Иосиф Ромуальдович Лаврецкий Эрнесто Че Геваро

ПО ТУ СТОРОНУ БАРРИКАДЫ

Разумеется, двух «горилл» оказалось слишком много даже для Боливии. Грызня за первое место продолжалась между ними почти полтора года. Баррьентос утверждал, что за это время его пытались восемь раз убить. Но он не только остался жив и невредим, но и оттеснил на второй план, по крайней мере на время, своего соперника Овандо. Баррьентос выдавал себя за демократа, реформатора, революционера. Сколотил свою собственную политическую организацию – «Боливийский революционный фронт». Этот «динамичный», как характеризовал его американский журналист Джон Гантер в своей известной книге «Внутри Южной Америки», генерал, владевший английским языком не хуже, чем кечуа, явно импонировал янки. Под давлением начальника службы ЦРУ в Боливии, военного атташе посольства США в Ла-Пасе полковника Эдварда Фокса, Овандо был вынужден уступить, получив клятвенные заверения Баррьентоса и Фокса, что через четыре года его допустят к власти. В качестве же гарантии за Овандо был оставлен пост командующего армией.

В июле 1966 года Баррьентос и его напарник, тоже бывший деятель НРД Силес Салинас, были избраны президентом и вице-президентом и в августе того же года официально приступили к своим обязанностям. Однако политическая напряженность от этого в стране не уменьшилась. Газеты открыто писали, что Овандо «недоволен» и может в любой момент «убрать» Баррьентоса. А так как такая возможность всем наблюдателям боливийских дел казалась вполне реальной, то объявился и третий в очереди претендентов кандидат на президентское кресло – полковник Маркос Васкес Семпертеги, начальник генерального штаба армии. Васкес Семпертеги заранее предупредил, что в случае захвата власти Овандо постарается быстренько его убрать и сам «усядется» на его место, благо «свято место пусто не бывает». Овандо не потерпел такой угрозы: Васкес Семпертеги был смещен, и на его место был назначен генерал Хуан Хосе Торрес. Овандо не подозревал, что этим назначением он сам себе рыл могилу…

Пока велась эта мышиная возня среди претендентов па пост первого «гориллы» Боливии, все упорнее и упорнее ходили слухи о готовившемся вот-вот вспыхнуть партизанском движении и о присутствии в стране Эрнесто Че Гевары. Баррьентос, отличавшийся крайней самоуверенностью и хвастливостью, решительно опровергал эти слухи. 11 марта 1967 года он заявил журналистам в Ла-Пасе: «Я не верю в привидения. Я убежден, что Че Гевара на том свете вместе с Камило Сьенфуэгосом и другими жертвами режима Кастро».

Но именно в этот день, И марта, из «Каламины» бежали Висенте Рокабадо Террасас и Пастор Баррера Кинтана. Как выяснилось позже, первый из них был старым полицейским шпиком, второй – просто дезертиром, жаждавшим стать предателем. Оба они надеялись в Ла-Пасе задорого продать имевшуюся у них информацию: шутка ли сказать, ведь им подлинно известно присутствие кубинцев в партизанском отряде и то, что его возглавляет сам Че Гевара! Правда, они не видели его в лицо, но им показывали фото, на котором он был заснят, они знали его кличку «Рамон» и даже дату его прибытия в Боливию. Кроме того, они видели в лагере Дебрэ, Бустоса, Таню, Чино, одним словом, знали всех и вся. Предателям, однако, не удалось добраться до Ла-Паса. Они были задержаны в Вальегранде, где их 14 и 15 марта допрашивала военная разведка.⁴² Можно легко себе вообразить, в какое возбуждение пришли военные от показаний предателей. Они не верили своим ушам: Че, которого искали по всему белу свету, в Боливии, у них под боком! Но если это не бред двух свихнувшихся шахтеров, то это чертовски серьезно, чертовски опасно! У страха глаза велики. Ведь легендарный Че не сунется так просто в боливийские дебри, наверное, у него черт знает какая сила! Наверное, в его лагере не только кубинцы, но китайцы, русские и всякие прочие коммунисты со всего света! Военные не на шутку струхнули.

Из Вальегранде полетели телеграммы в Ла-Пас к Баррьентосу. В правительственных кругах сообщение о присутствии Че в районе реки Ньянкауасу на первых порах показалось сплошной фантастикой. Тем не менее был отдан приказ немедленно захватить «Каламину» и проверить показания предателей.

16 марта отряд солдат выполнил приказ и занял «Каламину», где обнаружил различные предметы, подтверждавшие присутствие в зоне партизан. Один из солдат, оставленных в дозоре, был убит неизвестными. Убили его партизаны? Совершенно верно. Это подтвердил захваченный военными на следующий день, 17 марта, другой участник отряда, Салустио Чоке Чоке, который оказался не менее болтливым, чем два первых предателя. Новые детали к этой картине добавил Варгас, который засек Маркоса и, идя по его следу, вывел солдат на партизанский лагерь.

О показаниях Рокабадо, Барреры, Чоке Чоке, о их предательстве, о Варгасе – проводнике карателей – мир узнал во время процесса над Дебрэ. На этом процессе выявилась и предательская роль соседа «Каламины» – Альгараньяса. Их разоблачил, вернее – о них говорил Дебрэ, ибо разоблачать их не было необходимости, ведь они сами сидели на скамье подсудимых вместе с Дебрэ, напоминая суду о своих «заслугах» в деле ликвидации отряда Че.

Каким образом эти предатели и полицейские осведомители оказались на скамье подсудимых вместе с Дебрэ, читатель узнает несколько позже, а сейчас напомним, что действия этих осведомителей привели к тому, что 23 марта произошло первое крупное вооруженное столкновение с партизанами, которое позорно проигрывает боливийская армия. Она теряет 6 убитых и 14 пленных, 8 солдат спаслись бегством. Они еле живыми от страха добрались до Камири, где, преувеличив в несколько раз число партизан, доложили в штабе четвертой дивизии о постигшем их несчастье.

Из Камири спешно полетела шифровка в Ла-Пас, о ее содержании было доложено начальнику штаба генерал-майору Хуану Хосе Торресу, который немедленно сообщил полученные новости командующему армией генералу Альфредо Овандо и начальнику военной разведки Федерико Аране. Овандо передал новость президенту Баррьентосу, а Арана – дежурному американскому советнику из Службы военной помощи США, действовавшей при генштабе боливийской армии.

Баррьентос и американский советник, в свою очередь, проинформировали о событиях посла США в Боливии Дугласа Гендерсона, который, не теряя времени, послал соответствующую шифровку в Вашингтон, где с нею сперва ознакомился Уильям Боудлер, советник президента Джонсона по латиноамериканским делам, а затем Уолт Уитмен Ростоу, советник президента по неотложным, особо ножным зарубежным делам, который при содействии ЦРУ и Пентагона стал вырабатывать соответствующие предложения президенту США.

Пентагон в лице начальника генштаба генерала Джонсона и командующего Сауткомом (так называемая Группа южного командования вооруженных сил США с местопребыванием в зоне Панамского капала) генерала Роберта У. Портера настаивал на немедленной интервенции в Боливию и предлагал создать для этого ударную группу под названием «Командование региональной помощи». Разведка в лице директора ЦРУ Ричарда Хелмса предлагала поручить ей ликвидацию отряда Че.

О том, что было решено тогда в Вашингтоне и какая линия поведения была продиктована «горилле» Баррьентосу, который послушно ожидал приказов своего хозяина и, получив их, преданно следовал им, можно судить как по последующим его действиям, так и по действиям его покровителей из Белого дома.

Как ни парадоксально может показаться па первый взгляд, но факт остается фактом: Вашингтон, а за ним и боливийские власти сделали все возможное, чтобы скрыть от общественности то, что им стало известно в марте 1967 года, а именно – что в Ньянкауасу действует международный партизанский отряд, возглавляемый прославленным партизанским командиром Эрнесто Че Геварой.

Об этом молчали в Гаване, ибо не хотели, чтобы об этом узнали США, узнал Баррьентос, об этом молчал и сам Че, выдававший себя за Рамона. Когда же об этом узнали и США и Баррьентос, они, в свою очередь, сделали вид, что якобы им все еще неизвестно, что Че находится в Боливии. Когда боливийские газеты сообщили, что партизан возглавляет Че, боливийские власти поспешили разъяснить, что речь идет не о Че, а о его однофамильце шахтерском вожаке Мойсесе Геваре.

Чем объясняется такое странное поведение тех, кто, казалось бы, получив неопровержимые данные о пребывании Че во главе партизанского отряда в Боливии, должен был оповестить об этом весь мир?

Необычность данной ситуации заключалась именно в том, что, получив, казалось бы, такой блестящий повод для посылки войск в Боливию, как пребывание Че во главе партизанского отряда в этой стране, правящие круги США отказались им воспользоваться. А для этого было необходимо скрывать и сам повод, иначе пришлось бы объяснять, а почему, собственно говоря, США на этот раз отказываются им воспользоваться?

Но все-таки почему? А потому, что интервенция в Боливии могла бы действительно создать «второй Вьетнам» в Латинской Америке, о котором говорил Че. Более того, за американскими войсками в Боливию поспешили бы ввести туда свои войска – с юга – Аргентина, а с востока – Бразилия, давно уже соперничавшие между собой за влияние на эту страну. Присутствие же в Боливии американских, аргентинских и бразильских войск было чревато самыми разнообразными осложнениями. Тройственная интервенция могла вызвать среди боливийцев взрыв возмущения, не говоря уже о том, что Чили и Перу восприняли бы такую интервенцию крайне отрицательно, опасаясь, что дело кончится разделом Боливии между Аргентиной и Бразилией.

Таким образом, решись на посылку войск в Боливию, Вашингтон как бы выполнял волю Че, действовал бы ему на руку. Но с президента Джонсона было достаточно одного Вьетнама, и он вовсе не пылал желанием создать «второй Вьетнам». С него было достаточно одной интервенции в Доминиканскую Республику, которая вызвала огромную волну протестов не только во всей Латинской Америке и на других континентах, но и в самих США, чтобы он вновь отдал приказ послать войска в боливийские джунгли. Спешить с этим, во всяком случае, никоим образом ему не хотелось.

А если так, то признаваться в присутствии там Че не следовало. Ибо в противном случае ультраправые в США могли бы заставить Джонсона все-таки послать моряков в Боливию; с другой стороны – подтверждение присутствия Че могло убыстрить развитие революционного кризиса в этой стране и привести к свержению Баррьентоса, что тоже было нежелательно для обитателя Белого дома.

Следовало избавиться от Че любым другим способом, и желательно руками самих туземцев, как это было сделано с партизанами в Перу, Гватемале, Венесуэле, Аргентине, и только в крайнем случае, уж если действительно другого выхода не будет, то послать туда свои войска и превратить Боливию если не во «второй Вьетнам», то, во всяком случае, во вторую Доминиканскую Республику.

Конечно, в такой линии поведения был своего рода риск и для правящих кругов США, и для Баррьентоса. Ведь Че мог набрать такую силу, что потом никакая интервенция не смогла бы с ним покончить. Ну что ж, если бы такая опасность возникла, то можно было бы тогда изменить принятый курс.

А пока что следовало сохранять хладнокровие, для паники еще оснований не было, ведь у Че было всего несколько десятков человек, правда, больше, чем у Фиделя десять лет тому назад, но ведь история могла на этот раз не повториться, как она не повторилась в Гватемале, Колумбии, Венесуэле, Перу, где местные власти без прямого участия американской армии все-таки справлялись с партизанской опасностью.

Арест в апреле Дебрэ, Бустоса и Роса только подтвердил, что Че располагал весьма ограниченными средствами, и еще более убедил вершителей судеб Боливии и их покровителей в Вашингтоне в необходимости меньше разглагольствовать о Че. К тому же продажная печать, плясавшая под американскую дудку, столько раз писала о смерти Че, о том, что его убили на Кубе, в Перу, Конго, даже в Советском Союзе, сам Баррьентос говорил, что не верит в привидения. Воскрешать Че да еще во главе отряда или, может быть, армии партизан было не просто трудно, но страшно.

Но если на Че было наложено табу, то о Дебрэ не только можно было, но и следовало кричать во всеуслышание. На бесптичье и рыба соловей. Таким «соловьем-разбойником» суждено было стать на некоторое время тому, кто не без самомнения именовал себя Дантоном.

С его арестом 20 апреля боливийские власти обрели необходимого им «злодея». Ему даже была сшита специальная полосатая роба каторжника с огромным номером «001» на спине, что должно было означать «враг № 1».

Это не Че, а француз, точнее – «франко-кубинец» Дебрэ, если верить пропаганде боливийского правительства, был интеллектуальным вдохновителем партизанских действий, «убийцей» боливийских солдат, это его казни требовали «простые люди» (полицейские агенты в штатском), осаждавшие офицерский клуб в Камири, где был заключен Дебрэ. Правда, в Боливии смертная казнь была отменена, но Баррьентос обратился в послушный ему парламент с требованием восстановить ее вновь и надеялся задним числом применить ее к своему узнику. Генерал – президент Боливии, конечно, мог приказать прикончить Дебрэ «при попытке к бегству». Но за жизнь Дебрэ заступился Де Голль, и Баррьентос был вынужден считаться с пожеланием президента Франции. Он помнил, что случилось, когда в прошлом столетни один из его предшественников, президент Мельгарехо, рассердившись на английского посла, выслал его на осле из Ла-Паса в Буэнес-Айрес: королева Виктория в отместку приказала из всех карт вычеркнуть имя Боливии. Баррьентос не хотел ссориться с генералом Де Голлем и рассчитывал «цивилизованно», «законно» лишить Дебрэ жизни.

Такими, по крайней мере, были планы Баррьентоса и его вашингтонских покровителей по отношению к Дебрэ, против которого тем временем лихорадочно готовился показательный процесс. А так как Дебрэ проявлял «несговорчивость», то было решено посадить вместе с ним на скамью подсудимых и сверхсговорчивого Бустоса, который не только рассказал абсолютно все, что знал о Че и Ньянкауасу, но даже нарисовал, и неплохо для художника-любителя, портреты всех, кого он видел и с кем общался в партизанском лагере. А вместе с Бустосом на скамью подсудимых были посажены полицейские шпики – Рекабадо и Баррера, Чоке и Сиро Альгараньяс, которым было приказано разыгрывать из себя «раскаявшихся» партизан. В числе обвиняемых фигурировал и Хорхе Васкес Мачикадо Вианья, тот самый Биготес, который чуть не упал в обморок, когда впервые узнал Че, но на процессе он не присутствовал – «по болезни», а в действительности потому, что его уже не было в живых. Он погиб, не выдержав полицейских пыток. Но правительство «стеснялось» признаться в этом, и во время процесса прокурор неоднократно обещал представить его суду и, естественно, не выполнил своего обещания, ибо боливийские охранники могли лишить жизни неугодного им человека, но воскресить его было не в их силах. Они были вынуждены заявить о его «бегстве», что дало им возможность приговорить умершего «заочно» к тюремному заключению.

Но подготовка процесса над Дебрэ, которая длилась около пяти месяцев, и сам процесс сами по себе еще не могли покончить с Че. Его лично и его отряд нужно было ликвидировать в физическом смысле, а добиться именно этого Баррьентос оказался неспособным.

Все бои с партизанами, вплоть до августовской расправы при переправе Иесо, где погиб отряд Хоакина, боливийская армия проигрывала. Создавалось впечатление, что партизаны действительно непобедимы и имеют немалые шансы добиться своего, по крайней мере, вызвать падение правительства Баррьентоса, чего желали не только партизаны, но я многие политические противники генерала-президента.

Характерно, что появление партизан во главе с Че, если не считать правительственных кругов, было встречено весьма благожелательно боливийским общественным мнением, тем более что в первые месяцы они выигрывали все сражения. Достаточно привести по этому поводу высказывания Виктора Паса Эстенсоро: «Партизанское движение – это логическое следствие развития событий в Боливии. Мы, представители Националистического революционного движения, с симпатией относимся к повстанцам…» Правда, эта симпатия проявлялась только на словах, но они свидетельствовали, что даже такие прожженные политиканы, как Пас Эстенсоро, не исключали возможности того, что партизаны могут добиться успеха.

Даже генерал Овандо пытался использовать наличие партизанского движения для укрепления своих позиций в борьбе за власть с Баррьентосом, доказывая, что президент не способен подавить геррилью.

Баррьентос боялся своего командующего армией больше, чём партизан, но сместить его не мог, тому противился посол США в Ла-Пасе Гендерсон.

Крикливые угрозы министра внутренних дел Антонио Аргедаса Мендиеты в адрес партизан и обещания превратить их в «самое ближайшее время» в окрошку были вызваны, как мы теперь знаем, не столько его воинственностью, сколько желанием замести следы своих связей с партизанами. Таким образом, из трех ведущих членов правительства только Баррьентос стремился поскорей от них избавиться. Овандо не проявлял в этом отношении особого пыла, а Аргедас под покровом своих кровожадных выступлений стремился, насколько мог в тогдашней обстановке, помешать деятельности того и другого.

Но если в преследовании партизан правительство не могло до августа похвастаться особыми успехами, иначе обстояло дело с преследованием других антиправительственных сил. Забастовки, враждебные демонстрации студентов подавлялись быстро и решительно. Виновных бросали за решетку, ссылали или попросту убивали.

25 июня войска предприняли наступление на шахтерскую зону Катави-Уануни, где устроили настоящую бойню. 80 шахтеров было убито, сотни ранено. Шахтеров обезоружили, «свободная шахтерская зона» перестала существовать, так и не оказав никакой помощи партизанскому отряду Че. Шахтеры оказались неспособными не только на наступательные действия, но даже на успешное сопротивление войскам. Они фактически позволили себя разгромить, не оказав эффективного сопротивления карателям. Падение шахтерской «республики» настолько расхрабрило Баррьентоса, что он наконец разрешил командиру четвертой дивизии Луису Рэке Терану заявить 5 июля о присутствии Че в его районе, крайне преувеличив его силы – около 400 партизан! – а также позволил в тот же день журналистам проинтервьюировать Дебрэ, который, в свою очередь, подтвердил, что Че действительно там «был». Можно было подумать, что его там уже нет!

Однако оптимизму властей был нанесен серьезный удар несколько дней спустя, когда стало известно о захвате партизанами городка Самаипаты, в 350 километрах от Камири. То, что партизаны въехали в Самаипату в автобусе и что местный гарнизон во главе с подполковником не оказал им какого-либо сопротивления, вызвали уныние в правительстве и среди его американских покровителей. Посол Гендерсон заявил в Вашингтоне, выступая перед одной из сенатских комиссий, что боливийскому правительству будет очень трудно расправиться с партизанами, а «Нью-Йорк таймс» писала в те дни, что партизаны с военной точки зрения набирают силы и имеются основания сомневаться, в состоянии ли режим Баррьентоса покончить с ними.

Между тем в стране не прекращались антиправительственные выступления студентов, бастовали учителя, ходили слухи о возникновении партизанских очагов в других местах страны, В августе в Камири начался долгожданный процесс против Дебрэ, но стремление правительства использовать его для консолидации своих позиций путем разжигания ультранационалистических страстей не увенчалось успехом. Общественное мнение склонялось не в пользу правительства. Следствием этого было то, что конгломерат разношерстных политических группок, поддерживавший Баррьентоса, так называемый Боливийский революционный фронт, распался.

А что же делали в это время американцы? Они еще более энергично, чем в прошлом, стремились не допустить развития революционного антиимпериалистического движения на континенте, нагло вмешиваясь во внутренние дела латиноамериканских стран. Вашингтон продолжал душить блокадой Кубу и через ЦРУ лихорадочно готовил физическую расправу над вождем кубинской революции Фиделем Кастро, как это было выявлено во время конференции ОЛАС в Гаване. С другой стороны – Пентагон усиленно добивался создания объединенных межамериканских вооруженных сил, под вывеской которых могли бы осуществляться прямые вооруженные интервенции против «строптивых» латиноамериканских республик.

Что касается непосредственно Боливии, то она была наводнена американской агентурой, которая собирала всевозможную информацию и внимательно следила за развитием событий в этой стране. В Вашингтоне была создана Специальная оперативная группа (СОГ) для ликвидации отрнда Че. Ее возглавил бригадный генерал авиации Уильям К. Скер, начальник разведки южного командования (Саутком) в зоне Панамского канала, владевший испанским языком и набивший руку на подавлении партизанских движений в Перу, Колумбии и Венесуэле. Его заместителем были назначены подполковник Редмонд И. Уебер, командир восьмого полка специальных сил («рейнджеров»), размещавшегося в той же зоне Панамского канала. Уебер создал из своих «специалистов»-диверсантов подвижное тренировочное подразделение из 50 человек под началом 38-летнего майора Ральфа У. Шелтона по прозвищу «Паппп» – бывшего начальника «антипартизанских школ» в Лаосе и Доминиканской Республике, которому и было поручено подобрать из боливийцев и подготовить отряд «рейнджеров» в 600 человек. На это ему было дано два месяца. Одновременно тот же Паппи должен был организовать интенсивную переподготовку трех пехотных рот для борьбы с партизанами. На это ему отпустили месяц. В конце апреля эти части были спешно переброшены на сахарную плантацию «Эсперансы», превращенную в тренировочный лагерь и находящуюся в ста километрах к западу от Санта-Круса, где уже разместились Паппи и его специалисты по «мокрым» делам, которые, не теряя времени, приступили к обучению будущих убийц Эрнесто Че Гевары.

Важную роль при подготовке этих частей для борьбы с партизанами имела разведывательная работа, которую должны были вести специальные разведгруппы при соединениях «рейнджеров». В задачу этих групп входила не только вербовка агентуры среди местного населения, по и вкрапливание в местную среду профессиональных осведомителей, которые выдавали себя в сельской местности за сантехников, охотников, купцов, учителей, родственников местных людей, сборщиков налогов, агрономов, студентов и просто туристов. На базе около Санта-Круса эти «науки» преподавали агенты ЦРУ кубинские контрреволюционеры капитаны Феликс Рамос, Эдуардо Гонсалес и капитан-пуэрториканец Маргарито Крус.

В начале августа «рейнджеры», подготовленные Паппи, были распределены в зоне действий партизанского отряда Че. А Рамос, Гонсалес и «консультант» министерства внутренних дел, некий Габриэль Гарсия, все трое кубинцы, выдававшие себя за докторов неизвестно каких наук, снабженные рекомендациями Баррьентоса, начальника военной разведки Федерико Араны и резидента ЦРУ в Боливии Уильяма Коулхэна, были прикомандированы к штабу четвертой дивизии, расположенному в Камири, где взяли под свой контроль всю разведывательную работу. Они лично допрашивали Дебрэ и других арестованных, подозреваемых в связях с партизанами, инструктировали осведомителей и занимались другими подобными делами. Начальник разведки четвертой армейской дивизии Арнольдо Сентено заявил 13 июля 1968 года суду, рассматривавшему дело Антонио Аргедаса: «Во всех действиях против партизан мы широко сотрудничали с Феликсом Рамосом и Эдуардо Гонсалесом, так как знали, что они служили Соединенным Штатам – стране, являвшейся нашей союзницей в антипартизанской борьбе».

Подполковник Андрес Селич Шон – командир 3-го батальона «рейнджеров», участвовавших в последнем сражении с отрядом Че, показал на том же суде: «Находившиеся в районе боевых действии агенты ЦРУ осуществили важную работу. Хочу особо отметить, что они предоставили нам фотографии действовавших в этом районе партизан, сообщили их приметы и, таким образом, позволили узнать о них все до их поимки».

Офицер боливийской разведки Майсес Васкес, со своей стороны, заявил тому же суду, что «вся информация министерства внутренних дел, прежде чем поступить в разведывательный отдел армии, направлялась в американское посольство через сотрудника Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов капитана Хьюго Мэррея. Эта информация представлялась его агентами, работавшими в министерстве внутренних дел…»

Начальник разведывательного отдела министерства внутренних дел полковник Роберто Кинтанапилья, в свою очередь, подтвердил, что Рамос, Гонсалес и Гарсия «передавали информацию своему посольству в обход министра внутренних дел, прежде всего информацию, касающуюся осведомителей. Это они делали сами, скрывая от нас».

Было бы, однако, наивным считать, что такого рода беспардонная деятельность агентов ЦРУ в Боливии началась лишь в связи с партизанскими действиями отряда Че. ЦРУ, по признанию Антонио Аргедаса, охватило Боливию своими щупальцами еще в 1957 году, то есть за два года до победы кубинской революции и за десять лет до начала партизанских действий в этой стране.

Этот бой в ложбине Юро 8 октября 1967 года ведут против Че и его бойцов части «рейнджеров», вымуштрованных и руководимых агентом ЦРУ Шелтоном и кубинскими контрреволюционерами Рамосом, Гонсалесом и Гарсией.

Уже 29 сентября американские агентства сообщили из Камири, что боливийские войска обнаружили отряд Че Гевары в ложбине в 128 километрах к северо-западу от этого города и что к этому месту перебрасываются из Санта-Круса части «рейнджеров».

Американцы были настолько уверены, что их подручным удастся на этот раз расправиться с их смертельным противником, что «Нью-Йорк таймс» 7 октября публикует статью под названием «Последнее сражение Че Гевары», в которой бьет в литавры по поводу его предстоящей и неминуемой гибели.

8 октября сержант Уинка, захватив в плен Че и Вилли, сообщил об этом командиру отряда «рейнджеров», действовавшего в ложбине Юро, капитану Гари Прадо. Это были первые пленные (Чино схватили несколько часов спустя), и, естественно, Прадо поспешил взглянуть на них. Он сразу же узнал в одном из раненых Че. «Я был так поражен, что чуть не лишился сознания», – признался впоследствии журналистам этот вояка. Прадо немедленно связался по радио с командующим дивизией полковником Сентено, которому передал кодовую фразу: «500 кансада», она означала: «Че пленен».

Вслед за этим Че и Вилли под усиленной охраной были направлены в Игеру. Че шел, хромая, опираясь на двух солдат; Вилли со скрученными сзади руками. В Игере, куда они прибыли ночью, их привели в школу – маленькую хибару из двух комнатушек. В одной из них поместили Че, связав ему предварительно руки, в другой – Вилли, тоже со скрученными руками. Несколько часов спустя военный санитар Фернандо Санко обмыл водой, продезинфицировал рану Че на ноге.

С рассветом начинают приземляться в Игере вертолеты с важными персонами. Первым появляется полковник Андрее Селич и полковник разведки Мигель Аноро, затем полковник Сентено, командующий армией генерал Овандо, контр-адмирал Угартече, «доктор» Гонсалес и другие агенты ЦРУ. Все они входят в комнату к Че, пытаются разговаривать с ним.

Что говорил своим врагам в эти своп последние часы Че, нам доподлинно неизвестно.

У него была еще беседа со школьной учительницей 22-летней Хулией Кортес. На классной доске было написано мелом по-испански: «Я уже умею читать».

Че сказал учительнице, улыбаясь:

– Слово «умею» написано с ударением: это ошибка!

Затем он стал ей рассказывать о развитии образования на Кубе. Даже в эти предсмертные часы он не забывал вести революционную пропаганду.

«Доктор» Гонсалес пытался его допрашивать, но Че молчал.

– О чем же вы думаете? – спросил его враг.

– Я думаю о бессмертии революции.

Возможно, это были его последние слова.

Все утро Овандо и другие высокие чины совещались по радио с Баррьентосом, а Гонсалес и его коллеги по ЦРУ – с американским посольством.

Гонсалес хвастливо передал по радиотелефону своему начальнику майору Ральфу У. Шелтону по прозвищу Паппи:

– Паппи, он у меня в руках.

Да, он действительно теперь был в руках своих смертельных врагов.

В полдень все они, за исключением Селича и Анора, покинули Игеру и направились в Вальегранде. Они увезли с собой документы из рюкзака Че, в их числе его знаменитый дневник.

К тому времени в комнате, где содержался Вилли, уже находился и Чино.

Около половины второго 9 октября 1967 года к Вилли и Чино вошли «рейнджеры» и из автоматов убили обоих. Вилли успел крикнуть перед смертью: «Я горд, что умираю вместе с Че!»

Немедленно к Че ворвался младший лейтенант Марио Теран и в упор расстрелял его.