И социальному развитию

 
142 
–  Нет,  не  вслух.  Но  и  не  слишком  про  себя.  Брать  книги  ты  будешь  по 
моему совету, а потом будем устраивать дискуссии… 
На первом этаже была детская библиотека. Библиотекарша, добрая полная 
женщина,  по  прозвищу  «Смотри  не  разорви»,  доставала  Генке  те  книги, 
которые советовал ему прочитать отец. 
А за ужином начинался экзамен. 
– Ты опять пропускаешь описания природы? – спрашивал отец. 
– Я ничего не пропускаю, – оправдывался Генка. 
– Не лги! Хуже всего, когда ты  говоришь неправду. Ну, с чем, например, 
здесь сравнивается запах первого снега? 
Генка  ерзал  на  стуле.  Ему  хотелось  сбегать  на  улицу  и  понюхать  снег: 
может, он угадает, о каком именно сравнении спрашивал его отец. 
–  Писатель  сравнивает  запах  первого  снега  с  запахом  арбуза!  Это  очень 
образно и очень точно. А ты это место пропустил! 
А  потом  Генке  и  самому  понравилось  читать  по-новому.  Экзамены  за 
ужином кончились. Зато стали возникать споры о книгах. 
Иногда в спор вмешивалась и мама. Отец тут же  соглашался с ней. А мама 
почему-то начинала сердиться: 
–  Женщине  только  в  трамвае  положено  уступать  место,  а  в  спорах  эта 
вежливость ни к чему!.. 
Мама  была  машинисткой.  Работу  она  брала  на  дом.  Ей  казалось,  что 
отлучись  она  из  квартиры  на  день  –  и  случится  что-то  ужасное,  произойдет 
какая-нибудь непоправимая катастрофа. 
По  утрам  маме  некуда  было  спешить,  но  вставала  она  раньше  всех. 
Готовила завтрак отцу и Генке. Прощаясь с мамой, отец целовал ее в голову и 
говорил каждый раз одни и те же слова: 
– До свидания, малыш мой родной! 
А  мама  вдруг  менялась  в  лице,  краснела.  И  Генке  начинало  казаться,  что 
она вставала так рано только для того, чтобы услышать эти слова. 

 
143 
Слово  «малыш»  совсем  не  подходило  к  маме:  она  вовсе  не  была 
маленького роста. Может быть, она казалась такой с высоты ста восьмидесяти 
восьми  сантиметров  могучего  отцовского  роста?  (Эти  сантиметры  были 
предметом  особой  Генкиной  гордости.)  Но  ведь  сына,  мальчишку,  отец 
именовал строго и просто – Геннадием…  
Отец и сын вместе выходили на улицу, вместе шли до угла. 
Это было очень приятно – идти рядом с отцом: мама осталась дома, а они, 
мужчины, деловые люди, спешат, торопятся. 
Генка знал, что все товарищи со двора завистливо глядят на него, потому 
что все уважают его отца. Ведь это он научил ребят строить ледяные крепости, 
это он заставил-таки управдома залить во дворе каток, и это он рассказывал о 
новых машинах, которые сам конструировал. 
На углу они прощались – коротко, по-мужски. 
– Ну, иди, – говорил отец. 
А вечером Генка с нетерпением ждал возвращения отца. Он сразу узнавал 
его шаги. Отец поднимался так не спеша, словно, сделав шаг, раздумывал, идти 
ли ему дальше или, может быть, вернуться вниз. Один неторопливый звонок… 
Генке  очень  хотелось  открыть  отцу  дверь.  Но  он  чувствовал,  что  еще  больше 
этого хочет мама. И он уступал ей дорогу. Отец вновь целовал мать в голову и 
говорил  почти  те  же  самые  слова,  что  и  утром:  «Здравствуй,  малыш  мой 
родной!» Но звучали эти слова еще ласковее, потому что отец, видно, успевал  
сильно соскучиться за день. 
Генка терпеть не мог нежностей, но от слов, которые отец говорил маме, 
ему становилось радостно и как-то спокойно-спокойно на душе. 
На миг отец заглядывал маме в лицо. 
– Какие у тебя глаза воспаленные… И зачем нам нужна эта трещотка? (Так 
он называл пишущую машинку). 
– Это не она – это все враги мои виноваты, – полушутливо оправдывалась 
мама. Своими «врагами» она называла неразборчивые почерки.  

 
144 
У Генки отец будто мимоходом спрашивал: 
– Ну, как дела с науками? 
Он никогда не заглядывал в дневник, чтобы проверить, правду ли говорит 
сын. И, может быть, именно поэтому Генка не мог солгать. Если он приносил 
домой  посредственную  отметку,  то  так  прямо  и  говорил.  Отец  не  поднимал 
шума. Генка не слышал от него упреков, но зато не слышал он в такие вечера и 
увлекательных рассказов о спорте, о работе инженеров. 
Мама  поступала  совсем  иначе.  Она  раскрывала    дневник  и  глядела  на 
злосчастную отметку так, словно читала трагическое известие.  
Мама потом еще долго вздыхала… Но молчание отца было для Генки куда 
страшней причитаний мамы. И он в тот же вечер садился за учебники. 
И только с одной Генкиной слабостью отец никак не мог справиться. Этой 
слабостью  была  его  неистребимая  страсть  к  кино.  Кажется,  если  бы 
существовали  кинокартины,  на  которые  почему-либо  не  допускались  люди 
моложе шестидесяти, Генка попадал бы и на них. Сидеть дальше второго ряда 
он  считал  непростительной  роскошью.  Таким  образом,  на  шестьдесят  копеек 
Генка умудрялся сходить в кино три раза!.. Немного денег ему давала мама, а 
остальные  он  добывал  в  результате  строжайшего  режима  экономии:  в  школе 
завтракал через день, в метро и троллейбусе ездил без билетов. 
Когда  Генка  приходил  домой  взволнованный  и  раскрасневшийся,  отец 
пристально  смотрел  на  сына,  и  взгляд  его  говорил:  «Не  вздумай  что-нибудь 
сочинять. Я прекрасно вижу, что ты был в кино». 
А  за  ужином  отец,    как  будто  ни  к  кому  определенно  не  обращаясь, 
задумчиво произносил: 
– Сегодня вышла новая картина. Интересно, о чем она? 
И Генке волей-неволей приходилось рассказывать содержание. 
Иногда мама говорила отцу: 
– Может, вечером сами сходим в кино? А Генка достал бы нам билеты: он 
ведь специалист по этой части… 

 
145 
Отец смущенно разводил руками: 
–  Да  я  бы  с  удовольствием,  ты  же  знаешь.  Но  как  раз  сегодня  вечером  у 
меня неотложные дела…  
А  Генка  сердито  смотрел  на  маму:  неужели  она  не  понимает,  как  сильно 
занят отец?! 
Однажды Генка узнал, что за три квартала от их дома идет какой-то старый 
фильм, о котором приятели отзывались коротко, но выразительно: «Мировой!» 
Картину  эту  Генка  раньше  посмотреть  не  успел  по  той  простой  причине, 
что в дни ее первого выхода на экран он еще не родился. 
Вообще  Генка  не  решился  бы  пойти  на  вечерний  сеанс.  Но  он  знал,  что 
отец должен прийти поздно: у него важный и торжественный день – испытание 
новой  машины.  Отец  волновался…  А  как  же  тогда  волновалась  мама,  ожидая 
его возвращения! Она места себе не находила: то садилась за машинку, то шла 
беседовать с соседкой, то при каждом звуке шагов выбегала на лестницу… 
А  Генке  особенно  хотелось  пойти  в  кино  еще  и  для  того,  чтобы  скорей 
пролетели  часы  ожидания.  Чтобы  вернуться  домой,  сразу  увидеть  отца  и  по 
лицу мамы (именно мамы!) понять, что все хорошо, все очень хорошо… 
Генка  захватил  с  собой  долговязого  семиклассника  Жору,  которому 
беспрепятственно продавали билеты на любой сеанс.  
Ребята помчались по вечерним улицам, толкая прохожих и шепча себе под 
нос  торопливые  извинения,  которые  слышали  только  они  сами.  Когда 
добрались  до  кинотеатра,  оказалось,  что  уже  поздно:  билеты  проданы. 
Кончился предыдущий сеанс, из кинозала выходили люди, щурясь от света, на 
ходу  натягивая  пальто  и  шапки  и  также  на  ходу  обмениваясь  впечатлениями. 
Генка глядел на них с завистью. 
И вдруг он услышал такой знакомый голос: 
– Тебе не холодно, малыш? 
Генка повернул голову и увидел отца. Отец, пригнувшись, помогал какой-
то незнакомой белокурой женщине закутаться в пестрый платок. 

 
146 
Генка хотел шмыгнуть в сторону: ему ведь было строго запрещено ходить 
на  вечерние  сеансы.  Но  его  глаза  сами  собой,  помимо  воли,  поднялись, 
встретились  с  глазами  отца  –  и  Генка  изумленно  отступил  на  шаг:  он  вдруг 
увидел,  что  отец  сам  его  испугался.  Да,  да,  отец  испугался!  Он,  всегда  такой 
сдержанный,  неторопливый  в  движениях,  вдруг  засуетился,  стал  неловко 
вытаскивать свою руку из-под руки белокурой женщины и даже, как показалось 
Генке, хотел спрятаться за колонну, которая никак не могла скрыть его, потому 
что она была тонка и узкая, а отец огромный и широкоплечий. 
И Генка помог отцу: он выскочил на улицу и побежал так быстро, что даже 
долговязый и длинноногий Жора не поспевал за ним. 
Но где-то на перекрестке Генка на миг остановился – в его ушах зазвучали 
слова:  «Тебе  не  холодно,  малыш?»  Белокурая  женщина,  которую  отец 
закутывал в пестрый платок, была, в самом деле, невысока, но Генке казалось 
диким, что и к ней тоже могут относиться слова, которые всегда принадлежали 
маме, одной только маме… 
А  как  же  испытание  машины?  Значит,  это  неправда?  А  может,  никакой 
машины вовсе и нет? Отец сказал неправду… Генка не мог понять этого, это не 
умещалось  в  его  сознании.  Тогда,  может  быть,  все  неправда:  и  разговоры  о 
книгах, и советы отца, и споры за ужином? Все, все неправда! 
Библиотекарша, по прозвищу «Смотри не разорви!», крикнула: 
– Зайди, Гена! Я достала книгу, которую ты просил! 
Но  Генка  только  махнул  рукой:  он  не  хотел  брать  книгу,  которую  
советовал ему прочитать отец. Он почему-то не верил этой книге. 
Вернувшись домой, Генка сразу же лег в постель. 
– Что с тобой? Ты такой горячий… Нет ли у тебя температуры? – тревожно 
спросила мама.  
–  Не  волнуйся,  мамочка…  Я  очень  устал,  и  все!  –  как  никогда  ласково 
ответил Генка. 

 
147 
А  на  самом  деле  он  просто  не  хотел,  он  не  мог  слышать,  что  сегодня 
скажет отец, когда мама откроет ему дверь. 
 

жүктеу/скачать 1.3 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: