Веспасиан отправляется в Рим, сын его Тит отправляется в Иерусалим

Распустив посольства и разделив наместничества по заслугам и достоинствам, Веспаси­ан отправился в Антиохию и, обдумывая здесь, куда ему прежде всего направиться, пришел

172

к решению, что римские дела для него важнее похода в Александрию, так как в этом городе он был уверен, между тем как Рим был волнуем Вителлием. Ввиду этого он послал Муциана в Италию во главе значительной армии из конницы и пехоты. Так как дело происходило зи­мой, то Муциан не решался ехать морем и повел свое войско сухим путем через Каппадокию и Фригию.

Многими подобными увещаниями он их склонил и вместе со всем своим войском пере­шел к Антонию. Но в ту же ночь солдатами овладело раскаяние, да и страх перед тем, кто их по слал и который мог еще оказаться победителем. С обнаженными мечами они напали на Цецинну и хотели убить его; и они бы это сделали, если бы трибуны на коленях не вымолили его спасения. Но они согласились только оставить его в живых и заключили его в кандалы, как изменника, намеревавшись послать его к Вителлию. Как только узнал об этом Прим, он приказал трубить о выступлении и повел своих людей вооруженными против отпавших. По­следние приняли сражение, но после краткого сопротивления показали тыл и бежали к Кре­моне. Тогда Прим своими всадниками отрезал им вход, перебил большую часть тех, которых оцепил, вместе с остальными вторгся в город и отдал его солдатам на разграбление. Много чужих и туземных купцов погибло тогда, как и все войско Вителлия, состоявшее из 30200 человек. Впрочем, и Антоний потерял из своего мёзийского легиона 4500 человек. Цецинну он приказал освободить от оков и послал его к Веспасиану для сообщения ему этих событий. Последний милостиво принял его и нежданными почестями покрыл позор его измены.

Известие о приближении Антония вселило также мужество Сабину в Риме: он привлек на свою сторону войска, сосредоточившие в своих руках охрану города, и ночью же занял ими Капитолий. Когда наступило утро, к нему еще примкнули многие знатные граждане, в том числе также и сын его брата — Домициан, на котором главным образом строили надеж­ду на победу. Прим не особенно беспокоил Вителлия, но участники восстания Сабина на­полнили его гневом. Жестокий по природе и жадный к благородной крови, он приказал при­веденному им в Рим войску взять приступом Капитолий. Штурмовавшие, равно как и сра­жавшиеся из храма, совершили много подвигов храбрости, но германцы, в конце концов, благодаря своему численному превосходству, овладели холмом. Только Домициан и с ним многие знатные римляне каким-то чудом спаслись, все же остальная масса была разбита на голову; Сабин был приведен к Вителлию и казнен, а храм, после того, как солдаты разграби­ли находившиеся в нем священные приношения, был предан огню. Только на один день поз­же прибыл в город Антоний со своим войском; отряды Вителлия стали против него и дра­лись в трех пунктах города, но были совершенно разбиты. Шатаясь от вина, подобно челове­ку, перед гибелью своей насытившемуся за обеденным столом, Вителлий вышел из своего

173

Прибыв только что в Александрию, Веспасиан получил эти радостные известия из Рима. В то же время явились посольства с приветствиями со всех частей покорного ему мира; го­род — второй по величине после Рима — был тесен для нахлынувших масс людей. И вот те­перь, когда его власть была признана повсюду и Римское государство неожиданно спасено, Веспасиан опять обратился к не оконченной им еще задаче в Иудее. Сам он готовился в кон­це зимы ехать в Рим, вследствие чего он быстро закончил свои дела в Александрии, для за­воевания же Иерусалима он послал своего сына Тита с отборным войском. Последний отпра­вился сухопутьем до Никополиса, двадцать стадий от Александрии, пересадил здесь войско на корабли и плыл по Нилу до города Тмуиса, Мендесского округа. Высадившись в этом месте, он пошел сухопутьем вперед и устроил стоянку возле городка Таниса. Вторую ночную стоянку он имел в Ираклеополе, а третью в Пелузии. Здесь он отдохнул два дня; на третий день он перешел через пелузийское устье Нила; весь день шел по пустыне и остановился у храма Зевса Касийского, на следующий день — у Остракины, безводной местности, жители которой привозят себе воду извне. После этого он отдохнул еще в Ринокоруре, достиг затем четвертой станции, Рафии, первого сирийского города, в пятый раз разбил лагерь под Газой, в следующий — под Аскалоном, отсюда двинулся в Ямнию, затем — в Иоппию, а из Иоппии — в Кесарию, куда он намеревался стянуть и остальные военные силы.

После того как Тит прошел указанным путем пустыню между Египтом и Сирией, он прибыл в Кесарию, где прежде всего хотел привести в порядок свое войско. В то время как он в Александрии помогал своему отцу укрепить новое, Богом дарованное ему господство, смуты в Иерусалиме еще более разрослись, и образовались три партии, обратившие свое оружие друг против друга, что, пожалуй, в несчастии можно было бы назвать счастьем и де­лом справедливости. Враждебные действия зелотов против народа, носившие в себе начало падения государства, подробно описаны выше, от самого возникновения до их гибели. Не без справедливости можно назвать это состояние мятежом в мятеже, который, подобно взбесив­шемуся зверю, из—за отсутствия питания извне начинает раздирать собственное тело.

Элеазар, сын Симона, тот самый, который прежде побудил зелотов отделиться от народа в храм, как бы из негодования против жестокостей, совершаемых изо дня в день неистощи­мым в своей кровожадности Иоанном, в действительности же потому, что ему было невыно­симо подчиняться восставшему против него тирану, помышляя сам о единовластии и стре-

174

Симон, сын Гиоры, тот тиран, которого народ в своем отчаянии призвал к себе на по­мощь и который имел в своих руках Верхний город и большую часть Нижнего, еще с боль­шей настойчивостью напирал теперь на людей Иоанна, подвергавшихся нападению также и сверху. Симон же производил свои нападения снизу, находясь по отношению к Иоанну в та­ком же положении, в котором последний находился по отношению к тем, которые стояли выше его. Иоанн, теснимый с двух сторон, так же легко терпел потери, как легко наносил их сам, ибо насколько он благодаря своей позиции был сильнее Симона, настолько же он был слабее Элеазара. Нападения снизу он мог легко отражать руками; против тех же, которые сражались с высоты храма, он защищался машинами. В его распоряжении находилось нема­ло катапульт, каменометен и других метательных машин, которыми он не только поражал врагов, но и убивал многих, приносивших жертвы. Хотя они в своем безумии позволяли себе всякие бесчинства, все же они впускали в храм желающих жертвовать, ограничиваясь лишь обыском последних; причем коренные жители обыскивались более строго, чем чужеземные иудеи. Но когда иудеи своими просьбами обезоруживали их жестокосердие и вступали в храм, то здесь они падали жертвами царившей междоусобицы, ибо стрелы силой машин до­летали до жертвенника и храма и попадали в священников и жертвоприносителей. Многие, поспевшие из дальних стран ко всемирно известному и священному для всех людей месту, падали перед своими жертвами и своей кровью смачивали алтарь, высоко чтившийся всеми эллинами и варварами. Тела туземцев и чужих, священников и левитов лежали, смешавшись между собой, и кровь от этих различных трупов образовала в пределах святилища настоящее озеро. Испытал ли ты, несчастнейший из городов, нечто подобное от римлян, которые всту­пали в тебя, для того чтобы тебя очистить от гнусных поступков твоих собственных детей? Ибо божьим городом ты уже перестал быть и не мог больше быть после того, как ты сделал­ся могилой твоих собственных граждан и когда ты храм превратил в кладбище для жертв, павших в междоусобной борьбе. Быть может, ты когда-нибудь опять возродишься, если ты умилостивишь Бога, который разрушил тебя! Однако долг историографа повелевает пода­вить в себе чувство горести, ибо здесь не место для личной скорби, а для описания событий. Я прослежу поэтому дальнейшее развитие восстания.

Таким образом, внутренние враги города были разъединены на три враждебных лагеря: Элеазар и его приверженцы, под охраной которых находились посвященные храму первые плоды, неистовствовали против Иоанна, а шайка последнего грабила жителей и стояла про­тив Симона. Но и Симона для поддержки против другого лагеря мятежников город должен был снабжать провиантом. Иоанн, подвергаясь нападениям с двух сторон, выстраивал своих людей двумя противоположными фронтами и в то время, когда с галерей обстреливал про­тивников, вторгавшихся из города, он посредством машины защищался против копьеметате-

175

В то время, когда город со всех сторон громили его внутренние враги и ютившийся в нем всякий сброд, все население его, как одно огромное тело, терзалось от сознания своей беспомощности. Старики и женщины, приведенные в отчаяние бедствиями города, молились за римлян и нетерпеливо ожидали войны извне, чтобы избавиться от потрясений внутри. Граждане, объятые паническим страхом и совершенно растерявшись, не имели ни времени, ни возможности подумать о возврате; не было также надежды ни на мир, ни на особенно же­ланное бегство. Ибо все было занято стражами, и как ни враждовали между собой главари разбойников во всем остальном, но мирно расположенных людей или заподозренных в же­лании бежать к римлянам они убивали как общих врагов; их солидарность только и проявля­лась в умерщвлении тех, которые заслуживали быть пощаженными. День и ночь беспрерыв­но слышались громкие крики сражавшихся, но еще печальнее было тихое стенание плачу­щих. Хотя несчастья одно за другим приносили все новые и новые поводы к плачу, но страх замыкал рот и сдерживал громкие вопли, боязнь удерживала чувства от проявления, и они терзались подавленными стенаниями. Не было больше уважения и сочувствия к родственни­кам; исчезла забота о погребении убитых — до того каждый был удручен своим собствен­ным отчаянием. За исключением тех, которые участвовали в мятеже, все сделались бесчувст­венными ко всему, да и видели они перед собой только неминуемую свою гибель. А мятеж­ники, стоя на грудах трупов, все неистовее боролись между собой, точно они бешеную ярость сосали из трупов под их ногами. Измышляя друг против друга все новые козни, ис­полняя с бессердечием каждое свое решение, они не оставляли не испробованным ни едино­го рода беззакония и жестокости. Иоанн употреблял даже священный лес для постройки во­енных машин. Народ и священники еще раньше решили подпереть храм снизу и поднять его на двадцать локтей; тогда царь Агриппа с величайшими затратами и усиленными трудами доставил на место из Ливана строевой лес, достойный удивления по стройности и длине стволов; теперь же, когда война прервала строительные работы, Иоанн приказал разрезать балки и строить из них башни, находя эти балки по их размерам пригодными для целей борьбы со сражавшимися с ними сверху храма; он воздвиг башни за стеной, против западной галереи, где, собственно, и возможно было их построить, так как другие части храма отстоя­ли слишком далеко вследствие ступеней.

Этими сооружениями, устроенными с неблагочестивой целью, Иоанн надеялся победить своих врагов. Но Бог разрушил его планы, приведя к городу римлян еще прежде, чем кто-нибудь из его людей успел стать на сооруженные им башни. Тит именно выступил из Кеса­рии с одной частью армии, послав другой части приказание соединиться с ним под Иеруса­лимом. Он имел при себе три легиона, прежде опустошавшие Иудею при его отце, и двена­дцатый легион, который раньше под предводительством Цестия был побежден, но который всегда отличался храбростью, и теперь, помня то поражение, еще с большей жаждой боя

176

Поход Тита во вражескую страну открывали отряды царей и все прочие вспомогатель­ные войска; за ними шли строители дорог и квартирмейстеры, а также вьючные животные с багажом предводителей; за ними, под прикрытием тяжеловооруженных воинов, следовал сам полководец, окруженный многочисленным отборным войском и копьеносцами. Вслед за ни­ми и непосредственно перед машинами ехали принадлежавшие к легионам всадники, а поза­ди машин — трибуны под прикрытием отборного войска и начальники со своими когортами. За ними появлялись полевые знамена с орлом посередине, предшествующие трубачам, а то­гда уже — главное ядро легионов, по шести человек в ряду. Каждый легион имел свой обоз, который возил поклажу. Наконец, в хвосте находились наемные отряды и охранявший их арьергард. В таком обычном у римлян порядке похода Тит подвигался через Самарию в Гоф-ну, завоеванную еще его отцом и снабженную теперь гарнизоном. Здесь он переночевал и на следующее утро двинулся дальше. Маршируя целый день, он к вечеру разбил лагерь на мес­те, называемом иудеями на их родном языке "Шиповой долиной," возле деревни Гаватсаула (что обозначает холм Саула) на расстоянии около тридцати стадий от Иерусалима. Отсюда он с шестьюстами избранных всадников отправился на разведку, желая ознакомиться с укре­плениями Иерусалима и настроением иудеев и разузнать вместе с тем, не сдадутся ли они со страха без борьбы при одном его появлении; ибо он знал, как это и было в действительности, что народ, находившийся под гнетом мятежнической партии и разбойников, жаждал мира и только потому бездействует, что чувствует себя бессильным.

Пока Тит ехал по большой дороге, ведущей прямо к стене, никто не показывался у во­рот; когда же он возле башни Псефина, свернув с дороги, повел свою конницу в сторону, не­сметные враги ринулись внезапно мимо так называемых Женских башен через ворота, ле­жавшие против памятника Елены, прорвали линию всадников, бросились навстречу нахо­дившимся еще на дороге, воспрепятствовали им соединиться с другими, свернувшими уже в сторону, и таким образом отрезали Тита с немногими людьми. Идти вперед Титу было не­возможно, так как все пространство до стены было изрыто канавами, сделанными для план­таций, и поперечными садами, обведенными многими заборами; но и обратное отступление к своим он тоже нашел отрезанным многочисленным неприятелем, находившимся посередине, большинство же его людей, не подозревавшее опасности своего государя, разбежалось в том предположении, что и он вместе с ними повернул назад. Видя тогда, что его спасение может зависеть только от его личной храбрости, он повернул своего коня назад, крикнул своей сви­те следовать за ним и бросился в самую толпу неприятеля, чтобы силой проложить себе до-

177

На следующий день Тит, после того как ночью присоединился к нему легион из Эммау-са, снялся с лагеря и двинулся вперед до места, называемого Скопом. Отсюда открывается вид на город и исполинское здание храма, вследствие чего это примыкающее к северу от го­рода плоскогорье весьма кстати названо Скопом. Находясь еще в семи стадиях от города, он приказал построить для обоих легионов один общий лагерь, а позади них в трех стадиях — другой лагерь для пятого легиона, ибо ввиду того, что солдаты последнего были утомлены от ночного похода, он нашел нужным отвести им более защищенное место, дабы они тем спо­койнее могли укрепиться. Едва только они приступили к сооружению лагеря, как появился уже десятый легион из Иерихона, где им оставлена была часть тяжеловооруженных воинов для охраны этого завоеванного Веспасианом прохода. Этот легион получил приказание рас­положиться лагерем в шести стадиях от Иерусалима на так называемой Елеонской горе, ле­жащей против города на востоке и отделенной от него глубокой лощиной, называющейся Кидроном.

Только война извне, мощно и внезапно обрушившаяся на город, положила конец бес­прерывным распрям, царившим между партиями. С ужасом увидели мятежники этот трой­ной лагерь римлян, и тогда они начали искать сближения между собой и соединения с дур­ной целью. "Чего мы еще ждем, — говорили они друг другу, — как мы можем допустить, чтобы нам дыхание было отрезано тремя стенами? Неприятель крепко уселся против нас, а мы, запертые в наших стенах, остаемся спокойными зрителями неприятельских действий, как будто бы они были благодетельны для нас, оставляя в бездействии наши руки и наше оружие. Да! Мы храбры только против себя, римлянам же наш раздор поможет покорить го­род даже без меча." Такими словами они соединились, друг друга ободрили, взялись за ору­жие и сделали внезапную вылазку против десятого легиона. С ужасающими кликами грянули они через долину и бросились на римлян, работавших над укреплениями. Так как последние разделились по своим работам и большинство сложило с себя оружие (они и не предполага­ли, чтобы иудеи осмелились на вылазку или чтобы они даже при желании могли предпри­нять ее ввиду царившего между ними разлада), то внезапное нападение привело их в замеша­тельство: часть бросила работу и сейчас же отступила назад, многие побежали за своим ору­жием, но были убиты еще прежде, чем могли стать против врагов. К иудеям примыкали ободренные их победой все новые и новые бойцы, а счастье делало их в собственных глазах и в глазах римлян еще более многочисленными, чем они были на самом деле. Солдаты, при­ученные к боевой тактике и умеющие сражаться сомкнутыми рядами по команде, скорее все­го теряют самообладание при неожиданном расстройстве. Поэтому отступили теперь перед

178

В этих действиях иудеи усмотрели бегство римлян, и так как поставленный ими на стене вестник возвестил об этом потряхиванием своей одежды, то совершенно свежая многочис­ленная толпа бросилась с такой стремительностью, что их наступление походило на бег сви­репейших зверей. И действительно, никто из построенных в боевом порядке римлян не вы­держал их удара; строевая линия, точно под напором тяжелого орудия, была прорвана, и все пустилось бежать вверх по горе. Один Тит с немногими остался посреди склона горы. Его свита, которая из уважения к полководцу, пренебрегая опасностью, осталась при нем, на­стойчиво умоляла его удалиться от иудеев, ищущих смерти, а не броситься в опасность за войском, которое должно было бы прикрывать его; он должен, наконец, подумать о своем высоком положении в качестве руководителя войны и владетеля мира, чтобы не обратиться в простого солдата и чтобы не подвергать столь явной опасности собственную личность, от которой зависит все. Но он делал вид, будто ничего не слышит, оказывал сопротивление тем, которые ринулись ему навстречу, убивал других, которые силой хотели овладеть доступом вверх, бросился по крутому склону на тесно сплотившуюся массу врагов и отбил их назад. Но иудеи, как они ни были смущены твердым и стремительным нападением Тита, и теперь еще не бежали в город, а, расступившись по обеим сторонам, преследовали бегущих кверху. Этот новый натиск Тит останавливал нападением на фланги. Но между тем солдаты, рабо­тавшие наверху над шанцами, увидев, что их товарищи внизу разбежались, были вновь охва­чены ужасом и отчаянием. Весь легион рассеялся, так как все считали, что против набега иу­деев противостоять невозможно и что Тит также находится в бегстве, ибо, думали они, если бы он удержался на месте, то другие не бежали бы. В паническом страхе бежали они по всем направлениям, пока, наконец, некоторые не увидели полководца в самом водовороте сраже­ния и, полные опасения за его жизнь, возвестили криками всему легиону о его опасном по­ложении. Стыд заставил всех возвратиться: осыпая друг друга упреками за бегство, а еще больше за то, что покинули Цезаря, они со всей силой бросились на иудеев, и как только по­следние начали отступать, окончательно оттеснили их в долину. Иудеи хотя боролись еще и при отступлении, но римляне благодаря занятому ими возвышению находились в более вы­годном положении, вследствие чего они опрокинули неприятеля в самую пропасть. Теперь Тит преследовал тех, которые раньше на него нападали; легион он опять послал к его шанце­вым работам, а для отражения неприятеля остался сам с теми отрядами, которые прежде сражались вместе с ним. Чтобы сказать правду, не вдаваясь в преувеличение из лести и не умаляя из зависти, Цезарь один дважды спас угрожаемый легион и доставил ему возмож­ность спокойно укрепить свой лагерь.

179