"Карьера менеджера"

Отношение Генри к правительству не намного отличалось от его отношения к компании.

Однажды он спросил меня: "Вы платите какой-нибудь подоходный налог?"

"Вы шутите? - ответил я. - Конечно!" Нравилось мне это или нет, но я платил 50 процентов со всех своих доходов.

"А я обеспокоен, - сказал он. - В этом году я вношу налог в сумме 11 тысяч долларов. Впервые за шесть последних лет мне вообще приходится платить налог".

Это было непостижимо. "Генри, - сказал я, - как это вам удается?"

"Мои юристы все это улаживают", - ответил он.

"Генри, - обратился я к нему, - я не против использования любых лазеек, которые правительство оставляет нам для сокращения суммы налоговых платежей. Но те парни, которые работают на наших заводах, платят почти столько же, сколько и вы! Не кажется ли вам, что следует вносить и свою лепту? А как же быть с расходами на национальную оборону? А где же брать средства на содержание армии и ВВС?"

Однако Генри не ухватывал суть дела. Хотя у меня и не было оснований подозревать его в нарушении закона, он придерживался твердой позиции, смысл которой сводился к тому, чтобы выжимать из правительства сколько только возможно.

За все годы наш ей совместной работы я никогда не видел, чтобы он заплатил хоть пенни из собственного кармана. Впоследствии группа акционеров компании наняла знаменитого нью-йоркского адвоката Роя Кона в качестве своего представителя по иску к Генри Форду, согласно которому ему предъявлялось обвинение в том, что он использовал средства корпорации на покрытие разного рода личных расходов. Например, во время поездок в Лондон он жил в собственном доме, но тем не менее неизменно представлял компании счета для оплаты проживания в гостинице. Он даже однажды изменил своей привычке скрытничать и стал допытываться, сколько компания платит за мой номер в лондонской гостинице "Клэридж"; он явно имел в виду выяснить размер оплаты, чтобы его счета не отличались от обычных.

В иске Роя Кона Форду предъявлялось еще одно обвинение - в том, что Генри использовал служебный самолет фирмы для перевозки собственной мебели из Западной Европы в Детройт, для перевозки собачек и кошек его сестры, когда последней казалось, что ее животные нуждаются в стрижке или купании, а также для транспортировки его любимых изысканных вин.

Не знаю, все ли эти обвинения соответствуют истине, но однажды мне пришлось перевозить на служебном самолете его камин из Лондона в Гросс-Пойнт.

Генри питал большое пристрастие к самолетам. Компания как-то приобрела у фирмы "Ниппон эйруэйз" реактивный "727", который Генри преобразовал в роскошный лайнер. Юристы фирмы сказали Генри, что ему не полагается бесплатно использовать этот самолет для поездок в отпуск и увеселительных прогулок в Западную Европу. Но он бы скорее отправился в Европу вплавь, чем что-либо уплатил компании из собственного кармана.

Между тем я использовал "727" для своих регулярных служебных поездок. Но этот самолет встал Генри поперек горла. Для него было невыносимо, что я на нем летал, когда он не мог этого делать.

В один прекрасный день Генри внезапно отдал распоряжение продать "727" шаху Ирана за пять миллионов долларов.

Сотрудник, отвечавший за авиаслужбу компании, был потрясен. "Быть может, - спросил он, - следует объявить торги?"

"Нет, - ответил Генри. - Я хочу, чтобы сегодня же у нас этого самолета не было". Компания на этой сделке потеряла изрядную сумму.

После одной внутренней ревизии Генри пришлось возвратить компании 34 тысячи долларов. Он был буквально схвачен за руку, и даже его собственные ревизоры не могли его выручить. Генри оправдывался лишь тем, что всю вину взваливал на жену, но тот факт, что он вообще признавал хоть какие-то злоупотребления, уже сам по себе примечателен.

В конечном счете Рой Кон отозвал иск из суда. Хотя держатели акций ничего не добились, но Кон получил свой гонорар за приложенные им усилия - примерно 260 тысяч долларов. В который раз с Генри вышел сухим из воды.

Но все это пустяки по сравнению с затеей по сооружению "Центра Ренессанса".

Общеизвестно, что "Центр Ренессанса" представляет собой сверкающий комплекс административных зданий, магазинов и высочайшего в мире отеля. Его назначение состояло в том, чтобы реализовать обширную программу спасения от упадка деловой части Детройта, судьба которой с годами становилась все более мрачной и угрожающей, так как штаб-квартиры различных фирм, предприятия торговли и сферы услуг постепенно покидали центр Детройта и переселялись в пригородные районы.

Генри решил возвести монумент самому себе и собрать для этого необходимые деньги. Официальный взнос Форда составил 6 миллионов долларов, разумеется, из средств корпорации. Вскоре этот взнос был увеличен до 12 миллионов долларов. В дальнейшем ассигнования компании были доведены почти до 100 миллионов долларов. По крайней мере так гласила официальная версия. Однако, по моей оценке, в "Центр Ренессанса" было вложено еще сотни две миллионов долларов, особенно если учесть затраты, связанные с переводом наших служащих в центр города, чтобы заполнить эти гигантские административные башни. Естественно, лишь малая доля этих колоссальных расходов была когда-либо предметом гласности.

Меня это глубоко возмущало. Нам следовало тратить деньги на повышение конкурентоспособности нашей продукции в сравнении с той, которую выпускала "Дженерал моторс". Вместо того чтобы вкладывать средства в экстравагантную недвижимость, "Дженерал моторс" направляла свои прибыли в разработку моделей малогабаритных автомобилей. Несколько раз я в личных беседах давал понять Генри, что я обо всем этом думаю. Но он игнорировал мое мнение.

Роль Генри в строительстве "Центра Ренессанса" была бы совсем иной, если бы он следовал примеру Карнеги, Меллонов и Рокфеллеров. Эти семьи направили крупные суммы собственных денег на общественное благо.

Однако в отличие от великих филантропов Генри в своей щедрости чаще всего полагался не на свои деньги, а на деньги других людей, на деньги, принадлежавшие не ему лично, а компании и ее акционерам. Само собой разумеется, что при этом совета у держателей акций никогда не спрашивали.

С самого начала затея с "Центром Ренессанса" терпела провал. К 1974 году, когда его строительство было завершено лишь наполовину, нехватка ассигнований уже достигла 100 миллионов долларов. Чтобы восполнить этот дефицит, Генри поручил Полу Бергмозеру, вице-президенту по закупкам, облететь страну и постараться убедить другие компании "инвестировать" в "Центр Ренессанса". Пятьдесят пять фирм раскошелились. В их числе тридцать восемь находились в прямой зависимости от автоиндустрии, в особенности от компании "Форд мотор".

Бергмозер посетил также руководителей таких компаний, как "Ю. С. Стал" и "Гудийр"* . Ему пришлось им с невинным выражением на лице заявлять: "Я здесь перед вами не в роли руководителя отдела закупок фирмы", - хотя фирма "Форд" каждый год заключала с этими компаниями сделки на миллионы долларов. "Я прибыл к вам, - сообщал он им, - в качестве личного представителя Генри Форда, и мой визит к вам ничего общего не имеет с "Форд мотор компани"".

Менеджеры таких компаний, как "Бадд", "Рокуэлл" и "Ю. С. Стал" после такого предисловия заливались смехом. Главный директор-распорядитель "Ю. С. Стал", Эд Спир, сказал Берджи, что единственным подходящим символом для "Центра Ренессанса" могут служить выкрученные руки.

Лишь из уважения к имени Форда некоторые самые фешенебельные магазины в США согласились открыть филиалы в "Центре Ренессанса". Но все они настаивали на гарантиях со стороны компании. В результате возникла совершенно нелепая ситуация, когда "Форд мотор компани" оказалась вовлеченной в торговлю модной верхней одеждой, ювелирными и кондитерскими изделиями и вынуждена была в течение пары лет покрывать их убытки. А убытки, и большие, действительно были.

Теперь, когда я пишу эти строки, "Центр Ренессанса" находится на грани экономического краха. Сегодня он представляет собой не что иное, как скопление причудливой архитектуры и весьма заурядных торговых заведений, а в придачу еще и множества очень дорогих стоянок для автомобилей. Ах, да, конечно, там, кроме того, имеется построенный в центре города специально для Генри Форда еще один офис с винтовой лестницей и камином общей стоимостью 2,7 миллиона долларов.

Мне часто приходит в голову: а где же была пресса? В те дни много толковали о популярном жанре расследований в журналистике, но никто в Детройте так и не начал докапываться до реальных обстоятельств, скрывавшихся за историей строительства "Центра Ренессанса".

Одна из причин этого состоит в том, что Генри был искусным лицемером, а все прощали ему его эксцессы. Кроме того, компания отличалась необычайным пристрастием к рекламе. Никакая другая фирма в Детройте, да, пожалуй, и во всем мире, не решилась бы рисковать такими большими затратами.

У меня сложилось впечатление, что Генри всю жизнь оставался плейбоем, бездельником. Он никогда усердно не трудился. Он всегда предавался игре. Его интересовали лишь вино, женщины и песни.

Правда, мне всегда казалось, что он ненавидит женщин, за исключением своей матери. После смерти его отца Элинор Клей Форд взяла в свои руки бразды правления в семье, но во главе ее поставила своего сына Генри. В какой-то степени она держала его в узде.

Но когда в 1976 году она умерла, для него весь мир перевернулся вверх дном. Единственная в его жизни женщина, к которой он питал хоть какое-то уважение, покинула этот мир. Генри был законченный мужской шовинист, полагавший, что женщины сотворены на земле лишь для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Однажды он мне пожаловался, что женщины когда-нибудь захватят "Форд мотор компани" и разрушат ее. Именно это произошло с "Галф ойл", говорил он. Он добавил, что в семье Фордов тринадцать внуков располагают в составе акционеров компании большим количеством голосов, чем он сам, его брат и сестра. Но досаднее всего было то, считал он, что из тринадцати внуков лишь шесть были мальчики. В этом и заключалась злосчастная проблема, говорил он, так как женщины ничем управлять не способны.

Как обычно, Мэри с самого начала раскусила его. Она не раз говорила мне: "Спиртное ослабляет у него тормоза, и наружу выходит его истинное лицо. Поэтому будь осторожен, это плохой человек!"

По существу, Мэри была одной из немногих женщин, которых он не презирал. Однажды на банкете в честь пятидесятилетия одного нашего близкого друга, Кейти Каррен, Генри и Мэри увлеклись какой-то дискуссией, в то время как все остальные уже опьянели. Генри в тот момент еще не захмелел, а Мэри вовсе не пила из-за своего диабета.

Они заговорили о встречах высших менеджеров, которые обычно проводятся на шикарных курортах. Когда Мэри сказала Генри, что на такие встречи следует приглашать и жен, он возразил: "Вы, женщины, просто стараетесь перещеголять друг друга. У вас на уме только наряды и драгоценности".

"Вы глубоко заблуждаетесь, - ответила ему Мэри. - Когда жены с вами, вы вовремя отправляетесь спать. Вы не шатаетесь попусту. Счета за выпивку оказываются наполовину меньше, а утром вы являетесь на совещание в назначенное время. Когда вы берете с собой жен, вам удается сделать намного больше полезного". Он внимательно ее выслушал. Потом он мне сказал: "Ваша жена обладает здравым смыслом". С Генри надо было иметь дело, когда он был трезв. В это время его можно было вразумить. Мэри всегда была способна это сделать без каких-либо осложнений.

Генри пытался выглядеть утонченным, придать себе европейский облик. Он умел быть обаятельным. Он даже кое-что смыслил в винах и в искусстве.

Но все это было лишь видимостью. После третьей бутылки вина все его нутро вылезало наружу. Он менялся на глазах и превращался из д-ра Джекиля в м-ра Хайда* .

Из-за его постоянного пьянства я на светских встречах держался от него на расстоянии. Оба моих наставника, Бичем и Макнамара, предостерегали меня. "Держитесь от него подальше, - говорили они. - Он способен напиться, и у вас может возникнуть конфликт из-за сущей ерунды".

Такой же совет мне давал Эд О'Лири. "Вас никогда не уволят из-за потери одного миллиона долларов, - наставлял он меня.- Вас уволят однажды ночью, когда Генри будет пьян. Он обзовет вас итальяшкой, и вы подеретесь. Запомните мои слова, это произойдет из-за пустяка. Поэтому всегда держитесь от него на расстоянии пушечного выстрела".

Я пытался. Но Генри стал обнаруживать себя не только просто грубияном.

Для меня поворотный момент в истинной оценке этого человека наступил в 1974 году, на совещании менеджеров фирмы, посвященном программе равных возможностей для негров. Каждому отделению было предложено представить отчеты о ходе их найма и выдвижения. Выслушав сообщения, свидетельствовавшие о неудовлетворительной реализации этой программы, Генри разгневался. "Вы, - обратился он к нам, - явно не выполняете программу".

Затем он произнес прочувствованную речь, в которой призывал нас возможно больше заботиться о черных. Он даже сказал, что премии менеджеров вскоре можно будет определять в зависимости от успехов в этом деле. "Вот так появится гарантия, - заключил он, - что вы оторвете от кресел свои зады и сделаете все необходимое для нашей черной общины".

Его выступление на этом совещании было столь волнующим, что я буквально прослезился. "Быть может, он и прав, - сказал я себе. - Быть может, мы тянем волынку. Если босс настроен так решительно, нам явно следует действовать гораздо энергичнее".

Когда совещание закончилось, мы все отправились на ленч в столовую для управляющих. Как обычно, я сидел за столом Генри. Как только мы уселись, он начал проклинать черных. "Эти проклятые нигеры, - возмущался он, - постоянно ездят взад и вперед по набережной перед моим домом. Я ненавижу их, я их боюсь и подумываю о переезде в Швейцарию, где таких просто и в помине нет".

То был момент, которого я никогда не забуду. Все во мне перевернулось. Этот человек только что заставил меня прослезиться, и вот всего час спустя он обрушивается с проклятиями на черных. Оказывается, все, что произошло на совещании, было игрой на публику. В душе Генри глубоко ненавидел чернокожих.

Вот тогда я понял, что работаю на настоящего ублюдка. Шовинизм плох сам по себе, как я успел убедиться еще в Аллентауне. Но ребята в моей школе хоть не претендовали на то, что шовинизм им чужд. Однако Генри был более чем шовинист. Он был лицемер.

На публике он старался казаться самым прогрессивным в мире бизнесменом, но за закрытыми дверьми он обнаруживал презрение почти ко всем людям. До 1975 года единственная нация, по поводу которой Генри в моем присутствии не злословил, были итальянцы. Однако вскоре должно было настать время, когда он наверстает упущенное.

В 1975 году Генри Форд начал из месяца в месяц осуществлять задуманный им план моего уничтожения.

До того он предоставлял мне вполне достаточную свободу действий. Но в 1975 году у него появились легочные заболевания и он действительно выглядел плохо. Именно тогда "король Генри" начал осознавать, что смертен, как и все.

В нем проснулся животный страх. Представляю себе его первый импульс: "Не желаю, чтобы этот итальянский бандит захватил фирму. Что произойдет с нашим семейным бизнесом, если у меня будет сердечный приступ и я умру? Я не успею и глазом моргнуть, как он однажды ночью прокрадется сюда, скинет со здания мое имя и превратит это предприятие в "Якокка мотор компани". С чем же останется мой сын Эдсел?"

Поскольку у Генри возникла мысль, что я могу украсть его семейные драгоценности, ему уже ничего не оставалось, как избавиться от меня. Но у него не хватало мужества действовать прямо и собственными руками выполнить эту грязную работу. К тому же он сознавал, что не сможет с этим справиться. Поэтому он избрал путь Макиавелли, решив унизить меня настолько, чтобы я вынужден был сам подать в отставку.

Первую бомбу Генри сбросил в мое отсутствие. В начале 1975 года я выехал на пару недель в короткую поездку по Ближнему Востоку в составе делегации лидеров бизнеса, организованной журналом "Тайм" с целью лучшего ознакомления с обстановкой в Израиле и арабском мире.

Когда 3 февраля я вернулся в США, меня удивило, что мой административный помощник Чалмерс Гойерт ждал меня в аэропорту им. Кеннеди в Нью-Йорке.

"Что произошло?" - спросил я.

"У нас возникли серьезные проблемы", - ответил он.

Проблемы действительно оказались серьезными. Я выслушал сообщение Гойерта о невероятных событиях, происшедших в мое отсутствие. Буквально за несколько дней до моего возвращения, когда часть нашей делегации встречалась с королем Саудовской Аравии Фейсалом, "король Генри" внезапно созвал специальное совещание высших управляющих фирмы.

Последствия этого совещания сказываются и поныне. Генри встревожила ситуация в ОПЕК* . Человек, приписывавший себе заслугу возрождения "Форд мотор компани" после второй мировой войны, был вне себя от страха. Арабы резко повышали цены на нефть, и Генри просто не мог этого вынести.

Будучи убежден, что неизбежно разразится глубокий кризис, он распорядился вычеркнуть два миллиарда долларов из программы разработок новых моделей. Своим решением он чохом ликвидировал многие виды продукции, которые должны были обеспечить конкурентоспособность фирмы, а именно такие исключительно важные, как малогабаритные автомобили и технология привода на передние колеса.

В ходе того совещания Генри изрек: "Я выступаю в роли Сьювелла Эвери для компании "Форд мотор"". Это была зловещая ссылка на известного бизнесмена.

Сьювелл Эвери возглавлял компанию "Монтгомери уорд". Это был ультраконсервативный менеджер, решивший после второй мировой войны не выделять никаких средств на дальнейшее развитие своего бизнеса. Он уверовал в то, что весь мир приближается к своему концу и Америка обречена на гибель. Решение Эвери оказалось катастрофическим для "Монтгомери уорд", так как компания "Сирз энд Роубак" стала ее решительно вытеснять с рынка.

Декларация Генри несла с собой аналогичные последствия для нашей фирмы.

Что касается моего положения, то нетрудно было догадаться, что акция Генри явилась зловещим предзнаменованием. Он выждал, пока я окажусь за тысячи миль от Детройта, и созвал это совещание, на котором узурпировал мои права и ответственность и к тому же выступил против всех исповедуемых мною принципов бизнеса.

В тот день Генри нанес компании громадный ущерб. Модели "Топаз" и "Темпо", малогабаритные переднеприводные автомобили, были выпущены на рынок лишь в мае 1983 года, хотя они должны были быть готовы на 4-5 лет раньше, когда покупатели настоятельно требовали малогабаритные машины. Между тем ответ компании "Форд" на нефтяной кризис 1973 года вплоть до 1979 года даже не планировался.

Я был в ярости. Политика ОПЕК уже ясно продемонстрировала, что без малогабаритных автомобилей мы мертвы. "Дженерал моторс" и "Крайслер" бешеными темпами готовили выпуск собственных субкомпактных машин. И именно тогда, когда все это происходило, глава "Форд мотор компани" спрятал голову в песок.

После того заседания совета директоров ежемесячно, как по часам ко мне являлся Франклин Мэрфи, заместитель Генри в совете директоров, бывший ректор Калифорнийского университета (г. Лос-Анджелес), бывший председатель компании "Лос-Анджелес таймc - Миррор" и главное доверенное лицо Генри Форда.

Мэрфи всегда давал мне искренние советы, но не о том, как вести дела в компании, а о том, как обращаться с Генри. "Генри испытывает большие трудности, - сказал мне Мэрфи однажды. - Вы должны быть к нему снисходительны. У него чертовские неприятности с женой".

Все мы знали, что брак Генри с Кристиной распадается. Совсем недавно его задержала полиция в Санта-Барбаре за управление автомобилем в нетрезвом состоянии, причем в машине с ним была его подружка Кэйти Дюросс, а Кристина в это время находилась в Катманду со своей близкой приятельницей Имелдой Маркоc, первой леди Филиппин.

Несколько дней спустя я остался дома из-за простуды и роковым образом пропустил заседание, посвященное поразительному событию.

Пока я отсутствовал. Генри созвал 14 февраля совещание высшего руководства фирмы для обсуждения "индонезийской ситуации". Генри, очевидно, поручил Полу Лоренцу, исполнительному вице-президенту и одному из высших менеджеров компании, вручить некоему индонезийскому генералу "комиссионные" в размере одного миллиона долларов. Взамен фирме "Форд" был обещан контракт в 29 миллионов долларов на строительство пятнадцати наземных станций слежения за спутниками.

Однако, когда сведения о "комиссионных" получили огласку. Генри послал в Джакарту двух наших сотрудников с поручением сказать генералу, что фирма так дела не делает.

Лоренц был в подчинении у меня. Когда мне стало известно об этом инциденте, я позвал Лоренца к себе в кабинет и спросил его: "Пол, какого черта вы предложили этому генералу миллион долларов?"

Пол был очень порядочный и компетентный работник. Он отличался также лояльностью и никого не хотел подводить. "Это была ошибка", - ответил он.

"Ошибка? - спросил я. - Никто не выкладывает миллион долларов по ошибке!"

Пол молчал. Когда я стал настаивать на определенном ответе, он вымолвил: "Не думаете же вы, что я мог сделать нечто подобное по собственному почину?"

"Как вас понимать? - спросил я. - Вы хотите сказать, что кто-нибудь велел вам это сделать?"

Он ответил: "Нет, конечно, но председатель правления как бы намекнул на это словами: "Там, мол, дела делаются только так"".

Верно, конечно, что американские корпорации, занимающиеся бизнесом в странах "третьего мира", иногда предлагают взятки. Но, насколько мне было известно, подобное не могло случиться в практике компании "Форд".

Как только слухи об этой попытке дать взятку проникли в прессу, в фирме была развернута кампания сплошного засекречивания. Она оказалась почти такой же внушительной, как и аналогичная кампания во время уотергейтского скандала. У нас провели чистку всех архивов. Были даже проведены специальные совещания с целью согласовать аргументы в оправдание содеянного.

У нас не оставалось иного выбора, как уволить Пола Лоренца, и, как повелось, выполнять эту задачу поручили мне. "Я тихо уйду, - сказал Лоренц, - если в моем послужном списке не появится позорящих меня сведений. Но наказание за все это я несу. Вы знаете, что я бы ни за что этого не сделал, если бы не указание с самого верха". Я хорошо знал Пола и верил, что он говорит истинную правду.

Спустя несколько дней Генри сделал сквозь зубы как бы полупризнание. "Полагаю, - сказал он мне, - что я создал у Лоренца впечатление о правомерности этой выплаты. Быть может, я сам ввел в заблуждение этого беднягу".

Спустя целых полтора года я просматривал премиальные ведомости. К моему великому изумлению, я увидел, что Генри решил выдать Полу Лоренцу премию в размере 100 тысяч долларов.

"Я уволил человека, - сказал я Генри. - Как же могли вы дать ему 100 тысяч долларов в качестве премии?"

"Ладно, - ответил Генри, - он был неплохой парень". Это походило на повторение Уотергейта. Лоренц принял на себя ответственность, а босс позаботился о компенсации для него.

И в этом случае пресса отнеслась к Генри весьма снисходительно. Так же повели себя и судебные инстанции. Через пару лет меня вызвали в министерство юстиции для дачи по этому поводу показаний под присягой. Генри таких показаний не давал ни разу. Как он из этого выкрутился, мне неизвестно..

Той же зимой мы опубликовали данные об убытках компании за четвертый квартал 1974 года. Они составили 12 миллионов долларов. Вообще-то такой размер убытков нельзя считать большим. По сравнению с тем, что пережила автоиндустрия в период между 1979 и 1982 годами, с убытком в 12 миллионов долларов фирму можно было даже поздравить.

Тем не менее такой убыточный квартал имел место в "Форд мотор компани" впервые после 1946 года. Вот почему в дополнение к его ухудшающемуся здоровью и расстройству брака у Генри появился еще один повод для тревоги. В результате он стал вести себя как параноик в еще большей степени, чем когда-либо прежде.

В те дни секретарем у меня служила прекрасная женщина по имени Бэтти Мартин. Если бы в нашу систему не был встроен мужской шовинизм, Бэтти стала бы вице-президентом, она была значительно компетентнее, чем большинство моих подчиненных.