Кирилл Юрьевич Резников Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра

5.4. РАСКОЛ

 Несбывшиеся надежды староверов . После ухода Никона с патриаршей кафедры очень многие ожидали, что его нововведения развеются как дурной сон. Недруги патриарха верили, что виновником новшеств был Никон, сумевший одурманить царя. Теперь туман рассеялся и остается лишь раскрыть глаза Алексею Михайловичу и прочим заблуждавшимся. Широко распространилась антиниконовская литература. В «Словах на Еретики» архимандрит Покровского монастыря Спиридон Потёмкин писал, что церковные обряды «не требуют никакого исправления того ради, что она (церковь) погрешити не может». Они же, отступники от веры, провели справу по книгам, «полным злых догматов из Рима, Парией и Венеции». Ради «грамматики, риторики и философии» «еллинских учителей возлюбиша паче апостолов Христовых». Спиридон предвидит, что еретики «дадут славу зверю пёстрому», «устелют путь гладок своему Антихристу сыну погибели».

В письмах на имя царя ревнители старины объясняли, почему никоновская реформа ложна и губительна для церкви. По их мнению, русским нечего заимствовать у греков, ибо русское благочестие истинное, а греки его утеряли, допустив латинские новшества. Старообрядцы превосходно знали русскую духовную литературу, но имели самое общее представление о сложной истории византийской церкви и канонов её богослужения. Они не отделяли обряды от вероучения. Не использовали и грамоту константинопольского патриарха и его митрополитов, писавших в 1655 г., что единство Церкви не повреждается различиями в обрядах. Между тем, по сути, они были правы — Русь при св. Владимире крестилась по признанным тогда в Византии церковным канонам. Были они правы и с позиций интересов русской церкви: признание ошибочности русского богослужения наносило удар по идее Святой Руси и Москвы — Третьего Рима. Химера господства над православным миром заслонила Алексею Михайловичу реальность утраты ведущего положения Русской церкви.

«Боголюбцы» оказались не единственными противниками реформ Никона. После его ухода с кафедры некоторые иерархи выступили против него, уже не боясь последствий. Вятский архиепископ Александр написал трактат против никоновских книжных исправлений. Он же от лица архиереев написал челобитную царю «Обличение па Никона патриарха». Против нововведений в богослужении было настроено рядовое духовенство и простой народ. Казалось, должны сбыться слова Ивана Неронова, сказанные ещё всесильному патриарху Никону: «что ты един де затеваешь, то дело некрепко; по тебе иной патриарх будет, всё твое дело переделывать будет»; казалось, должно было вернуться старое богослужение. Но этого не произошло, и решающим препятствием стал Алексей Михайлович, истинный вдохновитель церковной реформы.

Восемь лет в России не было действующего патриарха. Пришлось Алексею Михайловичу самому заняться церковными делами. Царю предстояло решить две задачи — удалить с патриаршества Никона, заменив новым патриархом, и умиротворить недовольных реформой богослужения. Смена патриарха, главная забота царя, вполне удалась. Замирение сторонников старого обряда, казавшееся царю делом менее сложным, закончилось расколом, казнями и тысячами самосожженцев. Алексей Михайлович хотел действовать без жестокостей, но непонимание своего народа и преклонение перед греческой (и киевской) ученостью привели его к ошибкам, стбящим по последствиям злодеяний тирана. Впрочем, начало умиротворения староверов не предвещало трагедии.

В 1664—1665 гг. были возвращены в Москву из ссылки протопоп Аввакум, поп Лазарь и другие боголюбцы. Царь желал договориться с ними на условиях принятия новых обрядов. Аввакума звали в духовники царя и выдали ему много денег. Царь хотел склонить его хотя бы к частичному компромиссу, но Аввакум был непреклонен. Сильный проповедник, он собрал вокруг себя многочисленных почитателей, в их числе боярыню Феодосию Морозову и её сестру княгиню Евдокию Урусову. Сторону Аввакума держали и московские юродивые, вручавшие царю его послания. К середине 1660-х гг. русские люди находились в смятении. Одни не знали, как молиться. Другие отстаивали старую веру. Монахи Соловецкого монастыря ещё в 1658 г. постановили новых книг «не принята и по них не служити и веры им не няти». Многие ожидали прихода Антихриста в 1666 г.

Учёные старцы разъясняли, что 1000 лет по Р. X. от церкви отпал Рим, прошло 600 лет и униаты в Бресте подчинились папе, ещё через 60 лет Никон порушил русскую веру, а ещё через шесть лет должен прийти князь тьмы, ведь 666 — число зверя. Желающие спасти души от антихриста-зверя уходили в леса. На огромном пространстве от Волги до Белого моря множились скиты «лесных старцев», монахов и монахинь и всякого люда, спасающихся от Антихриста. «Лесные старцы»: Вавила — бывший студент Сорбонны, Леонид, Василий Волосатый, — проповедовали полный голодный пост. Под их началом сотни людей, запершись в избах, уморили себя голодом. Проповедники-изуверы придумали быстрый способ спасения души — огненную смерть. Из Нижегородского уезда сообщали, что «чернецы, когда пришли стрельцы, запершись в кельях зажгли их и сгорели». В Вологодском уезде сожгли себя 20 человек мужского и женского полу. Нестроение нарастало, и царь понимал, что нужно действовать.

Аввакум был арестован и сослан на север в Мезень. Царские войска прочесали леса к востоку и северу от Москвы и за Волгой. Главные убежища «лесных старцев» были разгромлены и сожжены.

Были схвачены Вавила и другие вожди. Воспитанника Сорбонны Вавилу сожгли по его же рецепту (благодаря Вавиле европейские костры запылали в России). Нескольких старцев казнили без мучительства. Остальных допросили и отпустили. По наущению самозваного митрополита Газского Паисия Лигарида (тайного униата и агента Ватикана) Алексей Михайлович пригласил восточных патриархов в Москву для разбора дела Никона. Патриархи-греки были озадачены — грекофил Никон вызывал у них сочувствие. Согласились приехать самые алчные патриархи — александрийский и антиохийский, а константинопольский и иерусалимский нашли отговорки, чтобы избежать участия в суде над Никоном.
Соборы 1666 и 1666—1667 гг. 29 апреля 1666 г. царь созвал собор, начав его без греков. Чтобы добиться единогласия, царь предложил архиереям письменно ответить на три вопроса: являются ли греческие патриархи православными; считать ли праведными греческие духовные книги; считать ли правильными решения собора 1654 г. о пересмотре книг и богослужения. Архиереи дали положительный ответ на все три вопроса. Без греческих патриархов судить Никона не решились и занялись старообрядцами. В Москву привезли из ссылки главных противников церковной реформы, в том числе Аввакума, — всего 18 человек. Царь поставил задачу убедить упрямцев, склонить к принятию нового богослужения. Убеждали «с ласканиями», хотя беседы с Аввакумом кончались руганью.

Мягкая дипломатия принесла плоды — почти все несогласные покаялись и были разосланы «под начало» по монастырям. Только трое — Аввакум, пои Никита Добрынин и диакон Феодор, — отказались покориться. Их лишили сана и предали анафеме. Те в свою очередь прокляли отлучавших. Вскоре Феодор и Никита раскаялись и подписали требуемые грамоты. Не раскаялся лишь Аввакум. Он и отсутствовавший на соборе пои Лазарь оказались единственными осужденными. В июне 1666 г. отцы собора приняли обращенное к духовенству «Наставление благочиния церковного» с повелением вести богослужения только но исправленным книгам, креститься тремя перстами и молиться по-новому. Старое богослужение не осуждалось и не предавалось анафеме. «Наставление» утверждало реформу без проклятий старого. Подобный подход позволял избежать раскола, но мирный исход стал невозможен но прибытии греческих иерархов.

2 ноября 1666 г. в Москву прибыли патриархи — Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский. Царь принял их с великой честью и одарил мехами, золотом и подарками. В Москве не знали, что глава Православной Вселенской Церкви, константинопольский патриарх Парфений, возмущенный беспринципностью обоих патриархов, добился у турецкого правительства их смещения. Посредником между патриархами и русским правительством был лжемитрополит тайный агент Ватикана Паисий Лигарид, проклятый и отлученный от церкви патриархом Нектарием Иерусалимским. Ещё один греческий иерарх, митрополит Афанасий Иконийский, находился под следствием за подделку полномочий и после собора был заточен в монастырь. Как пишет историк старообрядчества С.А. Зеньковский: «Таковы были воротилы греческой части собора, которые вызвались судить русского патриарха и русские обряды». Всего в соборе участвовало 12 иноземных архиереев и 17 русских, двое из них из Малороссии, всегда покорной греческой церкви. Под председательством греческих патриархов и при прогречески настроенном царе решения собора были предрешены.

В декабре 1666 г. собор рассмотрел дело Никона и его низложил. В январе 1667 г. русским патриархом избрали архимандрита Иоасафа, настоятеля Троице- Сергиевой обители. С апреля 1667 г. собор занялся «церковными мятежниками». Сначала перед греческими и русскими иерархами предстали покаявшиеся. Они были прощены. За ними судили четверых упорствующих во главе с Аввакумом. Уговаривали почти три месяца. О прениях можно судить но записям Аввакума в его «Житии». Протопоп пишет, что его поставили перед патриархами, «и наши все тут же, что лисы, сидели»; тогда он многое от писания говорил патриархам: «Бог отверз грешные мое уста, и посрамил их Христос!» Потом его спросили: «Что-де ты упрям? вся-де наша Палестина, — и серби, и албанасы, и волохи, и римляне, и ляхи, — все-де трема персты крестятся, один-де ты стоишь во своем упорстве».

Аввакум отвечал, что пятью перстами²⁵⁰ крестились первые пастыри, о чем есть свидетельства. Потому при царе Иване на соборе повелели креститься, как прежние Святые Отцы. Задумались патриархи; «а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: "глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не учоные-де люди были, — чему им верить? Они-де грамоте не умели!"». (Как тут не подумать о нынешнем чужебесии; словно и не прошли 350 лет! — К. Р.) Обидно стало Аввакуму, крепко выругал их. Тут на него все набросились, стали толкать и бить, с ними и патриархи. Протопоп крикнул: «Постой, — не бейте!» и сказал толмачу-архимандриту: «Говори патриархам: апостол Павел пишет: "таков нам подобаше архиерей — преподобен, незлобив", и прочая; а вы, убивше человека, как литоргисать станете?» Те притихли, а Аввакум отошел к дверям да набок повалился: «Посидите вы, а я полежу, — говорю им. Так оне смеются, — "дурак-де протопои-от! и патриархов не почитает!" И я говорю: "Мы уроди Христа ради; вы славни, мы же бесчестии; вы сильни, мы же немощни!"»²⁵¹

В августе 1667 г. собор отлучил от церкви нераскаявшихся защитников старого обряда: Аввакума, Епифания и Лазаря, причем двум последним ещё урезали языки (дар речи они сохранили). Их сослали на север Приуралья, в Пустозёрск. Одновременно собор занимался рассмотрением разногласий между старым русским и греческим богослужением. Решение собора оказалось предсказуемым: реформа Никона была одобрена, а всех несогласных объявили еретиками. На тех, кто держится старых обрядов, было наложено проклятие: «... и проклятию, и анафеме предаем, яко еретика и непокорника и от православного всесочленения и стана и от церкве Божия отсекаем». Осудили и прошлое Русской церкви. Стоглавый собор 1551 г., подтвердивший древние православные обряды, был признан недействительным, а созвавший его митрополит Макарий объявлен невеждою: «... и той собор не в собор и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть. Зане той Макарий Митрополит, и иже с ним, мудрствоваша невежеством своим безрассудно».

Греки торжествовали. Наконец они поставили на место столь много о себе мнившую Русскую церковь с её идеей о Москве — Третьем Риме и со сказанием о белом клобуке²⁵², которое «лживо и неправедное есть» — автор его «писа от ветра главы своея». Меньше всего они беспокоились о расколе русского православного мира, порожденного их решениями. Учёные, изучавшие историю раскола, осуждают греческих участников собора. Н.Ф. Каптерев писал, что раскол своим происхождением обязан грекам: «Двумя восточными патриархами и другими бывшими тогда в Москве греческими иерархами соборно был утверждён в русской церкви раскол». Сходную оценку дают и другие специалисты по расколу — А.В. Карташов и С.А. Зеньковский. Единственное, что они обходят стороной или смягчают, — это роль Алексея Михайловича в решениях собора 1666—1667 гг. и в возникновении раскола вообще. А она была решающей — те же приезжие греки кормились с его ладони и против воли царя ничего бы не сказали. Но Алексей Михайлович пожертвовал согласием своего народа ради Цареградского миража.
Раскол оформляется . После собора 1666—1667 гг. сторонникам старых обрядов оставалось либо принять новое богослужение, либо пойти на разрыв с Церковью и подвергнуться проклятию и гонениям. Несмотря на очевидную опасность второго пути, очень многие его выбрали. Если обратиться к теории Л.Н. Гумилёва, то в XVII в. русские находились в акматической фазе этногенеза и процент пассионариев был очень высок. Он был даже слишком высок: этнос находился в состоянии «пассионарного перегрева», который должен был привести либо к исходу «лишних» пассионариев, либо к их гибели. В Московском государстве «перегрев» снижался обоими путями. Часть пассионариев покорила Сибирь и дошла до Тихого океана, другие переселялись на Дон и Терек, в леса Севера, но многие погибли в раскольничьих гарях и при карательных походах царских войск против мятежников Разина и старообрядцев. Все же старообрядцы выжили во многих местах бескрайней России, лишь меньшинство ушли к полякам и туркам.

Огромное влияние на сохранение старообрядчества имело «соловецкое стояние» (1667—1676). Соловецкие монахи ещё в 1657 г. постановили служить только по старым книгам. Их возглавил архимандрит Никанор. Вызванный на суд собора 1667 г., он приехал в Москву, покаялся, но притворно, и вернулся на острова, чтобы возглавить сопротивление. С 1668 г. царские войска начали осаду монастыря. Осада была долгой; расположенный на острове монастырь был грозной крепостью, снабженной десятками пушек, запасами боеприпасов и продовольствия. 600—700 соловецких монахов имели военную выучку. Им сочувствовали беломорские поморы, снабжавшие крепость всем необходимым. В течение 8 лет Соловецкий монастырь был символом отпора верующих по старому обряду еретикам никонианцам. В 1676 г. царские войска благодаря измене сумели ворваться в крепость. Из 500 монахов, оставшихся в монастыре к концу осады, в «росписи» о пленных значатся лишь 14.²⁵³

Подвиг соловецкой братии содействовал укреплению старой веры на Севере России. Преемником монастырских традиций стала возникшая в конце XVII в. в Заонежье, на реке Выг, Выговская беспоповская пустынь. Один из её основателей, Семён Денисов, так выразил мысль о связи Выговского общежительства с Соловецким монастырем: «Малая сия речка или... общежительство сие... истече от источника великаго — Соловецкия... обители яко благословением, тако чином и уставом». Он же написал в начале XVIII в. «Историю об отцах и страдальцах соловецких», известную в сотнях списков и десятках печатных изданий. Старообрядцы помнили о соловецком сидении. Ещё в середине XIX в. на Севере и среди казаков о нём пели песни. В одной из них поется, как царь посылает воеводу против монастыря: «Ты ступай-ко ко морю ко синему, ко тому острову ко большому, ко тому монастырю ко честному, к Соловецкому; ты порушь веру старую правую, постановь веру новую неправую».

Не меньшее значение для сохранения старообрядчества имела деятельность сосланных в Пустозёрск поборников старой веры — протопопа Аввакума, попа Лазаря, дьякона Фёдора Иванова (его прислали в Пустозёрск в 1668 г.), инока Епифания и их сторонников в Москве, собиравшихся в доме боярыни Феодосии Морозовой. Расположенный за полярным кругом ныне исчезнувший Пустозёрск был в XVII в. центром Печорского края. В городе жил воевода, стоял гарнизон, были церкви, таможня, магазины, амбары. Через острог проходил торговый путь, соединявший Сибирь с Россией. Ссыльных поселили по избам, и они свободно общались друг с другом, со стрельцами и проезжими. Неудивительно, что Аввакум с соузниками обратили свою недюжинную энергию на создание и распространение произведений, защищающих старую веру. Из Пустозёрска по всей России расходились их послания, трактаты и челобитные.

Послания пустозерских ссыльных переписывались уже в недалекой Мезени, но главным их адресатом была Москва — царский двор, куда направляли челобитные, и дом боярыни Морозовой, духовной дочери Аввакума. Челобитные царю писали в основном Аввакум и Лазарь. Они писали их с целью переубедить и даже испугать царя, но Алексей Михайлович их не читал. Зато их бережно переписывали и читали сторонники старой веры. Письма Аввакума, наделенного выдающимся литературным даром и хорошего психолога, пользовались особой популярностью. Из богословских трактатов известность приобрела отправленная в 1669 г. от имени пустозерских узников книга Фёдора Иванова «Ответ православных», содержавшая «правду о догматах церковных».

Дом боярыни Морозовой был тем местом, куда приходили послания пустозёрцев и где собирались московские и заезжие сторонники старой веры. Федосия Морозова, вдова царского спальника и приближенная царицы, Марии Ильиничны, была уверена в своей безопасности. Дом Морозовой, где постоянно находились её сестра княгиня Евдокия Урусова и подруга Мария Данилова и жили несколько черниц, напоминал старообрядческий монастырь. К Морозовой захаживал юродивый Афанасий, принявший иночество под именем Авраамия. Авраамий не только распространял послания пустозёрцев, но написал книгу «Христианоопасный Шит Веры», в которой предсказывал скорое явление Антихриста. Желанным гостем у Морозовой был ушедший в подполье игумен Досифей.

К началу 1670-х гг. наметились центры «стояния за старую веру». Это была Москва, где старообрядство имело приверженцев среди низшего духовенства, стрельцов, посадских и немногих аристократов, держащихся скрытно, за исключением Морозовой и её сестры. К востоку от Москвы, по среднему течению Волги и её притоков, в вязниковских и костромских лесах, население было сплошь против «никоновских реформ»; здесь ещё сохранились «лесные старцы», в их числе Василий Волосатый, проповедующие огненную смерть. На Севере староверы жили преимущественно между Онегой и Белым морем. Староверами оставались и большинство русских в Сибири, в Астрахани, и особенно на севере казачьего Дона, куда стекались беглецы, недовольные московскими порядками.
Земля и люди раскола . Если взглянуть на карту, то бросается в глаза почти полное совпадение расположения центров «стояния за старую веру» с центрами сопротивления Тушинскому вору и польским завоевателям в Смутное время. В обоих случаях это север и северо-восток России и Сибирь. Казачество вновь поделилось на две части, и, как в 1612 г., зрело восстание в Москве. Получается, что внуки русских людей, спасших Московское государство в 1612 г., отказались подчиниться требованиям царя и церковных иерархов в 1670 г. Из опоры церкви и престола они перешли в разряд если не бунтовщиков, то несогласных. Этот парадокс, пропущенный историками раскола и вообще историками, требует объяснения.

Известно, что поведение людей определяется психическим складом и организацией общества. У русских Севера, Заволжья и Сибири и у казаков организация общества была совсем иная, чем у русских центра и юга страны. Первые были свободными людьми, принимавшими решения на основе самоуправления, а вторые все были несвободны: крестьяне прикреплены к земле и помещикам, посадские — к тяглу в посаде, дворяне — к государевой службе. Несвобода подразумевает склонность к анархии и бунтарству при слабой власти и готовность подчиняться, если власть сильна. Поэтому русские Центра и Черноземья бунтовали во время Смуты и подчинились реформе Никона. Свободные люди склонны поступать, как считают правильным и справедливым. Поэтому заволжцы и северяне создали ополчение в 1612 г. и стали раскольниками в 1670 г.

Важен, конечно, и психический склад, а он разный у поморов, кержаков, сибиряков (в XVII в. Сибирь заселяли с Поморского Севера) и у жителей центральных и южных уездов Московского государства. Первые — типичные северяне, несколько медлительные, несклонные к быстрым решениям, но способные, их приняв, идти к цели с редким упорством и всем жертвовать для её достижения. Вторые более импульсивны, умственно подвижны, но и менее стойки. Есть тут и различия в генетике, показанные в недавних исследованиях²⁵⁴. Северные русские возникли в результате смешения финских и славянских племен; русские центра и юга России генетически близки к восточным украинцам, белорусам и полякам, т.е. к исходному славянскому типу. Казаки представляли субэтнос воинов, сложившийся путем отбора людей вольнолюбивых и отчаянных. В XVII в. они отстаивали свою независимость от Москвы.
Казни и костры . В 1668 г. был создан Сыскной приказ во главе с дьяком Дементием Башмаковым. Аввакум называл его «тайных дел шиш Антихристов». В феврале 1670 г. по сыску был арестован юродивый писатель и поэт Авраамий. У него нашли письма Аввакума и дьякона Фёдора Иванова. Выяснилось, что Авраамий поддерживал с Пустозёрском связь и что письма пустозерцев пересылались и распространялись через Мезень, куда сослали юродивого Фёдора и семью Аввакума. Выявили и связи Авраамия с Морозовой, но боярыню трогать пока не стали. В Пустозёрск был отправлен стрелецкий полуголова Иван Елагин. Проезжая Мезень, он заставил сыновей Аввакума принять новый обряд, а упорствующего юродивого Фёдора повесил. В Пустозёрске Елагин потребовал того же от ссыльных; все четверо отказались. 14 апреля 1670 г. протопопа Аввакума, попа Лазаря, дьякона Фёдора Иванова и старца Епифания отвели «до уреченного места на посечение, где плаха лежит»; они же, «никако не унывше», народ благословляли. Но не пришло время им умереть. Аввакум был снова пощажен (его хранила старая дружба с царем), а остальным Елагин приказал «за их речи языки резать, а за крест руки сечь».

Лазарю отрубили руку по запястье, Фёдору Иванову — поперек ладони, Епифанию — четыре пальца. Всех четверых посадили в закопанные в землю срубы с маленьким оконцем сверху. Там они просидели 12 лет. Заключенные мучились от грязи и паразитов, но продолжали писать. В этих нечеловеческих условиях Аввакум в 1672—1673 гг. написал «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» — признанный шедевр русской и мировой литературы. Приставленные к страже стрельцы сочувствовали узникам и передавали послания. Стрельцы расширили окошки, и заключенные могли переговариваться друг с другом. Они прекрасно были осведомлены, что творилось в Москве. А там ожесточение нарастало; Аввакум записывает: «И прочих наших на Москве жарили да пекли: Исайю сожгли, и после Авраамия сожгли, и иных поборников церковных многое множество погублено, их же число бог изочтет». Ожесточение московских властей было связано с восстанием Степана Разина.

В мае 1670 г. на Дону началось восстание, перекинувшееся на Волгу и юг России. Восстали не за старую веру, но многие атаманы и казаки крестились двумя перстами. Атаманы Ф. Кожевников и И. Сарафанов даже пробились на Соловки и приняли участие в обороне монастыря. В ноябре 1670 г. полки «нового строя» разбили разинцев под Симбирском; Разин бежал на Дон, в апреле 1671 г. был схвачен и в июне казнён. Расправа над восставшими была невиданной по жестокости. За три месяца, октябрь — декабрь 1670 г., только в Арзамасе казнили 11 тыс. человек²⁵⁵, столько государевых врагов было казнено по всей России за 37лет царствования Ивана Грозного. Особенно плохо пришлось поволжским староверам. От безысходности люди лишали себя жизни; вновь начались гари в нижегородских лесах. Аввакум, обо всем знающий в своей яме, повествует: «А по Волге той живущих во градех, и в селех, и в деревенках тысяща тысящими положено под мечь, нехотящих принять печати антихристовы. А иные ревнители закона... собирающеся во дворы з женами и детьми и сожигахуся огнем своею волею».

О тысячах добровольно сгоревших в нижегородских лесах пишет и другой старообрядческий автор: « В нижнегородской области многие бо тысячи огнем во овинах и избах сгореша, в луговой стороне в морильнях от своих учителей закрыты померли». Самосожжения подтверждают царские воеводы: « В Нижегородском Закудемском стану во многих селах и деревнях крестьяне к Божьим церквям не приходили и пенье церковное и таинств не принимали, и во всем от раскольников розвращалися, и многие по прелести их с женами и детьми на овинах пожигалися». Ожесточение нарастало. В ноябре 1671 г. была арестована старица Феодора — принявшая постриг боярыня Морозова, её сестра Евдокия Урусова и подруга Мария Данилова.

Их заковали в цепи и заключили в монастырских кельях. Царица Мария Ильинична, защищавшая Морозову, умерла в 1669 г., а Алексей Михайлович боярыню не любил. Когда в 1672 г. патриарх Питирим обратился к царю с просьбой отпустить Морозову, царь отказал. В 1674 г. узниц вновь пытались заставить отречься от старой веры. Их подвешивали на дыбе, били плетьми, но сломить не смогли. Царь приказал готовить костер для Морозовой, но вмешались бояре, не желавшие допустить позорной смерти боярыни. Женщин посадили в тюрьму в Рождественском монастыре в Боровске. К тому времени патриархом стал жестокий Иоаким. При нем пришел конец узницам: их заморили голодом. Женщины, изнемогая, просили стражей: «Помилуй мя, даждь ми колачика!»Те иногда давали тайком. Первой 11 сентября 1675 г. умерла княгиня Урусова, 1 ноября за ней последовала Морозова. Ещё через месяц скончалась Мария Данилова.

Ненадолго пережил узниц Алексей Михайлович: он умер 29 января 1676 г. Царём стал 16-летний Фёдор Алексеевич. У старообрядцев появилась надежда, что при юном царе им наступит послабление. Но облегчения не наступило: православная церковь и в немалой мере управление страной были в твердых руках патриарха Иоакима, считавшего, что раскольники являются врагами церкви и государства.

На соборе 1681—1682 гг. были приняты новые постановления против старообрядцев: им запрещалось собираться на молитвы в частных домах (церкви у старообрядцев давно отобрали). Фёдор Алексеевич в послании к собору спрашивал, как поступать с раскольниками, и получил ответ: «по государеву усмотрению». Вскоре в Пустозёрске начался сыск по делу о распространении узниками «злопакостных» писаний. «За великие на царский дом хулы» их приговорили к казни «без пролития крови», т.е. к сожжению. Кто принял решение о казни, остается неясным, но нет сомнений, что причиной послужила челобитная Аввакума царю Фёдору и другие писания, где он оскорблял его отца²⁵⁶.

Челобитную Аввакум начинает скромно, даже униженно, но скоро впадает в тон обличителя. Особенно достается Никону: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час... Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян». Больше всего должны были возмутить Фёдора слова, что его отец сидит в Аду: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит, слышал я от Спаса; то ему за свою правду». Такого тогда не прощали. Вряд ли умилился и патриарх Иоаким, обвиненный в «простоте», т.е. в глупости. Одним словом, протопоп подготовил себе и товарищам мученическую смерть. 14 апреля 1682 г. Аввакума, Фёдора Иванова, Лазаря и Епифания извлекли из ям, отвели на площадь и ввели в дровяной сруб. Народ, сняв шапки, затих. Подожгли дрова; Аввакум, сложив двуперстный крест, на прощание крикнул: «Будете этим крестом молиться — во век не погибнете, а оставите его — городок ваш погибнет, песком занесёт. А погибнет городок, настанет и свету конец». У староверов Аввакум стал святым мучеником, лик его писали на иконах, но все же большинство староверов не согласилось с его учением о трисущности Троицы и допустимостью самосожжения.

Софья щедро наградила московских стрельцов, присвоила им звание «надворной пехоты», разрешила поставить в их честь столб на Красной площади. Главой Стрелецкого приказа она назначила князя Ивана Андреевича Хованского, увлекшего стрельцов на выступление против Нарышкиных. Казалось, стрельцам не на что жаловаться. Но Софья не учла их психологии. Стрельцы боялись новшеств и сочувствовали старой вере. Их пугало введение полков иноземного строя, делающих их ненужными, раздражали нерусские повадки знати, не нравился новый обряд церковной службы. Князь Хованский тоже был сторонником старой веры. В начале 1670-х гг. его били батогами за нежелание принять новый обряд. Стрельцы нашли поддержку у монахов староверов. Они подтолкнули стрельцов подать челобитсгую, чтобы «старую православную веру восстанови™, в коей Российские чудотворцы Богу угодили». Монахи и составили челобитную.

К стрельцам примкнули солдаты Бутырского полка, посадские и холопы. Сторонники старой веры решили добиваться устройства диспута. Провести его хотели на Лобном месте, «перед всем народом и были бы тут цари государи и благоверная царица Наталья Кирилловна, и патриарх со всем своим собором». Хованский передал челобитную староверов патриарху и царям. Девять стрелецких полков и московские пушкари высказались в пользу челобитной. Десять полков колебались. Все же стрельцы и посадские договорились потребовать диспут в начале июля. Князь собрал от них выборных и спросил: «Все ли вы полки за едино хощете стоять за старую христианскую веру?» Они отвечали дружно: «Мы государь, царский боярин, все полки и чернослободцы за едино рады стоять, за старую христианскую веру». 27 июня Хованский повел их к патриарху Иоакиму. Патриарх дал согласие встретиться для спора о вере 5 июля.

Пря о вере проходила в Грановитой палате. Там были патриарх, царевны Софья и Татьяна, царица Наталья, духовенство и бояре. Со стороны староверов прибыли духовные лица в сопровождении стрелецких выборных и охраны. Патриарх Иоаким укорил староверов в невежестве и отсутствии «грамматического разума». Глава староверов, отец Никита Добрынин (прозванный недругами Пустосвят), отвечал, что пришли они не о грамматике спорить, а о богослужении. Спор принял страстный характер, временами доходя до драки. Убежденность сторонников старого обряда была столь велика, что они подавляли противников. Чтобы не дать им воспользоваться успехом, царевна Софья прервала спор, с тем, чтобы его продолжили 7 июля. Староверы оставили палату торжествуя. «Победихом, победихом, — кричали они и скрещивали пальцы: — Тако слагайте персты, веруйте люди по-нашему. Тако веруйте. Мы всех архиереев переирахом и пострамиша. Нам-де государи приказали по-старому креститися». Они пели духовные песни и славили Господа.

Новая пря не состоялась. Софья Алексеевна знала, что половина стрелецких полков в Москве на её стороне или колеблется, а в остальных офицеры нестойки. Знала она, что армия вне Москвы лояльна правительству. И она перешла к действиям — пряником и кнутом. Сначала шел пряник. Она пригласила стрелецких офицеров — полковников, полуполковников, капитанов²⁵⁷ и раздавала им чины, награды и деньги, много денег. Деньги и водка достались и рядовым стрельцам, и даже посадским. Затем настал черед кнута. Спор о вере разрешили арестом вождей староверов. На рассвете 11 июля на Красной площади отец Никита был «главосечен и в блато ввержен, и псам брошен на съядение». Остальных участников прений били кнутом и сослали в дальние монастыри. Ответа Хованского не последовало: недаром его прозвали Тараруем (пустомелей). Князь затеял женитьбу на старости лет.

Следующим шагом Софьи стал отъезд из Москвы (13 июля); теперь она оказалась вне досягаемости стрельцов. Тем временем в Москве многие приходы перешли на богослужение по старому уставу. В августе в Коломенское выехало все царское семейство; в сентябре цари перебрались под защиту стен Троице-Сергиева монастыря. Разрыва не было, но Софья начала собирать дворянское ополчение. В сентябре она издала указ направить стрелецкие полки на службу к западной границе. Хованский отказался выполнить указ. Тогда Софья решила выманить его из Москвы. Под предлогом участия во встрече сына украинского гетмана Самойловича Хованского вызвали из Москвы. Князь вместе с сыновьями и стрелецкими выборными выехал в ставку Софьи. По дороге их схватили солдаты Софьи. Боярская дума загодя приговорила Ивана Хованского и сына Андрея к смерти по подметному доносу, что они хотят «царский корень известь» и убить патриарха с боярами. 17 сентября 1682 г. им отсекли головы.

Спасся младший сын Хованского Иван; он бежал в Москву и поведал стрельцам о случившемся. Стрельцы поначалу разгорячились, заняли Кремль и решили сесть в осаду. Софья со своей стороны кольцом дворянского ополчения окружила Москву. Воевать стрельцы не хотели и вступили в переговоры, все больше впадая в просительный тон. Они сами предложили сломать памятный столб, поставленный в их честь. Софья проявила разумею сдержанность и обещала простить стрельцов и солдат при условии, что не будут водиться с раскольниками. Стрельцы сломали столб и подали повинные челобитные. Великие государи, Иван и Пётр, видя их слезы, простили им преступление, запретили называть бунтовщиками и изменниками и приказали выдавать годовые оклады сполна. Приняв повинную, царский двор возвратился в Москву 6 ноября 1682 г.
Новые преследования староверов . Простив стрельцов, Софья Алексеевна и патриарх Иоаким вовсе не были склонны прощать раскольников²⁵⁸. Смута 1682 г. ещё больше укрепила решимость светской и церковной власти искоренить раскол. В ноябре 1682 г. были разосланы грамоты ко всем архиереям о повсеместном сыске и предании суду раскольников. В 1685 г. Софья Алексеевна после обсуждения с патриархом издала 12 статей против раскольников. Тех, кто тайно держится старой веры, приказано нещадно бить кнутом и ссылать в отдаленные места. Упорных «хулителей» церкви пытать, жечь в срубах и пепел рассеять, так же казнить проповедников самосожжения и перекрещивания в старую веру. Бить кнутом и ссылать тех, у кого раскольники приютились. Имущество «расколыциков», их укрывателей и поручителей отбирать и отписывать на «великих государей».

Староверам оставалось только бежать, и они побежали: на Север, в леса Поволжья и Приуралья, на Дон, в Сибирь, за границу. Прежде староверческая Москва опустела, а по России запылали костры. Человеческие костры горели, подожженные с двух концов, — государевы палачи жгли в срубах осуждённых «расколыциков», а в лесных скитах люди древней веры сами сжигали себя, чтобы избавиться от слуг антихристовых. Во многих местах, где ждали приход царских войск, староверы для самосожжений заранее строили срубы или готовили избы, часовни, церкви, просмоленные и обложенные соломой. Как только приходило известие, что идут солдаты, староверы запирались в приготовленном доме, а завидев солдат кричали: «Оставьте нас, или мы сгорим». Иногда солдаты уходили, и тогда гари не было. Но чаще люди сжигали себя.

Всё же донские староверы не сдались: одни основала крепость на притоке Дона Медведице, другие ушли к «Хвалынскому морю» на реку Куму, с ними ушёл и старец Досифей. Те, что остались на Медведице, продержались до 1699 г., когда крепость взяли верные Москве казаки. Староверы, ушедшие на Куму, покинули реку после смерти Досифея (начало 1690-х). Часть ушла на Терек к гребенским казакам, тоже староверам. Другие вернулись на Дон. Самые непримиримые, взяв с собой прах Досифея, ушли на Кубань, в подданство к Крымскому хану. Многие селились на Яике (Урале), где из них составилось Яицкое казачье войско.