§ 3. Науки о природе и науки о кульгсуре (В. Дильтей, В. Виндельбанд, Г. Риккерт)

Уже с первой половины XIX в. начался активный про­цесс формирования социально-гуманитарных наук. Их целью провозглашается не только познание общества, но

13* 387

и участие в его регуляции и преобразовании. Исследуют­ся как общество в целом, так и отдельные его сферы с целью найти определенные технологии управления соци­альными процессами. Методологические проблемы соци­ального познания стали активно разрабатываться в рамках самой системы «наук о культуре» с опорой на те или иные философско-методологические представления.

Однако давление на гуманитарные науки давало силь­но о себе знать — прежде всего со стороны математичес­кого естествознания, особенно механики. Но нарастало — и чем дальше, тем больше — и сопротивление этому давлению внутри самих этих наук.

Краткий ретроспективный взгляд на зарождение и фор­мирование гуманитарных наук показывает следующие осо­бенности этого процесса. В XVI — начале XVII в. для данных наук познавательный идеал научности выступал как дедуктивно построенная математическая система, а ре­альным эталоном, образцом теории являлась геометрия Эв-клида. Этому образцу пытались подчинить и гуманитар­ное познание.

Позднее, вплоть до конца XIX в., эталоном научности стала классическая механика с присущим ей четким раз­делением всех знаний на два уровня: теоретический и эм­пирический. Система объектов науки выступает как ме­ханическая модель определенным образом взаимодейству­ющих частиц. Этот познавательный идеал и «метод прин­ципов» Ньютона нередко распространялись и на обществен­ные дисциплины.

Поскольку механика (и тесно связанная с ней матема­тика) были в XVI—XVII вв. наиболее зрелыми и успешно развивающимися отраслями знания, то возникло стрем­ление на основе законов механики познать все явления и процессы действительности — в том числе социальные и даже построить философию (этика Спинозы, «доказанная в геометрическом порядке»).

Выйдя за пределы естествознания, математические и механико-атомистические идеалы и методы познания по^J

388

степенно проникали в социальные науки. Так, в работах теоретиков естественного права (Греции, Пуфендорф и др.) общество, как субъект права, предстает не только как математически гомогенная, однородная среда, кото­рую можно описать с помощью системы дедуктивных по­ложений, но и как совокупность изолированных и взаи­модействующих математических точек, т. е. отдельных индивидов, случайно связанных между собой чисто вне­шним образом.

Функционирование механической картины мира в ка­честве общенаучной исследовательской программы про­явилось не только при изучении различных процессов при­роды, но и по отношению к знаниям о человеке и обще­стве, которые пыталась сформировать наука XVII—XVIII вв. Конечно, рассмотрение социальных объектов в качестве простых механических систем — это сильное упрощение. Эти объекты — сложные развивающиеся системы (с вклю­чением в них человека и его сознания), которые требуют особых методов исследования.

Однако чтобы выработать такие методы, наука должна была пройти длительный путь развития. В XVIII в. для этого не было необходимых предпосылок. Научный под­ход в эту эпоху отождествлялся с теми его образцами, ко­торые реализовались в механике, а потому естественным казалось построение науки о человеке и обществе в каче­стве своего рода социальной механики на основе приме­нения принципов механической картины мира.

Вплоть до конца XIX в. господствующей тенденцией в методологии гуманитарных наук был натурализм — уни­версализация принципов и методов естественных наук при решении проблем социального познания. Это вело, во-первых, к абсолютизации естественнонаучного знания (особенно механической картины мира) в объяснении че­ловека и общества и, во-вторых, к игнорированию специ­фики последних. Развитие общества объяснялось либо механическими', либо различными природными фактора-

389

ми (климат, географическая среда), биологическими и расовыми особенностями людей и т. д. Однако стремле­ние развитие общества объяснить законами природы, иг­норируя собственно социальные закономерности, все бо­лее выявляло свою односторонность и ограниченность.

Как отмечает В. Г. Федотова, «натурализм в методо­логии обществознания являлся продуктом исторически обусловленной апелляции к природе. Исторически пер­вым таким образцом была механика... Натурализм в мето­дологии социальных наук XX в. связан с развитием всех разновидностей позитивизма, а также со структурно-фун­кциональным подходом... Кризис натуралистического под­хода в конце XIX — начале XX в. был связан с осознани­ем различий природы и культуры»¹. Это осознание пошло достаточно быстрыми темпами, и стала формироваться — в противовес натуралистической — культур-центристская парадигма, основой которой стало признание особого ста­туса социально-гуманитарных наук.

Итак, к концу XIX — началу XX в. стало уже очевид­ным, что науки о культуре должны иметь свой собствен­ный концептуально-методологический фундамент, отлич­ный от фундамента естествознания. Этот тезис особенно активно отстаивали два философских направления — ба-денская школа неокантианства и философия жизни.

«Философия жизни» — направление, сложившееся в последней трети XIX вв., ее представителями были — Диль-тей, Ницше, Зиммель, Бергсон, Шпенглер и др. Возник­ла как оппозиция классическому рационализму и как ре­акция на кризис механистического естествознания. Об­ратилась к жизни, как первичной реальности, целостному органическому процессу. Само понятие жизни многознач­но и неопределенно, дает простор для различных тракто­вок. Однако во всех трактовках жизнь представляет собой

¹ Федотова В. Г. Методология истории сегодня // Новая и новейшая история . 1996. № 6. С. 62.

390

целостный процесс непрерывного творческого становле­ния, развития, противостоящий механическим неоргани­ческим образованиям, всему определенному, застывшему и «ставшему».

Научному познанию и его приемам противопоставля­ются внеинтеллектуальные, интуитивные, образно-симво­лические способы постижения (иррациональные в своей основе) жизненной реальности — интуиция, понимание и др. Наиболее адекватным способом выражения жизни считаются произведения искусства, поэзия, музыка, вчув-ствование, вживание и другие внерациональные способы освоения мира.

Немецкий философ и историк культуры Вильгельм Дильтей (1833—1911) — представитель «философии жиз­ни», основоположник понимающей психологии и школы «истории духа».

Мыслитель выделял два аспекта понятия «жизнь»: вза­имодействие живых существ — это применительно к при­роде; взаимодействие, существующее между личностями в определенных внешних условиях, постигаемое незави­симо от изменений места и времени — это применительно к человеческому миру. Понимание жизни (в единстве двух указанных аспектов) лежит в основе деления наук на два основных класса. Одни из них изучают жизнь природы, другие («науки о духе») — жизнь людей. Дильтей доказы­вал самостоятельность предмета и метода гуманитарных наук по отношению к естественным.

Постижение жизни, исходя из нее самой, считал он, — основная цель философии и других «наук о духе», пред­метом исследования которых является социальная действи­тельность во всей полноте своих форм и проявлений. По­этому главная задача гуманитарного познания — постиже­ние целостности и развития индивидуальных проявлений жизни, их ценностной обусловленности. При этом Диль­тей подчеркивает: невозможно абстрагироваться от того, что человек — сознательное существо, а это значит, что

391

Философско-методологические проблемы социального познания

при анализе человеческой деятельности нельзя исходить из тех же методологических принципов, из которых исхо­дит астроном, наблюдая звезды.

А из каких же принципов и методов должны исходить «науки о духе», чтобы постигнуть жизнь? Дильтей считает, что это прежде всего метод понимания, т. е. непосред­ственное постижение некоторой духовной целостности. Это проникновение в духовный мир автора текста, неразрывно .связанное с реконструкцией культурного контекста созда­ния последнего. В науках о природе применяется метод объяснения — раскрытие сущности изучаемого объекта, его законов на пути восхождения от частного к общему.

По отношению к культуре прошлого понимание высту­пает как метод интерпретации, названный им герменев­тикой — искусством понимания письменно фиксирован­ных проявлений жизни. Герменевтику он рассматривает как методологическую основу всего гуманитарного знания. Дильтей выделяет два вида понимания: понимание соб­ственного внутреннего мира, достигаемое с помощью ин­троспекции (самонаблюдения); понимание чужого мира — путем вживания, сопереживания, вчувствования (эмпа-тии). Философ рассматривал способность к эмпатии как условие возможности понимания культурно-исторической реальности.

Наиболее «сильная форма» постижения жизни, по его мнению, — это поэзия, ибо она «каким-то образом связа­на с переживаемым или понимаемым событием». Один из способов постижения жизни — интуиция. Важными методами исторической науки Дильтей считает биографию и автобиографию. При этом он отмечает, что научное мыш­ление может проверить свои рассуждения, может точно фор­мулировать и обосновывать свои положения. Другое дело — наше знание жизни: оно не может быть проверено, а точные формулы здесь невозможны.

Немецкий философ убежден, что не в мире, а в чело­веке философия должна искать «внутреннюю связь своих

392

__________________________________Глава X

В связи с этими обстоятельствами Дильтей подчерки­вает важную роль идеи (принципа) развития для постиже­ния жизни, ее проявлений и исторических форм. Фило­соф отмечает, что учение о развитии по необходимости связано с познанием относительности всякой историчес­кой формы жизни. Перед взором, охватывающим весь земной шар и все прошедшее, исчезает абсолютное значе­ние какой бы то ни было отдельной формы жизни.

Если сторонники философии жизни исходили из того, что науки о культуре отличаются от естествознания по сво­ему предмету, то неокантианцы полагали, что эти две груп­пы наук отличаются прежде всего по применяемому ими методу.

Лидеры баденской школы неокантианства В. Виндель-банд (1848—1915) и Г. Риккерт (1863—1936) выдвинули тезис о наличии двух классов наук: исторических («наук о духе») и естественных. Первые являются идеографичес­кими, т. е. описывающими индивидуальные, неповтори­мые события, ситуации и процессы. Вторые — номотети-ческими: они фиксируют общие, повторяющиеся, регу­лярные свойства изучаемых объектов, абстрагируясь от несущественных индивидуальных свойств. Поэтому номо-тетические науки — физика, биология и др. — в состоя­нии формулировать законы и соответствующие им общие понятия. Как писал Виндельбанд, одни из них суть науки о законах, другие — науки о событиях.

393

Философско-методологические проблемы социального познания

Вместе с тем Виндельбанд и Риккерт не считали деле­ние наук на естествознание и «науки о духе» удачным и удовлетворительным. Они полагали, что это разделение чревато для обществознания либо редукцией к методоло­гии естествознания, либо к иррационалистическим тол­кованиям социально-исторической деятельности. Вот по­чему оба мыслителя предложили исходить в подразделе­нии научного познания не из различий предметов наук, а из различий их основных методов.

Анализируя специфику социально-гуманитарного зна­ния, Риккерт указывал следующие его основные особен­ности: его предмет — культура (а не природа) — совокуп­ность фактически общепризнанных ценностей в их содер­жании и систематической связи; непосредственные объек­ты его исследования — индивидуализированные явления культуры с их отнесением к ценностям; его конечный ре­зультат — не открытие законов, а описание индивидуаль­ного события на основе письменных источников, текстов, материальных остатков прошлого; сложный, очень опосре­дованный способ взаимодействия с объектом знания через указанные источники; для наук о культуре характерен иди-ографический метод, сущность которого состоит в описа­нии особенностей существенных исторических фактов, а не их генерализация (построение общих понятий), что при­суще естествознанию — номотетический метод (это глав­ное различие двух типов знания); объекты социального зна­ния неповторимы, не поддаются воспроизведению, неред­ко уникальны; социально-гуманитарное знание целиком зависит от ценностей, наукой о которых и является фило­софия; абстракции и общие понятия в гуманитарном по­знании не отвергаются, но они здесь — вспомогательные средства при описании индивидуальных явлений, а не са­моцель, как в естествознании; в социальном познании дол­жен быть постоянный учет всех субъективных моментов; если в естественных науках их единство обусловлено классичес­кой механикой, то в гуманитарном — понятием «культура».

394

Резюмируя свои рассуждения в работе «Науки о приро­де и науки о культуре» (1911), Риккерт пишет, что «мы можем абстрактно различать два вида эмпирической науч­ной деятельности. На одной стороне стоят науки о при­роде, или естествознание. Цель их — изучить общие абст­рактные отношения, по возможности, законы... Они от­влекаются от всего индивидуального как несущественно­го, и включают в свои понятия обыкновенно лишь то, что присуще известному множеству объектов. При этом нет объекта, который был бы принципиально изъят из-под власти естественнонаучного метода. Природа есть сово­купность всей действительности, понятой генерализирую­щим образом и без всякого отношения к ценностям.

На другой стороне стоят исторические науки о культу­ре... Названные науки изучают объекты, отнесенные ко всеобщим культурным ценностям; как исторические на­уки они изображают их единичное развитие в его особен­ности и индивидуальности»¹, — это и есть индивидуали­зирующий метод.

Этим двум видам наук и их методам соответствуют и два способа образования понятий: 1) при генерализиру­ющем образовании понятий из многообразия данности выбираются лишь повторяющиеся моменты, подпадаю­щие под категорию всеобщего; 2) при индивидуализиру­ющем образовании понятий отбираются моменты, состав­ляющие индивидуальность рассматриваемого явления, а само понятие представляет собой «асимптотическое при­ближение к определению индивидуума». Объекты исто­рических наук — «суть процессы культуры», которая есть «совокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями» и где единичные явления соотнесены с пос­ледними — «в смысле ее содержания и систематической связи этих ценностей».

395

Таким образом, и гуманитарные, и естественные на­уки применяют абстракции и общие понятия, но для пер­вых — это лишь вспомогательные средства, ибо их назна­чение — дать конкретное, максимально полное описание исторического неповторимого феномена. Для вторых об­щие понятия в известном смысле — самоцель, результат обобщения и условие формулирования законов. Тем са­мым генерализирующий метод в науках о культуре не от­меняется, а имеет подчиненное значение: «И история, подобно естествознанию, подводит особое под «общее». Но тем не менее это, конечно, ничуть не затрагивает про­тивоположности генерализирующего метода естествозна­ния и индивидуализирующего метода истории»¹.

При этом Риккерт обращает внимание на следующие моменты:

1. Культура как духовное формообразование «не мо­жет быть подчинена исключительно господству естествен­ных наук». Более того, он считает, что естественнонауч­ная точка зрения подчинена культурно-исторической, хотя бы потому, что естествознание — «исторический продукт культуры».

2. В явлениях и процессах культуры исследовательс­
кий интерес направлен на особенное и индивидуальное,
«на их единственное и неповторимое течение». Поэто­
му-то «в исторических науках о культуре мы не можем
стремиться к установлению его общей «природы», но,
наоборот, должны пользоваться индивидуализирующим
методом»¹. Последний находится во внутренней связи с
ценностным отношением к реальности. Дело в том, что
ценность чего-либо может быть признана только с при­
знанием его неповторимости, уникальности, незамени­
мости. \

¹ Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре// Культу­рология. XX век. Антология. М., 1995. С. 90.

² Там же. С. 77.

396

3. Если явления природы мыслятся не как блага, а вне связи с ценностями, то все явления культуры воплощают какие-нибудь признанные людьми ценности, которые за­ложены в них изначально.

4. Исследование культурных процессов является науч­ным только тогда, когда оно, во-первых, не ограничива­ется простым описанием единичного, а принимает во вни­мание индивидуальные причины и подводит особое под общее, используя «культурные понятия», во-вторых, ког­да «при этом руководствуется определенными ценностя­ми, без которых не может быть вообще исторической на­уки... Только благодаря принципу ценности становится возможным отличить культурные процессы от явлений природы с точки зрения их научного рассмотрения»¹. Ес­тествознание, как считает Риккерт, устанавливая законы, игнорирует культурные ценности и отнесение к ним своих объектов. Но это, как мы выше отмечали, уже не отно­сится к современному естествознанию.

При этом «исторически-индивидуализирующий метод отнесения к ценностям» философ отличает от оценки: оце­нивать — значит высказывать похвалу или порицание, от­носить к ценностям — ни то, ни другое. Если отнесение к ценностям, по его мнению, остается в области установле­ния фактов, то оценка выходит из нее. Именно метод от­несения к ценностям и выражает сущность исторических наук о культуре, позволяя отличить здесь важное от незна­чительного. Риккерт полагает, что и естественные и со­циально-исторические науки могут и должны избегать оце­нок, ибо это нарушает их научный характер. Однако тео­ретическое отнесение к ценностям как метод (принцип) наук о культуре, отличая их от естествознания, «никоим образом не затрагивает их научности».

397

6. Поскольку историческая жизнь не поддается стро­гой системе, то у наук о культуре не может быть основной науки, аналогичной механике. Но это не* означает, что у них отсутствует «возможность сомкнуться в одно единое целое». Возможность такого единства общей связи этих наук обеспечивает им понятие культуры. «Итак, единство и объективность наук о культуре обусловлены единством и объективностью нашего понятия культуры, а последняя, в свою очередь — единством и объективностью ценнос­тей, оцениваемых нами»¹.

7. По сравнению с естествознанием исторические на­уки отличаются большей субъективностью и важную роль в них играют такие феномены, как интерес, ценность, оценка, культура. Тем самым историческое знание не толь­ко фиксирует индивидуальное и неповторимое в истории, но и строится на основе индивидуальных оценок и личных предпочтений исследователя. Напротив, законы естествоз­нания объективны, и, будучи продуктами определенной культуры, по существу от нее не зависят. Но это опять-таки уже не относится к современному естествознанию.

8. В методологическом плане, т. е. «с всеобщеисто-рической точки зрения, объединяющей все частичные ис-

398

торические исследования в единое целое всеобщей исто­рии всего культурного развития, не бывает исторической науки без философии истории»¹. Последняя и есть всеоб­щее концептуально-методологическое основание всех наук о культуре.

В последующем методологические идеи в рамках гу­манитарных наук развивали М. Вебер, Х.-Г. Гадамер, К. Поппер, М. Фуко, П. Рикер и др. Но это уже тема особого разговора.

§ 4. Методологии социальных наук
М. Вебера *

Макс Вебер (1864—1920) — немецкий социолог, исто­рик, экономист, энциклопедический представитель соци­ально-гуманитарного знания, успешно разрабатывавший и его методологические проблемы. В решении этих проблем испытал сильное влияние В. Виндельбанда и Г. Риккерта.

Вебер исходит из того, что исследователю трудно рас­считывать на «дельную работу» в науке, на получение цен­ных результатов, если ему «не хватает надежного рабочего метода». Поэтому объективно, а не по чьему-то желанию «всякой научной работе всегда предпосылается определен­ная значимость правил логики и методики (т. е. методоло­гии. — В. К.) — этих всеобщих основ нашей ориентации в мире»². Разработка и совершенствование этих «правил» — важнейшая предпосылка и условие научного прогресса, ко­торый Вебер считает существенной частью процесса интел­лектуализации. Ее суть он видит в том, что мир постепен­но «расколдовывается» и все делается с помощью техни­ческих средств и расчета.

399

Однако это не означает, что наука создается только хо­лодным рассудком, «как на фабрике», а не всей душой, со страстью. Поэтому в науке очень важен труд, но также страсть, «внезапные догадки», риск, выдумки, вдохнове­ние, фантазия и другие подобные моменты, характеризу­ющие личность в научной сфере.

Согласно Веберу, наука как «специализированное и ухо­дящее в бесконечность производство» имеет два основных вектора: вовне — для практической, личной жизни и улуч­шения благосостояния людей, и вовнутрь — для своих соб­ственных потребностей. Поэтому на вопрос: «что же по­зитивного дает наука?» Вебер отвечает: «Во-первых, наука прежде всего разрабатывает, конечно, технику овладения жизнью — как внешними вещами, так и поступками лю­дей — путем расчета... Во-вторых, наука разрабатывает методы мышления, рабочие инструменты и вырабатывает навыки обращения с ними»¹.

Вторая задача — не менее важная, чем первая, а в ряде случаев, на определенных этапах развития науки она при­обретает решающее значение. В этой связи М. Вебер не разделяет точку зрения, согласно которой «мыслительное построение науки представляет собой лишенное реально­сти царство надуманных абстракций, пытающихся своими иссохшими пальцами ухватить плоть и кровь действитель­ной жизни, но никогда не достигающих этого»². Он под­черкивает, что пульс реальной действительности бьется прежде всего в самой жизни, а не в «отвлеченных тенях абстракций». Но, может быть, в науке без этих «теней» можно вовсе обойтись? Оказывается, что нельзя.

Вебер считал, что наука не вездесуща и не всемогуща, а имеет свои границы. Но избавление от рационализма и интеллектуализма науки не должно заходить слишком да­леко. А именно — не впадать в другую крайность — абсо-

¹ Вебер М. Избранные произведения. С. 719. ¹ Там же. С. 729.

400

лютизацию иррационального. Можно сказать, что Вебер уже достаточно четко видел односторонность зарождаю­щихся еще при его жизни сциентистских и антисциентис-тских философско-мировоззренческих ориентации.

Вместе с тем немецкий мыслитель был убежден в том, что одна только наука со всеми своими средствами и ме­тодами не может справиться со всеми сферами жизни, разрешить серьезные жизненные проблемы. Здесь слово уже «за иными силами» — такими как мораль (нравствен­ность), религия, философия и др. Выступая против «при­несения в жертву интеллекта», Вебер вместе с тем считает «сомнительным» стремление возвысить достоинство чисто человеческих отношений и человеческой общности путем их религиозного истолкования.

Он призывает деятелей науки к «простой интеллекту­альной честности», требует не уклоняться от обязаннос­тей, «быть интеллектуально добросовестными». Фиксируя характерную для его эпохи (да и для нашей) рационализа­цию и интеллектуализацию, мыслитель сожалеет о том, что «высшие благороднейшие ценности» ушли из обще­ственной сферы.

Свои рассуждения о науке как таковой и ее методах Вебер стремится «преломить», конкретизировать приме­нительно к «наукам о культуре». Так, он полагает, что социология — это наука «номотетическая», т. е. она дол­жна строить свою систему понятий по тому же основа­нию, что и естественные науки, стремиться установить общие законы социальной жизни, но с учетом, конечно, ее своеобразия по сравнению с изучением природных про­цессов.

Возражая против рассмотрения общества по биологи­ческой модели, Вебер в качестве методологической осно­вы для социологии выбирает «целерациональное действие». Это означает, что в социологии необходимо исходить преж­де всего из действий отдельных индивидов. Требование исходить из индивидуального действия он рассматривает

401

Философско-методологические проблемы социального познания

как важный методологический принцип социального по­знания.

Вебер указывает, что необходимыми и полезными для последнего — «если они правильно применяются» — яв­ляются функциональный подход и принцип «синтезирую­щего сведения значимых элементов действительности к их конкретным причинам». В методологии социальных наук принцип причинности, по его мнению, должен учитывать «антропоцентристскую ориентацию», т. е. то, что в них задается вопрос о каузальном значении человеческих дей­ствий, где неизбежно много субъективных моментов (эти­ческие и иные ценности, феномен «борьбы мотивов», цели, желания индивида, его намерения и т. д.). Они-то и мо­гут в значительной мере изменить значение категориаль­ных различий при установлении каузальной связи.

Указывая на недопустимость умаления значения «чис­той теории», методологических средств и принципов исследования, Вебер считает, что никакой пользы науке не могут принести рассуждения эклектического типа. Они основаны на противопоставлении «с одной стороны — с другой стороны» или семи доводов «за» и шести «против» определенного явления и механическом сопоставлении этих доводов.

Научные принципы должны быть творческими и пло­дотворными, а их применение исследователем — «осто­рожным, свободным от догматизма». Требуя всегда ру­ководствоваться определенными методологическими по­ложениями, Вебер подчеркивает, что методология — не цель, а средство, не носящее, однако, внешнего харак­тера. Дело в том, что «только в ходе выявления и реше-; ния конкретных проблем, а отнюдь не благодаря чисто гносеологическим или методологическим соображениям возникали науки и разрабатывались их методы»¹. Важ­ную роль в этом процессе играет философия, но при этом

' Вебер М. Избранные произведения. С. 418, 402

_________________________________Глава X

нельзя поддаваться «импонирующему влиянию философ­ских дилетантов».

В решении этого вопроса немецкий мыслитель исхо­дил из следующего методологически важного положения: «В основе деления наук лежат не «фактические» связи «ве­щей», а «мысленные» связи проблем: там, где с помощью нового метода исследуется новая проблема и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зре­ния, возникает новая наука»¹. Под углом зрения данного критерия он выделяет — вслед за Виндельбандом и Рик-кертом — два основных класса наук — естественные и соци­альные, считая, что своеобразие последних и границы меж­ду этими двумя классами нужно защищать обоснованно.

«Водораздел» между указанными двумя основными клас­сами наук Вебер проводит по вопросам: достоин ли суще­ствования этот мир, имеет ли он какой-нибудь смысл и есть ли смысл существовать в таком мире? Он считает, что естествознание не только не решает, но даже и не ставит данных вопросов, хотя оно и описывает существу­ющий мир.

Вебер не разделяет китайской стеной естественные и социальные науки, подчеркивая их единство и целый ряд общих черт. Одна из них — и весьма существенная — со­стоит в том, что и те и другие требуют «ясных понятий», знания законов и принципов мышления как «весьма цен­ных познавательных средств», совершенно необходимых в обеих группах наук. «Однако, даже используя такую их функцию, мы в определенный решительный момент обна­руживаем границу их значения и, установив последнюю, приходим к выводу о безусловном своеобразии исследова­ния в области наук о культуре»². В чем же видит Вебер это своеобразие?

403

1. Предмет социального познания — культурно значи­мая индивидуальная действительность. Социальная наука — это тоже наука о действительности. Она стремится по­нять ее своеобразие — взаимосвязь и культурную значи­мость ее явлений генетически, конкретно-исторически: не только в их «нынешнем облике», но и причины того, что они исторически сложились именно так, а не иначе. И в науках о культуре решающим признаком в конечном ито­ге является «то, что содержит в себе законы», т. е. выра­жает закономерную повторяемость причинных связей. Итак, акцент на индивидуальное, единичное, культурно-значимое, но на основе всеобщего (законов) — характер­ная черта социального познания.

2. Преобладание качественного аспекта исследования над количественным: «Если в астрономии наш интерес направ­лен на чисто количественные, доступные точному измерению связи между небесными телами, то в социальных науках нас прежде всего интересует качественная окраска событий. К тому же в социальных науках речь идет о роли духовных про­цессов, «понять» которые в сопереживании — совсем иная по своей специфике задача, чем та, которая может быть раз­решена (даже если исследователь к этому стремится) с по­мощью точных формул естественных наук»¹. Конечно, пос­ледние также не отвергают качественный аспект, но в соци­альных науках он все же является приоритетным.

3. Характер исследовательских задач, определеяемый своеобразием предмета социального познания — прежде всего его историчностью. Эти задачи, по Веберу, таковы: установление гипотетических законов и факторов; анализ исторически данной в настоящем «индивидуальной груп­пировки» в совкупности всех ее элементов; ее историчес--кое объяснение из предшествующих индивидуальных об­разований; оценка возможных «индивидуальных группи­ровок» в будущем.

_________________________________ГлаваХ

4. Решающее значение ценностных компонентов. По­знать жизненные явления в их культурном значении — вот к чему стремятся социальные науки, это их основная цель. «Значение же явления культуры и причина этого значения не могут быть выведены, обоснованы и пояснены с помо­щью системы законов и понятий, какой бы совершенной она ни была, так как это значение предполагает соотно­шения явлений культуры с идеями ценности. Понятие куль­туры — ценностное понятие»¹. Поэтому предметом иссле­дования социальных наук является именно культурная ре­альность, т. е. такие компоненты действиетельности, ко­торые в силу отненсения их к ценностям, становятся для нас значимыми. Только такая индивидуальная действи­тельность в ее культурном своеобразии и представляет здесь познавательный интерес.

5. Более тесная, чем в естествознании, связь-с субъек­тивными предпосылками, необходимость отражения в ис­следовании личности автора. Раскрывая данную особен­ность познания культурной действительности, Вебер ука­зывает, что это всегда познание с совершенно специфи­ческих точек зрения, которые могут быть почерпнуты из одного и того же материала. Он считает «наивным само­обманом» устранение из социального познания «личного момента», всегда связанного с определенными ценностя­ми и выбором для исследования соответствующих сторон действительности — того, что «единственно важно» для данного ученого. Господствующая в данное время в мыш­лении данного ученого система ценностей имеет, соглас­но Веберу, регулятивный характер. Она определяет выбор им предмета исследования, его методов, способов образо­вания понятий и норм мышления.

6. Определяющая роль причинного объяснения по срав­нению с законом. Здесь немецкий мыслитель исходит из того, что в методологии социальной науки знание законов

Вебер М. Избранные произведения. С. 374.

405

— не цель, а средство исследования, которое облегчает сведение культурных явлений к их конкретным причинам. Поэтому знание законов в этой сфере применимо настоль­ко, насколько оно существенно способствует познанию индивидуальных связей. При этом Вебер фиксирует сле­дующую зависимость: «Чем «более общи», т. е. абстракт­ны, законы, тем менее они применимы для каузального сведения индивидуальных явлений, а тем самым косвенно и для понимания значения культурных процессов»¹.

7. Своеобразие теоретических понятий и методов в по­знании «культурной действительности». Мы уже отмеча­ли, что Вебер ни в коей мере не отвергает необходимости логико-методологических средств для социального позна­ния. Вместе с тем он считает полностью бессмысленной идею, «будто целью, пусть даже отдаленной, наук о куль­туре должно быть создание замкнутой системы понятий, в которой действительность можно будет представить в не­коем окончательном членении и из которой она затем опять может быть дедуцирована»².

Немецкий мыслитель убежден, что в науках о культуре познание не может быть свободно от ценностей и от «инди­видуальных случайностей» и быть представлено только в виде «монистической системы понятий» и законов, которые выражают только существенное, оставляя в стороне инди­видуальное. Выступая против «натуралистического мониз­ма» (абсолютизирующего принципы естествознания) и ге­гелевского панлогизма (абсолютизирующего мышление и его формы), Вебер стремится объединить общее (законы, теоретическое) с единичным (индивидуальным, эмпири­ческим), отдавая приоритет второй стороне их единства.

8. Осознание особой роли понимания как своеобраз­ного способа постижения социльных явлений и процес­сов, противоположного методу естественных наук. Обо-

¹ Вебер М. Избранные произведения. С. 377.

² Там же. С. 383.

406

сновывая специфику социального познания, немецкий мыслитель отмечает, что изучая социальные образования в отличие от биологических организмов, «мы понимаем поведение отдельных индивидов, участвующих в событиях, тогда как поведение клеток мы понять не можем»¹, а мо­жем только установить правила (законы) данного процес­са. А это есть объяснение, основанное на наблюдении, а не «интерпретирующее объяснение», являющееся специ­фическим свойством социального познания.

Понимание у Вебера и у неокантианцев — постижение индивидуального, в отличие от объяснения, основным со­держанием которого является подведение единичного под всеобщее. Общесоциологическая концепция Вебера на­звана им «понимающей социологией». Оценивая, она «по­нимает» социальное действие и тем самым стремится объяс­нить его причину. Сочетания человеческих действий по­рождают устойчивые «смысловые связи» поведения.

Результат понимания не есть окончательный результат исследования, а всего лишь гипотеза высокой степени ве­роятности, которая, чтобы стать научным положением и занять твердое место в системе знания, должна быть вери­фицирована объективными научными методами. Подчер­кнем, что Вебер не разводит резко понимание и объясне­ние (как Риккерт или Дильтей), а стремится сблизить эти подходы, считая, однако, основным для наук о культуре понимание.

Этимологически термин «идеальный тип» восходит к слову «идея», в котором Вебер выделяет два основных зна­чения: 1) идеал, образец, т. е. то, что должно быть, к чему следует стремиться. Это своеобразная максима, т. е. правило, регулирующее определенные связи и взаимо­отношения людей; 2) мысленно сконструированные, иде­ально-типические образования как вспомогательные ло-

407

гические средства, продукт синтеза определенных поня­тий: «капитализм», «обмен товаров», «церковь» и т. п.

Если в первом своем аспекте идея вытупает в качестве идеала, с высоты которого о действительности выносится оценочное суждение, то во втором — она есть целостная система понятийных средств, в сравнении с которыми дей­ствительность сопоставляется и измеряется. Хотя между указанными аспектами идеи существует определенная вза­имосвязь, смешение этих двух «в корне различных значе­ний» недопустимо, ибо ведет к заблуждениям.

Итак, «идеальный тип» — понятийное образование. А поскольку каждая наука работает с помощью комплекса специфических понятий своей эпохи, то одним из важ­нейших критериев зрелости науки Вебер считает овладе­ние идеальным типом как своеобразным инструментом (орудием) познания и его умелое применение.

Умение оперировать понятиями и непрерывное совер­шенствование такого умения — важный показатель про­гресса исследований в науках о культуре, свидетельство их высокой логико-методологической и теоретической зре­лости. И это утверждение — не преувеличение, ибо их развитие — это «постоянно идущий процесс преобразова­ния тех понятий, посредством которых мы пытаемся по­стигнуть действительность. Вот почему история наук о социальной жизни — это постоянное чередование попы­ток мысленно упорядочить факты посредством разработки понятий, разложить полученные в результате такого упо­рядочения образы посредством расширения и сдвига на­учного горизонта, и попытки образовать новые понятия на такой измененной основе»¹. Отказ от образования по­нятий и умелой работы с ними, представляет, по Веберу, серьезную опасность как для самой науки, так и при вы­несении «практических соображений» экономического и социально-политического характера.

¹ Вебер М. Избранные произведения. С. 406—407. 408

_________________________________Глава X

Если идеальные типы — лишь одно из средств (хотя и очень важное) познания социальных явлений в их куль­турном значении, то каково назначение идеальных типов, какова цель их образования? Отвечая на этот вопрос, Ве-бер указывает, что какое бы содержание ни имел рацио­нально созданный идеальный тип (будь то этическая, эс­тетическая или правовая норма, техническое предписание или политический принцип и т. д.), нужно иметь в виду следующее обстоятельство. «Конструкция идеального типа в рамках эмпирического исследования всегда преследует только одну цель: служить «сравнению» с эмпирической дейтвительностью, показать, чем они отличаются друг от друга, установить степень отклонения действительности от идеального типа или относительное сближение с ним, для того чтобы с помощью по возможности однозначно исполь­зуемых понятий описать ее, понять ее путем каузального сведения и объяснить»¹.

Таким образом, идеальный тип — это чисто рациональ­ная, теоретическая схема, которая не «извлекается» из эм­пирической реальности прямо и непосредственно, а мыс­ленно конструируется, являясь в этом смысле своеобраз­ной утопией. Тем не менее Вебер считает, что с помощью целесообразно сконструированных «рациональных типов» удается — исходя все-таки из природы самого предмета — облегчить объяснение по существу «необозримого много­образия» социальных явлений. Причем чем глубже и на­дежнее осуществлено мысленное построение в «чистом виде», «чем отчетливее и однозначнее конструированы иде-

Вебер М. Избранные произведения. С. 595.

409

альнее типы, чем дальше они, следовательно, от реально­сти, тем плодотворнее их роль в разработке терминологии и классификации, а также их эвристическое значение»¹.

Подчеркивая внеэмпирическое происхождение идеаль­ного типа, Вебер отмечает, что тем самым именно благо­даря своей отдаленности от реальности, «чуждости» ей, он может служить своеобразным масштабом для соотнесе­ния ее с ним. При этом надо иметь в виду, что в любом (в том числе социологическом) исследовании, объектом ко­торого является конкретная реальность, необходимо будут ее отклонения от теоретической конструкции. Установить степень и характер такого отклонения — непосредствен­ная задача социологии или любой другой науки.

Вебер считает одним из распространенных заблужде­ний истолкование идеальных типов «на манер» средневе­кового «реализма», т. е. отождествление этих мысленных конструкций с самой историко-культурной реальностью, их «субстанциализацию». Он указывает на ту серьезную опасность, которая возникает тогда, когда обнаруживает­ся стремление стереть грань между идеальным типом и дей­ствительностью.

Специфические свойства идеальных типов можно чет­ко обнаружить только при анализе их «наиболее ярко вы­раженных форм». Такой анализ показывает, что идеаль­ный тип — это всецело мысленный образ, не являющийся ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью. Еще менее он пригоден для того, чтобы служить схемой, в которую явление действительности может быть введено в качестве частного случая. Не является идеальный тип и гипотезой, он лишь указывает, в каком направлении дол­жно идти образование гипотез.

Говоря об отношении мысленной конструкции к эм­пирически данным фактам действительности, Вебер счи­тает, что такая конструкция не дает изображения после-

________________________________ГлаваХ

дней, но представляет для этого «однозначные средства выражения». Идеально-типическая абстракция все же обя­зана своим происхождением действительности, ибо она «компиллируется» из различных элементов последней, со­четает, объединяет определенные связи и процессы исто­рической жизни в некий «космос мысленных связей», ли­шенный внутренних противоречий. Тем самым — это сво­еобразная «идея-синтез», характерная черта которой состо­ит в том, что «по своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посредством мысленно­го усиления определенных элементов действительности»¹.

Вебер разграничивает социологический и исторический идеальные типы. Если в первом случае исследователь с помощью данной мысленной конструкции «ищет общие правила событий», то во втором — он стремится к кау­зальному анализу индивидуальных, важных в культурном отношении действий, личностей и т. п., пытается найти генетические связи (примеры генетических идеальных ти­пов — «средневековый город», «кальвинизм», «методизм», «культура капитализма» и т. д.).

Социологические идеальные типы в отличие от исто­рических являются более «чистыми» и более общими, здесь не надо при установлении общих, правил, событий осу­ществлять их пространственно-временную привязку в каж­дом конкретном случае. Это своего рода «разумная абст­ракция», избавляющая социолога от повторений, ибо сконструированные им чистые идеальные модели встре­чаются всегда во все исторические эпохи, в любой точке земного шара.

Тем самым генетический (исторический) идеальный тип находится на более «приземленном» методологическом уровне, он ближе к действительности. Выявляя преиму­щественно «однократные связи», он применяется локаль­но во времени и пространстве. Применение же социоло-

411

гического идеального типа как более чистого и универ­сального не локализовано в пространственно-временном отношении, ибо он есть средство выявления связей, су­ществующих всегда и везде. Идеальные типы «работают» тем лучше, чем они «чище», т. е. чем дальше от действи­тельных, эмпирически существующих отношений. Оба вида идеальных типов тем самым различаются по степени общности.

Рациональный смысл различения Вебером указанных двух видов идеальных типов состоял в том, что ему уда­лось значительно сузить пропасть между историей и соци­ологией, которая разделяла эти две науки в теории баден-ской школы. Вместе с тем разработка Вебером понятия идеального типа позволила ему в определенной мере смяг­чить противоположность индивидуализирующего и гене­рализирующего способов мышления, ослабить разрыв меж­ду ними.

Объективность к постулат «свободы от оценки»

Раскрывая специфику познания социальных явлений, Вебер обращает внимание на два момента. Во-первых, ис­следователь должен исходить из того обстоятельства, по существу от него не зависящего, что мировоззрения раз­личных людей постоянно вторгаются в сферу социальных наук, даже в их аргументацию, внося в нее «туман неопре­деленности».

Во-вторых, исследуя социальные процессы и явления, нельзя недооценивать (а тем более полностью игнориро­вать) тот непреложный факт, что люди принимают как нечто «объективно» ценностное именно те глубочайшие пласты «личности», те высшие, последние оценочные суж­дения, которые определяют их поведение, придают смысл и значение их собственной жизни.

Резюмируя свои рассуждения, Вебер следующим обра­зом формулирует сущность данного принципа: «»Объек-тивность» познания в области социальных наук характе­ризуется тем, что эмпирически данное всегда соотносится

412

_______________ • _______________ Глава X

Немецкий мыслитель — за строгую объективность и в сфере социального познания, ибо он считает, что данное требование не есть благое пожелание , а оно само объек­тивно обусловлено. Это ближайшим образом означает, что «в решении каждой профессиональной задачи вещь как та­ковая заявляет о своих правах и требует уважения ее соб­ственных законов. При рассмотрении любого специаль­ного вопроса ученый должен ограничить свою задачу и устранить все, непосредственно не относящееся к делу, прежде всего свою любовь или ненависть»².

Вебер твердо убежден в том, что вносить личные моти­вы в специальное объективное исследование противоре­чит самой сущности научного мышления, в какой бы сфе­ре (в том числе и социальной) ни применялись его прин­ципы. Конечно, человеку не удается полностью исклю­чить свои субъективные пристрастия, но лучше всего, если он будет все-таки держать их при себе. А основное внима­ние сосредоточит на выполнении своего главного долга — искать истину, «нести в массы» специальные знания.

Итак, антиномия (противоречие). С одной стороны, Вебер считает, что человек (будь он ученый, политик и т. д.) не может «выкинуть за борт» свои субъективные интересы и пристрастия. С другой стороны, он полагает, что надо полностью их отвергнуть именно в чисто научном аспекте, Вебер убежден, что там, где исследователь при­ходит со своим сугубо личным ценностным суждением по тому или иному вопросу, то здесь уже нет места полному беспристрастному пониманию фактов, а значит и строго

41 3>

объективной социальной науки. Но как же разрешить эту антиномию? Судя по всему, она всегда будет неразрешен­ной в целом, хотя в отдельных своих аспектах может быть преодолена.

Таким образом, для успешной и последовательной ре­ализации требований принципа «свободы от оценки» не­обходимо различать две принципиально разные вещи: про­блему свободы от ценностных суждений в строгом смысле и проблему соотнесения познания и ценностей. В пер­вом случае речь идет о необходимости четко разделять эм­пирически установленные факты и закономерности с точ­ки зрения мировоззрения исследователя, их одобрения или неодобрения. Во втором случае речь идет о возможности и необходимости строго научного исследования ценност­ных компонентов всякого (и прежде всего социального) познания.