Ввод советских войск в ДРА

Н. Гладков

В декабре 1979 г. события в Афганистане отзывались на советско-афганской границе ростом ее нарушений с сопредельной стороны, появлением на некоторых участ­ках бандгрупп мятежников вблизи границы. Поступали сигналы о их попытках установить контакты с местными жителями нашей приграничной зоны.

Наибольшая активность мятежников отмечалась на западном Припамирье, охраняемом Московским и Хорог­ским погранотрядами. Непредсказуемость политики Ами­на и обстановки в этом регионе объективно привлекали внимание командования погранвойск КГБ к этому участ­ку, охраняемому Среднеазиатским пограничным округом (САПО).

Укрепление САПО началось еще раньше, в связи с известными событиями в сопредельном Иране, где под ударами повстанцев-моджахедов Хомейни к началу 1979 г. пал проамериканский режим шаха. Как известно, 200-тысячная иранская армия, прекрасно вооруженная и напичканная американскими советниками и инструк­торами, развалилась в одночасье при первых же столк­новениях с отрядами моджахедов (кстати, подтвержде­ние тому, что победа армии в борьбе с повстанчеством, партизанами весьма проблематична). В этой связи не ис­ключались прямые вторжения американцев в Иран (что позднее подтверждали сами американцы) и возможное развертывание там гражданской войны со всеми ее по­следствиями.

Среднеазиатский пограничный округ, охранявший границу с Ираном (от восточного побережья Каспийского моря) и всю советско-афганскую границу, имел к тому времени десять пограничных отрядов, из них шесть на афганском участке. Погранотряды были полностью уком­плектованы и в целом неплохо обеспечены в техническом отношении.

Советско-иранский участок и большая часть советско-афганской границы (кроме памирского) были оборудова­ны сигнализационными системами и контролирующими устройствами. На практике это обеспечивало достаточно высокую надежность охраны границы, позволявшую своевременно пресекать даже одиночные попытки ее нарушения. Но округ не имел штатных тактических и оператив­ных резервов, малочисленной была и его авиация. Наибо­лее уязвимым считалось восточное побережье Каспия к югу от Красноводска, и для повышения надежности его охраны в 1978 г. здесь был развернут пограничный отряд (штаб - в г. Небит-Даг) и дивизион сторожевых катеров (Красноводск).

С весны 1979 г. ситуация в Афганистане ухудшилась, и это требовало повышенного внимания уже к советско-афганской границе. Первоначальные меры здесь опреде­лялись штатными возможностями самого округа и некоторой поддержкой Центра.

Была усилена разведка приграничных районов Афга­нистана, в погранотрядах, прикрывавших участки, где отмечалась повышенная активность мятежников в сопре­дельном приграничье (Хорогский, Московский и др.) были сформированы в качестве резервов маневренные группы. Погранзаставы получили дополнительный запас боепри­пасов и материальных средств.

Поступающая из Кабула информация от наших пред­ставителей не вселяла оптимизма: мятежники, воспользо­вавшись борьбой за власть кабульского режима, значи­тельно расширили свой контроль в приграничных про­винциях, особенно на юге и юго-востоке. Из-за тяжелых потерь афганских пограничников открытыми оказыва­лись многие участки границы. Было вполне очевидно, что с приходом к власти Амина ситуация в ДРА еще более обо­стрилась, поскольку в борьбу (открыто или скрытно) включились н сторонники Тараки.

В ноябре возвратился в Москву наш посол в ДРА А. М. Пузанов (почти в то же время произошла замена и главного военного советника там). Александр Михайло­вич не строил иллюзий о перспективах развития ситуа­ции в Афганистане, хотя его оценки в отношении Амина были более сдержанными и он не исключал возможность сохранения там нашего влияния.

Действительно, в первой половине декабря складыва­лось впечатление о некоторой стабилизации наших отношений с режимом Амина (по крайней мере, по информа­ции из Кабула). X. Амин, укрепляя свои позиции, расстав­лял на ключевые посты верных ему людей. Он не оставил попыток вовлечь в разгоревшуюся борьбу советские во­инские части, предлагая на этот раз ввести их (подразде­ления МВД) в северные провинции ДРА. Перенос его ре­зиденции во дворец Тадж-Бек (ранее там размещался штаб Кабульского гарнизона), безусловно, был вызван сообра­жениями личной безопасности.

Летом 1979 г. по его настойчивой просьбе (и с санкции Центра) мы провели с участием наших офицеров инженерной службы рекогносцировку местности, примыкаю­щей к этому дворцу (сам дворец расположен на холме), для изучения условий его прикрытия (защиты) сигнализационно-заградительной системой. Были составлены все расчеты и план ее строительства, доставлены материалы, но августовские и, особенно, сентябрьские события в Ка­буле дали повод притормозить это дело, а потом и вообще отказаться от него. И весьма кстати (как потом оказалось при штурме этого дворца).

В декабре 1979 г. обстановка в Афганистане и инфор­мация оттуда наших представителей не предвещали рез­ких изменений.

В двадцатых числах декабря я с небольшой группой офицеров штаба находился в Среднеазиатском погранокруге на советско-афганской границе. Завершив дела в Керкинском погранотряде, мы припозднились с вылетом, но экипаж вертолета был допущен к ночным полетам и, со­гласовав условия посадки в Термезском погранотряде, наша группа направилась туда. На подлете к окраинам Термеза (уже в темноте) мы внезапно увидели множество огней костров и группки людей около них. Впечатление было такое, словно огромное скопище кочевников подошло к городу (а граница рядом!). Но встречавший нас на­чальник погранотряда пояснил, что здесь проходит отмо­билизование термезской мотострелковой дивизии, а кост­ры жгут для того, чтобы новобранцы - «партизаны», как их называли армейцы — смогли согреться и приготовить пищу. Днем мы побывали в штабе этой дивизии (она была кадрированиой и более чем наполовину пополнялась при­зывниками). Знакомый генерал из штаба ТуркВО с горе­чью поведал о нехватке материальных средств: палаток, экипировки, средств обогрева, о слабой профессиональ­ной подготовке призывников, набранных в основном из районов Средней Азии, и прочих неурядицах. Поскольку все это проходило на фоне обычного учения, то это не очень и удивляло: разберутся, все отладят, поучат и отпустят по домам.

Спустя пару дней, по прибытии в Москву, Вадим Алек­сандрович Матросов сообщил мне (разумеется, строго конфиденциально), что эти соединения, в том числе мото­стрелковая дивизия в Кушке, будут введены на днях в Аф­ганистан. Эта новость обескуражила. И не столько усло­виями развертывания этих соединений, сколько связью с реальной ситуацией в Афганистане.

Известно, что и по прошествии многих лет события, связанные с вводом наших войск в Афганистан, довольно активно обсуждаются, и не только в очередную годовщи­ну. Начинают, как правило с «главного» вопроса: кто принимал такое решение?

Академик Г. Арбатов позднее так оценивал это собы­тие: «Допускаю, что из четырех человек, принявших реше­ние (о вводе войск в Афганистан — Ю.Я.), двое не предви­дели его последствий (Брежнев - из-за болезни, Устинов - из-за политической ограниченности). Но как могли совер­шить такую ошибку Громыко и особенно Андропов - этого я не в силах понять». При этом часто подчеркивают, что наши неудачи там были предрешены неправедным характером поставленных перед войсками целей и задач (слов­но побеждают только в праведных войнах), ошибочным решением на ввод войск и т. п. Не обходят вниманием про­блемы («кто и зачем нас туда посылал») и наши военные.

К сожалению, вместо объективного, откровенного объяснения декабрьской ситуации 1979 г. некоторые авто­ры даже в поздних своих изданиях ограничиваются по­добными рассуждениями.

Для большинства наших представителей, находивших­ся тогда в Афганистане, и речи не шло о масштабном участии советских войск в афганских делах.

В августе 1979 г. в донесении из Кабула в Москву наш посол (А. М. Пузанов), главный военный советчик (Л. Н. Го­релов) и представитель КГБ (Б. С. Иванов) предлагали направить в ДРА лишь два-три специальных батальона (один из них — для охраны нашей авиации в Баграме), мотивировав это тем, что такое присутствие повысило бы безопасность многочисленного персонала советских граж­данских специалистов в ДРА и объектов нашего народно­хозяйственного сотрудничества. К тому же среди афган­ской интеллигенции, офицерства, молодежи было распространено мнение, что приход в ДРА даже небольших (сим­волических) советских сил решит многие проблемы: под­нимется боевой дух афганской армии, НДПА, народа, ос­лабнут позиции мятежников. Но, как видим, эти предло­жения не были приняты во внимание, а реализовывалась идея полномасштабного ввода наших войск в ДРА.

Надо признать, что основания к этому имелись доволь­но серьезные. Так, кроме факторов внутренней нестабильности в ДРА и нарастающей активности мятежников, под­держиваемых извне, возникали угрозы безопасности на­шей страны с юга. Угрозы (особенно для некоторых рес­публик Средней Азии) со стороны самого Афганистана, в случае прихода там к власти экстремистски настроенных исламских группировок.

Но главным раздражителем в этом регионе все-таки считались действия США. То был, как известно, период глубокого кризиса, обострения советско-американских отношений, период активного сближения США с Китаем на антисоветской основе. С утратой своих важнейших по­зиций в Иране (после свержения там шахского режима) американцы предпринимали активные меры по восста­новлению и усилению своих группировок войск, баз и инфраструктуры в районах, недалеко отстоящих от наших южных границ (включая районы Персидского залива и Индийского океана). Значительно усиливалась их разве­дывательная деятельность на этом направлении. Словом, проблемы были.

Но, оставляя эти проблемы на совести политиков и историков, нам, военным профессионалам, думается, было бы логичным прежде всего размышлять о том, почему на­шим войскам не удалось решить поставленные перед ними задачи, и, несмотря на отчаянные усилия, мы ушли из Афганистана при возрастании активности моджахедов?

«Генштаб предложил, — вспоминает один из руково­дящих генералов Генштаба того времени, — войска ввести, но стать гарнизонами в крупных населенных пунктах и в боевые действия... не ввязываться... Но когда войска во­шли, начались провокации...»

Но разве в Генштабе не знали, что в Афганистане уже с весны 1979 г. шла, по сути, гражданская война, и можно ли было мирно усидеть в гарнизонах? Такие попытки, как известно, были, но они на стабилизацию обстановки не влияли и от потерь не уберегали. Думается, проблема зак­лючалась, прежде всего, в более внимательном учете той, афганской специфики.

Взять, к примеру, определение оптимального состава привлекаемых сил и средств к антиповстанческим операциям и их надлежащую подготовку. Истина, известная со времен Александра Македонского. Любому профессиона­лу, интересующемуся Афганистаном, было ясно, что воо­руженная борьба там протекает в форме партизанских действий — нетрадиционных и неведомых для армии. И чтобы, кроме «гарнизонного стояния» проводить в этих условиях более активные меры (а это тоже предусматри­валось Генштабом), требовались, видимо, не наспех отмобилизованные, укомплектованные «партизанами» соеди­нения и части, а иные силы, профессионально подготов­ленные к антиповстанческим действиям. Но таких сил почти не было. Даже воздушно-десантные части, наиболее боеспособные, к таким действиям, как известно, не гото­вятся. В таких случаях определяющим становится прин­цип: «Чем больше, тем лучше» (И сейчас некоторые авто­ры утверждают, что увеличив в 1,5-2 раза в ДРА нашу 70-тысячную группировку войск, можно было добиться по­беды.)

Здесь мне кажется уместным вспомнить другие собы­тия, более чем 100-летней давности. Известный русский военачальник, знаток Востока генерал М. Скобелев во время Ахал-Текинского похода (приведшего, как извест­но, к завоеванию территории нынешней Туркмении) имел численность войск не более 35-40 тыс. человек. Он решительно противился попыткам Военного министерства и некоторых своих командиров увеличить эту группировку, утверждая, что «наша сила здесь - в малочисленности». Скобелев, хорошо зная причины неудач англичан в Афга­нистане, понимал, что на территории Туркмении (сход­ной с афганской) в борьбе с текинскими племенами наи­более эффективны мобильные и профессионально обучен­ные казачьи и егерские части, а излишняя концентрация войск в подобных районах лишь порождает проблемы (болезни, сложность снабжения и пр.) и увеличивает не­боевые потери. Поэтому, принцип «лучше меньше, да лучше» для действий в Афганистане, видимо был бы более приемлем.

Казалось бы, стоит ли сегодня говорить и спорить об этом? Думаю, стоит. Наши неудачи и потери, к примеру, в Чечне уже после Афганистана, лишь подтверждают тот факт, что мы плохо учимся даже на собственных ошибках.

Но вернемся к делам пограничным. Развертывание воинских формирований в приграничных районах, а за­тем перевод их через государственную границу — всегда серьезная проблема для пограничников. Особенно когда у них нет точной информации об этом (хотя такое и предус­мотрено специальным положением).

Чтобы избежать излишней волокиты и переписки, ко­мандованию Среднеазиатского погранокруга было дано указание — согласовать с командованием ТуркВО и коман­дирами соединений на местах время и порядок перехода ими советско-афганской границы. Из штаба погранвойск в Среднюю Азию убыла группа офицеров для оказания помощи округу и поддержания связи с Центром.

Поскольку отмобилизование и развертывание многих частей проходило в непосредственной близости от грани­цы (Кушка, Термез и др.), было важно исключить любое, даже одиночное нарушение границы. Надо сказать, что со всеми этими задачами Среднеазиатский погранокруг ус­пешно справился.

Переправа через Аму-Дарью (под Термезом) и пере­ход войск через границу (в Кушке) начались 25 декабря по двум основным маршрутам: из Термеза на Кабул через перевал Саланг и из Кушки на Герат. Наиболее сложная задача выпала 860-му отдельному мотострелковому пол­ку, который выдвигался на Файзабад (центр провинции Бадахшан) из Ишкашима по труднейшему памирскому маршруту, почти необорудованному. Воздушно-десантные части, как известно, перебрасывались самолетами. Переход войск через границу в целом прошел нормально. По­чти не было инцидентов и в ближайшем афганском при-кордоне. В некоторых населенных пунктах войсковые ко­лонны встречали представители местных властей ДРА, и даже возникали импровизированные митинги. Еще мало­численные здесь к этому времени силы мятежников и фак­тор внезапности обеспечили относительно спокойный, беспрепятственный проход войсками афганских пригра­ничных районов.

И все же продвижение войск к намеченным объектам давалось нелегко. «В установленное время части нашей Кушкинской дивизии вышли в будущие пункты дислока­ции - Герат-Шинданд, под Кандагар - вспоминал быв­ший командир этой дивизии, а впоследствии наш сослу­живец, заместитель начальника погранвойск КГБ генерал Ю. В. Шаталин. — Тяжелее всего было «партизанскому» полку, как мы называли 373-й полк... Его пришлось соби­рать в окрестностях Кандагара в течение двух суток».

И, конечно, были потери людей и техники из-за сла­бой обученности, неорганизованности и пр.

Забегая вперед, скажу, что в мае 1980 г. мне довелось бывать в частях этой дивизии в Шинданде и под Кандага­ром. Там же находились и наши офицеры-пограничники, работавшие советниками и специалистами в афганских частях. Жара стояла невыносимая, в бронетранспортер нельзя было сесть без перчаток — так нагревалась броня. Подразделения дивизии, ее службы, в том числе и меди­цинские, располагались в палатках, условия в которых больше напоминали парилку.

Но несмотря на эти и другие сложности, дивизия ак­тивно действовала по блокированию основных маршру­тов движения бандгрупп и караванов с оружием, а затем и в операциях.

Первоначальная информация о штурме дворца Ами­на 27 декабря, гибели полковника Г. И. Бояринова и других событиях в Кабуле была довольно скупой. Доклады наших пограничных представителей оттуда А.А. Власова и В.А. Кириллова (принявших, кстати, активное участие в разработке общего замысла действий и занятии здания афганского Генштаба, где без стрельбы тоже не обошлось, причем был убит и начальник ГШ М. Якуб) были предельно лаконичны. Уже позднее детали тех декабрьских событий обрастали подробностями, порождая самые раз­личные, порой прямо противоположные мнения о них. И сейчас, некоторые наши политики задают вопрос, а сто­ила ли игра свеч, (т. е. нужен ли был штурм дворца Тадж-Бек), и что мы выиграли, устранив Амина?

Мне неоднократно приходилось встречаться с Ами­ном, беседовать с ним, порой, по острым проблемам, ви­деть его на совещаниях и других мероприятиях. Я знал многих людей, длительное время с ним общавшихся. И у меня не изменилось мнение о том, что он был для нашей страны ненадежным партнером (в отличие от Тараки). В Афганистане и за его пределами он раздражал многих и вряд ли ему удалось бы стабилизировать ситуацию в стране, даже при нашей активной помощи.

Типичный диктатор восточного типа, он, как мне ка­жется, пытался активно использовать помощь СССР для укрепления режима личной власти, активно шантажируя наше руководство. Нельзя исключать, что даже сохранив власть, он в будущем мог решительно отмежеваться от «Советов», как это делали до него многие диктаторы (Мао Цзэдун, Тито, Чаушеску и др.). К тому же известно, что поддержка любого диктаторского режима добром обычно никогда не заканчивается.

В Кабуле был объявлен новый состав высшего органа власти - Ревсовет во главе с Б. Кармалем (он же премьер-министр), одним из руководителей НДПА до официаль­ного раскола этой партии на «халькистов» и «парчамистов». Из тюрем были выпущены известные руководители партии и апрельских событий 1978 г. - С. Кештманд (стал заместителем председателя Ревсовета) и А. Кадыр (стал министром обороны).

Новые лидеры сразу внесли поправки в «большевист­ские» цели и методы Тараки и Амина, объявив, что «на­шей непосредственной задачей в современных условиях не является строительство социализма, а укрепление и развитие прогрессивных социальных и политических ос­нов республики». Но уже вскоре станет ясно, что даже такая умеренность позиций нового руководства мало помо­гала - страна была взбудоражена, по сути, гражданской войной, в которой невольными союзниками мятежников-исламистов становились и наиболее яростные «халькисты» - сторонники Амина.

Активность нашего военного участия в делах Д РА про­сматривалась и на советско-афганской границе. С прихо­дом войск в Афганистан спокойствие на границе не уста­новилось: на автодорожных контрольно-пропускных пун­ктах (КПП), в Ташкентском и приграничных аэропортах началось активное перемещение (одиночное и групповое) военнослужащих, различной техники и грузов. В этом по­токе надо было исключить нелегальное проникновение нарушителей, а главное, воспрепятствовать контрабанд­ному провозу оружия, боеприпасов и наркотиков. Меры, принятые тогда отделом КПП штаба погранвойск (его возглавлял мой заместитель и давний товарищ генерал Ю. Г. Ницын) были своевременными и нужными. На всем протяжении афганской компании у нас не было с этим проблем, хотя многочисленные попытки и нарушений гра­ницы и нелегального провоза запрещенных предметов, оружия и различной контрабанды имели место.

Пройдет 15-20 лет и через эту границу в Россию хлы­нет огромный поток наркотиков (исчисляемый тоннами), с трудом сдерживаемый российскими пограничниками и их коллегами по СНГ. При этом бессильными (или заинтересованными?) окажутся поставленные американцами афганские власти и их правоохранительные структуры.

В то время даже при всех неурядицах в сопредельном Афганистане, подобные угрозы для нашей страны удава­лось устранять уверенно и надежно.

Казалось бы, вступление наших войск в Афганистан, прошедшее в более-менее благоприятной обстановке, закрепит в этой стране стабильность. Однако уже через не­сколько дней к нам стала поступать информация о возрастании активности мятежников, в том числе в ближайшем к нам прикордоне. Участились случаи нападения их на воинские подразделения, захват некоторых населенных пунктов, теракты в отношении представителей местных властей и военнослужащих. Было ясно, что эта граница становится все более опасной, и нужны меры с нашей сто­роны, более активные, нежели те, которыми мы ранее ог­раничивались.

Тогда и возникла идея — для повышения безопаснос­ти некоторых наиболее активных участков этой грани­цы перенести наши действия в ближайший афганский прикордон, создать своего рода «пояс безопасности». Пра­вовая основа для этого была — неоднократные офици­альные обращения афганского руководства. Но Средне­азиатский погранокруг не имел специальных штатных подразделений для выполнения подобных задач, поэто­му их предстояло сформировать из состава штатных погранотрядов.

При определении целей и задач так называемых «свод­ных боевых отрядов» (СБО) тоже возникали проблемы. Заманчиво было ограничить их присутствие в афганском прикордоне лишь охраной и защитой каких-либо важных объектов, да оказанием консультативной и материально-технической помощи афганским пограничным подразделениям. Кстати, на это указывал и Ю. В. Андропов, когда утверждал замысел наших действий в ДРА.

Тогда многим в Минобороне да и в КГБ, казалось, что одного факта присутствия наших войск в ДРА (даже без их участия в боевых действиях) достаточно будет, чтобы стабилизировать там обстановку (кстати, это был один из аргументов Тараки и Амина, объясняющих необходимость ввода в ДРА наших войск). Разумеется, ни я, ни те из моих товарищей, кто уже бывал в Афганистане, такого опти­мизма не разделяли, но принцип «ограниченного приме­нения» в ДРА наших сил тогда был все-таки принят руко­водством в качестве основы при разработке конкретных задач для наших СБО.

Но такое благополучие продолжалось недолго. Спустя две-три недели СБО 66-го погранотряда вынужден был оказывать боевую помощь афганским пограничникам и ополченцам в освобождении от мятежников кишлака Джорф. Операция прошла удачно, но при совершении мар­ша сорвался в горную реку и затонул бронетранспортер с экипажем пограничников. Это была первая серьезная и, к сожалению, не последняя наша потеря в этой кампании.

Непосредственное руководство действиями СБО на этом этапе осуществляли начальники погранотрядов, а вопросы их взаимодействия, в том числе с афганскими властями и нашим армейским командованием в ДРА -командование Среднеазиатского пограничного округа (начальник войск генерал-майор И.Г. Карпов)