Дорога. Реки чёрного асфальта – пласты ночи под колёсами. Гул двигателя. За стеклом – бесконечность. Всё остальное – в прошлом.
Белый гранит, почерневшая бронза статуй, сталь мостов, шорох деревьев, человек в тирольской шляпе, шагающий по обочине…. Каждый город чудесен по-своему. Каждое место чудесно по-своему. Города – названия достойны имени драгоценных камней: Андорра-ла-Вилья, пропитанная воздухом гор, Тулуза и Бордо – короли виноградников, Лимож, Нант у берегов Луары, Ле-Ман, Париж, Брюссель, Антверпен... Все они восхищали. Но везде я боялся остаться надолго. Боялся чувства пресыщенности, которое превращает мёд в дёготь. Я боялся и потому бежал всё дальше, не переставая восхищаться миром на пути моего бегства. Дороги – тёмные вены, рассечённые белой полосой. За стеклом – Вселенная...
О впечатлениях можно рассказывать бесконечно, но не для этого я приложил руку к бумаге.
Жребий, брошенная вверх монета отправила меня к островам, именуемым в древности Оловянными. Через Ла-Манш я прибыл в Британию.
Дальше был Саутгемптон. Мрачный Лондон, рассечённый мутными потоками Темзы. Как спасенье - английские холмы, утоптанные овцами. Бирмингем с указующими вверх пальцами заводских труб. Валы Римской Империи, превратившиеся в холмы…
Насытившись Британией, путь мой лежал дальше, паромом на самую окраину Старого Света – в Ирландию, зелёный остров Эринн. Серебряные лужи озер, луга, сморщившиеся холмами, вересковые поля. Река Шаннон полноводная, но недостойная славы Сены. Дублин, Корк, Лимерик… Побережья, врезавшиеся в море скалами.
Так я добрался до берегов залива Голуэй.
Что за мосты тянутся в море? Я просто не мог проехать мимо.
Жёлтая рана солнца зияла в небесах. Светило заплывало творогом белых облаков. Оно старалось убежать, вырваться, но всё тонуло, блекло. Ветер трепал морскую гладь, собирал её в складки, поднимая волны с пенными шапками. Там, где мост врастал в берег, волны с шипением взлетали вверх. Сваи были просолены и обросли ракушками. От моря тянуло холодом и осенью. Оно было тёмным как кофе. Вырываясь из плена облаков, солнце роняло редкие лучи – волны вздрагивали, точно побитый пёс от прикосновения руки, блёстки отражений рассыпались и гасли. Иногда море рычало и вскакивало вверх чёрно-белым валом. Оно шумело и стонало, будто желая выплюнуть что-то из своих тёмных недр.
Вокруг нет ни души. Только я – наездник железной колесницы.
Широкий мост тянется вдаль…
Трудно описать: я еду по одному из мостов там, где ни одного моста нет, и быть не может; ощущаю шум моря; вспоминаю, как сутками пропадал в уличных лабиринтах Вальядолида, читая по кирпичам и выбоинам его историю. И я жму на газ.
В небе белая птица. Секунда – она пропадает. Может, упала в море, и тёмные волны сломали ей кости?
Вдруг что-то заставило взглянуть на дорогу. Но её уже нет! Пугающе быстро, мгновенно, из воздуха выступили очертания зданий. Они выросли по бокам и сзади, угнетая угольным блеском. Острые углы перемешались со щербатостью морских полипов. Из трещин свисала бахрома смрадных водорослей.
Сердце забилось в горле. Судорожно я нащупал тормоз и навалился на него весом всего тела. Машину повело в сторону; она закружилась, оставляя запах горелой резины; резко остановилась. Меня тряхнуло. Подбородком ударился о руль, рот наполнился металлическим привкусом крови.
Я испуганно озирался по сторонам.
Помрачневшие от времени здания тянулись вверх. Они не являлись жилищем людей. В голове вертелось что-то, что могло бы дать им название. «Ульи?» - это слово приходило на ум первым. Здания не были похожи на сочетание ячеек или сот. Вовсе нет. Они чужды человеческому сознанию, как сумасшедшая возня пчелиного роя. Жалящая чужеродность смотрела на меня со стен, набухала в углах, сочилась из воздуха; от неё щемило сердце и кричали нервы.
Город был непостижим. Он был громаден и страшен, и в тоже время что-то завораживающе прекрасное существовало в его линиях.
Я заглушил двигатель и понял, что меня окружает тишина. Ветер не проникал в город. Шум моря застыл, умерев на подлёте к нему.
Это был всплывший обломок мира по ту сторону обитаемых человеком земель; мира за чертой побережья. Давно исчезли обитатели странных городов. Их кости объели рыбы. Их прах смешался с илом. Хищники высосали соки из стройных садов, гипнотизирующих переливом своих цветов.
И тут я постиг, что каждая вещь есть символ. Город открылся точно книга. На стенах я читал слова воздвигнутые клешнями давно истлевшего зодчего.
Вдали от машины – заросший грязью предмет. Теперь я знал его имя – то был терпечон, и музыка его отозвалась оглушительным воем. Я услышал музыку кранууна и дудельзака. Я увидел толпу чудовищ, шагающих по улицам города. Я видел их цвет: красный – цвет их кожи.
* * *
Вот водный мир, покончивший с собой:
Чёрные скалы, обтёсанные подводным теченьем. Храмы неведомых богов - выпуклые стены, точно головы, торчащие из ила. Холод воды, не знавшей солнечных лучей. Пирамиды с огнём у вершин – погребальные дома, гробницы краснокожих детей Нискмаара. Дороги великого Нискмаара – широкие тропы, мощенные костью акул и гребнями придонных химер; нервы и мышцы связующие воедино все города и храмы, все шахты и святилища подводного мира. Жар земных недр, исторгаемый из жерл «черных курильщиков». Трубчатые пальцы-сети охотников, псов Нискмаара, ловящих рыбу и криль своим хозяевам. Бесконечное множество существ выведенных детьми Нискмаара; формы тел граничащие с безумием – охранники, рабы и помощники … Пустые шахты, как глаза, смотрящие вглубь Земли. Толща воды, рассекаемая невероятным для этих мест светом. Свет рождается в огромных кристаллах на высоких зданиях городов. Золотые украшения невиданных форм вделаны в камни домов; украшения из самого чистого золота – поднятого из глубоких шахт. И некоторые из них подняты уже готовыми и прекрасными, как глаза Нискмаарских принцесс. Что сделало их, придало форму, очистило золото от примесей, необъяснимо… Дни, отсчитываемые сменой подводных течений…
…Мыслитель Атраан-тла-Сатла укрылся от суеты городов в подводной пещере. Тысячелетия протекали мимо, а мозг его блуждал лабиринтом мыслей. И искал он ответы на вопрос о сущности предметов поднятых из глубоких шахт: что за сила, что за создания сотворили их, и для чего? И куда делись те мастера? В щупальце Атраан-тла-Сатла держал камень. Время крошило тот камень, но мудрец был недосягаем для его зубов. А мозг его всё искал, блуждал тёмными тропами… но даже там не было следов таинственных мастеров.
Но тут что-то тёмное вплыло в пещеру. Могучие клешни сжали голову мудреца. Круглые глаза вылезли из орбит. Череп лопнул под напором чудовищной силы. Мозги брызнули из головы…
Вот водный мир, лишь малая часть его – великого Нискмаара. И вот история его последних дней.
Был праздник в городе Нун.
В исступленье ревел терпечон. Музыку его, как рабы, поддерживали стоном голоса дудельзаков. Толпа краснокожих властителей моря заполнила хаотичные улицы. Яркие лучи кристаллов вырывали из тьмы камни у их ног. Шипы и рога детей Нискмаара начищены до ровного блеска. В городе Нун был праздник великих богов, и жители несли на своих плечах «тайну» - ведь тайна и скорбь есть высшие знаки почтения. Они шагали по земле, дабы признать покорность перед богами; дабы показать свою слабость перед ними не позволяющую им плавать в этот день. В клешнях и щупальцах – драгоценные камни, ритуальные чаши, золотые изваяния мурен с глазами из янтарных гроздьев. Этот день был днём молчания. Весь город боялся говорить и даже шептать – пусть голосом этим будут стоны дудельзаков; пусть звуки эти стелятся низко по дну, вознося хвалу и прося о милости. Терпечон – вот глас божий! Он ревет, сотрясая основы. Он гремит, разрывая на части. Рёв стоит в воде точно твёрдый. Мудрые боги говорят через него. Вот среди тел идущих чувствуется нечто холодное, гибкое. Невидимые щупальца тянутся меж детьми Нискмаара, касаясь тел каждого, выискивая страх и покорность… Верховный жрец Уре-а-Нухе покрыв пеленой глаза, поднимает на высоту клешней и своего змеевидного тела золотую мурену… Янтарные глаза разгораются жаром…
Но тут терпечон умолкает, и тишина встаёт как гром. Нервные судороги прокатываются по лицам. Какая-то тень носится в потоках чуть выше крыш домов. Дети Нискмаара молчат, но куда же делись невидимые щупальца? Страх вором крадётся в толпе.
Истлир-Нагар – вот кто был этой тенью. Сделав круг, он опустился на грунт дороги перед замершей толпой. Уре-а-Нухе вздрогнул от вида своего собрата: глаза блестят огнём, точно угли; спина искривлена гребнем шевелящихся шипов; щупальца и клешни двигаются без цели. «Безумен» - не было этого слова в языке властителей моря, так как не знали они смысла и значения его... до сего дня. Дети Нискмаара дрожали под взглядом безумных глаз, они готовы были рассыпаться в стороны, сделай Истлир-Нагар шаг к ним. Один Уре-а-Нухе был как камень и смотрел во все глаза – испытующе, впиваясь в Истлир-Нагара иглами своих глаз: видимо и вправду мог видеть он сквозь время и знал, с чем пришла безумная фигура.
- Где ваши боги? – крикнул Истлир-Нагар; клокотание слышалось внутри него.
Никто не ответил.
- Где ваши боги? – повторил он. – Они перед вами! Что ваши боги – они как криль в моих клешнях. Сведу я клешни – они лопнут… Я – новый бог и сила моя во стократ сильнее богов старых!
Истлир-Нагар замолчал. Жрец не сводил с него острых глаз.
Истлир-Нагар начал вновь. Он говорил громко, но в никуда: не обращаясь ни к жрецу, ни к испуганной толпе. Он кричал мимо – в стороны, вверх, будто пытаясь докричаться до самых основ молодой Вселенной:
- Я – ваш бог и повелеваю, чтоб все вы упали и прославляли меня! Я ваш бог!!! Я открыл могущество сильнейшее во всех водах. Принял тайну, которую не знали прежде. Тайну жизни!.. Ту, которую вы знаете лишь наполовину. Вы знаете, как произвести на свет себе подобных. Я знаю, как превратить их в тлен!
Стон ужаса пронёсся в толпе. И было это на морском дне, в мире от сотворения начал живущим без обманов и братоубийств. Превратить в тлен себе подобного – что может быть страшнее?
- Однажды течение несло меня… В одной из пещер я почувствовал жизнь. Там прятался мудрец из рода детей Нискмаара. Он шёл дорогой мысли. Тело замерло. Мне стало любопытно… Я захотел увидеть движенье мыслей… Я подплыл ближе и обхватил его голову клешнями… Но голова издала треск… Трещина пошла по голове! На своих клешнях я увидел его мозг!.. Мудрец был жив, но моя сила сделала его мёртвым!!!
- Я – бог!!! – взревел Истлир-Нагар и в голосе его ревели звуки сотни терпечонов.
- Я был поражён… Из живого я сделал мёртвое! Легко… Я удивился, как легко это вышло. Я знаю, как превратить живое в мёртвое! Я убил его. И убийство есть моё новое имя. Услышав его, вы упадёте ниц, ведь это – имя сильнейшего из богов. Где ваши боги? Если они посмеют возразить, я убью и их…
Толпа стонала от ужаса. И где же были их боги? Куда они делись? И что могли сделать с Истлир-Нагаром его собратья? От сотворения мира не было насилия и убийств. Сама мысль о насилии невозможна для жителей океана. Как много ужасного было в словах безумца! Но, кажется, что-то стало находить отклик в сердцах краснокожих существ.
Так безумие и убийство родились в один день.
Только жрец стоял как камень. Он видел будущее. А в будущем: бесконечное зло. Сейчас Истлир-Нагар один. Пройдёт день – их станет десять; ещё день – сотня. Сотня кровожадных существ упивающихся своим уменьем, желающих испытывать его вновь и вновь! Этот мир будет другим. Всё что возводилось тысячелетиями, рассыплется в мелкую пыль. Прежний мир уйдёт, а новый будет страшнее всего на свете. Он уже уходит, а новый стоит на пороге…
Жрец нарушил молчанье. Голос сух и холоден:
- Счёт времени от сотворенья мира давно забыт. Сколько его прошло с тех пор, как Нискмаар был лишь скалой, одиноко стоящей в водах? Теперь Нискмаар велик! Какие города сотворил он! Какие вещи вышли из его кузниц! Счёт времени утерян. Но разве все мы были несчастны в эти годы? Вспомните жизнь, которой мы жили. И вспомните мир, в котором мы жили и которого уже не будет! Вот пришёл новый бог. И он будет богом, так как умению его нам нечего противопоставить. Он будет править, а в правленье его все будут превращаться в его подобие. В наслажденье войдёт убийство. Города упадут грудами у ног смеющихся новых существ. Прекрасные изделия наши будут разломаны и названы ужаснейшими твореньями низших созданий…
Но тщетны слова. Он видел, как безумие Истлир-Нагара пляшет мерзкие танцы на улицах города Нун. Всё больше глаз загоралось диким огнём в предчувствии мощи, до которой так близко. «Убийство, убийство», - шептали они и уже не пугались, а готовы были восхвалять нового бога. Бога, который сидел в них от рождения. Способность, которой можно многое изменить. Изменить ценой чужой жизни. Что может остановить их? Что может удержать их теперь в рамках тысячелетних законов? Ничто! Прошлому нет возврата!
Тогда жрец гребнем золотой мурены рассек свою клешню, и кровь стала вытекать, разбавляя собой воду. Жрец согнул вдвое своё худое тело и кровью нанёс на грунт широкую линию.
- Мы не спросили тех, кто старше нас. Тех, кому до нас нет дела и тех, кто случайно обронил золотые украшенья, что мы поднимаем из глубоких шахт. Пусть они выдут сейчас, в час краха, и навеки рассудят нас, меж которыми никогда не будет согласия…
И линия крови вспыхнула так ярко, что волшебные кристаллы перестали светить. Она стала расширяться и проникать вглубь Земли. Огромная трещина протянулась по улице – на одной стороне жрец, на другой новый бог. Огромная трещина расколола и город и Нискмаар и всё море. И тут что-то огромное стало подниматься из глубины. Весь Нискмаар, все дети его, вскрикнули как один. На поверхности родились огромные волны. Чудовищные валы накатили на берега. И в шуме моря слышался этот крик. Резкий, но прервавшийся в одночасье на самой высокой ноте – последний крик цивилизации существовавшей миллионы лет. Волны отхлынули. Море начало утихать. Оно вздохнуло своей пенной грудью и вновь стало тихим и гладким, как стеклянный стол.
Подводные города остались пустыми.
* * *
Меня трясло. Вдалеке от машины лежал терпечон – громадный, заросший илом, почти бесформенный. Меня трясло от одного лишь его вида. И ещё… от тишины.
Нет, всё! Прочь отсюда!
Я повернул ключ – мотор взревел. Но звук двигателя казался таким слабым в тишине, точно всхлипывания смертника в каменном мешке. Я стал разворачивать машину, ища проход, через который сюда попал. Но… оглушительный звук похожий на скрежет когтей. И город был полон глаз! Сотни, тысячи чёрных круглых как плошки глаз смотрели на меня со стен, из трещин и углов. Во взгляде – любопытство. То самое, с которым дети отрывают крылья у мух.
С трудом поборов оцепенение я нажал на газ. Машина рванула вперёд, выбросив комья грязи из-под колёс. Я проскочил меж двух домов, а глаза на них не сводили с меня взгляда. Я мчался по хаотичным улицам, не разбирая дороги. Где же мосты?!
Дома стали оплывать, подобно воску. Они ползли как живые, медленно, но с одной целью – перегородить мне дорогу… И тут – хвала небесам! – я увидел просвет и тёмное море в нём… И мосты. Стрелка спидометра дрожала у красной линии. Я как пуля вырвался из города и сразу услышал бьющий о стекло ветер и шум шевелящихся волн.
Но что-то было неладно и на мосту. Он дрожал, трясся на просоленных сваях.
Я чувствовал, что мост вот-вот обрушится; я чувствовал, что мост хочет обрушиться и утащить меня в воду. Звук похожий на скрежет когтей оглушал, нарастал в своей мощи - бьющий о стекло ветер и шум моря пропали. Волны начали захлёстывать под колёса, смывая асфальт. Я мчался вперёд. Берег приближался, но как-то медленно, садистски медленно…
Города позади меня уже нет. А вместо него – чёрная растущая волна. На ней, как множество точек – те глаза...
Волна нависает над машиной. Чёрные капли падают на крышу…
… Машина наскакивает на что-то, подпрыгивает. Я бьюсь об руль. Из горла рвётся крик. Мозг ещё не может понять, что под колёсами – земля. Покрытая камнями земля! За спиной – что-то чудовищное, заставляющее помутится сознанию. Звук. Оглушительный удар – волна налетела на скалистый берег, сорвав с него камни, переломав их и унеся с собой. Краем глаза вижу: обломки скал, с которых стекает пена. И что-то бесформенное, чёрное и живое подобно слизи струящееся меж камней к воде. Туда, откуда пришло.
И город пропал как сон, к которому нет возврата.
Из-под капота шёл пар. Насвистывал лёгкий ветерок. Я с трудом открыл дверцу и вывалился на землю. Большой камень упёрся мне в бок. Какое же счастье: лежать на земле, пусть даже на камнях, но знать, что она никуда не денется! Я дышал, жадно глотая воздух, стараясь напоить им страдающее от усталости тело.
…Но тут какие-то странные мысли стали рождаться в голове, а в теле – непонятная боль.
И тогда…
Тогда я подумал: «А что если тело моё всё ещё там, в проклятом городе, а это – морские демоны продолжают морочить мне мозг?»
|
