Интервью с композитором Юрием Саульским
жүктеу/скачать 2.78 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- "ДОРОГОЙ АЛЬФ, ФРЕД, ПАПА, ОТЧЕ, ОТЕЦ, КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ"
ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК Любовная история, на которую так красноречиво намекал Саймон Напье-Белл, касалась отношений Брайена Эпстайна и Джона Леннона. Однажды за ужином Брайен признался Саймону, что "боится потерять Джона навсегда", однако не сказал почему. Йоко Оно рассказала Марии Хеа, что незадолго до гибели Брайена на Чепел-стрит заехал Джон Леннон. Должно быть, что-то возбудило его, и он, как обычно, заломил Брайену за спину руку, заставив его согнуться пополам. Джон уже готовился перейти к делу - а может быть, и перешел, - когда в комнату вошла Куини, услышавшая возню. Увидев сына, подвергшегося сексуальному нападению, она в ужасе выбежала вон и сразу позвонила в полицию. Джон запаниковал, вскочил в автомобиль и приказал Лесу Энтони отвезти его к Питеру Брауну в Мэйфэйр. Ворвавшись в дом к управляющему делами группы, Джон потребовал, чтобы тот немедленно организовал ему выезд из страны. Тем временем на Чепел-стрит прибыла полиция. Представителей власти встретил Брайен. Тщательно выговаривая слова с безупречным акцентом жителя лондонского Вест-Энда, он объяснил, что тревога была ложной: его мать, неважно чувствующая себя после недавней смерти мужа, не поняла, что происходит, когда застала сына за дружеской возней со старым приятелем. Брайен принес полисменам свои извинения и выпроводил их за дверь. Общаясь с прессой после смерти Брайена, Джон взял на вооружение одну из идей махариши, который провозгласил, что смерть есть не что иное, как врата на пути к лучшей жизни. Но в сердце у него поселился страх. В течение многих лет Брайен в каком-то смысле заменял ему мать, защищая и оберегая его от любых проблем. Теперь он был мертв. "Я пришел в ужас, - признался Леннон позднее. - Я решил, что нам кранты!" Скорее всего, про себя он думал: "Мне кранты!" Он опять оказался брошенным человеком, от которого ждал любви и защиты. Леннон настолько идентифицировал Брайена с Джулией, что после его смерти, так же как и после смерти матери, организовал сеанс спиритизма, на котором, кроме медиума, присутствовали все члены "Битлз", причем никто из них никогда не проронил ни слова о том, что там произошло. В столь критический момент было естественным, что Джон обратился за поддержкой к Йоко, поскольку уже тогда он верил в ее необычайную мудрость и силу и был уверен в том, что она поможет решить все его проблемы. Привязанность к молодой женщине стала настолько сильной, что его уже не удовлетворяла неопределенность существовавших между ними отношений. И он попросил ее принять решение. Йоко как раз в тот момент переживала не менее серьезный кризис, который непосредственно угрожал ее жизни. Она рассказала кузине Тони Джоди Фридиани, которая заехала к Коксам, будучи проездом в Лондоне, что все последнее время жила в постоянном страхе за свою жизнь и за жизнь дочери. Тони начал проявлять жестокость. Йоко мечтала уйти от него, но боялась завести об этом разговор, опасаясь, что он попросту ее убьет. Через неделю Джоди собралась поехать на знаменитый эдинбургский фестиваль, а когда в начале сентября вернулась в Лондон, чтобы пересесть на самолет до Штатов, решила заехать попрощаться с Тони и Киоко. Она застала Тони в одиночестве. "Где Йоко?" - спросила Джоди. "Она с Джоном Ленноном", - горько ответил Тони. Йоко уехала не просто провести с Джоном вечер. Ее не было уже так долго, что Тони успел поменять дверные замки. До сих пор Джон и Йоко встречались 'лишь от случая к случаю, предаваясь любовным играм на заднем сиденье лимузина или просто разговаривая по душам. Тот оборот, который приняли события, придал их отношениям более официальный характер. Тони смотрел сквозь пальцы на то, что Джон был любовником Йоко, а Джон в обмен на это щедро оплачивал творческие потуги Тони и Йоко. Естественно было думать, почему бы Джону и Йоко не покончить со своими неудачными браками раз и навсегда. Но они еще не были к этому готовы. Джон, которому не терпелось начать новую жизнь, опасался неизбежного скандала при разводе с Синтией. А Йоко, несмотря на все свои проблемы, прекрасно понимала, что, оказывая слишком большое давление на любовника, рискует навсегда его потерять. Что же касается Тони, то он хоть и не желал мириться со складывающейся ситуацией, но не видел другого выхода, ибо ему уже грозила тюрьма. А имея за спиной такого ангела-хранителя, они с Йоко безбоязненно могли готовить новый проект. Выставка "Половина ветра", проходившая в галерее Лиссон с 11 октября по 14 ноября, стала самым амбициозным проектом Коксов. И если множество выставленных на белых подставках предметов - таких, например, как обычная бутылка, озаглавленная "Песнь флейты для Джона", или композиция из четырех ложек из нержавейки, названная "Три ложки", - не представляли особого интереса, то три отдельно созданных "среды обитания" предлагали вниманию посетителей лондонской галереи совершенно незнакомую доселе художественную концепцию. Первая из них, которая называлась "Зал половины весны", располагалась на втором этаже галереи и содержала большое количество экспонатов, представлявших собой половины различных предметов обихода: половина кровати с половиной подушки, укрытая половиной одеяла, стоящая рядом половина стула. Полубезумный дизайнер обставил комнату половиной радиоприемника, половиной гладильной доски, а также половиной шкафа, где на полках стояли полукастрюли, полусотейники и полчайника. В подвале находилась среда обитания, которую они демонстрировали еще в Нью-Йорке, называвшаяся "Камень". Основная идея заключалась в том, что посетитель должен был залезть в большой черный мешок и раздеться. Скрюченная фигура напоминала снаружи черный камень вроде тех, что можно увидеть в садах дзен. Третья среда - "Двор" - являлась, скорее, хэппенингом. Чтобы попасть сюда, посетитель должен был пройти вдоль белой линии, которая вела от галереи до ближайшего питейного заведения, выпить чего-нибудь освежающего, а затем вернуться тем же путем в галерею, где в одной из комнат в углу, скрестив ноги, сидела Йоко. Перед ней стоял поднос, на котором лежали ключи с этикетками: "полгода", "полслова", "ползвука шагов". Каждому подошедшему к ней Йоко говорила: "Выбирайте ключ, и я прошепчу вам на ухо послание". Обычно послание состояло из одного слова на японском языке. Единственными предметами в этой комнате были большие пустые химические сосуды, расставленные на полке. Если верить каталогу, Джон Леннон предложил Йоко продать другие половины использованных экспонатов, засунув их в бутылки. Поэтому на сосудах, стоявших на полках, были наклеены соответствующие этикетки: "Полстула", "Полкомнаты", "Полжизни" и так далее. Это была самая остроумная идея всего шоу. После выставки в галерее Лиссон Джон Леннон все чаще стал появляться у Коксов, заставляя дергаться Тони. "Вначале Тони сам подталкивал Йоко на охоту за Джоном, - объяснял Дэн Рихтер, - но когда он увидел, что их отношения стали принимать серьезный оборот, ему это не понравилось". Тем не менее Тони и Йоко продолжали работать вместе. Незадолго до Рождества они приняли участие в Международном кинофестивале в бельгийском городе Ноккеле-Зут, где представили свои "Задницы". Здесь они познакомились с воинствующим хэппенингистом Жан-Жаком Лебедем, который принял решение саботировать своими хэппенингами "все, что имеет отношение к культуре". Собрав единомышленников, среди которых были Йоко и Тони, он предстал перед жюри вместе с целой толпой обнаженных и голозадых участников фестиваля, державших в руках листы бумаги с номерами, под которыми они принимали участие в конкурсе, в надежде спровоцировать членов жюри на какую-нибудь дискредитирующую выходку. Кроме того, Йоко, не удовольствовавшись тем, что члены ее семьи неизбежно должны были увидеть ее голой на страницах хотя бы одного из многочисленных периодических изданий, освещавших это мероприятие, воспользовалась случаем послать родственникам необычный сувенир. Случайно столкнувшись с японским кинокритиком Сигеоми Сато, она вручила ему флакон с желтоватой жидкостью и попросила отвезти его в Японию. "Что это?" - спросил ничего не подозревавший критик. "Моя моча", - чуть помедлив, ответила Иоко. В конце осени и в начале зимы "Битлз" были заняты тем, что рыли колодец под названием "Magical Mystery Tour". В нем им предстояло утонуть. Идея шоу возникла в неугомонном мозгу Пола в тот момент, когда он пролетал над Соединенными Штатами в апреле 1966 года. Продиктовав основные мысли Мэлу Эвансу, он представил проект остальным членам группы, которые отнеслись к нему без особого энтузиазма. Что касается Джона, то он был просто взбешен: "Я чуть не подавился, когда услышал, как он обделал все это дело с Мэлом Эвансом. А затем он заявляется и говорит: "Вот что мы теперь будем делать. А ты сочиняешь вот эту часть". Джон был абсолютно уверен, что "Magical Mystery Tour" полностью повторял историю с "Сержантом Пеппером", только на этот раз эксперимент, который затеяли "Битлз", выходил за рамки чисто музыкального действа, где они чувствовали себя на высоте, и касался того вида искусства, в котором они практически ничего не смыслили. Понимая, что поклонники уже давно испытывали потребность увидеть "Битлз", Пол собрал всех партнеров у себя дома 1 сентября, чтобы обсудить вопросы, связанные с будущим группы. Джон полностью погрузился в создание "Таинственного путешествия" и в течение нескольких месяцев упорно трудился как автор, исполнитель, режиссер и монтажер. Его основным вкладом в этот проект стала композиция "I Am the Walrus". Знаменитый текст песни он написал, вставив в пишущую машинку лист бумаги, на котором время от времени, когда им двигало вдохновение, печатал одну или несколько строк. Как же далека была эта терпеливая, пассивная манера работать от времен "Тин Пэн Элли", когда он хватался за любые американские новинки, расчленял их, а затем склеивал на скорую руку, точно песенный кузнечных дел мастер. Теперь он научился спокойствию и черпал вдохновение в средствах массовой информации, превратив свой мозг в лист бумаги, на который наклеивал вырезки из радиопередач, телерекламы, газетных заголовков, сирен "скорой помощи", детского лепета - из всего того, что составляет обычную жизнь обычных людей. Когда возникала необходимость написать текст, он забрасывал крючок в эту кучу накопленного материала и извлекал оттуда на свет Божий те немногочисленные драгоценные образы, которые были ему нужны. Такая манера работать была органична для Леннона, "1 Am the Walrus" продемонстрировала творческие возможности Леннона, влияние Льюиса Кэрролла, детских воспоминаний, уличных шумов, плюс акустический коллаж и неизбежный мерси-бит. Вступительная часть выглядела мрачной. Достойная оперы в стиле поп, она напоминала саундтрек к какому-нибудь черно-белому фильму конца сороковых, такому, как "У причала", где вступительные титры идут на фоне заброшенных доков и ржавых барж. На все это накладывался глубокий и трагический звук, искаженный громкоговорителями старого кинозала. Затем поднимался резкий, вибрирующий, ледяной и в то же время неотразимый голос Леннона, больше похожий на мелодичный речитатив, чем на пение, поскольку ему было совершенно наплевать на мелодию, когда удавалось написать текст такой силы. Леннон был снова охвачен гневом. Он иронизировал, проклинал, бросал вызов, сыпал насмешками. Нигде более он не достигал такого идеального равновесия между языком как средством выражения мыслей и языком - инструментом действия. Без труда можно представить себе гримасы и лихорадочные жесты, которые он производил, выплевывая в микрофон каждое слово. Эта песня вскрыла, помимо всего прочего, и массу противоречий, в которых запутался автор. Не потому ли он сначала набрасывается на экспертов-медиков, осуждающих курение травки, в то время как наркоманы покатываются со смеху, а затем вдруг начинает издеваться уже над теми, кто тонет в дыму косяков и чей смех тотчас затихает? Крабообразная рыба-мегера и секс-богиня Брижит Бардо сливаются воедино от всплеска подростковой ярости Джона. Наконец, в "Морже" Леннон впервые приоткрыл дверь, ведущую на чердак его разума, где он всю жизнь собирал коллекцию гротескных образов, которых прежде выпускал из себя, рисуя монстров на бумаге. Столь гневная песня требовала передышки, которую и предоставил Леннон, сочинив одну из своих самых лирических мелодий, ставшую островком пасторального покоя посреди душевной бури. Образ домашнего сада не только позволял спрятаться от предшествовавшего оскаленного рыка, но и явился как бы переходом к ревущим, булькающим звукам, которые издавал уже сам Морж. Закончив запись этой песни, Леннон перечитал балладу "Морж и Плотник", включенную в сборник "Зазеркалье", и только тогда понял, что исказил стихотворение Льюиса Кэрролла: "Я только позже осознал, что Морж был на самом деле большим и жирным капиталистом, который сожрал всех устриц". Кстати, не исключено, что, сочиняя эту песню, Джон подсознательно думал о другом здоровом, толстом, черном любителе морской пищи с большими белыми клыками - об одном из самых любимых певцов Леннона в течение всей его жизни - Фэтсе Уоллере (иначе говоря, о "Морже"), авторе классической "I Want Some Seafood, Mama!"* (Еще одно прозвище, которое берет себе Джон в этой песне - "Eggman", то есть "Человек-яйцо", звучит как явная ассоциация пищи и секса, поскольку так Леннон называл Эрика Бердона из группы "Энималз", который прославился тем, что обожал разбивать сырые яйца о тела девушек, с которыми занимался любовью.) В финале "Моржа" блестяще использован звуковой монтаж. Никогда еще Леннон не демонстрировал такой игры воображения и такой техники исполнения. Силу этого произведения обусловило не только богатство используемых средств - симфонический оркестр, двадцатиголосый хор и даже не "Шекспировский цирк" Би-би-си. Искусство заключалось в самой композиции, выполненной в виде звукового путешествия, поиска музыкальных образов на радиоволнах. В "I Am the Walrus" Джон Леннон наконец нашел те художественные выразительные средства, которые идеально ему подходили, и добился оптимального баланса между свойственным ему состоянием летаргии и творческими потребностями. "ДОРОГОЙ АЛЬФ, ФРЕД, ПАПА, ОТЧЕ, ОТЕЦ, КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ" Вскоре после того как 9 октября 1967 года Джон Леннон отметил свое двадцатисемилетие, он совершил один из свойственных ему импульсивных, противоречивых поступков - пригласил в Кенвуд своего отца. Учитывая все, что он рассказывал о "подлом Альфе", это было тем более удивительным, что всем была известна история, которая произошла после того, как они вновь встретились в апреле 1964 года. После семнадцатилетнего отсутствия Фредди Леннон вновь возник из небытия, побуждаемый братом Чарльзом и коллегами по работе опровергнуть потоки лжи, распространяемые по его поводу в прессе. Встреча, 'которую организовали два журналиста из "Дэйли скетч", состоялась в гримерной театра Скала, где "Битлз" снимали "A Hard Day's Night". Джон испытал необычное впечатление, когда увидел человека, чье лицо наглядно демонстрировало ему, что может стать с его собственным лицом через тридцать лет, если от него отвернется удача. И хотя Фредди удалось сохранить некоторую вальяжность, он потерял почти все зубы и стал похож на бродягу. Тем не менее во всем остальном он удивительно походил на Леннона: длинный прямой нос, маленькие миндалевидные глаза, густые брови, узкий, тонко очерченный рот, квадратный подбородок и то же выражение лица. А когда Фредди открыл рот и заговорил, все услышали голос Джона, слегка окрашенный напевным ливерпульским выговором. Что же касается Фредди, то он увидел в Джоне Джулию. "Он напомнил мне свою мать, - рассказывал Фредди. - Ее лицо принимало такое же замкнутое выражение, когда она на кого-то сердилась... Я протянул ему руку, но Джон лишь что-то проворчал и с подозрением спросил: "Чего тебе?" Видя его враждебность, я ответил, что мне ничего не надо, но он настаивал: "Раньше тебе не было до меня никакого дела, зачем же ты заявился сейчас?" Наверное, он решил, что я пришел просить у него денег, и тогда я спросил: "А разве недостаточно просто быть твоим отцом?" Вскоре отец и сын разговорились. Фредди не утратил прежней joie de vivre*(* Радость жизни (фр.).) и принялся с юмором рассказывать о своей жизни, время от времени перемежая речь двусмысленными шуточками. Однако Леннону пора было уезжать на Би-би-си. На следующий день он с большим воодушевлением рассказал о Фредди Питу Шоттону. "Я рад, что встретился с ним! - заявил Джон. - Он очень забавный. Такой же чокнутый, как и я!" Яблоко от яблони. Эта идея, поселившаяся в голове у Джона, стала положительным полюсом далеко не однозначного отношения к вновь обретенному отцу. И тем не менее отрицательный полюс оказался сильнее. Вероятно, именно поэтому он не стремился вновь увидеться с отцом после той первой встречи. Время от времени Джон посылал ему немного денег. Но главное, его чувства продолжали пребывать в сильном беспорядке, поскольку даже в письмах он не знал, как обратиться к отцу, и поэтому начинал их так: "Дорогой Альф, Фред, папа, отче, отец, кто бы ты ни был". Год спустя Фредди, который работал теперь в гостинице недалеко от Эшера и зарабатывал 10 фунтов в неделю плюс бесплатное проживание и питание, заявил одному из журналистов: "На жизнь я не жалуюсь. Просто хотелось бы, чтобы со мной считались... Я очень хотел бы познакомиться с невесткой и малышом. Было бы неплохо еще раз увидеться с Джоном и объяснить ему кое-что". Этот призыв вызвал бурную реакцию Джона, который решил, что отец "шантажирует" его при помощи прессы. В это же самое время некий энергичный агент компании "Гордон Миллз Организейшн" (которая была менеджером Тома Джонса, Энгельберта Хампердинка и многих других артистов) по имени Тони Картрайт убедил Фредди Леннона подписать с ними контракт и выпустить пластинку. Записав на диск приукрашенную историю, озаглавленную "Это моя жизнь", Фредди осуществил свою давнюю мечту, на которую Джон отреагировал с присущей ему двойственностью. Втайне заслушиваясь этим рассказом у себя дома в Кенвуде, он одновременно строил вместе с Брайеном планы, нацеленные на то, чтобы навсегда убрать с английского и американского рынков "неуместное" использование имени Леннон. Такое поведение оскорбило Фредди Леннона, чей темперамент и острый язык были отнюдь не слабее, чем у сына. Как-то февральским днем 1966 года Джон открыл дверь своего дома и буквально столкнулся с отцом, которого на этот раз сопровождал Тони Картрайт. Джон, который терпеть не мог агента из "Гордон Миллз", захлопнул дверь у них перед носом, а через несколько недель сурово обрушился на отца в очередном интервью. Тогда в дело вмешался младший брат Фредди, Чарльз. Он написал Джону длинное письмо, в котором потребовал перестать слепо доверять вранью Мими и выслушать правду о своем детстве. Он рассказал ему все: историю неверности Джулии, незаконнорожденной сестры, трагедии, разыгравшейся в Блэкпуле. Джон не ответил, но в глубдне души он понимал, что это правда. В октябре 1967 года, когда Фредди вновь переступил порог дома в Кенвуде, его сопровождал Лес Энтони, а Джон принял старика с распростертыми объятиями. Несколько удивленный столь резкой переменой, Фредди постарался не упустить возможность и предложил Джону пригласить дядю Чарльза, у которого близился день рождения. В мгновение ока этот давно забытый родственник был доставлен пред светлые очи Джона, который приветствовал его возгласом: "С днем рождения, дядя Чарли!" И прежде чем пораженный Чарльз смог вымолвить хоть слово, Джон продолжил: "А правда, клллассный у меня старикан?" При виде подобного проявления сыновней любви Чарльз совсем лишился дара речи. "Ты что, не слышал, что я сказал?" - спросил Джон. "Я столько лет ждал этого, Джон", - ответил Чарльз, обретя, наконец, способность говорить. Пока мужчины разминались пивком, женщины трудились на кухне. Фредди приехал вместе со своей подружкой Полин Джонс, девятнадцатилетней студенткой университета, которая устроилась подработать на каникулах в "Тоби Джаг", где и познакомилась с этим симпатичным работником кухни, который сразу завоевал ее сердце. Полин явно нуждалась в мужчине, способном заменить ей недавно умершего отца, но помимо этого Фредди оказался самым веселым и обаятельным из всех, с кем она до этого встречалась. Полин, симпатичная и очень умная девушка, заняла в жизни Фредди то место, которое когда-то принадлежало Джулии. Можно себе представить, какое впечатление это произвело на Джона Леннона! Нет сомнений в том, что ему потребовалось сверхусилие, чтобы не вылететь за дверь и не скатиться к подножию холма, где жил Ринго, с воплем: "Мой папан спит с битловской фанаткой!" Синтия же поняла, что эта девушка поможет ей решить одну проблему. В свете недавно начавшихся отношений между Джоном и Йоко Оно они с Синтией пришли к некоему молчаливому соглашению, в соответствии с которым каждый имел право идти своим путем. Синтия взяла привычку проводить вечера в Лондоне, куда переехала ее мать. И поскольку ей нередко приходилось возвращаться поздно, ей нужна была няня, которая согласилась бы постоянно жить у нее. Поэтому она предложила Полин переехать в Кенвуд, чтобы присматривать за Джулианом и выполнять обязанности секретаря. Когда в конце октября 1967 года Полин Джонс окончательно перебралась к Синтии, она сразу окунулась в мрачную атмосферу, царившую в доме. Среди знакомых распространился слух, что Синтию частенько видят с парикмахером, чей салон находился неподалеку от дома, где жила ее мать. Майлз утверждает, что среди битловских жен прошло некоторое волнение и что они все единодушно встали на защиту Синтии. Когда сплетни докатились до Джона, он подпрыгнул до потолка и стал угрожать разводом. Тогда в дело вмешался Брайен Эпстайн, которому удалось успокоить Джона и спустить дело на тормозах. Полин, которая совсем иначе представляла себе семейную жизнь, была удивлена тем, что почти все время оставалась одна. Фредди провел в этом доме три долгих недели, в течение которых ему едва удавалось повидаться с Джоном, постоянно занятым работой над "Magical Mystery Tour" и над выставкой Йоко, после чего перебрался в Кью, где Джон снял для него небольшую квартиру. Кроме того, он положил ему за счет "Битлз" содержание из расчета двенадцать фунтов в неделю, что соответствовало его последней зарплате в отеле. Что же касалось самих Джона и Синтии, то они редко бывали дома и вели себя, как привидения. "Как только Джон появлялся, он тут же уходил в себя, - вспоминает Полин. - Он пребывал в постоянном напряжении и был не способен общаться с кем бы то ни было. Он просыпался в десять, молча съедал завтрак, приготовленный кухаркой, садился в свой "ролле" и уезжал в Лондон, откуда возвращался только поздно вечером. Было очевидно, что Синтия страдала от такого отношения, но вскоре у нее появилась собственная жизнь... Она стала возвращаться даже позднее Джона и, чтобы не беспокоить его, укладывалась спать в комнате для гостей. Когда же она возвращалась раньше, Джон приезжал очень поздно и ночевал в соседней комнате. Они почти никогда не делили супружеское ложе". После Рождества Полин решила уехать из Кенвуда, так как ей было трудно справляться с избалованным Джулианом, а кроме того, она начала ощущать на себе влияние таинственных вибраций, которыми был насыщен этот дом. Она перебралась к Фредди в Кью, где и находилась в тот момент, когда произошел очередной инцидент, внесший новый разлад в семейство Леннонов. В тот вечер Фредди и Полин отправились в один из ночных клубов, популярных у лондонских рок-музыкантов. Когда Фредди, успевший изрядно набраться, увидел Синтию в обществе мужчины, на него нахлынули болезненные воспоминания о неверности Джулии. Приблизившись к Синтии, старый морской волк прилюдно выдал ей все, что о ней думал. Вершиной красноречия стало заявление о том, что если она столь легка на раздачу своих милостей, то не мешало бы ей уделить хотя бы часть и ему! Синтия пришла в ужас. После этого случая она никогда больше ни словом не обмолвилась с Фредди Ленноном. На следующее утро Джон, которому рассказали об этом скандале, остановился по дороге на работу у дома своего отца. Опасаясь худшего, Фредди отказался ему открыть. Джон бушевал в коридоре перед запертой дверью, крича, что подобные выходки наносят вред его репутации. В конце концов он прокричал в бессилии: "Заткни свою поганую пасть, если не хочешь, чтобы опять пролилась кровь!" Джон успокоился довольно быстро и даже оплатил судебные издержки Полин, которая затеяла тяжбу со своей матерью; он также взял на себя расходы по трехнедельному пребыванию Фредди и Полин в Эдинбурге, которое было необходимо для того, чтобы сочетаться браком вопреки запрету английского суда. А когда у счастливого семейства появился ребенок, Дэвид Генри Леннон, родившийся 26 февраля 1969 года, Джон купил им маленький домик в Брайтоне за шесть с половиной тысяч фунтов. Но в течение последующих трех лет он ни разу не встретился со своим отцом. жүктеу/скачать 2.78 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|