Индивидуализм и экономический порядок (1948)
жүктеу/скачать 1.42 Mb.
|
| Программа, которая одновременно наиболее широко отстаивается и prima facie <на первый взгляд (лат.)> наиболее правдоподобна, предусматривает не только коллективную собственность, но и объединенное центральное руководство использованием всех материальных ресурсов производства. В то же время она допускает сохранение свободы выбора в потреблении и сохранение свободы выбора рода занятий. По крайней мере, именно так в основном интерпретировали марксизм социал-демократические партии на континенте и именно в этой форме представляет себе социализм огромное большинство людей. И в этой же форме социализм обсуждался наиболее широко; бульшая часть недавней критики сфокусирована на ней. В самом деле, она столь единодушно считалась единственно важной социалистической программой, что участники большинства дискуссий об экономических проблемах социализма не заботились о том, чтобы указывать, какую разновидность социализма они имеют в виду. Это имело достаточно неблагоприятные последствия, поскольку так никогда и не стало вполне ясно, относились ли определенные возражения или критические замечания только к данной конкретной форме или ко всем формам социализма.
По этой причине необходимо с самого начала учитывать имеющиеся альтернативные варианты и на каждой стадии обсуждения внимательно следить, проистекает ли какая-либо конкретная проблема из предпосылок, лежащих в основе всякой социалистической программы, или они обусловлены допущениями лишь какой-то из отдельных ее версий. Свобода выбора потребителя или свобода выбора занятий, например, никоим образом не являются необходимыми атрибутами всякой социалистической программы. Хотя прежние социалисты, как правило, отвергали мысль, что социализм отменит эти свободы, в более позднее время на критику социалистической позиции стали отвечать, что предполагаемые сложности возникнут только в том случае, если их сохранить, и что, если их отмена окажется необходимой, это никоим образом не будет слишком высокой ценой за другие преимущества социализма. Таким образом, нам необходимо учитывать подобную крайнюю форму социализма наравне с другими. Во многих отношениях она соответствует тому, что в прошлом обычно именовали "коммунизмом", то есть системе, где коллективная собственность распространялась бы не только на средства производства, но и на все блага и где к тому же центральная власть была бы в состоянии приказать любому человеку выполнять любую работу. Общество такого типа, где все управляется централизованно, можно считать крайним случаем в длинном ряду систем с меньшей степенью централизации. Уже обсуждавшаяся более известная разновидность социализма идет несколько дальше в направлении децентрализации. Но она все же предусматривает планирование в широчайшем масштабе -- детальное руководство единой центральной властью практически всей производственной деятельностью. Здесь нас не интересуют ранние системы более децентрализованного социализма вроде гильдейского социализма или синдикализма, поскольку сейчас, видимо, стало уже общепризнанным, что они не предлагали вообще никакого механизма рационального управления экономической деятельностью. Однако уже ближе к сегодняшним дням, опять-таки главным образом в ответ на критику, среди мыслителей-социалистов возникла тенденция вновь вводить в свои схемы некоторую степень конкуренции с тем, чтобы преодолеть сложность, которая, по их признанию, возникла бы в случае полностью централизованного планирования. На данной стадии нам не надо подробно рассматривать возможные формы соединения конкуренции между отдельными производителями с социализмом. Это будет сделано позднее [cм. главу IX настоящего издания]. Однако знать о них надо с самого начала -- по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы в течение всего дальнейшего обсуждения помнить, что в известных пределах возможны отступления от полностью централизованного руководства всей экономической деятельностью, которое обычно считается типичным для всякого социализма. Во-вторых, что еще более важно, для того, чтобы можно было ясно видеть, в какой степени должен сохраняться централизованный контроль, дабы у нас оставалось право говорить о социализме, или какой минимум предположений позволит нам считать, что система попадает в рассматриваемую нами категорию. Даже если бы обнаружилось, что коллективная собственность на производственные ресурсы совместима с определением посредством конкуренции целей и способов употребления отдельных их единиц, мы все-таки должны предположить, что именно единая центральная власть будет решать вопросы типа "Кто должен распоряжаться данным количеством ресурсов в интересах общества?" или "Каким количеством ресурсов следует наделить различных "предпринимателей?"". По-видимому, таково минимальное допущение, совместимое с идеей коллективной собственности, -- наименьшая степень централизованного контроля, которая все же позволила бы сохранить за обществом право распоряжаться доходом, извлекаемым из материальных средств производства. 7
В рамках данного обсуждения социализма невозможно далее вникать в эту вполне самостоятельную проблему -- о государственном вмешательстве в капиталистическом обществе. Она упомянута здесь только для того, чтобы ясно сказать, что мы исключаем ее из своих рассуждений. С нашей точки зрения, общепринятый анализ показывает, что такое вмешательство не дает альтернативы, в пользу которой мог бы склониться рациональный выбор или от которой можно было бы ожидать стабильного и удовлетворительного решения какой-либо из проблем, из-за которых это вмешательство и предпринимается [ср.: L. von Mises, Interventionismus (Jena, 1929)]. Здесь снова, однако, нужно предостеречь от неверного толкования. Сказать, что упомянутое нами частичное планирование иррационально, все же не равнозначно утверждению, что единственная форма капитализма, допускающая рациональную защиту, есть полное laissez-faire в традиционном понимании. Нет никаких оснований предполагать, что исторически данные правовые институты непременно являются наиболее "естественными" в каком бы то ни было смысле. Признание принципа частной собственности никоим образом не подразумевает, что конкретное определение границ содержания этого права в том виде, как это установлено существующими законами, является единственно правильным. Вопрос, какова самая подходящая стабильная правовая рамка, способная обеспечить наиболее ровное и наиболее эффективное действие конкуренции, чрезвычайно важен. Надо признать, к сожалению, что экономисты им пренебрегали. Но с другой стороны, признать возможность изменений в правовой рамке -- не значит допустить возможность иного типа планирования в том смысле, в каком мы до сих пор употребляли это слово. Здесь есть существенное различие, и его нельзя упускать из виду. Это различие между стабильной правовой рамкой, обеспечивающей все необходимые побудительные мотивы для адаптации частной инициативы к любым изменениям, и системой, где подобная адаптация осуществлялась бы центральным руководством. Именно это представляет реальную проблему, а не выбор: поддержание существующего порядка либо введение новых институтов. В каком-то смысле обе системы можно изобразить как продукт рационального планирования. Но в одном случае это планирование касается только стабильной институциональной рамки и без него можно обойтись, если есть готовность принять институты, сформировавшиеся в ходе медленного исторического процесса. В другом же случае ему придется иметь дело со всевозможными каждодневными изменениями. Не может быть сомнений, что планирование последнего рода связано с переменами такого свойства и размаха, которые до сих пор не встречались в истории человечества. Иногда высказывается мнение, что происходящие сейчас изменения -- это всего лишь возврат к социальным формам доиндустриальной эпохи. Но такое представление ошибочно. Даже во времена расцвета средневековой цеховой системы, когда существовали самые широкие ограничения коммерции, они не применялись как средство фактического управления индивидуальной деятельностью. Они, конечно же, создавали далеко не самую рациональную стабильную рамку для индивидуальной деятельности, какую можно было бы придумать. Но по сути они были такой стабильной рамкой -- и только; внутри же нее текущая деятельность по индивидуальной инициативе имела полный простор. В своих попытках использовать старинный аппарат рестрикций в качестве орудия для практически каждодневных приспособлений к происходящим изменениям мы уже зашли намного дальше по пути к централизованному планированию текущей деятельности, чем когда бы то ни было раньше. Если мы последуем по пути, на который встали, если мы попытаемся действовать последовательно и бороться с саморазрушительными тенденциями, заключенными в любом изолированном акте планирования, мы точно пустимся в эксперимент, не имевший по сию пору исторических параллелей. Но даже на нынешней стадии мы уже зашли слишком далеко. Чтобы правильно оценить перспективы, необходимо осознать, что наша нынешняя система, загроможденная попытками частичного планирования и рестрикциями, почти настолько же далека от любой системы капитализма, которую можно было бы рационально защищать, как и от любой последовательной плановой системы. При любом исследовании возможностей планирования важно осознать, что считать альтернативой этому капитализм в его сегодняшнем виде -- заблуждение. Мы, безусловно, настолько же далеки от капитализма в его чистой форме, насколько и от любой системы централизованного планирования. Мир сегодня -- это просто интервенционистский хаос. 8 Классическая политическая экономия потерпела крах главным образом потому, что не смогла положить в основу своих объяснений фундаментального феномена ценности тот же анализ побудительных причин экономической деятельности, который она столь успешно применила к более сложным явлениям конкуренции. Трудовая теория ценности была скорее результатом поиска некоей иллюзорной субстанции ценности, нежели анализом поведения экономического субъекта. Решающий шаг в развитии экономической теории был сделан, когда экономисты задались вопросом, каковы в точности условия, заставляющие индивидов вести себя по отношению к благам определенным образом. Постановка вопроса в такой форме сразу же привела к признанию, что придание определенного значения, или ценности, единицам различных благ есть необходимый шаг в решении общей проблемы, возникающей везде, где множество целей конкурирует за ограниченное количество средств. Вездесущность проблемы ценности, где бы ни протекала рациональная деятельность, была основным фактом, от которого могло отправляться систематическое изучение тех форм, в каких подобная деятельность могла проявляться при различных вариантах организации экономической жизни. В определенном отношении проблемы централизованно управляемой экономики с самого начала заняли видное место в изложениях современной экономической теории. Было, очевидно, настолько проще рассматривать фундаментальные проблемы, предполагая существование только одной последовательно применяемой шкалы ценностей, чем предполагая множественность индивидов со своими собственными шкалами, что в ранних разработках новых теоретических систем допущение коммунистического государства употреблялось часто -- и с немалой пользой -- как упрощающий прием[ср., в частности: F. von Wieser, Natural Value (London, 1893), passim]. Однако оно использовалось для того лишь, чтобы продемонстрировать, что любое решение с необходимостью породило бы в таком государстве, по сути, те же ценностные феномены -- ренту, заработную плату, прибыль и т.д., которые мы реально наблюдаем в конкурентном обществе. И тогда авторы обычно переходили к показу, как взаимодействие между самостоятельно осуществляющими деятельность индивидами спонтанно порождает эти феномены, не пытаясь выяснить, могут ли они порождаться в сложном современном обществе как-либо иначе. Простое отсутствие общей согласованной шкалы ценностей видимым образом лишало эту проблему всякой практической значимости. Это правда, что некоторые из ранних авторов новой школы не только думали, что они фактически решили проблему социализма, но и верили, что их исчисление полезностей дало средства, позволяющие вписать индивидуальную шкалу полезности в шкалу целей, объективно действующую для общества в целом. Однако теперь широко признано, что это последнее убеждение было просто иллюзией и что нет научных критериев, позволяющих нам сравнивать или оценивать относительную важность потребностей разных людей, хотя выводы, подразумевающие подобные незаконные межличностные сравнения полезностей, все еще можно встретить при обсуждении специальных проблем. Тем не менее очевидно, что по мере того, как с успехами в изучении конкурентной системы выявлялась сложность спонтанно решаемых ею проблем, экономисты начинали все более и более скептически относиться к возможности решения тех же проблем сознательным путем. Пожалуй, стоит отметить, что еще в 1854 году наиболее известный из предшественников современной школы "предельной полезности", немец Герман Г. Госсен пришел к выводу, что замышляемая коммунистами центральная экономическая власть вскоре обнаружила бы, что поставила перед собой задачу, совершенно непосильную для отдельных людей.[H.H.Gossen, Entwicklung der Gesetze des menschlichen Verkehrs und der daraus fliessenden Regeln fьr menschliches Handeln (Braunschweig, 1854), р. 231: "Кроме того, из установленных выше положений относительно потребления, предполагающих повышение ценности любого предмета при уменьшении его массы и разнообразия и снижение его ценности в обратном случае, следует, что только благодаря утверждению частной собственности отыскивается мера для определения того, какое количество каждого товара целесообразнее всего производить при данных условиях. Поэтому проектируемый коммунистами центральный орган по распределению всевозможных работ очень скоро убедился бы на опыте, что взялся за задачу, разрешение которой далеко превосходит возможности отдельных людей" (курсив оригинала -- Прим. ред.).] Позднее экономисты современной школы часто указывали на тот пункт, который Госсен положил в основу своего возражения, -- трудность рационального расчета при отсутствии частной собственности. Особенно четко это выразил профессор Кэннан, подчеркнув, что цели социалистов и коммунистов могут быть достигнуты только путем "отмены как института частной собственности, так и практики обмена, без которых ценность, в любом разумном смысле слова, не может существовать". [E.Cannan, A History of the Theories of Production and Distribution (1893); 3d ed., 1917, p. 395. Позже профессор Кэннан внес также важный вклад в анализ проблемы международных отношений социалистических государств. См. его очерк: "Incompatibility of Socialism and Nationalism", in The Economic Outlook (London, 1912).] Однако, помимо общих формулировок подобного рода, критическое изучение возможностей социалистической экономической политики не слишком преуспело по той простой причине, что по поводу путей преодоления этих проблем не существовало никаких конкретных социалистических предложений, которые можно было бы исследовать. [Совершенно ускользнувшая от внимания попытка решить проблему с социалистической стороны, где сквозит некоторое понимание реальных трудностей, была сделана Г.Шульзером (G. Sulzer): Die Zukunft des Sozialismus (Dresden, 1899).] Только в начале нынешнего века сделанное видным голландским экономистом Т.Г.Пирсоном общее утверждение, аналогичное только что рассмотренному, о невозможности практического осуществления социализма, вынудило наконец ведущего тогда теоретика марксистского социализма К.Каутского прервать традиционное молчание по поводу реального функционирования будущего социалистического государства. К.Каутский прочел лекцию, где не слишком охотно и со многими оправданиями дал описание того, что произойдет на следующий день после Революции. [Английский перевод этой лекции, первоначально прочитанной в Дельфте 24 апреля 1902 г. и вскоре опубликованной на немецком языке вместе с другой лекцией, прочитанной там же двумя днями ранее, был опубликован под заголовком "Социальная революция и назавтра после социальной революции" (London, 1907).] Но Каутский только показал, что реально даже не представляет себе той проблемы, которую видели экономисты. Таким образом, он дал Пирсону возможность подробно продемонстрировать в статье, первоначально появившейся в голландском журнале "Economist", что у социалистического государства будут свои проблемы с ценностью, как и у любой другой экономической системы, и что задача, которую надо решить социалистам, состоит в том, чтобы показать, как при отсутствии системы ценообразования должна определяться ценность различных благ. Эта статья стала первым важным вкладом в дискуссию об экономических аспектах социализма. Несмотря на то, что она осталась практически неизвестной за пределами Голландии и стала доступной только в немецком варианте после того, как дискуссия была начата независимо от нее другими авторами, статья эта до сих пор представляет особый интерес как единственный серьезный анализ данных проблем, опубликованный перед Первой мировой войной. Она особенно ценна анализом проблем, возникающих в сфере международного обмена между несколькими социалистическими государствами. [Английский перевод статьи Пирсона есть в сборнике: Collectivist Economic Рlanning, к которой настоящая работа послужила введением.] Все последующие обсуждения экономических проблем социализма перед Первой мировой войной более или менее ограничивались доказательством того, что по меньшей мере такие основные ценовые категории как заработная плата, рента и процент должны будут фигурировать в расчетах планирующей власти в той же форме, в какой они присутствуют сегодня, и будут определяться, по сути, теми же факторами. Современное развитие теории процента сыграло особо важную роль в этой связи и после Бём-Баверка [в дополнение к его общей работе о проценте следует упомянуть очерк "Macht und цkonomisches Gesetz" (Zeitschrift fьr Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung [1914]), поскольку во многом он должен считаться прямым предварением более поздней критической работы] профессор Кассель был тем, кто убедительно показал, что процент должен будет составлять важный элемент для рационального расчета экономической деятельности. Однако никто из этих авторов даже не пытался показать, как прийти к этим важнейшим величинам на практике. Единственным, кто по меньшей мере приблизился к проблеме, стал итальянский экономист Энрике Бароне, развивший в статье "Министерство производства в коллективистском государстве" (1908) некоторые мысли Парето [V. Pareto, Cours d'economie politique, II (Lausanne, 1897), 364 ff.]. Эта статья представляет значительный интерес как пример размышлений о том, каким образом инструменты математического анализа экономических проблем можно было бы использовать для решения задач центральной власти, осуществляющей планирование. [Английский перевод работы Бароне опубликован как приложение к книге Collectivist Economic Рlanning.] 9 Когда с окончанием войны 1914--1918 гг. социалистические партии пришли к власти в большинстве государств Центральной и Восточной Европы, обсуждение всех этих проблем с необходимостью вошло в новую и решающую фазу. Победившим социалистическим партиям теперь надо было думать об определенной программе действий, и социалистическая литература следующих сразу за Первой мировой войной лет вначале была большей частью занята практическими вопросами организации производства на социалистических принципах. Эти дискуссии находились под большим влиянием опыта военных лет, когда государства создали управления по обеспечению продовольствием и сырьем, чтобы справляться с серьезной нехваткой большинства основных предметов потребления. Было общепризнано, что это доказало не только осуществимость централизованного управления экономической деятельностью и даже ее превосходство над системой конкуренции, но и то, что специальная техника планирования, разработанная для решения этих проблем, может с равным успехом применяться для постоянного регулирования социалистической экономики. Кроме России, где скорость перемен в первые послереволюционные годы почти не оставила времени для спокойных размышлений, в основном в Германии и еще больше в Австрии эти вопросы дебатировались наиболее серьезно. Особенно в Австрии, социалисты которой долго играли ведущую роль в теоретической разработке социализма и в которой сильная и сохранившая единство социалистическая партия оказывала, вероятно, больше влияния на экономическую политику, чем в любой другой стране помимо России, проблемы социализма приобрели огромное практическое значение. Следует, пожалуй, упомянуть (это довольно любопытно), как мало серьезных исследований было посвящено экономическому опыту этой страны в первое десятилетие после Первой мировой войны, хотя он, наверное, имеет куда большее отношение к проблемам социалистической политики в Западном мире, чем все происшедшее в России. Однако что бы ни думать о значимости проведенных в Австрии реальных экспериментов, несомненно, что внесенный там теоретический вклад в понимание этих проблем останется значительной вехой в интеллектуальной истории нашего времени. Среди всех этих ранних разработок социалистических авторов наиболее интересной во многих отношениях и, в любом случае, наиболее характерной для все еще очень ограниченного осознания затрагиваемых здесь экономических проблем является книга Отто Нейрата, которая появилась в 1919 г. В ней автор попытался показать, что опыт военных лет выявил возможность обходиться без всякого учета ценности при регулировании предложения предметов потребления и что все расчеты центральных планирующих органов должны и могут проводиться in natura, то есть что эти расчеты не должны вестись на основе какого-либо общепринятого мерила ценности, а можно производить их в натуральном выражении [Otto Neurath, Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft (Munchen, 1919)]. Нейрат совершенно не заметил непреодолимых трудностей, которые отсутствие стоимостных расчетов создаст на пути любого рационального экономического использования ресурсов, и даже, видимо, считал это преимуществом. Столь же суровая критика применима и к работам, опубликованным в то же время одним из ведущих мыслителей австрийской социал-демократической партии Бауэром [15]. Здесь нет возможности входить в подробности аргументации этих и ряда других родственных публикаций того времени. Тем не менее их следует упомянуть, поскольку они важны в качестве наглядных образцов социалистической мысли непосредственно перед столкновением с новой волной критики и поскольку большая часть этой критики была направлена против этих работ или неявно их затрагивала. В Германии в центре дискуссии оказались предложения "комиссии по социализации", созданной для обсуждения возможностей перехода от частной промышленности к государственной собственности и контролю. Именно в связи с деятельностью этой комиссии или ее замыслами такие авторы как Э.Ледерер, Э.Хайманн и злополучный В.Ратенау разработали планы социализации, ставшие главной темой обсуждения среди экономистов. Для нас, однако, эти предложения менее интересны, чем их австрийские аналоги, поскольку они не предусматривали полностью социализированной системы, но в основном касались проблем организации отдельных социализированных отраслей при системе, остававшейся в остальном конкурентной. В силу этого их авторам не приходилось сталкиваться с главными проблемами подлинно социалистической системы. Тем не менее они важны как симптомы состояния общественного мнения того времени и в той стране, где началось более научное изучение данных проблем. Один из проектов того периода заслуживает, возможно, особого упоминания не только потому, что его авторы изобрели модный ныне термин "плановая экономика", но и потому, что он очень напоминает предложения по планированию, столь распространенные сейчас [1935] в Великобритании. Это план, разработанный в 1919 г. рейхс-министром экономики Р.Висселем и его заместителем В. фон Моллендорфом [16. Их предложения об организации отдельных отраслей интересны и сами по себе, перекликаясь со многими проблемами, обсуждаемыми сейчас в Англии, и той дискуссией, которую они вызвали. Однако они не могут считаться социалистическими в узком смысле, но занимают ту среднюю позицию между капитализмом и социализмом, которая сознательно не рассматривается в нашем очерке по упомянутым выше соображениям. жүктеу/скачать 1.42 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|