Жорж Перек Жизнь способ употребления



бет61/62
Дата28.06.2016
өлшемі3.17 Mb.
#162940
1   ...   54   55   56   57   58   59   60   61   62

POST-SCRIPTUM

этой книге, порой слегка в измененном виде, процитированы следующие авторы: Рене Беллетто, Ганс Беллмер, Хорхе Луис Борхес, Мишель Бютор, Итало Кальвино, Агата Кристи, Гюстав Флобер, Зигмунд Фрейд, Альфред Жарри, Джеймс Джойс, Франц Кафка, Мишель Лейрис, Малькольм Лаури, Томас Манн, Габриель Гарсия Маркес, Харри Мэтьюз, Герман Мелвилл, Владимир Набоков, Жорж Перек, Роджер Прайс, Марсель Пруст, Рэймон Кено, Франсуа Рабле, Жак Рубо, Рэймон Руссель, Стендаль, Лоренс Стерн, Теодор Старджон, Жюль Верн, Уника Цюрн.)



ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА



Жизнь способ описания

Есть произведения, которые вбирают в себя все написанное и задуманное автором, выдают не механическое соединение пусть даже переиначенных тем и сюжетов, а квинтэссенцию, заключительное творение, отражающее все творчество — а с ним и всю жизнь — целиком.

Есть произведения, которые, отражая глубоко личные переживания и индивидуальные воспоминания, раскрывают механизмы коллективной памяти и работу сознания нескольких поколений и тем самым оказываются убедительными социологическими документами целой эпохи.

Есть произведения, которые — в силу формальной необычности и сложности построения, оригинальности и изобретательности приемов — становятся неподражаемыми образцами новаторского, экспериментального творчества и являют примеры радикального переосмысления литературного процесса.

Есть произведения, которые читаются — как когда-то в детстве — запоем и запоминаются на всю жизнь.
Все это в полной мере можно отнести к роману Жоржа Перека. Более пятисот страниц основного текста с указателем более двух тысяч имен и названий, переводы на десятки иностранных языков, сотни диссертаций и монографий, статей и рецензий: сегодня «Жизнь способ употребления» воспринимается как одно из самых значительных явлений французской литературы XX века. И если написание этого гигантского произведения заняло почти двадцать месяцев (с октября 1976-го по апрель 1978-го), то работа над ним началась задолго до этого, поскольку первые упоминания о проекте датируются серединой 1960-х годов. Роман всей жизни. Роман жизни. Роман-жизнь.

Жорж Перек, родившийся в 1936 году в семье польских евреев, незадолго до этого иммигрировавших во Францию, в шесть лет остается сиротой: его отец погибает на фронте, а мать — в концентрационном лагере. Утрата глубоко отметит всю последующую жизнь и литературное творчество; так или иначе ни одно будущее произведение не избежит автобиографической маркировки. После окончания колледжа Перек поступает на исторический факультет Сорбонны, но быстро оставляет учебу; в это время он увлекается социологией и начинает писать заметки и рецензии для журналов. В конце 1950-х он сочиняет свои первые романы «Покушение в Сараево» и «Кондотьер», которые так и не будут опубликованы, а также участвует в проекте литературно-публицистического журнала левой направленности «Линь Женераль» («Генеральная линия»), который так и не будет издан. С начала 1960-х Перек работает научным сотрудником в Государственном центре научных исследований, но уже уверен в том, что его будущее связано только с литературой. «Мне кажется, — пишет он, — я могу писать, во всяком случае, знаю, что для меня это единственное средство примириться с самим собой и миром, быть счастливым, да и просто жить»10.

Известность приходит к нему с первым опубликованным романом «Вещи»11, отмеченным престижной премией Ренодо (1965). Эта «история шестидесятых годов» сразу же вызывает бурную полемику; но дело заключается не только в жанровой «расплывчатости». Привычная для романа интрига отсутствует, персонажи буквально растворяются в скрупулезном бытописании, а лукавая ироничность повествования обескураживает не только читателей, но и многих критиков. Книга Перека, осмысляя современное общество потребления, основанное на неутолимой жажде обладания и постоянном стремлении к накоплению, раскрывает механизм «вещизма» и становится одним из ключевых произведений, отразивших идейные искания Франции 1960-х.

В следующем романе, «Человек, который спит»12 (1967), главный и единственный герой методически осуществляет и детально описывает свой добровольный уход от окружающих людей и вещей в зону «риторических мест безразличия». Хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение прочитывается не только как автобиографическое осмысление личного утопического проекта, но и как манифест целого поколения.

Это своеобразная развернутая антитеза романа «Вещи», где персонажи низведены до роли потребителей-марионеток. Два текста кажутся составными частями одного целого, прекрасной иллюстрацией сочетания двух полярных, но одинаково иллюзорных и тупиковых устремлений человеческой природы: желать все или ничего, быть ничем или всем. В обоих вариантах выбор — сделанный, как представляется героям Перека, сознательно, — не приносит им ни радости, ни свободы. Вряд ли справедливо усматривать в этих книгах только социологическую и автобиографическую направленность; они несут еще и глубоко философское содержание, поскольку трактуют извечную тему антагонизма личности и общества. В «Человеке, который спит», также как и в «Вещах», сюжет обусловлен стилем, тема — литературной формой: словесная вязь отсылает к Флоберу, а плотная ткань письма напоминает вязкую, почти навязчивую пытливость Кафки. Несколько отстраненный, ироничный подход Перека — это не только попытка «обойти себя вдоль и поперек», описать себя и других, всмотреться в окружающий мир; письмо раскрывается как эффективный способ изучения власти языка и прием радикального обновления традиционного жанра романа.

С середины 1960-х годов Перека все больше увлекают эксперименты с формой: в 1966 году писатель публикует сатирический и гротескный рассказ об уклонении призывника от военной службы «Что за маленький велосипед с хромированным рулем в глубине двора?», где проводит настоящую инвентаризацию традиционных риторических приемов. Через год он вступает в группу УЛИПО13, основанную литератором Рэймоном Кено и математиком Франсуа Ле Лионнэ, которая изучает «новые „структуры” математического характера, осваивает искусственные и механические приемы, способствующие литературной деятельности <…> и поддерживающие вдохновение»14. УЛИПО развивает уже существующие и вырабатывает новые «ограничения», то есть жесткие правила, которые писатель осознанно принимает для построения произведений. Перека и УЛИПО объединяют не только глубокое изучение возможностей литературы, увлекательная игра в язык и игра с языком, но еще и своеобразный подход к литературной деятельности: письмо мыслится не как результат вдохновения, а как интеллектуальный труд и продукт технического мастерства, а сам писатель — как ремесленник языка, манипулятор словами. Перек принимает активное участие в этой работе и использует самые различные «ограничительные» приемы: липограммы15, палиндромы16, моновокализмы17, анаграмматические комбинации, как, например, посвящения из букв, составляющих имя и фамилию адресата18, или гетерограммы19 и т. п. Впоследствии Перек даже назовет себя «продуктом УЛИПО на 97 %».

И все же самым ярким примером радикальной формализации литературного письма становится знаменитый роман Перека «Исчезание»20 (1969), в котором автор ни разу не использует самую употребительную гласную французского языка — «е». Прием не является новаторским: так же, как анаграмма или палиндром, липограмма известна в литературе испокон веков21. Перек, продолжая античную и средневековую традицию, усложняет задачу, поскольку делает липограмматическим не отдельное стихотворение или отрывок, а большое повествовательное произведение. Дискриминирующее правило, возведенное в основополагающий принцип, само порождает текст; жесткое ограничение стимулирует воображение, развивает фантазию и раскрывает потенциал языка: автор обращается к архаизмам, образует неологизмы, употребляет жаргонную лексику, вводит иностранные слова и выражения. В результате вырастает многоярусный текст-монстр, яркий, пестрый текст-мутант; настоящий памятник эклектике и абсурду. Ничто не мешает читать этот липограмматический шедевр как увлекательный детектив с лихо закрученным сюжетом и неожиданной развязкой. Можно воспринимать его как гениальную провокацию, как подрыв языковой нормы, как стилизацию под существующие произведения или пародию на литературные жанры. Можно вычитать в нем даже фарс, превращающийся местами в разнузданное ерничанье и откровенное издевательство над читателем. Зачастую эти очевидные прочтения мешают увидеть более глубокое, истинно трагическое содержание: невзирая на многочисленные указания, метафора исчезновения знака, имени или персонажа скрывает разрыв в речи, провал в памяти, неизьяснимость скорби, необратимость утраты, превращающие любой автобиографический проект в утопию.

Через четыре года Перек публикует еще один образец жесткого формального насилия над языком — буйную «эротическую фантазию» «Преведенее», которая не только полностью восстанавливает в правах ранее дискриминированную букву «е», но даже делает ее единственной гласной22.

В 1970-е годы, параллельно с экспериментами в прозе и поэзии, Перек продолжает работать над серией автобиографических книг; он публикует тексты, в которых описание и перечисление, строящиеся каждый раз по определенному, заранее заданному принципу, являются своеобразным средством воссоздания утраченного прошлого, восстановлением индивидуальной и коллективной памяти: «Темная лавочка»23, «Простые пространства»24, «Попытка исчерпывающего описания одного парижского места»25, «Я вспоминаю»26 и очерк «Места побега», по которому сам снимает одноименный короткометражный фильм. В 1975 году выходит роман «W, или Воспоминание детства»27, в котором сухая и скупая на эффекты автобиографическая история сироты — жертвы геноцида поразительным образом срастается с красочной фиктивной историей о тоталитарном обществе вымышленного острова W, которая может прочитываться как одна из самых страшных антиутопий XX века.

С 1976 года Перек ведет рубрику кроссвордов для еженедельного журнала «Лё Пуан», а после публикации отмеченного престижной премией Медичи романа «Жизнь способ употребления» (1978) оставляет научно-исследовательскую работу и полностью посвящает себя литературе. В 1979 году выходит «Кабинет любителя» (в русском переводе «Кунсткамера»28), где читателю предлагается проследить за головокружительной «историей одной картины», включающей сотни других картин (и их историй), и ознакомиться с запутанным механизмом фальсифицированной фальсификации29. В начале 1980-х Перек пишет книгу об американском иммиграционном приемнике-распределителе «Рассказы об Эллис-Айленд»30 (она послужит основой для создания одноименного документального фильма, который он снимет вместе с Робером Бобером), построенные на комбинаторике театральные пьесы «Сектор Парментье» и «Увеличение»31, а также сборник философско-социологических статей «Думать / Классифицировать»32.


Размышляя об истоках своего творчества, Перек связывает написанные им книги «с четырьмя различными областями, с четырьмя способами постижения, которые, возможно, в конце концов, ставят один и тот же вопрос, но задают его по-разному»33 в зависимости от направленности, от установки на определенный вид литературной работы. Он сравнивает себя с крестьянином, обрабатывающим одновременно четыре разных поля. Первое из них, «социологическое», является отправной точкой для таких текстов, как «Вещи», «Простые пространства», «Попытка описания некоторых парижских мест». Второе, «автобиографическое», лежит в основе таких текстов, как «W, или Воспоминание детства», «Темная лавочка», «Я помню», «Места, где я спал». Третье, игровое, Перек связывает со своей склонностью к литературным ограничениям, рекордам, «гаммам», а также с участием в деятельности УЛИПО: составление палиндромов, липограмм, панграмм, анаграмм, изограмм, акростихов, кроссвордов и т. д. Четвертое, «романтическое», выявляет пристрастие автора к приключениям и перипетиям, желание «писать книги, которые читались бы с упоением, запоем, лежа на животе».

«Это распределение, — пишет Перек, — несколько произвольно, оно могло бы быть менее категоричным: наверное, ни в одной книге мне не удалось избежать некоей автобиографической маркировки (например, в главе, над которой я работаю, скрыт намек на событие, происшедшее в этот же день); ни одна моя книга не обходится и без того, чтобы я не обратился — пусть даже чисто символически — к тем или иным ограничениям и структурам УЛИПО, даже если вышеупомянутые структуры и ограничения меня совершенно ни в чем не ограничивают.

За этими четырьмя полюсами, определяющими четыре горизонта моей работы, — окружающий меня мир, моя собственная история, язык, вымысел, — мои писательские устремления, как мне представляется, могли бы свестись к следующей установке: пройти всю современную литературу, причем без ощущения, что идешь в обратную сторону и шагаешь по своим собственным следам, а еще написать все, что сегодняшний человек способен написать: книги толстые и тонкие, романы и поэмы, драмы, оперные либретто, детективы, романы-приключения, фантастические романы, сериалы, книги для детей…

Мне всегда неловко говорить о своей работе абстрактно, теоретически; даже если то, что я делаю, кажется результатом уже давно продуманной программы, давно задуманного проекта, мне кажется, что я обретаю — и испытываю — свое движение по ходу и на ходу: последовательность моих книг рождает во мне порой успокаивающее, порой неспокойное ощущение (поскольку оно всегда связано с «книгой грядущей», с незавершенностью, указывающей на невысказываемость, к чему, впрочем, безнадежно сводится всякое желание писать); ощущение того, что они проходят путь, ограничивают пространство, отмечают маршрут на ощупь, описывают пункт за пунктом все стадии поисков, относительно которых я не смог бы ответить „зачем”, но могу лишь пояснить „как”. Я смутно чувствую, что написанные мною книги, обретая свой смысл, вписываются в общее представление о литературе, которое у меня складывается, но я, кажется, никогда не сумею зафиксировать это представление в точности; оно для меня — нечто запредельное письму, нечто вопрошающее „почему я пишу”, на которое я способен ответить лишь тем, что пишу, беспрестанно откладывая тот самый миг, когда — при прерывании письма — картина станет зримой подобно неизбежно разгаданной головоломке»34.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   54   55   56   57   58   59   60   61   62




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет