Внутренняя реакция на универсализм: регионализм

Если воспринять в качестве доказанного тезис о том, что универсализм является одной из констант итальянской культуры в ее историческом развитии, то становится понятным и привязанность итальянца к «малой родине», к своему родному городу или деревне, к своей колокольне – итальянцы так и называют это «любовь к родной колокольне» - «campanilismo». «Может быть, у нас и нет «чувства нации, - пишет Энцо Бьяджи, - но зато есть чувство родной колокольни: некоторые чувствуют себя ближе к Франкфурту, нежели к Палермо, есть те, которые хотели бы разделить Итальянскую республику по крайней мере на три части»³⁸.

Одним из основополагающих факторов такого изобилия разнообразных, не похожих друг на друга городов, были два самобытных института правления, две формы власти, исторически сложившихся в Италии в XI–XVI вв. - свободные города-коммуны и синьории.

Город-коммуна не обладал действительно демократическим институтом власти, хотя должности там были и выборные. Первое время это было государство de facto, легитимность которого не признавали ни Император, ни местный феодал. Начало становления городов-коммун относят приблизительно к XI в., институт характерен для Северной и Центральной Италии³⁹. Это протогосударство первоначально представляло собой объединение граждан, которые клялись друг перед другом защищать свою собственность и общие интересы от любых посягательств извне. Основная цель создания института свободного города-коммуны - торговля: защитив территорию внутри городских стен от посягательств трех сил – папы, императора и местного феодала, города обеспечивали себе свободу «артерий» - дорог, портов, альпийских перевалов, транспорта, а также таможенные и налоговые послабления⁴⁰. Чтобы было что продавать, города зачастую монополизировали какую-либо отрасль производства. По отношению к окружающей его и подчиненной ему сельской местности город-коммуна ведет себя как олигархическое правительство из банкиров, торговцев, зажиточных цехов или аристократических семей, не допуская к управлению ни деревенских представителей, ни жителей покоренных городов-государств. Целью каждого города-коммуны было доминирование над окружающей территорией, при необходимости ценой войны с другим, соседствующим городом. Города-коммуны находились в состоянии вооруженного конфликта каждый раз, когда их интересы сталкивались, а это на такой ограниченной территории происходило практически постоянно. Объединение в союзы носило временный характер и происходило только, когда появлялся общий и серьезный враг, как то случилось с Ломбардской лигой, сформировавшейся, чтобы дать отпор императору Фридриху Барбароссе и разгромившей его войска в битве при Леньяно в 1176 г. Этот пример был единичным, поэтому из всех исторических событий в гимне Итальянской республики фигурирует именно битва при Леньяно. В подавляющем большинстве случаев города-государства объединялись в союзы против другого итальянского города-государства. Подводя итог, можно смело утверждать, что настоящей родиной для итальянца XI-XVI вв. был его родной город, окруженный со всех сторон потенциальными врагами – другими итальянскими городами.

Именно эта оригинальная, чисто итальянская форма правления с институциональной точки зрения и предоставила возможность существования такого огромного количества городов на территории Италии. Также верно и то, что подобная форма государственности послужила причиной колоссальной дробности Италии и невозможности консолидироваться в единую монархию, как то случилось, к примеру, во Франции, где уже к … веку разные феодальные землевладения были…

Стоит обратить внимание на тот факт, что городами-государствами становились не только крупные города - Милан, Флоренция, Болонья и Венеция. И небольшие города - Лукка, Феррара, Масса и Урбино - являют миру свою автономную организацию, внутри крошечных городков есть все то, что должно быть и у коммуны – городской палаццо, где заседает выборный совет, присутственные места государственного назначения и даже университет. В течение четырех-пяти веков эти города являются столицами и основными ядрами городов-государств (городов-коммун и синьорий), архитектурным стандартом для городков прилегающих территорий и стимулируют в своих жителях стойкое чувство независимости, особенности и индивидуализма, которые постоянно подкрепляются противопоставлением с другими городами-государствами.

Говоря про напряженную внешнеполитическую ситуацию города-государства, нельзя забывать, что внутренняя ситуация была просто накалена до предела: шла непрестанная борьба за власть и влияние между разными классами, корпорациями, фракциями и семьями. Нет ничего более запутанного, кровавого и ужасного, чем история отдельно взятого итальянского города-государства. Какой же жизнеспособностью надо было обладать итальянцам, чтобы породить трех величайших гениев – Данте, Петрарку, Боккаччо - и одновременно участвовать в перипетиях политической жизни, которые зачастую заканчивались ссылкой для огромного количества граждан, судами и приговорами, казнями, уничтожением целых родов, бунтами и переворотами! Но этот парадокс имеет и другое объяснение: именно эта лихорадочная политическая активность, в которой были задействованы практически все граждане города, именно страстная вовлеченность гражданина заставила пробудиться новый тип сознания - сознание активного творца, что, конечно же, сказалось и на литературном творчестве, живописи.

Неудивителен и тот факт, что коммунальная форма правления вытесняется синьорией (диктатурой) в открытой или скрытой форме, причем, превращение города-коммуны в город-синьорию началось достаточно рано, с XII в. Первым синьором, достойным упоминания, будет Эццелино да Романо (1194-1259), диктатор Вероны и Падуи. Самые известные синьории Северной Италии были Висконти и Сфорца в Ломбардии, Скалигеры в Венето, Гонзага в Мантуе, Эсте в Ферраре, Каррарези в Падуе, Угуччоне делла Фаджола и Каструччо Кастракани в Лукке, Пизе и Пистойе, Медичи во Флоренции.

Во-первых, при постоянной политической борьбе наступал момент полного истощения противоборствующих сил, а в городе, соответственно, воцарялась полуанархия. Во-вторых, принцип активного сознания проявлялся в том, что отдельный человек решался взять на себя единоличную ответственность за управление городом. Традиционно такие люди считались тиранами и узурпаторами, но они пришли к власти потому, что коммунальные институты правления потерпели крах или находились в очередном кризисе, и задачи, стоящие перед «злодеем», были очень сложны, а времени на их решение практически не было. Первоочередной задачей «деспота» было организация милиции (сил правопорядка) и судов, чтобы обеспечить элементарную безопасность людям и их собственности. Потом он должен был немедленно заняться водоснабжением, мощением дорог, строительством мостов и сложным вопросом гигиены и санитарии. Тем временем, ни на одну секунду нельзя было упускать из виду и налоговую ситуацию, потому приходилось реорганизовывать и унифицировать сборы податей, попутно создавая сеть эффективных экспертов-налоговиков. Сразу же приходилось назначать министров, дав им титул секретарей, которые, хотя и составляли двор государя, по существу были правительством. Столь серьезны были трудности «узурпатора», что если бы он не проявил всю силу ума и воли и быстро не ввел самую эффективную для той или иной ситуации систему управления, он бы проиграл все. Его целью был успех предприятия, поэтому успех требовал, чтобы он был активен, изобретателен и свободен от груза предрассудков и традиции, он должен был быть «новым человеком». Система мироздания, которую творил вокруг себя новый правитель, порождало индивидуалистическое мировоззрение⁴¹.

Изменение типа сознания отражается во всем, наиболее явно – в стремлении окружить себя людьми нового типа, гуманистами, владеющими искусством слова, художниками, владеющими искусством пера, но не только. Если сам государь не являлся военачальником своих отрядов, то он должен был иметь в близком окружении одного из кондотьеров, которые вели бы для синьории военные действия с наемными войсками, как они делали раньше и для города-коммуны. Всем известны скульптуры кондотьеров Гаттамелаты (Донателло) и Коллеони (Верроккьо), в которых скульпторы воплотили характерные черты, свойственные этому особому типу человека Возрождения: мужество, сила воли, инициатива, целеустремленность, необычайная физическая и моральная сила.

Новый, переходный тип сознания проявляется также и в архитектуре: дома новых государей уже не являются феодальными замками, редко находящимися в черте города, но они еще и не стали дворцами монархов. Эти дома похожи на крепости, так как вероятность бунта или предательства существовала всегда, но в них есть уже размах и вкус, подобающие дворцу правящей династии. Снаружи горожане видели массивные стены и узкие окна, особенно на первом этаже, где они дублировались решетками и воротами, но верхние этажи зачастую имели лоджии, залы были украшены фресками и картинами самых известных художников, находилось место и для библиотеки, в трапезной были и умывальники, и тарелки, и ножи, и вилки⁴².

В принципе, этот тип правителя прекрасно подходил для управления государством, подобного протагониста выводит Макиавелли в своем «Государе». Это завоеватель, творец государства нового типа, который через насилие и войны прокладывает путь к расширению границ и увеличению территории, - проблема, которая была основной в Италии, состоящей из неоправданно большого количества мелких городов-государств. Действительно, к концу XV в. большинство мелких городов-коммун или синьорий исчезают, и на политической сцене Италии остаются пять реально действующих сил: Венецианская республика, Герцогство Миланское, Флорентийская республика Медичи, Папское государство и Неаполитанское королевство. Но для небольшой территории Апеннинского полуострова их число было чрезмерным, а слияние невозможным, в то время как в начале XVI в. в Европе формируются централизованные монархии, которым Италии нечего противопоставить – Франция, Испания, Англия. Таким образом, тот необыкновенный расцвет городов-государств, который являлся проявлением подъема жизненных сил народов Италии, оказался губительным для потенциального объединения Италии.

Так как родина была приравнена к родному городу, то градоустроийство достигло необыкновенных высот, равно как и был сделан невиданный прорыв в городской архитектуре, но вся остальная Италия за стенами этого города становилась врагом. Именно институциональная форма города-государства развивало донельзя чувство «коллективного индивидуализма», непохожести и особенности, чувство соперничества проявлялось не только в войнах, но и в состязании в сфере искусства, в архитектуре, прежде всего. Другими словами, то изобилие жизненных сил нации, которое дало Италии и миру столь богатое культурное наследие, для самой Италии оказалось несводимым к единому политическому знаменателю. То итальянское послание искусства, которое в мире воспринимается как универсальное, хотя и пришедшее из Италии, в Италии было порождено бесконечной дробностью и локализмом.

Город-государство породил тип активного сознания в самых разных прослойках, например, среди богатых пополанов (банкиров, купцов, мануфактурщиков). Интереснейшим источником являются так называемые пополанские «автобиографии», которые рождаются на страницах деловых и семейных книг. Эти автобиографические рассказы перемежаются с записями коммерческого характера об успехе или неуспехе, прибыльности или убыточности сделок, отчетами о движениях семейного капитала, расходами на ведение домашнего хозяйства, учетом долгов и кредитов, а также со знаменательными событиями семьи (рождение, свадьба, смерть), городскими новостями. Иногда они являются неотъемлемой частью «домашних хроник» - историй семьи или рода⁴³. Хронотоп подобной автобиографии достаточно архетипичен: это «большой дом добропорядочного флорентийца, главы семьи, заполненного многочисленными слушателями. В первых рядах расположились давно оставившие этот мир предки. Они – строгие судьи, готовые вынести суровый приговор. <…> За рядами предков стоят ныне живущие: братья и сестры с их семьями, взрослые дети, родня жены. Они близко знают говорящего, осведомлены о положении его дел, и потому все детали его рассказа, все подсчеты доходов и расходов воспринимаются ими с сугубым вниманием, в особенности сыновьями, которым предстоит наследовать дела компании… Наконец, в глубине дома толпятся далекие потомки нынешнего главы семьи, также с интересом ему внимающие и ждущие от него чего-то для себя важного»⁴⁴.

Подобный хронотоп ведет к централизации темы материально-финансовой стороны жизнедеятельности, главным актором которой является рассказчик. Поступки автора хроник напрямую вытекают из свойственных ему универсальных человеческих качеств – он заключает рискованные, но выгодные сделки, потому что он смел и удачлив, исполняет государственные обязанности, потому что он любит свою родину, защищается от оскорбления с оружием в руках, потому что он горд и смел. С другой стороны, рассказчик несколько «несамостоятелен», так как он проходит свой жизненный путь в русле своего рода, и его цели лежат вовне, в надличностном организме – это тот же род или родной город. Ни один из протагонистов хроник не может помыслить себя отдельным от сообщества, поэтому образ рассказчика недостаточно индивидуализирован и лишен внутренней динамики развития личности. Перед нами тип переходного сознания (от архаичного и родового, а также корпоративно-средневекового) к новому, индивидуальному типу сознания. «Сам факт появления массового публичного рассказчика о себе нового светского типа, пусть еще слитого с рассказом о своей фамилии и имеющего ограниченный круг читателей, является свидетельством существенных сдвигов в этой ментальности, сделавших не только возможным, но даже обыденным рассказ о себе»⁴⁵.

Вышеописанный новый тип сознания характеризуется большей степенью индивидуальности, но эта индивидуальность накрепко связана с родным городом-государством, его интересами и его неизбежной борьбой с соседними, итальянскими же городами. Чем ближе находился соседний город-государство, тем сильнее был антагонизм. Самый известный прецедент, наверное, представляет собой покорение Флоренцией Пизы (а потом подчинение и остальных городов Тосканы) – памятник «Флоренция над поверженной Пизой» до сих пор украшает Площадь Синьории во Флоренции, вызывая недоумение туристов-иностранцев, которые привыкли к тому, что национальными врагами являются захватчики из других государств, а никак не соседний город.

Можно утверждать, что топос соседства сохраняет и в наши дни негативные коннотации, но речь не идет о борьбе разных государств и конфессий. Города больше не соперничают друг с другом (нет территории, на которую можно было бы претендовать), но сохранились отголоски и межгородской борьбы (болельщики футбольных команд разных городов иногда устраивают настоящие побоища), и внутригородской борьбы, что проявляется в городских праздниках. Самый яркий пример – сьенский Палио (Тоскана), скачки на неоседланный лошадях, в которых состязаются все городские районы (контрады). Горожане контрад готовятся к этому событию весь год, подготовка лошадей держится в строжайшем секрете, потому что нередки случаи диверсий со стороны районов-конкурентов⁴⁶. Примеров подобных внутригородских состязаний можно привести множество: «Забег со свечами» в г. Губбьо, состязание «верхней» и «нижней» частей г. Ассизи (Умбрия), Сарацинский турнир в г. Ареццо, Медвежий турнир в г. Пистойя (Тоскана) и многие другие⁴⁷.

Но и на уровне частной собственности (дома или квартиры) топос соседства зачастую имеет негативную коннотацию. В упомянутом учебнике Т. Буэно «Говорим по-итальянски» поражает коллективный образ соседа. Сосед либо ссорится с протагонистом рассказом из-за его собаки, «испачкавший луг» соседа, либо стучит в стены, когда супруги ссорятся⁴⁸. В рассказе «Соседи по дому» при помощи литературных приемов гиперболизации и иронии соседи сливаются в единый коллективный образ странного человека, дружба и взаимопонимание с которым невозможны. Это и одинокий пенсионер, носящий пальто своего деда и время от времени ложащийся в больницу, потому там он хотя бы не будет голодать. Это и соседи-богачи, которые каждый день ужинают в ресторане, а отпуск проводят на тропических островах, но почему-то просят взаймы у главного героя то картошку, то сахар, но никогда ничего не возвращают. Это и шумное итальянское семейство, живущее в двухкомнатной квартире: родителя с дочерью и дедом живут в одной комнате, а вторая занята собакой Аттилой, которая на прогулках развлекается поеданием мячиков соседских детей. Это и чета еще влюбленных друг в друга молодоженов: он приносит цветы, а она кормит его печеньем, так как еще не умеет готовить. И, наконец, отсутствующий сосед, в квартире которого постоянно с грохотом идет ремонт, рабочие особенно шумят рано утром и поздно вечером⁴⁹.

Любой итальянец считает своим священным долгом огородить и защитить частный дом или кусок земли; формы заграждений варьируются от простеньких оград до настоящих бастионных сооружений с колючей проволокой и битым стеклом наверху: «В каждом итальянце жив древний человек, который из внешнего мира ожидает провокаций и поражения, но в своем царстве, спрятанным за аллеями тополей и защищенного рвами, он хочет порядка… Иногда речь идет о простом равнодушии: мелкому бизнесмену из области Венето безразличен тот факт, что его сельский дом очень красиво смотрится в полях, ему гораздо важнее, чтобы он был полезен и хорошо защищен, вот и получается, что цветущие сады и серые унылые ограды сосуществуют в Италии бок о бок… Иногда, особенно на Юге Италии, ограда обозначает боязнь зависти. Запущенные ограды часто скрывают очаровательные места, парадокс заключается в том, что человек не боится разъезжать на шикарной машине, но не рискует выставить напоказ красивый дом. Внешняя стена - это отрицательный ответ на невысказанный вопрос: «Я не богат, но если бы я таковым был, то какое ваше дело?»⁵⁰.

Еще более напряженными кажутся отношения внутри итальянского кондоминиума. Дом, находящийся в совместном владении нескольких семей, которые должны содержать все здание и прилегающее к нему территорию, - аналог российского Товарищества собственников жилья. Когда-то в самом начале своего существования в 1950-60 гг. эти дома могли служить образцом социальной солидарности и взаимовыручки, соседи помогали друг другу, давали взаймы продукты и деньги, ходили в гости, сидели с детьми, обменивались информацией. Но сейчас кондоминиум – это место, в котором находится частная квартира, окруженная несносными соседями. Поводов для претензий и судебных исков достаточно: распределение расходов по содержанию дома, которое всегда кажется несправедливым, порча оборудования, которое иногда совершается со злым умыслом, плохо припаркованные машины, установка антенн и спутниковых тарелок, оставленный мусор, хлопанье дверьми по ночам и т. д. Можно сказать, что кондоминиум является местом обязательной и постоянной солидарности, в то время как итальянцы предпочитают солидарность добровольную и временную. Личная квартира является антагонистом площади, традиционного места итальянской социализации: квартира служит определенным социальным убежищем итальянца: там можно закрыться и на законных основаниях никого не пускать, не видеть и не слышать, кроме своей семьи, естественно.⁵¹ В квартире же есть политический и географический центр итальянского дома - гостиная или небольшая столовая при кухне - «… оперативное ядро национального проекта. Судьбы Италии вершатся там внутри, в министерствах и на советах директоров только уточняются детали»⁵².

Говоря про традиции регионализма, часто забывают про экономический эффект этого явления, которое стало настоящим благом для Италии в период экономического роста 1960-хх гг. и остается таковым и в наши дни. История сформировала у итальянцев такую доминанту национальной идентичности, как фантастическая предприимчивость: «На каждых 6–7 взрослых итальянцев приходится одно предприятие; примерно каждое четвертое предприятие в ЕС — итальянское. При этом размеры их невелики, в среднем — 3,9 человека на заведение; более 97% всех фирм относятся к категориям мелких и мельчайших»⁵³. Экономический успех таких крошечных предприятий объясняется тем, что значительная их часть сгруппирована в так называемые «промышленные округа», своеобразные констелляции мелких фирм, вовлеченных в общий производственный процесс⁵⁴. Эти фирмы изначально зарождались там, где для этого имелись благоприятные ландшафтно-географические и инфраструктурные условия, но затем они формировали собственный рынок труда, и с этого момента они начинали использовать «ресурсы локализма». Под этим понятием объединен обширный конгломерат различных условий: «от природных богатств и особенностей рельефа до ремесленных традиций, навыков и умений; от насыщенности локального рынка труда людьми с предпринимательской жилкой до специфики политико-психологического микроклимата; от системы родственно-соседских связей до множественных проявлений местного патриотизма (от чего, к примеру, напрямую зависят размеры трансакционных издержек); от густоты межфирменных связей до интенсивности отношений с местными институтами власти, культуры, гражданского общества и т.д. Одним из типичных институтов, структурирующих промышленный округ, являются музеи, то есть места, где концентрируется историческая память о данной местности с ее специфическими промыслами: «Музей башмака» в области Марке, «Музей горного ботинка» в г. Монтебеллуна, «Академия шерсти» в г. Бьелла и т.д. Сходную и не менее важную роль играют коллективные бренды промышленного округа — «Пармезан» из Реджо Эмилии, ткани Прато, ветчина «Сан Даниэле» и др.⁵⁵.

Ресурсами локализма в наибольшей степени могут воспользоваться предприятия, работающие, по выражению итальянского экономиста Дж. Беккатини, на «социальную склейку» местного сообщества. В результате в двух сотнях промышленных округов Италии трудится всего одна десятая часть от всего трудоспособного населения, но они дают 46% национального экспорта⁵⁶. Во многом, именно благодаря «ресурсам локализма» Италии, практически лишенной запасов природного сырья, удается оставаться в середине первой десятки наиболее развитых держав, успешно преодолевая энергетические и сырьевые кризисы. Именно эти сети мелких фирм с их «ресурсами локализма» образует один из «двух моторов» национальной экономики в целом, наряду с группами крупных и средних компаний⁵⁷.

Не только регионы и города, но и многие реалии итальянской жизни категорически противятся безликости и однообразию, являясь консервативными элементами «итальянности». В пример можно привести итальянский общепит, где присутствие сетевых заведений ничтожно, а предприятия быстрого обслуживания все же носят национальный характер. Это так называемые кафе-столовые «Tavola calda» («Горячий стол»), где введено самообслуживание, но блюда - чисто итальянские: от пасты на первое до послеобеденного эспрессо в завершение трапезы. Не менее показательным является отношение и к оформлению гостиниц – каждая стремится быть уникальной и максимально соответствовать той местности или архитектурному стилю городского района, в котором она находится. Гостиничные типовые «монстры» в Италии не приветствуются и не пользуются особым спросом, в чести гостиницы уникальные и исторические. Помимо этого, сами итальянцы воспринимают итальянскую гостиницу не просто как место ночлега во время поездки, но как пространственно-временной континуум, обладающий определенными параметрами, главный из которых – подчеркнуть уникальность клиента и уникальность момента: «Американская гостиница предсказуема, повторяема, успокаивающе действует, всегда готова к употреблению. Итальянская гостиница, пусть даже и в центре Милана, - непредсказуема, уникальна, полна неожиданностей. Она требует времени, претендует на ваше внимание и скрывает тайны. В гостинице мы, итальянцы, не ищем спокойствия, но реагируем на скрытые вызовы, чтобы понять кто мы есть на самом деле, получить хорошую комнату, быстро найти, где находится выключатель, замаскированный под стену»⁵⁸. Еще более итальянскими являются так называемые «pensioni» - пансионы, маленькие гостиницы семейного типа, которые, как правило, содержит семья владельцев. Культуролог Б. Северньини противопоставляет их большим современным гостиницам, которые из-за безупречности становятся совершенно бездушными: «Если гостиница может похвастаться километровым меню, телевизором со всеми каналами, современным телефоном, едой, заказываемой в номер, то никогда ей не быть пансионом… Чтобы получить титул «пансиона», гостиница должна обладать хотя бы небольшим уровнем неудобства, компенсируемым радушным приемом и искренними улыбками горничных (лучше, если они будут местными и не слишком молодыми, и чтобы в них было что-то материнское). В пансионах человек легко ориентируется, а не теряется в коридорах, напоминающих туннели на автострадах, У хозяйки мягкие, но авторитарные манеры, она сделает так, что постояльцы будут делать так, как хочет она, но она их направляет, информирует и контролирует, как если бы это были ее временные дети»⁵⁹. Недаром в этом описании очень силен образ матери (официантки и хозяйки), и весь пансион в чем-то напоминает родной дом, где все привычно, что-то несовершенно, но душевно.