говорили о возобновлении в ближайшем будущем наступления на восток.

К 14 августа успешно закончились бои, которые 24-й танковый корпус вел в районе Кричева. Захвачено было много пленных, артиллерийских орудий и других трофеев. Наши войска захватили Костюковичи.

После того как мое предложение о наступлении на Москву было отклонено, я внес вполне логичное предложение вывести войска из уже не нужной нам ельнинской дуги, где мы все время несли большие потери. Однако командование группы армий и ОКХ отклонили и это мое предложение, которое исходило из необходимости сбережения человеческих жизней. Оно было отклонено под нелепым предлогом, что "противнику на этом участке фронта еще труднее, чем нам".

В течение дня 15 августа мне пришлось затратить немало усилий, на то, чтобы убедить моих начальников отказаться от своего намерения воспользоваться успехом 24-го танкового корпуса для перехода в наступление на Гомель. В моих глазах такой марш корпуса в направлении на юго-запад был равносилен отступлению. Командование группы армий для осуществления этой цели пыталось взять из корпуса одну танковую дивизию, не учитывая, однако, то обстоятельство, что силами одной дивизии невозможно осуществить такую операцию. Пришлось бы ввести в бой весь 24-й танковый корпус, а его левый фланг обеспечить силами других соединений. Кроме того, начиная с 22 июня 1941 г. , войска 24-го танкового корпуса еще не имели ни одного дня отдыха и крайне нуждались в некотором перерыве в боевых действиях для приведения в исправность материальной части. Не прошло и полчаса после того, как мне удалось добиться согласия на это командования группы армий, как из ОКХ было получено приказание отправить одну танковую дивизию в направлении на Гомель.

24-му танковому корпусу было теперь приказано наступать на юг в направлении на Новозыбков и \264\ Стародуб, имея в первом эшелоне 3-ю и 4-ю танковые дивизии, а во втором - 10-ю мотодивизию, и после успешного прорыва повернуть на Гомель дивизию, которая будет действовать на правом фланге.

16 августа 3-я танковая дивизия овладела узловым пунктом шоссейных дорог городом Мглин. В этот день группе армий "Центр" было приказано передать 39-й танковый корпус в составе 12-й танковой дивизии, 18-й и 20-й мотодивизий в распоряжение группы армий "Север".

Я не касаюсь здесь тех колебаний со стороны командования группы армий "Центр", которые были проявлены в последующие дни во время переговоров по телефону. 17 августа правый фланг 24-го танкового корпуса сильно отстал в результате упорного сопротивления противника, в то время как 10-я мотодивизия и прежде всего 3-я танковая дивизия корпуса, действовавшие на левом фланге, успешно продвигались вперед, захватив узловую станцию Унеча. Тем самым была перерезана железнодорожная линия Гомель - Брянск, и наши войска глубоко вклинились в расположение противника. Как же можно было лучше использовать результаты этого прорыва? Предполагалось, что 2-я армия, опираясь на мой правый фланг, будет наступать на Гомель своим сильным левым флангом. Однако, как это ни странно, этого не случилось.

Основные силы 2-й армии были выдвинуты с ее левого фланга на северо-восток и двигались далеко позади фронта наступления 24-го танкового корпуса, который в то время вел тяжелые бои в районе Стародуб, Унеча. Я обратился в штаб группы армий с просьбой дать указание 2-й армии двинуть ее соединения в первую очередь против противника, действовавшего на нашем правом фланге. Мне было обещано, что штаб отдаст такое приказание, однако, когда я запросил штаб 2-й армии, получил ли он такое приказание, то мне сообщили, что наступление в северо-восточном направлении предпринято 2-й армией по приказанию штаба \265\ группы армий. Целесообразность проведения решительных действий вызывалась еще тем обстоятельством, что уже 17 августа поступили сведения об отходе противника из района Гомеля. Уже в этот день 24-й танковый корпус получил приказ преградить противнику путь на восток в районах Унечи и Стародуба.