- Вкусненько, - злобно себе под нос прошептала жена Блюгерца и поправила спадавшие на лоб жесткие кудри. - Да, правда, очень вкусно – слегка раскрепостившись, зашумели гости, интенсивно дожевывая содержимое своих ртов.
Эти последние три фразы, которые по глубине своей мысли можно спокойно отнести к мезозойской эре, а именно – к ихтиозаврам, которые, также как и наши гости в этот момент, воспринимали окружавшую их действительность лишь на уровне условных рефлексов, следует все же отметить как начало более-менее связного диалога, отражающего пусть и маловажные, но естественные человеческие эмоции. Эмоции, которые Вова Салов, не преминул усугубить тостом.
- За нашу хозяйку.
Гости воспряли, зашуршали – даже невооруженным взглядом было видно, что идея Салова им пришлась очень по душе.
Конечно, буду с вами до конца откровенным, им было глубоко наплевать за кого пить, хотя они тщательно это скрывали за натянутыми улыбками. Однако сама мысль о повышении тонуса им была глубоко приятна. Отчасти это было вызвано комплексами, дискомфортом, желанием снять стресс, но, как сразу же с сожалением приметила не любившая выпивать Лялечка, и откровенным желанием некоторых гостей поскорее отдаться в объятия Бахуса.
Глава 4: Воспоминания
Молча чокнулись, закусили и, наконец, почувствовав первое легкое насыщение, откинулись на спинки до безобразия разнокалиберных стульев, по всей видимости, натасканных в гостиную Лялей Клюковой от всех соседей.
Наступила пауза, но не душная, свербящая и натянутая, словно тонкая гитарная струна, а приятная, сытая, веющая легким запахом пота, провансальским майонезом и терпкой истомой, обладающей великолепным свойством анестезировать разум и расслаблять мускулы до состояния хорошо выжатых половых тряпок.
Гости погрузились в себя, невольно прислушиваясь к бурлящим в своих чревах физиологическим процессам, и только изредка, как бы в знак приличия и присутствия, касались друг друга тяжелыми безразличными взглядами.
- А помните, - неожиданно заговорила разомлевшая от вина Зиночка Желудева, - как Овик все приглашал нас с девчонками к себе домой покурить сигареты. А мы все хихикали и обзывали его уродцем-головастиком. Как это глупо и в то же время забавно.
Овик Анисян, чей фирменный твидовый пиджак выдавал в нем удачливого предпринимателя и негласно предписывал окружающим особо щепетильное отношение к его носителю (по крайней мере, согласно современным нравам и исковерканной заморскими лицемерами морали) густо покраснел и пробормотал что-то невнятное, так как внятное на такой жесткий и неожиданный удар по самолюбию, вообще, возразить что-либо трудно.
Блюгерц, очевидно считавший Анисяна безмозглым проходимцем, а себя умным красавцем, ехидно, но в меру сдержано хихикнул и с плохо скрываемым интересом уставился на бюст Желудевой, верхние округлости которого весьма соблазнительно выглядывали из глубокого выреза ее блузки. Мужчины, направленные зорким оком Гриши, последовали его примеру и в долю секунды беседа, обещавшая принять столь всеми любимый разоблачающий оттенок, захлебнулась на корню.
Лирическое отступление: Бюст Зиночки Желудевой
Несомненно, даже при критическом рассмотрении, бюст Зиночки заслуживал твердой пятерки. В свои 37 лет он выглядел очень притягательно и обладал мягкими округлыми формами и той особой и необыкновенной пышностью, которая сочетает в себе не только пленительно большие объемы, но и столь редкую для таких размеров здоровую упругость. Кожа его была бархатиста, слегка бледновата и чиста, а маленькая ложбинка меж туго прижатых друг к другу лифчиком полушарий грудей покрыта мягким белым пушком. Основная масса бюста покоилась под блузкой, сквозь тонкую материю которой просматривались кружева белого, видимо, недешевого бюстгальтера (так недостойно названного нами чуть выше пошлым словом лифчик) и нечеткие очертания сосцов. Именно эти едва видимые очертания, темными пятнышками нарушавшие однотонный розоватый «коттон» блузки, придавали всей этой плотской картине столь мистически-магнетический вид.
Вообще, эта отчасти завуалированная нагота - случайно выскочившая из петельки пуговка, тонкая ткань, декольте - заставляла мужчин не только испытывать острое животное возбуждение, но и невольно прибегать к своим самым сокровенным эротическим фантазиям, в которых бюст Зиночки непременно обнажался и бросался им на растерзание в самой кощунственной и извращенной форме.
Этот бюст являл собой настоящую oeuvre d’art, беспрецедентный шедевр, венец творений Всевышнего, который, казалось бы, в простых и лаконичных линиях при помощи столь нехитрого сочетания форм, плотности и фактуры обыкновенной человеческой плоти, сотворил то абсолютное совершенство, в которое любой мужчина, независимо от воспитания, семейного положения, вероисповедания и всех прочих моральных и социальных барьеров, мечтал бы зарыться носом или, чего греха таить, вонзиться по самые яйца своим разрывающимся от желания членом.
Во всем этом странно было лишь одно – сама Зиночка на фоне собственного цветущего бюста выглядела, мягко говоря, блекло и даже неприлично жалко. То ли по забытью, в чем Его трудно заподозрить, то ли следуя очередному своему извращенному замыслу (здесь верующие сказали бы «неисповедимому») Всевышний будто бы долепил Зиночку (очень, надо сказать, небрежно) превратив ее в своеобразную ходячую раму 3-го сорта для своего шедевра.
Контрасты. Они, кстати, действуют неплохими катализаторами эмоций.
- Мх-хх-х – очень натужно и неестественно закашляла Ляля и попыталась под столом незаметно пихнуть ногой Зиночку Желудеву, однако промахнулась и с силой заехала острым каблучком по колену сидевшего между ними Саши Блипкина.
Саша, доселе всем своим видом пытавшийся изображать из себя высокомерного идальго, резко согнулся и с крайне непристойным звуком, напоминающим бульканье грязевого гейзера, прыснул недожеванным салатом прямо на середину стола. Блюгерц отпрянул как ошпаренный, Анисян брезгливо фыркнул, а Зиночка Желудева, заметив, наконец, сальный взгляд Салова, бесстыдно направленный прямо на ее «батоны», поспешно застегнула пуговицу. Шарм исчез, мужчины поникли, а жена Блюгерца что-то злобно заворчала себе под нос.
- Сашенька, господи, сейчас, - запричитала Ляля и ринулась к нему с целой охапкой бумажных салфеток. – Только не переживайте, сейчас все сделаем.
Однако Саша Блипкин переживал. Он так сильно переживал, что с трудом сдерживал внезапно охватившую его истерику, выразившуюся целым рядом неразборчивых «птичьих» визгов и резких бессмысленных телодвижений. Ну, а когда же Ляля, со свойственной ей непосредственностью и добротой, попыталась почистить ему штаны в самом что не наесть интимном месте, Саша не вытерпел и в панике выбежал на кухню. Лялечка кинулась за ним.
Наступило идеальное время для перекура. Впрочем, Блюгерц не замедлил это тут же заметить, так как ему поскорее хотелось выбраться из-за заплеванного стола, на скатерти которого пестрело множество разрозненных кусочков морковки так и не проглоченных Блипкиным. Всем остальным тоже хотелось удалиться на время. Кроме, наверное, Салова, который единственный, остался в гостиной и наполнил себе рюмку.
- За меня.
Глава 5: Перекур первый
Как все же люди, особенно несчастные женщины, порой сильно привязываются к никотину! При слове «перекур» они готовы ползти по головам собственных детей только ради того, чтобы пару раз затянуться сигареткой и вдохнуть ее табачного дурмана.
А что может сравниться с наслаждением присосаться к дымящемуся фильтру после нескольких пропущенных рюмочек? Наверное, только коитус с самой Афродитой, да и тот, будет лишен того пьянящего блаженства, доставляемого нам клубящимся в наших легких дымом, который подобно плененному джину послушно массирует в такт дыханию наши высохшие бронхи и убаюкивает вялые от алкоголя мысли.
Сосуды сужаются, по телу разливается легкая слабость …. Мммм ….дым змейкой устремляется внутрь …. Кайф … хочется … очень хочется затянуться глубже и глубже …аж до самой жопы… и одним вдохом заставить уголек пробежаться до края фильтра.
- Американские, - не без гордости заметил Овик Анисян и сплюнул в лестничный пролет. Харкотина гулко хлюпнула где-то на нижнем этаже. - Это не то фуфло с рынка.
- Угу, - затягиваясь и явно испытывая блаженство, почти одновременно протянули Мария Умнова и Наташа Кривко, две неразлучные подруги, до этого тихо сидевшие за столом и лишь изредка перешептывавшиеся меж собой.
- Нравятся? После угощу чем-то еще покруче.
Было очевидно, что со школьных времен тактика Анисяна по окучиванию девиц практически не изменилась: он также сперва угощал женщин фирменными сигаретами, делал изящный плевок, который, вероятно, должен был подчеркнуть в глазах собеседниц его ловкость и независимый нрав ренегата, обещал что-то очень загадочное и запретное, а затем пускался в пространные рассуждения о своей сытой и налаженной жизни.
- … приходиться ездить на мерседесе, - как бы нехотя и с нотками сожаления закончил он. – Положение обязывает. Бизнес. К-о-м-м-е-р-ц-и-я.
Гриша Блюгерц, чья жена всю жизнь тщетно мечтала о норковой шубе и квартире с джакузи и мраморным биде, раздраженно затушил о стену сигарету и вызывающе посмотрел на Анисяна:
- Вы все сказали?
Овик Анисян расплылся в довольной улыбке (он никогда не любил евреев, в частности, Гришу) и собрался было поведать еще о своих продуктовых палатках на Красносельской, чтобы окончательно растравить душу Блюгерцам, но тут Мария Умнова спросила его что-то об акцептно-рамбурсных кредитах и индексных варрантах.
- Варрантах, - растерянно зачесал затылок Овик. – Индексных … похоже, я не сталкивался.
Умнова, скажем честно, также никогда с ними не сталкивалась (да и плохо понимала, что это такое), но, тем не менее, умела произносить эти термины с завидной легкостью и предельной четкостью. Ведь ей, как опытному бухгалтеру, просто необходимо было уметь корректно владеть этой сложной и абсолютно ненужной для ее работы экономической терминологией, знание которой укрепляло в ней чувство собственного превосходства над остальными и позволяло при необходимости выгодно выделиться в обществе. В целом, она считала себя очень умной женщиной с роскошной шевелюрой и идеальной фигурой, в чьих жилах течет голубая кровь благородных предков. И именно эти достоинства она предлагала оценить собеседникам, задав этот столь мудро звучащий вопрос, Для пущего эффекта, она элегантно стряхнула мизинцем пепел с сигареты.
Из собеседников это поняла лишь Наташа Кривко, которая хоть и считала себя в тайне от подруги намного более достойной персоной, все же из женской солидарности одарила ее теплым взглядом. Остальным было не до ее достоинств: униженный второй раз подряд Овик Анисян пребывал в моральном нокдауне, а парочка Блюгерцев удовлетворенно наблюдала за его муками, в глубине души желая ему самой страшной и мучительной смерти.
Достарыңызбен бөлісу: |