Генри В. Мортон от рима до сицилии прогулки по Южной Италии Итальянская мозаика



бет10/30
Дата12.07.2016
өлшемі0.89 Mb.
#193330
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   30

2
Перед смертью сказал: «Я любил справедливость и ненавидел неправду, поэтому умираю в ссылке». Человек, посетивший Салерно и наткнувшийся в соборе на его могилу, вероятно, удивится тому, что самый могущественный средневековый понтифик погребен так далеко от Рима.

В том же году умер и Роберт Гвискар. Он пережил папу менее чем на два месяца. Анна Комнина, сестра Алексея I, написала в своем замечательном историческом дневнике, что Гвискар умер от лихорадки в возрасте семидесяти лет, и Сигельгаита была подле его постели. Некоторые историки утверждают, что он умер в Дураццо, но Анна Комнина говорит, что Роберт скончался на греческом острове Кефалония, и это больше похоже на правду. В те дни, когда я путешествовал по Греции, маленькое суденышко, пропахшее козами и оливковым маслом, отправлялось из Пирея каждую неделю, вроде бы по четвергам. Оно причаливало к северной оконечности Кефалонии, и местные люди готовы были поклясться, словно все случилось только вчера, что Роберт Гвискар умер именно там, и в доказательство указывали на название их маленького порта — Фискардо.
Сигельгаита старалась, чтобы ее пасынок Боэмунд, унаследовавший кое-что от характера Отвилей, не унаследовал бы и герцогство, которое перешло к ее безразличному отпрыску Роджеру, прозванному Борса «кошелек» из-за его привычки пересчитывать деньги. Он правил двадцать шесть лет и передал герцогство сыну, не оставившему наследника.

Героический этап норманнского завоевания Южной Италии закончился; начался период выстраивания государственности. Главный интерес вызывает фигура Роджера, младшего брата. Сейчас ему пятьдесят четыре. Его волнует не Византия, а Сицилия. Здесь он основал династию, кровь которой потечет в венах Гогенштауфенов и многих других представителей королевских семей Европы. Его сын, Роджер II, сделался королем Сицилии в 1139 году и стал одним из самых знаменитых монархов в Европе. Его экзотический двор в Палермо отличался культурой, роскошью и терпимостью к арабам, грекам и евреям. Сицилия стала ведущей морской державой на Средиземноморье. Было бы интересно отметить, что потомки викингов снова пошли на корабли, однако это не так: сицилийскими моряками были арабы или греки из областей Калабрии, колонизованных греческими мореплавателями за несколько столетий до новой эры. Из Сицилии примерно в это время в лексикон пришло слово «адмирал». Оно образовалось от арабского «эмир» или «амир» («командир») и «амир-ал» (то есть «командующий чем-то»), после чего превратилось в англоязычное «адмирал».

В это время английское влияние в Сицилии было сильно. Архиепископом Палермо был англичанин по имени Уолтер Оффамил. Король Вильгельм II женился на Иоанне, дочери Генриха II Английского и сестре Ричарда Львиное Сердце. Путешественник того времени видел Вильгельма, окруженного евнухами и женщинами в шелковых платьях, расшитых куфическими письменами. Они говорили по-арабски. Поскольку наследника не было, королевство передали тетке Вильгельма, тридцатилетней Констанции. Ее привезли из монастыря, в который она к тому времени удалилась. Вытащили из полной неизвестности в центр событий. Констанция вышла замуж за императора Генриха VI и стала матерью величайшего монарха XIII века, императора Фридриха II, призванного Stupor Mundi — «Поражающий Вселенную».

Итак, за какие-то сто шестьдесят лет Отвили, приехавшие в Италию нищими авантюристами, покорили южную половину полуострова. Кровь норманнов потекла в жилах великих Гогенштауфенов. В истории Средневековья это — самая успешная карьера одной семьи.
3
В жаркие весенние дни я исходил морское побережье и никак не мог понять, какой город мне нравится больше. У них было семейное сходство: все ослепительно белые, рядом с самым синим из морей. Одни стояли на песке, другие, такие как Полижнано-а-Маре, — на скалах. У всех имеются рыбачьи гавани, и в каждом городе есть собор, построенный то ли при норманнах, то ли при Гогенштауфенах. Свой выбор остановил на Молфетте и Трани, косясь одним глазом на Джовинаццо.

Молфетта — один из самых оживленных рыбачьих городов. Здесь есть старинный собор. Сотни разноцветных лодок, названные в честь какого-то святого, стоят в тени этого благородного здания. Многие лодки — обычные, весельные, с двумя большими ацетиленовыми лампами для ночной рыбалки. Один рыбак сказал мне, что он только что вернулся с побережья Югославии, где поймал самого большого осьминога в жизни. Я спросил, как он ловит осьминогов. Он пошел к своей лодке и вернулся с трезубцем, рукоять которого была подлиннее, чем у Нептуна, в остальном он был таким же. Таким орудием здесь пользуются со времен античности.

Вид из гавани великолепен. Даже сейчас не могу решить, лучше ли он, чем в Трани! В конце причала в море лежат огромные каменные глыбы. Они сдерживают сильные зимние ветра. Между глыбами образовались пруды. В них плещутся мальчишки, ловят в водорослях крабов и креветок. На заднем плане поднимаются две башни собора, белые, точно мел. За собором раскинулся лабиринт улиц старого города. Дома отражаются в маленьких горных прудах. Церковь освятили примерно в 1150 году, когда еще был жив Роджер II. Короли и рыцари, участвовавшие во 2-м крестовом походе, высаживались в апулийских портах. Когда несчастливый французский король Людовик VII возвращался домой, горюя о неудачном крестовом походе, его поджидало еще большее унижение: его едва не схватили пираты. Освободил его сицилийский адмирал. Он подплыл к бухте Золотой Рог, выпустил стрелы с серебряными наконечниками и доставил спасенного короля в Палермо.

Я всегда ходил в Трани (10 миль) с чувством приятного предвкушения. Этот город чуть меньше Молфетты. Как и все прибрежные города Адриатики, он ведет двойную жизнь — древней рыбачьей деревни и современного продолжения — города легкой промышленности. Эта деятельность появилась здесь около двадцати пяти лет назад. В Трани, однако, один из видов производства известен с древних времен. Трани — центр винной торговли на юге Италии. Собор стоит рядом со старой гаванью, стены большой величественной площади омывают морские волны. В наши дни редко увидишь в городе такое большое пустое пространство. Я вдоволь налюбовался элегантной архитектурой этой красивой церкви. На этот раз мне не мешали туристские автобусы и автомобили.

С другой стороны бухты раскинулся приятный парк. В тени падубов и пальм играют дети, а садовники поливают из шлангов клумбы с желтыми и красными каннами. Здесь я увидел цветочные часы. Стрелки перемещаются с помощью часового механизма или электрического устройства, вкопанного в землю. Я предпочитаю солнечные часы, но, увидев, что цветочные работают исправно, и это в публичном месте, где так много маленьких мальчиков, снова подивился цивилизованному поведению юных итальянцев.

Еще я обратил внимание на то, что местные жители очень интересуются предсказанием судьбы, даже если им ответит механический оракул. В парке был автомат, который, словно пифия, выдавал за монету безапелляционный ответ. Машина эта внешне походила на большие весы. За полученную от меня монету машина предостерегла меня от темной женщины, посоветовала поехать в Америку, а закончила такими словами: «Вы скоро окажетесь в необычной ситуации». Пророчество немедленно свершилось. Возле автомата дружески беседовали двое мужчин. Один из них стоял, повернувшись ко мне спиной. Читая свой листок, я поднял глаза и увидел, что мужчина завел за спину руки и сделал жест против дурного глаза. Мне это и в самом деле показалось необычным. Никогда еще я не видел, чтобы кто-то воспринимал это суеверие так серьезно. Большой и четвертый палец его правой руки указывали в землю. Я обошел эту пару, чтобы посмотреть на собеседника суеверного человека, однако не прочел на его лице никакого злого умысла. Напротив, он показался мне весьма приятным человеком. Если бы кто-то спросил моего мнения, то, скорее, я заподозрил бы как злонамеренного именно того человека, который сделал этот жест. Однако дурной глаз — странное явление, и даже твой лучший друг не скажет об этом, если он у тебя есть. Говорят, дурной глаз был у папы Пия IX. Я читал, что иногда те, кто подходили к нему за благословением и преклоняли колено, потихоньку делали этот жест.

Маленький порт Трани имеет форму полукруга. Он напоминает бухту Палермо. Там, где ожидаешь увидеть маяк, высится красивый и одинокий собор. Вся сцена напоминает изящную модель в витрине туристского агентства. Рассказ о соборе смахивает на фантастику. Сооружение состоит из трех церквей, помещающихся одна над другой. Этот привлекательный духовный сэндвич появился в римские времена вместе с захоронением или катакомбами, которые христиане того времени связывали со святым Левкием.21 В VI столетии был построен красивый собор, его посвятили Богоматери, но при этом не разрушили стоявшую внизу романскую церковь. Теперь она стала криптой для здания, бывшего собором Трани почти четыре века. Потом начались крестовые походы. Лучшие и худшие люди Европы проходили через порты Адриатики по пути в Святую Землю. В это время в Трани явился молодой грек-пилигрим. Он нес тяжелый крест и распевал «Купе Eleison». Звали этого молодого человека Никола. Он произвел сильное впечатление на современников, поскольку со времени его смерти в 1094 году прошло пять лет, и папа Урбан II его канонизировал. Люди города Трани приняли Николу Пеллегрино как своего святого покровителя и отказались от прежнего святого, Левкия, после чего построили над старым собором еще один. Деньги собирали с населения, вероятно поэтому строительство так долго не могли закончить. Здание нынешней церкви начали в год смерти пилигрима — 1094-й, но через сто лет работа все еще не была сделана. Результат все же вышел отличный: теперь мы видим красивую норманнскую церковь, стоящую над византийской предшественницей, а ниже — крошечные римские катакомбы.

Отличительной чертой собора Трани являются красивые бронзовые двери, примерно шестнадцати футов в высоту и десяти футов в ширину. Это чудо Южной Италии появилось в 1179 году. В то время у власти находились Вильгельм II Добрый и его английская супруга. Еще не был поражен стрелой в Нью-Форесте Вильгельм Рыжий. С полудня и до заката, на протяжении девятисот лет, бронзовые двери согревало жаркое солнце, и сейчас они сделались зелеными, словно поле ирландского клевера. Быть может, они не такие элегантные, как византийские, виденные мной в пещерной церкви Святого Ангела. Они грубее, массивнее, но барельефы на тридцати двух панелях выглядят более живыми. Как жаль, что мы мало знаем о создателе этих дверей. Известно лишь, что звали его Баризано да Трани, что он — автор дверей собора Равелло и боковых дверей собора Монреале близ Палермо. Интересно было бы узнать, где он выучился изготовлять такие массивные изложницы, и он ли либо кто другой задумал эти тридцать две панели со святыми. Они здесь и сидят, и стоят, и едут верхом. Много тут и других сюжетов. Моделью для святого Георгия с копьем в руке несомненно послужил какой-то норманнский барон, а фигура святого Юстаса (выезжающего на охоту со своими любимыми гончими) была, должно быть, знакома людям, жившим в мирные дни правления доброго короля Вильгельма. Тяжелый каркас двери украшен затейливыми узорами и медальонами, в каждом из них имеется изображение животного или птицы. Одно мне особенно понравилось: мчащийся во весь опор кентавр выпускает позади себя стрелу.

В соборе темно, словно в испанской церкви. Свет просачивается сквозь тонкие пластины алебастра. То же я видел в Равенне. Золотой поток стекает на сдвоенные колонны из гранита и алебастра. Они попарно стоят вдоль нефа, поддерживая круглые норманнские арки и хоры. На хорах группы из трех арок и мраморные колонны, простые и с каннелюрами. В церкви, что пониже, лес античных колонн, стоящих близко друг к другу, и ступени, ведущие в темный древний собор Святой Марии. Под алтарем, в крипте, я увидел кости святого Николы Пеллегрино. Они лежали в стеклянной раке, аккуратно перевязанные красной лентой.

В нижней церкви я увидел первую на юге Италии Мадонну Долората. В стеклянной витрине стояла фигура в натуральный человеческий рост; на восковом лице застыло болезненное выражение. Мадонна одета по моде XVI века в черное бархатное платье, такое как у шекспировской героини, возможно, у Оливии. На голове вуаль, к талии прикреплен аккуратно сложенный кружевной платок, из области сердца торчит медная рукоятка кинжала.
У каждого морского порта Апулии есть собственный маленький пляж, где на узкой полоске песка поджидают посетителей несколько дюжин зонтов. На одном из этих пляжей мне кто-то подсказал название нового отеля с хорошей кухней. Когда я отыскал его, то решил пойти туда на ланч. В обеденном зале было много крупных мрачных мужчин, очевидно, приезжих из других районов Италии. Казалось, они не знают друг друга или не хотят в этом признаться. Возможно, это были делегаты съезда предпринимателей или частные детективы. Официант сказал, что это — дилеры из Ломбардии. Они приехали покупать для купажирования вино Трани. Мне подали для пробы мускат. У него оказался потрясающий вкус и невероятна крепость. Мне сказали, что без маленькой добавки местного вина северные вина не стоит и пить. Возможно, в этих словах сказался местный патриотизм. Но должен заметить: по сравнению с южными винами северное вино бледно выглядит.
4
Самое большое спланированное ограбление совершилось в 1203 году при захвате Константинополя. Участники 4-го крестового похода развезли по Европе украденные сокровища. Каждый турист, посетивший Венецию, не мог не восхититься четырьмя бронзовыми конями над западными дверями собора Святого Марка. Они тоже были частью того грабежа. Барлетта поживилась по чистой случайности: затонувшую галеру выбросило на берег вместе с огромной бронзовой статуей римского императора. Я думал, что эту статую поставят возле собора, однако там ее не нашел. Люди, которых я о ней спрашивал, пожимали плечами, пока один пожилой человек, поумнее других, не сказал: «А, вам нужен Are!» Оказалось, что это — местное имя гиганта, очевидно, сокращение от Ereclio — Геркулеса. Он привел меня в центр города, где напротив церкви святого Сеполкро стоит самая большая бронзовая римская статуя. Те, кто ее измерял, говорят, что высота скульптуры шестнадцать футов, но мне он показался выше. На Are облачение римского полководца. В одной руке он держит шар, в другой — крест. Никто не знает, Геркулес это или Валентиниан — эти предположения самые распространенные. Фигура тяжелая и непривлекательная, к тому же и установлена не так, как следует. Скульптуру предполагали поставить на колонну или высокое здание, внизу же она кажется неуклюжей и непропорциональной. Пожилой прохожий сказал, что статуя пролежала на морском берегу две сотни лет, прежде чем ее установили в городе, и за это время доминиканцы из порта Манфредония отпилили у нее руку вместе с запястьем: им нужен был металл для церковного колокола.

Хотя Are популярен у населения Барлетты, он все же идет на втором месте после Disfida — «Вызов» при Барлетте. Когда люди рассказывают о прошлом Апулии, непременно слышишь это слово. Это один из рассказов из итальянской истории, о нем знает каждый ребенок. Эта история предоставила материал (и продолжает это делать) для написания статей, рассказов, стихов и газетных заголовков. Мы подошли к зданию в старой части города и по ступеням спустились в подвал со сводчатым потолком. Помещение было украшено геральдическими щитами и освещено факелами. Мой гость назвал его cantina и объяснил, что в 1503 году, когда французы осаждали Барлетту, здесь был трактир. Город в то время защищал смешанный гарнизон итальянцев и испанцев под командованием Гонсальво де Кордовы. Когда захватили в плен злобного французского капитана по имени Ла Мотт, то здесь, в cantina, француз стал подвергать сомнению отвагу итальянцев, говорил, что побьет любое число итальянцев, если у него будет столько же французов. Вызов был принят. 13 февраля тринадцать французов и тринадцать итальянских рыцарей сошлись в схватке за стенами Барлетты. Итальянцы скинули с седел своих оппонентов и были провозглашены победителями. В память о событии на этом месте была установлена каменная плита с надписью, но в 1805 году, во время наполеоновских войн, французские солдаты ее убрали, однако после Ватерлоо доска была возвращена на место. Ее до сих пор можно увидеть возле дороги, между Андрией и Корато.

Старый город Барлетты сохранил черты далекого прошлого. Мне показали маленькую церковь, в которой, как мне сказали, молились крестоносцы перед тем как отправиться в Святую Землю. Есть легенда о «Riccardo Cuor di Leone», нашем Ричарде Львиное Сердце, будто бы пожертвовавшем на строительство собора Барлетты. Об этом свидетельствует запись. Я долго ее разыскивал, пока не увидел с левой стороны нефа вырезанное на одной из колонн изображение человека в лодке. Там же имелась надпись, слишком истертая и высоко расположенная, чтобы ее можно было прочитать. Церковный служитель заверил меня, что человек в лодке — Riccardo, и он отправляется в крестовый поход. Однако Ричард, насколько я знаю, никогда не был в Барлетте.

Я приобрел редкий предмет — местный путеводитель, устаревший лет на сорок. Он был издан в 1926 году. Также нашел несколько старых открыток того же временного периода. На них изображены гавани апулийских городов, заполненные дау арабского вида, довольно большими судами с вертикальными грот-мачтами и латинскими парусами. Они были когда-то самыми распространенными на Средиземноморье. Увы, сейчас, насколько я заметил, они почти исчезли. В бухтах Апулии скорее можно увидеть катер, чем старый латинский парусник.

Путеводитель напомнил мне, что император Фридрих II в 1228 году, накануне отправления в крестовый поход, пригласил всех баронов своего королевства. На собрании он объявил своего сына Генриха наследником империи и королем Неаполя и Сицилии. В Барлетте, однако, больше помнят не Фридриха, а самого привлекательного из его детей — незаконнорожденного Манфреда. Очаровательный молодой человек очень любил этот город. Говорят, он бродил по его ночным улицам в сопровождении двух сицилийских музыкантов и распевал старинные местные песни.
5
Свернув с главной дороги, я оказался на земле, засаженной оливами и миндалем. Время от времени встречал фермерские телеги, колеса которых были ростом с высокого мужчину. Это — характерная особенность Апулии. Часто видел на лошадях нарядные хомуты, отделанные медью и голубыми бусами в качестве защиты от дурного глаза. Заметил, что только самые лучшие лошади имели такие амулеты. И в самом деле, кто может сглазить тощее и неказистое животное? Фермы показались мне зажиточными, скот выглядел здоровым. Южной бедности я не приметил, во всяком случае на поверхности.

Увидел табличку «Сапne della Battaglia» — «Битва при Каннах». В 216 году до новой эры на этой мирной равнине произошло сражение. Один из искуснейших полководцев карфагенянин Ганнибал окружил большую римскую армию и, обладая меньшими силами, разбил ее наголову, так что до нынешнего дня слово «Канны» является синонимом поражения. Я с интересом смотрел на поле боя, так как недавно прочел живую реконструкцию современной истории под названием «Август 1914 года», в которой автор, Барбара Такман, объясняет, как стратегия Ганнибала вдохновила немцев на блицкриг 1914 года. Странно объединять Ганнибала с пруссаком, обладателем осиной талии и монокля в глазу. Граф Альберт фон Шлиффен был начальником германского генерального штаба с 1891 года и по 1913-й. По словам мисс Такман, «мертвые битвы, как и мертвые генералы, удерживают боевой дух в своих мертвых объятиях». Граф Шлиффен оказался под гипнотическим влиянием Канн и даже после отставки продолжал об этом писать. Умирая в 1913 году в возрасте восьмидесяти лет, он пробормотал: «Нужно начать бой. Только укрепите правый фланг». Годом позднее «План Шлиффена» был применен на практике, когда германская армия двинулась через Бельгию с целью взять в кольцо Францию: так же некогда делал Ганнибал. Однако молниеносная атака, представлявшаяся воображению графа Шлиффена, превратилась в затяжную окопную войну. Достижение Ганнибала не было повторено до 1967 года, когда Израиль устроил Египту и Иордании современные Канны и уничтожил их армии за несколько дней.

Я пришел к маленькому музею возле дороги — здание вполне современное. Надеялся, что найду внутри серьезных студентов, изучающих военную историю, однако помещение поначалу показалось пустым. Затем услышал смех, донесшийся из буфета. Молодой человек, опершись о холодильник, покупал своей юной спутнице мороженое с вишней наверху под названием «Поцелуй любви». Военная стратегия их не интересовала, да и с какой стати? Я посмотрел им вслед: они вышли к припаркованной «Веспе», девушка скромно уселась позади.

В музее, кроме битой керамики, смотреть было нечего, а я-то надеялся увидеть здесь бронзовые мечи и шлемы. Возможно, самым интересным экспонатом был висевший на стене хороший план, на нем видно, как Ганнибал заманил римских генералов в ловушку и как ловко захлопнул ее в подходящий момент. Ошибается тот, кто думает, будто войны в античности были простым выступлением двух армий друг против друга, будто победа зависела от того, кто крепче ударит противника. Шлиффен говорил, что, хотя оружие может меняться, стратегия остается все той же. Древние командиры знали все хитрости военного дела, многие из которых сейчас позабыты. Работа, которая достаточно не изучена даже классическими учеными, представляет собой коллекцию военных анекдотов, названных «Стратегемы» и собранную римлянином имперского периода Секстом Юлием Фронтином. Одно время он был наместником провинции Британия, позднее занимался римскими водопроводами. Он сохранил несколько анекдотов о Ганнибале, большинство из которых, я думаю, взято либо у Полибия, либо у Ливия. Только выдающемуся полководцу могла прийти в голову такая идея — захват города путем истощения сил противника, он их морозил и заражал. По словам Фронтина, Ганнибал выманил вражескую армию из осаждаемого им города, заставив ее зимой перебраться через реку. Собственных солдат он быстро привел обратно в лагерь, разжег костры и растер тела людей маслом. Предположив, что у противника не будет такой заботы и внимания, выждал, когда холода закрепятся, и промозглым ранним утром захватил город. Типичен и такой поступок Ганнибала: однажды его слоны отказались переплывать широкую реку. Он приказал погонщику ранить одного из животных за ухом, а потом самому поплыть от него, якобы спасаясь. Разъяренный слон начал преследовать беглеца, а его товарищи пустились за ним.

В 216 году до новой эры люди задавались вопросом: почему после битвы при Каннах Ганнибал не пошел на беззащитный Рим? Также многие недоумевали из-за того, что Гитлер не предпринял попытки захватить Англию после Дюнкерка. Возможно, в обоих случаях причиной было море. Хотя Ганнибал разрушил самую большую армию, которую когда-либо Рим выпускал на поле боя, римский флот остался в неприкосновенности. Странно то, что графу фон Шлиффену, думавшему о Каннах, кажется, не приходило в голову, что, несмотря на ту битву, Рим в конце концов победил Ганнибала.
6
Еще несколько миль — и я в Канозе-ди-Пулье, в то священное для итальянца время, когда все население принимает горизонтальное положение. Во время сиесты вы не услышите ни звука. Главная площадь пуста, магазины закрыты, церкви заперты. Ничто так не бесит путешественника, когда он, преодолев долгий путь в надежде увидеть достопримечательности Италии, обнаруживает, что четыре часа его драгоценного времени потеряны. Он воспринимает это как сознательный итальянский эгоизм. Я смотрел сверху на старинный собор, стоящий во впадине на уровне мостовой норманнского периода.

И тут я заметил паренька, лет около двенадцати. Тот растянулся на крепостной стене, хотя лишь притворялся спящим: он незаметно наблюдал за мной. Я спросил, могу ли я увидеть собор. Он ответил, что parroco спит, и ключник тоже спит, но в четыре часа… Пока он говорил, я вынул купюру в пятьсот лир. Мальчишка пулей слетел со стены и скоро вернулся с ключами.

Миллионер, который, как рассказывают, купил отель, потому что не мог получить что-то в гриль-баре, вряд ли бы больше обрадовался власти денег, чем я, с помощью взятки добившийся права войти в итальянскую церковь во время сиесты.

Мы оказались в прохладном темном месте, пропахшем затхлым ладаном. Возможно, это не самый красивый апулийский собор, подумал я, однако один из самых величавых в это тихое время дня. Говорят, что собор построен Боэмундом, и сам он похоронен здесь в 1111 году своей матерью Альберадой. Почему древние историки вспоминают его мать, а не жену, Констанцию, дочь французского короля Филиппа? Почему Боэмунд, князь Отранто, похоронен в Канозе-ди-Пулье, а не в своей столице?

Как и Молфетта, этот собор продолжает византийскую традицию — купола. Их здесь пять, а в Молфетте — три. Но здесь, как и в других городах Южной Италии, есть норманнский неф. На него сразу обращаешь внимание, когда видишь большие колонны. Такие колонны чаще всего встречаются в классических руинах. Капители колонн в этом темном соборе все разные, вряд ли найдешь две похожие. Я увидел епископский трон, типичный для Апулии. В отличие от мраморного трона в Бари, который покоится на человеческих фигурах, этот стоит на двух слонах. Может, подумал я, здесь увековечен слон, благодаря которому войско быстро прошло вперед?

Боэмунд покоится во внутреннем дворе церкви вот уже восемь с половиной столетий. Его часовня построена возле южной стены. Я постарался вспомнить могилу другого лидера 1-го крестового похода, но на память пришла лишь одна — герцога Роберта Нормандского в Глостере. Дверь часовни Боэмунда — прекрасный образец древнего бронзового литья. Левая створка выполнена из одного массивного листа; правая состоит из четырех пластин, вставленных каждая в свою раму. Сделано это так замечательно, что, проводя ногтем по металлу, я не смог обнаружить, где они соединяются друг с другом. Дверь цвета медяницы. На двух панелях правой створки имеются высеченные фигуры, обведенные в византийской манере серебром. Левая створка декорирована рельефными арабесками в больших медальонах, и там есть надпись на латыни, ее еще можно прочитать. Эпитафия воздает должное смелости Боэмунда. Ниже приведено имя мастера, изготовившего дверь, — Роджер Мельфи. Мы с мальчиком отворили двери, и, завибрировав, они издали звук, похожий на музыкальный. Этот звук напомнил мне «поющие двери» Латеранского баптистерия. Внутри было холодно и пусто. Две колонны поддерживали арки, и пространство между ними освещалось солнечными лучами, пробившимися в пять маленьких окошек купола. Посередине, в полу, была голая могильная плита с выбитым на ней единственным словом:
BOAMUNDUS.
Вокруг камня, в горшках, стояло девять аспидистр. Мне показалось, что это — странный знак памяти древнему воину. От единственного слова на плите отдавало патетикой: предполагалось, что все знают, кто такой Боэмунд. Когда-то так и было, но сейчас это имя не значит ничего. Оно известно разве только некоторым ученым и жителям Канозы. Да и имя это фантастическое. Мальчика нарекли Марком, но его отец, Роберт Гвискар, вдохновившись подвигами великана Боэмунда, настоял на том, чтобы малютке-сыну дали это дикое имя. Внешностью Боэмунд пошел в отца — такой же невероятно высокий и голубоглазый. Анна Комнина, не любившая Боэмунда, тем не менее признавала его очарование и красивую внешность и в своем дневнике неохотно об этом писала. Характер этого великана сговорчивым назвать было нельзя. Как я уже упоминал, ему было четыре года, когда Роберт Гвискар оставил его мать Альбераду и женился на Сигельгаите. Мачеха всю свою жизнь боялась Боэмунда и сделала все, чтобы ее флегматичный сын Роджер Борса унаследовал герцогство и состояние Гвискара. С обидой, но и с присущей Отвилям энергией Боэмунд начал завоевывать себе место под солнцем. Начался 1-й крестовый поход.

С течением времени на крестоносцев стали смотреть как на носителей благородной идеи, однако это качество было присуще очень немногим, и Боэмунд явно был не из их числа. Он думал не об освобождении святых мест, а о завоевании для себя королевства. Для людей, подобных ему, крестовые походы открывали великие возможности. Со временем они вставали во главе армий, о чем в другое время не могли бы и мечтать. С такой властью в руках Боэмунд сделался первым князем Антиохии. Довольно трудно понять то благоговение, которое он внушал своим современникам. Может, дело было в его бесстрашии. Когда он появился в Италии в поисках денег, один писатель того времени сказал, что люди сбегались посмотреть на него, «словно перед ними предстал сам Христос». Когда, опять же нуждаясь в деньгах, Боэмунд явился ко двору французского короля Филиппа I, его очарование и слава, как обычно, сделали свое дело, и закаленному в боях пятидесятитрехлетнему ветерану была отдана в жены дочь французского короля Констанция.

Через четыре года, во время очередной военной кампании, Боэмунд умер от какой-то болезни в родной Апулии. Нам известно, что похоронила его мать, Альберада. Она же распоряжалась строительством уникального мавзолея. В личном плане он более интересен, чем его отец. Гвискара боялись, его сына — любили. Им восхищались. Его взлеты и падения, борьба за славу и деньги, ставшая следствием того, что его лишили наследства, делает его более романтической фигурой, нежели фигура его везунчика-отца. За восемь с половиной столетий прах императоров и королей окончательно развеялся, а Боэмунд спокойно спит в своей могиле. Иногда кто-то подходит к его усыпальнице и обтирает губкой листы девяти аспидистр, последней дани уважения великолепному герою. И я не так уж уверен, что аспидистра — слабая дань уважения к воину. Греческое слово aspidion, от которого произошло название этого растения, означает «щит».
Еще пятнадцать миль — и я в оживленном городке Андрия. Жители приходят в себя после сиесты. Воздух наполнился характерным треском, похожим на автоматные очереди. По всему городу поднимаются металлические жалюзи, являя на свет витрины магазинов. Андрия на вид ничем не примечательна. Люди могут проехать по ней, не вспомнив о ее древности. А ведь этот город уже был древним, когда в 1046 году его захватили норманны. Андрия стала одним из их первых оплотов на юге. Город гордится своей связью с Фридрихом II, любившим приезжать сюда. Жители расскажут вам об этом больше, чем в любом другом городе Пульи. Среди чудачеств императора было сочинение латинских слоганов для своих городов, которые они писал над арками и на стенах. Изречения были язвительными и благожелательными. Нынешним жителям до сих пор нравится определение их города — «верная Андрия». Шестнадцатилетняя жена Фридриха, Иоланда, умерла в Андрии при родах. Здесь ее и похоронили. Ее можно назвать самой трогательной из трех его жен, хотя все они были жертвами политических союзов. Приданого у нее не было, зато ничем не подкрепленный наследственный титул королевы Иерусалима во времена Фридриха обладал некоторой привлекательностью. Иоланде было четырнадцать, когда ее привезли из Святой Земли в качестве невесты для императора. Фридриху тогда исполнился тридцать один. Говорят, он тут же от нее отвернулся и обратил свой взор на очаровательную и образованную двадцатилетнюю девушку из ее свиты. Бедная Иоланда провела два года хотя и в роскоши, но в слезах. Ее ребенок, Конрад, выжил.

В Андрии затерялось несколько красивых старинных церквей и великолепный герцогский дворец. Собор, хотя и претерпел много изменений, по-прежнему стар, старше самого города. Смотритель провел меня по норманнскому нефу к крипте. Мы исследовали ее со свечами в руке. Наши тени ложились на каменные арки и колонны с резными капителями. Цоколей у колонн не было, они, точно поганки, выпрастывались из-под пола. Мне казалось, что мы — путешественники, невесть как забредшие в акватинту XIX века.

— Вы американец? — спросил смотритель.

— Нет, — ответил я. — Я англичанин.

— А… — сказал он. — Пойдемте, я вам кое-что покажу.



Он поднял свечу и осветил надпись на стене. Привожу ее в переводе:
ЗДЕСЬ ЛЕЖАТ СМЕРТНЫЕ ОСТАНКИ

ИОЛАНДЫ ДЕ БРИЕН

1228

И ИЗАБЕЛЛЫ АНГЛИЙСКОЙ

1241

АВГУСТЕЙШИЕ СУПРУГИ ФРИДРИХА II,

КОРОЛЯ ПУЛЬИ И СИЦИЛИИ.
Я спросил, остались ли в захоронении кости. В ответ смотритель поднял плиту, чтобы я посветил свечой. Я не увидел ничего, кроме камней, пыли и труб.

— Вон там грудная клетка! — сказал смотритель. — Разве не видите?



Я не стал просить его еще раз поднять камень.

Вот и все, что осталось от двух императриц. Обе женщины умерли молодыми во время родов. Я уже упоминал о двух несчастливых годах царствования Иоланды. Шестилетнее пребывание на троне Изабеллы было не таким печальным. Возможно, что Фридрих, кого никто не назвал бы идеальным мужем, способен был сделать счастливой свою красивую английскую жену. Уверенность в том, что все принцессы красивы, чистая правда в случае с Изабеллой, дочерью нашего оклеветанного английского короля Иоанна. Ее отец к тому времени несколько лет как умер, а брат, Генрих III, был королем, когда в 1235 году ее просватали за императора Фридриха II. Изабелле исполнился двадцать один год. Брат послал ее на свадебное торжество, окружив роскошью, ослепившей Европу. Даже кастрюли в ее приданом были из серебра, отмечал хронист Роджер Уэндовер. Проезжая через Кельн, невеста привела в восторг зрителей, наблюдавших с балкона свадебную процессию, потому что подняла вуаль и проехала по улицам с непокрытой головой. Фридрих был ею очарован и, должно быть, сравнил ее с предыдущими двумя женами, первая из которых была старше его на десять лет, а вторая — на семнадцать лет моложе. Среди подарков, которые император послал Генриху III, были три леопарда, намек на королевский герб Англии. Если это были избалованные, прирученные охотничьи леопарды, выученные сидеть на крупах лошадей и привыкшие к людям, то их можно только пожалеть, поскольку судьбе было угодно послать их в лондонский Тауэр. Со временем к ним присоединились белый медведь и слон. Эти Животные составили ядро королевского зверинца. Его обитатели в XIX веке были переправлены в Риджент-парк и стали питомцами лондонского зоопарка.

Изабелла дала нам возможность заглянуть в императорский гарем в Сицилии. В 1241 году ее брат, Ричард Корнуэльский, приехал из Святой Земли, и император оказал ему радушный прием. Обращение, по словам Матвея Парижского, было «самое почтительное и мягкое. Гостю делали кровопускание, он принимал ванны, его лечили разнообразными медицинскими припарками, восстанавливали силы после опасного морского путешествия». Сестры не было видно, а Ричарду не терпелось ее повстречать. Несколько дней на его просьбу не откликались, но потом пригласили на увеселительное мероприятие, проводившееся в ее апартаментах. Разумеется, тут были евнухи и охранники-сарацины. После продолжительной беседы с сестрой Ричарда развлекали фокусники и танцовщицы. Две девушки удостоились его особого внимания. Когда раздвинулся занавес, они приблизились к четырем стеклянным шарам, установленным на блестящем полу. Девушки встали, каждая на два шара, и начали танцевать. «Они прокатывались на этих шарах вперед и назад, хлопали в ладоши, — писал Матвей, — взмахивали руками, напевали разные мелодии и изгибали тела в такт музыке, били в тарелки, щелкали кастаньетами и принимали самые изящные позы. Зрители были в восторге». Эта сцена, так хорошо описанная, явно выбивается из традиционного повествования жизни монарха. Ричард Корнуэльский внес разнообразие в «Великую хронику» Матвея Парижского.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   30




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет