Книга Екатерины Мурашовой «Ваш непонятный ребенок»

Глава 6

Вася Конопляников и его семья

Васе Конопляникову девять лет. На носу у него веснушки, а на голове — темно-русый тускловатый ежик торчащих в разные стороны волос. Учится Вася плохо, часто болеет простудными заболеваниями. Когда Вася был дошкольником, то не выговаривал сразу пять звуков, занимался с логопедом, а потом еще год ходил в логопедический садик. Сейчас Вася говорит чисто, но тихо и неохотно, покачивая при разговоре головой, словно сомневаясь в том, что сумеет сказать что-либо интересное для собеседника. Мама говорит, что раньше Вася грыз ногти до мяса и до крови обдирал заусенцы. Сейчас вроде бы этого не делает, но очень любит накручивать на палец волосы. Чтобы избавить Васю от этой привычки, и пришлось его так коротко подстричь. Есть у Васи и еще одна неприятность — он до сих пор страдает энурезом, т. е. писается по ночам. Иногда это случается и днем, когда заиграется или понервничает. Энурез у Васи не постоянный. Иногда несколько дней, недель, а то и месяцев все в порядке. А потом вдруг — каждую ночь, да еще и не по одному разу. И вроде бы нигде не простужался, режим дня не менял, на ночь ничего не пил…

Семья у Васи большая, все живут вместе, в одной квартире. Есть бабушка с дедушкой, папины родители. Есть мама с папой. Есть еще тетя — папина младшая сестра. Мужа у нее нет, зато есть дочка, Васина двоюродная сестричка. Зовут ее Ирочка, и лет ей недавно исполнилось пять. А еще у Васи есть старший брат Гена, которому уже исполнилось шестнадцать лет. Гена играет в футбол за юношескую сборную города, учится в каком то техническом колледже и дома почти не бывает. Есть еще кот кастрат и собака болонка — старые, наглые и ленивые, тоже члены семьи, любимцы бабушки и дедушки.

В квартире, конечно, очень тесно, но Вася, в отличие от Гены, никуда ходить не любит и почти всегда сидит дома. Даже гулять на улицу Васю приходится выгонять силой. Мама предлагала ему разные кружки на выбор, а старший брат пытался свести Васю в ту же футбольную школу, в которой когда-то начинал сам. Вася от всего отказывался, а когда мама все же записала его в кружок технического творчества и на танцы («Чтобы стал поувереннее в себе, чтобы двигаться научился» — так, вполне разумно, объясняла она свой выбор), начал так отчаянно болеть и писаться, что пришлось это дело прекратить.

В школе о Васе ничего не говорят. Мама даже обижается на это. Учительница на собраниях сначала хвалит одних, потом ругает других, потом дает советы всем упомянутым. На Васину же долю не достается ничего. Он не хулиганит и не нарушает дисциплину на переменах, не болтает и не отвлекается на уроках, не дерется и не проявляет никаких талантов и способностей. Когда мама напрямую спрашивает о нем учительницу, та пожимает плечами и говорит:

— Какой-то он у вас, знаете, незаметный. Даже и сказать нечего. Учится слабо, но ведь нельзя даже и сказать, чтобы ниже своих способностей. Мальчик старается, я вижу, программу, в общем, выполняет. Болеет часто, пропускает — от этого, может быть, трудности. А так… друзей у него в классе нет, но и врагов, вроде бы, тоже. Тут вот психологи социометрию проводили… Ну, знаете — нравится, не нравится, стал бы играть, не стал бы играть, пошел бы в разведку, пригласил бы на день рождения, точно не пригласил бы… Так вот, Васю никто из детей ни в какой графе ни разу не упомянул. Ни плохим, ни хорошим, понимаете? Психологи мне сказали: обратите внимание. А что я могу? Вот вам говорю…

В семье Вася так же незаметен, как и в школе, и внимание на него обращают только тогда, когда он очередной раз заболевает. Тогда Васю обследуют, лечат, дают лекарства, запрещают сидеть у окна, ходить без тапок и смотреть допоздна телевизор.

Васю такое внимание совершенно не радует. Народу в семье много, у всех, включая кота и собаку, какие-то сложные, долгоиграющие отношения между собой. На вопрос «Какие взаимоотношения у вашего мужа с его сестрой?» мама Васи отвечает долго и подробно. На вопрос же «Какие взаимоотношения у Васи и его двоюродной сестры?» сначала уверенно отвечает: «Никаких!» — потом смущается, долго подбирает слова и в конце концов так и не говорит ничего определенного. Вообще, совершенно непонятно, какую роль играет Вася в семье. Гена — гордость и надежда старшего поколения. Он не особенно умен, но явно обладает волей и настойчивостью в достижении поставленной цели. Ирочка — всеобщая любимица. Ее ласкают и балуют, но у нее хороший характер, поэтому пока еще она не села всем на шею. Если ей дают что-нибудь вкусненькое, то она обязательно оставит кусочек маме и братику Васе. Она оставила бы и Гене, но его Ирочка почти не видит и иногда даже забывает о его существовании. Доброта и щедрость Ирочки еще больше умиляют окружающих.

— А Вася делится с Ирочкой? — спрашиваю я.

— Не зна-аю, — обескураженно задумывается мама.

После небольшого разбора выясняется, что Васе с Ирочкой просто нечем делиться, так как если Васе что-то дают, то у Ирочки это, как правило, уже есть. С Геной Вася, когда был поменьше, делиться пытался, но старший брат сам это пресек, со свойственной ему решительностью:

— Тебе, братан, спасибо, конечно, но ты себя не неволь. Не надо мне кусков этих. Ешь все сам. Так честно будет. Я же в школе ем и по дороге на тренировку что-то покупаю. Не оставлять же мне тебе огрызок пирожка в бумажке, или там колы в банке на донышке — так?

Вася мнение старшего брата уважал и его наказу немедленно подчинился.

— А как у вас вообще в семье обстановка? — как можно нейтральнее поинтересовалась я. — Конфликтов много?

— Да как вам сказать? — мама Васи опять пожала плечами. — По-моему, как у всех. Ни больше, ни меньше. Дедушка наш раньше не дурак выпить был, сейчас поутих. Папа тоже иногда… Ну, а у кого этого нетто?

— Да, да, конечно, — поспешно закивала я, чувствуя, что мама Васи еще не готова к откровенному разговору.

Поводом для обращения Васиной семьи к психологу послужило следующее. В последнее время Вася стал очень плохо спать. Встает совершенно не отдохнувший, весь день вялый, сонный. С раннего детства у Васи были страхи, вроде бы отступившие после шести лет. И вдруг — четыре человека в комнате смотрят телевизор, Вася со страхом глядит куда-то в угол, явно там что то видит и просит брата (против обыкновения Гена был в этот вечер дома) проводить его на кухню напиться воды. Потом Вася уходит в другую комнату и ложится спать вместе с Ирочкой.

О чем говорили братья между собой, неизвестно, но Гена вернулся к телевизору злой и решительный.

— Совсем братана психом сделали?! — бросил он опешившим родственникам. — Давно надо было разъехаться, отдельно жить. Но ничего — землю грызть буду, но на квартиру денег заработаю. Братана от вас заберу. Если успею…

И прежде чем ошеломленные родители успели что-либо спросить или сказать, сумрачный подросток схватил куртку, впрыгнул в кроссовки и выскочил из дома, оглушительно хлопнув дверью. Вернулся Гена за полночь, давать какие-либо объяснения отказался. Твердил только, что брата у родственников при первой же возможности заберет. На следующий день перенервничавший папа ушел в запой, и у семьи возникли другие проблемы. Гена, как всегда, пропадал где-то на учебе и тренировках, Вася, по обыкновению, вел себя тихо и незаметно. Мать, разумеется, не могла забыть о пугающем эпизоде и, не зная, к кому обратиться, посоветовалась с учительницей.

— Срочно идите к психиатру! — встревоженно воскликнула учительница. — Наверное, это шизофрения! Я читала, она часто так начинается. Да и Вася у вас, знаете… всегда был со странностями…

Теперь сон нарушился и у мамы. Она не знала, где встречаются психиатры, и почему-то думала, что они принимают только в психиатрических больницах. Идти в больницу было страшно. Рассказать об ужасном предположении родственникам — еще страшнее. Потом она подслушала вечерний разговор братьев между собой. Гена прямо со сковородки уплетал макароны по-флотски, обильно политые кетчупом. Вася сидел за столом напротив брата и слушал его.

— Ну, а у тебя-то в школе как дела? — спрашивал старший. — Ты не тушуйся, что плохо учишься. Я, помнишь, тоже не отличником был. Главное — это себя в жизни найти… Вот как я… Ты ищи, братан, ищи свое, не слушай никого…

— Знаешь, — тихо улыбнулся Вася. — Мне кажется, что училка меня почему-то боится…

— Боится?! — изумился Гена и на секунду оторвался от макарон. — С чего это?

— Да я и сам не знаю, — пожал плечами Вася. — Я ничего такого не делал. Но она так на меня смотрит, как будто я… ну, как будто я укусить могу или… ну, не знаю что…

— Боится, и хорошо, пусть боится, — равнодушно утвердил Гена. — Дура, наверное. Ты в голову не бери. Сам никого не бойся — в этом вопрос…

— Да я и не боюсь… — снова улыбнулся младший.

— Это — правильно! — Гена прихлопнул по столу ладонью и отставил пустую сковородку. — Ну, ты не сердись, братан, у меня глаза слипаются, я спать пошел.

На следующий день мама Васи пришла в поликлинику и решительно поинтересовалась приемом психиатра. Ей сказали, что в поликлинике психиатр не принимает, посоветовали обратиться для начала к психологу, если что серьезное, он даст направление. Еще через два дня мама с Васей пришли ко мне.

Признаюсь, эпизод с галлюцинациями (?) встревожил меня почти так же, как учительницу, но все же показался мне далеко не основным в имеющейся клинической картине расстройства. С самого начала возникла мысль, что нет никакого смысла рассматривать Васины проблемы изолированно, в отрыве от семьи. И я решила познакомиться с Васиной семьей поближе.

Основные типы нарушений семейных взаимодействий

О многих из них мы уже говорили раньше. Сейчас попробуем привести все это в некое подобие системы. Хотя каждый читатель должен отчетливо понимать, что любые границы в таком сложном вопросе всегда будут оставаться весьма условными и вряд ли кто-нибудь решится сказать, что вот эта семья безусловно относится к пятому пункту представленной ниже классификации.

Жизнь такой семьи — это постоянная конкуренция. Муж стремится заработать деньги не столько для того, чтобы поднять благосостояние семьи, сколько для того, чтобы доказать, что он — главный кормилец и поэтому имеет право на ряд материальных и моральных привилегий. Жена может самоутверждаться в ущерб семейным интересам, болезненно ревновать или заводить романы на стороне (опять же не для собственного удовольствия, а чтобы показать, что и она тоже не лыком шита). Довольно быстро в конкурентную борьбу включаются и дети. Они отвоевывают свое место под солнцем всеми доступными им путями. Именно в таких семьях очень часто растут «болезненные» и «нервные» дети, которые вследствие своей болезненности выигрывают в борьбе за внимание матери. Если детей несколько, то именно в таких семьях нормальный уровень конкуренции между братьями и сестрами возрастает до небес и само соперничество приобретает гипертрофированные, патологические черты. Именно здесь старший ребенок начинает снова какать в штанишки при рождении младшего, а в более старшем возрасте говорит, таинственно понизив голос: «Хочу, чтоб его не было!»

Но если из-за каких-то событий извне семейная лодка вдруг зашаталась и накренилась, члены такой семьи, вместо того чтобы сплотиться между собой и вместе отразить наступающую опасность, вдруг начинают ссориться, обвинять друг друга и этим, естественно, усугубляют возникшую ситуацию. Именно в таких семьях тяжелая болезнь ребенка или кого-либо из членов семьи часто приводит к разводу. Именно здесь стресс от потери работы или иного снижения социального статуса усугубляется насмешками и отвержением со стороны близких людей. Именно здесь главным защитным сооружением является крепостная стена, отгораживающая стабильность такой семьи от внешнего мира. Внутренних укреплений и бастионов у такой семьи нет. Если внешняя стена рухнула, надеяться не на что. Дети в таких семьях подвергаются огромному риску нервно-психических расстройств. Пока все хорошо, семья кажется им образцом любви, спокойствия и стабильности. Когда вдруг все в одночасье рушится, они ничего не могут понять, механизмы психологической защиты у них сформированы плохо, и в результате они либо заболевают, либо проникаются уверенностью в том, что мир бессмысленно жесток и верить в нем нельзя никому.

— Не лезь в мою жизнь! Какое тебе до меня дело! Я имею право на…!

Конфликты, естественно, и происходят при случайном или сознательном нарушении этих самых границ.

Очень трудным испытанием для таких семей бывает подростковый возраст детей. С ранних лет приученные к замкнутости, неискренности отношений, а то и попросту лживые дети, став подростками, как бы мстят своим родителям, демонстрируя им утрированный вариант их собственного поведения, еще не смягченный интеллектуальной и социальной зрелостью.

Дети в таких семьях, как правило, вырастают без серьезных социальных отклонений, уважая закон и внешнюю благопристойность и не имея при этом никаких четких моральных принципов. В дальнейшем они создают свои семьи по той же схеме, которую наблюдали в родительской семье. Убедить их в том, что бывает что-то еще, чрезвычайно трудно. Обычно такие дети не верят в «верную дружбу» и «вечную любовь», считают все это сказками, придуманными для развлечения.

Иногда (гораздо реже) симбиотические отношения наблюдаются и в супружеских парах. Если они удовлетворяют только одного из супругов, то, как правило, заканчиваются разводом. Если же симбиоз двухсторонний, то сторонние наблюдатели с изумлением видят ту самую «идеальную любовь», о которой любят писать в романах. Общаться с такой парой обычно невыносимо скучно, так как они эмоционально однообразны и замкнуты друг на друга. Дети в таких семьях часто чувствуют себя эмоционально обделенными и бодро иллюстрируют собой все самые сомнительные догмы фрейдизма. Повзрослев, эти самые дети долго (и часто безуспешно) ждут или ищут своих принцев и принцесс, упрямо веря во всевозможные «алые паруса» и искренне наслаждаясь любовными коллизиями мыльных опер.

В течение многих лет я наблюдаю трагикомическую ситуацию в семье, которую хорошо знаю. Когда в этой семье родился ребенок, все силы и возможности семьи были брошены на удовлетворение его потребностей. Четверо взрослых людей буквально выходили из себя, чтобы не упустить какое-нибудь желание малыша. В ответ на упреки окружающих: «Вы же так его избалуете!» — родители мудро улыбались и отвечали: «Маленьких детей нужно любить!» В возрасте пяти лет до того здоровый ребенок перенес тяжелый мононуклеоз. После этого все силы семьи были брошены на программу реабилитации. Объяснение теперь звучало так: «У нас же больной ребенок!» Потом ребенок учился в школе, где ему было трудно (еще бы!), потом в училище (там такая напряженная программа!), потом его отмазали от армии, но он так перенервничал, что должен был год отдохнуть… Теперь здоровый двадцатипятилетний жлоб время от времени где-то работает, но нигде не задерживается, потому что ему «не подходят условия». Основную часть времени он сидит на шее у родителей, смотрит видик и болтается с приятелями по барам. Постаревшие родители называют это «поисками себя».

Семейные проблемы и их влияние на ребенка

Все мы живые люди, со своими достоинствами и недостатками, а потому нет и никогда не существовало семей, в которых проблем не было бы вовсе. В сущности, все зависит от того, каким именно способом имеющиеся проблемы разрешаются. И, как ни странно, именно способы разрешения проблем, а вовсе не их содержание, в первую очередь влияют на формирование характера и личностных особенностей подрастающих в данной семье детей.

Для пояснения этого тезиса приведу два коротеньких примера. Проблема одна — тяжелая болезнь одного из членов семьи.

В одной семье, которую я очень хорошо знала с детства, отец (для меня — дядя Женя) попал в тяжелую автомобильную аварию, в результате которой был полупарализован и с трудом передвигался по квартире. Прежнюю профессию (он был геологом) ему, разумеется, пришлось оставить. С помощью жены и друзей он переучился на бухгалтера и весьма успешно работал на дому. Много времени уделял воспитанию двоих детей. В доме часто собирались друзья и бывшие сослуживцы отца, с которыми он выпивал, играл в шахматы и преферанс. Выпив, дядя Женя неизменно брал гитару и проникновенным голосом пел старые туристские и бардовские песни. Друзья-теологи нестройно подпевали. На глазах у многих наворачивались слезы. Жена дяди Жени садилась рядом с мужем и легонько поглаживала его по плечу. Дети приносили из кухни очередную миску огурцов домашней засолки, аккуратно сберегая рассол и сливая его в отдельную баночку. Все свое детство я была уверена, что на свете мало таких счастливых и гармоничных семей, как у дяди Жени, и искренне и светло завидовала их счастью.

В другой знакомой мне семье отец, крупный ответственный работник, перенервничав на работе, перенес тяжелый приступ ишемической болезни сердца и предынфарктное состояние. Выписывая его из больницы, врачи посоветовали соблюдать режим, не перенапрягаться, побольше отдыхать и бывать на свежем воздухе. С этого момента жизнь семьи (до этого вполне спокойная и благополучная) превратилась в кошмар. Соблюдению режима отца была подчинена вся жизнь всех членов семьи. Когда отец отдыхал, жена, теща и дети ходили по квартире на цыпочках. Отцу готовились отдельные диетические блюда, в которых он, согласно диагнозу, вроде бы и не нуждался. Шумные застолья, которые так любил глава семьи, были решительно отменены как безусловно вредные для здоровья. Когда подрастающий сын пробовал обращаться к отцу со своими проблемами, мать шипела на него:

— Ты что, не понимаешь, что отцу нельзя волноваться!

Отец сперва вяло возражал жене, а потом привык к такому «щадящему» режиму и, если не хотел о чем-то думать или говорить, томно отмахивался:

— Что-то я сегодня нехорошо себя чувствую…

Дочка ошибок брата не повторяла и все свои проблемы старалась решать, не привлекая родителей и не ставя их в известность. В результате всего этого у мальчика развился тяжелый невроз навязчивых состояний, а девочка в поисках эмоционального принятия и тепла ушла в уличную компанию, в пятнадцать лет забеременела, сделала криминальный аборт, после которого ее с трудом спасли, и, едва дождавшись восемнадцати лет, выскочила замуж за первого подвернувшегося кавалера. А вскоре после дочкиного замужества ушел из семьи и отец, неожиданно для всех женившись на женщине намного моложе его. Большинство знакомых безоговорочно осудило его бессердечность, предательство по отношению к жене, которая буквально «подняла его на ноги», «отдала ему всю молодость» и вообще «столько для него сделала».

— Я же еще молодой мужик, — объяснял он всем желающим его выслушать. — Я же не инвалид какой-нибудь. Не могу я всю жизнь жить как в вату завернутый. И объяснить ей ничего не могу. Пусть я подлец последний, но лучше уж жить подлецом, чем в коробке лежать елочной игрушкой — так я думаю. И жена моя теперешняя так же считает. Может, мы еще ребенка родим. И воспитаем его как надо. Тех-то я, по слабости своей, упустил. Вот за это-то мне прощения точно нет и не будет…

Из этих коротеньких подлинных историй становится совершенно ясным, что именно отношение к проблеме, а вовсе не сама проблема влияет на воспитание и психоэмоциональное состояние детей. В первой из описанных семей болезнь отца была гораздо тяжелее и фатальнее, и жизнь семьи вроде бы должна была нарушиться гораздо сильнее. Но этого не произошло, потому что члены семьи сумели не просто поддержать друг друга, но и выработать применительно к изменившимся обстоятельствам новое единство. Второй семье сделать этого не удалось, что привело к фактическому распаду семьи, растянувшемуся на много лет и искалечившему судьбы обоих детей.

Довольно часто матери моих пациентов (а иногда и они сами) красочно рассказывают мне о том, как семейная обстановка вызвала те или иные нарушения психологического развития их детей. Иногда это действительно связано напрямую и не вызывает никаких сомнений. Например, если отец из воспитательных соображений запугивает нервного, ослабленного ребенка, а у него потом появляются страхи и ночной энурез, то все здесь более менее ясно.

Но вот уже с такой, увы, широко распространенной бедой, как пьянство одного из родителей, далеко не все так просто. Иногда матери прямо заявляют:

— Ну да, отец у нас пьет, вот от этого и все проблемы. И учится сын плохо, и грубит, и с мальчишками дерется, и из дома убегает, и курит, и вот, пятьсот рублей из тумбочки украл…

Вот здесь уже возникают сомнения. Никакой прямой связи между пьянством отца и агрессивностью, неуспеваемостью и вороватостью ребенка нет. Есть множество семей, в которых пьют отцы, но дети при этом нормально учатся, сидят дома и совершенно неагрессивны, наоборот, зачастую они отличаются именно повышенной стеснительностью и робостью при контактах с другими людьми.

А есть и вовсе удивительные на первый взгляд случаи (и их достаточно много). Ребенок растет в атмосфере постоянных скандалов, мать неустанно, всеми доступными ей способами борется с пьянством отца, над головой ребенка регулярно летают тарелки, разговаривают в доме только криком, небольшие победы сменяются оглушительными поражениями, вся парадная в курсе происходящего, сердобольные соседи подкармливают ребенка в период кризисов, иногда он ночует у друзей. Так продолжается годами. И вот наш ребенок вырастает. Отец к старости либо стихает, либо попросту умирает от осложнений хронического алкоголизма. Мать с наслаждением нянчит внуков, отдыхая от войны, которую она вела в течение двадцати с лишним лет. И вот что удивительно: вспоминая свое детство, наш бывший ребенок уверен, что оно у него было вполне обычным, рядовым. Никаких особых проблем он в своем детстве не видит, и, если его случайно занесет к психотерапевту, который начнет «раскрывать глаза» своему клиенту, тот страшно удивится. И вправду: человек считает нормальным то, что окружает его с самого раннего детства. Ребенок, выросший на поле боя, в пороховом чаду, будет весьма настороженно относиться к оглушительной тишине и утреннему аромату цветущего сада.

Поэтому, когда мне говорят, что причиной нервного расстройства у ребенка являются напряженные отношения его матери со свекровью (которые сложились за шесть лет до рождения ребенка), я не тороплюсь принять это на веру.

«Так как же, в конце концов, семейные проблемы влияют на детей?» — спросит нетерпеливый читатель. Или автор берется доказать, что они вообще никак на них не влияют?

Разумеется, влияют. И для оценки этого влияния нам придется вернуться к одной из первых глав этой книжки и вспомнить, что с самых первых дней своей жизни все дети — великолепные имитаторы. То есть они не только способны подражать всему, что видят вокруг себя, но и охотно это делают. В любом возрасте. Но подражают они на первом и на тринадцатом году жизни, разумеется, разному. Кроме того, по мере взросления дети учатся не только слепо имитировать, но и оценивать происходящее, и отсюда рождается так называемое подражание «от противного», т. е. когда дочь говорит:

— Когда я вырасту и у меня будут собственные дети, я буду им все разрешать, что мне сейчас мама запрещает!

Или мальчик-подросток, сын алкоголика, заявляет:

— Эту гадость, водку, никогда в рот не возьму! Уж я-то знаю, сколько от нее бед.

А вот теперь и представим себе, что же и как именно может повлиять на ребенка. Попробуйте составить список ваших семейных проблем. Рядом с каждым пунктом попробуйте коротко описать тот способ, которым эта проблема в вашей семье решается. А потом, учитывая способность и склонность детей к имитации, прикиньте возможную зону влияния.

Для примера приведу (с любезного разрешения автора) список, составленный мамой одного из моих клиентов. А потом попробуем вместе сделать из него выводы.

Итак, исследуемая нами семья состоит из шести человек. Бабушка, мать отца. Отец и мать. Двое их детей — Люба, 13 лет, и Римма, 4 года. Неженатый брат отца, Валентин — студент, 22 года. Проблемы семьи, в описании матери, таковы:
1. У отца есть постоянная любовница, с которой он вместе работает. Она разведена, имеет сына-подростка. Иногда отец ездит к ней на дачу помочь по хозяйству. Пару раз даже брал с собой Любу. Любе нравится тетя Тоня, но с ее сыном она дерется. Отец утверждает, что между ним и Тоней нет ничего, кроме дружбы, но вся семья, кроме Риммы, знает истинное положение вещей. Уходить из семьи отец вроде бы не собирается.

Способ, которым решается проблема:

Все, включая жену, делают вид, что все нормально. Пару раз жена пыталась устроить скандал, муж не оправдывался и не обвинял, просто уходил из дома. Люба первая вслух сформулировала опасение, что отец оставит семью, и в категорических выражениях потребовала, чтобы мать «вела себя нормально».

О прошлом Валентина в семье не упоминают, хотя именно его выходки привели к смерти отца (три инфаркта почти подряд). Мать, брат и невестка стараются познакомить Валентина с хорошей девушкой, чтобы он создал свою семью и окончательно остепенился. Но пока все их попытки терпят неудачу.

В семье каждый год отмечается годовщина смерти Иры (так же, как и годовщина смерти дедушки). В другое время об Ире не говорят, чтобы не травмировать мать. Римма не знает о том, что у нее была еще одна сестра, и думает, что Ира жила когда-то давно.

Попробовали? И что у вас получилось?

А вот что было на самом деле.

Всю семью неимоверно достало Любино вранье. Люба врет на каждом шагу, иногда даже непонятно, зачем. На все попытки борьбы или уговоров она замыкается в себе, и тогда вообще невозможно никак судить о том, что происходит в ее жизни. В школе она также рассказывает какие-то фантастические истории о событиях в семье, и встревоженные учителя звонят домой, чтобы узнать, правда ли то, что папу Любы унесло на льдине вместе с рыбаками и носило шесть дней, пока их спасли, и им от голода пришлось есть мелко порезанные сапоги, а теперь он лежит в больнице, потому что ему пришлось сделать операцию, чтобы эти самые застрявшие в желудке сапоги удалить, а Люба целыми днями сидит у его постели, потому что мама занята с Риммой и на работе… Отец, мать и бабушка бледнеют, краснеют и обливаются потом, выслушивая такие истории. Всем стыдно за Любу, только Валентин однажды сказал, загадочно усмехаясь: «Так вам и надо!», но пояснить свои слова отказался. Учителя сначала советовали отдать девочку в театральный кружок (Люба наотрез отказалась), а потом начали поговаривать о психиатре.

Понятно, что в Любином случае мы имеем дело с прямой имитацией. Единственные способы разрешения проблем, которые смогла почерпнуть Люба в своей родной семье, — это ложь (пионерская дружба папы и тети Тони) или умолчание (наркомания Валентина и смерть Иры). Именно их, творчески развив, она и использует в своей повседневной жизни. Естественно, что для борьбы с хроническим Любиным враньем необходимо было дать в руки девочке еще какие-нибудь способы для разрешения имеющихся в ее жизни конфликтов. Посоветовавшись с мамой, мы остановились на жизни и смерти Иры. Это было очень нелегким решением, но матери Любы не хотелось затрагивать интересы других членов семьи. На следующем приеме в моем кабинете состоялся очень нелегкий разговор. Впервые мать откровенно говорила о том, кем была и остается для нее так рано ушедшая дочь, как она снится ей по ночам, как просит поговорить с ней…

— Мне тоже! Мне тоже! — закричала словно замороженная до этого момента Люба. — Я же помню, как она просила: «Расскажи мне что-нибудь, не уходи!» А я во двор убегала, к девчонкам! — Люба разразилась рыданиями, но испугавшись, что не успеет высказаться, снова взяла себя в руки. — Я же не знала, что она умрет! Почему вы мне тогда не сказали?! Я бы сидела с ней, и игрушки бы все отдала, если бы я знала!

— Я не хотела расстраивать тебя. Ты же была еще маленькая…

— Как это — расстраивать?! Но она же все равно умерла! И теперь она мне снится, а я ничего не могу сделать! Не могу ей ничего рассказать!

— Мы лечили ее… Мы делали все, что могли, — сдавленным от рыданий голосом сказала мама. — Мы в Москву ездили к специалистам. Они подтвердили, что все правильно, что больше ничего сделать нельзя. А я теперь думаю, может быть, за границей…

— Вы делали, а я… а я… — Люба больше не могла сдержать слез. — Я же могла с ней играть, сидеть… но я же… я же… не зна-ала!!!

Мать и дочь рыдали в объятиях друг друга, я сама с трудом удерживалась от слез, рассматривая небольшую фотографию худенькой девочки с недетски серьезным взглядом — фотографию Иры.

— Пусть она будет! — вдруг твердо сказала Люба, отстранившись от матери. — Я ее помню, и ты, и Римке расскажем. Фотографию увеличим, повесим. Пусть она всегда будет, и говорить о ней…

Я, понимая всю почти кощунственную неуместность жеста, но не придумав ничего лучшего, подмигнула заплаканной матери. Мать Любы печально кивнула…

Недавно она снова была у меня на приеме. На этот раз поводом для консультации стала Римма — ее неуживчивость и необщительность в детском саду. Римма — это отдельная история, но я, разумеется, спросила и о Любе.

Мать рассказала мне, что общаться с Любой теперь стало гораздо легче, что она меньше врет, сочиняет какие-то истории и записывает их в толстые тетрадки. Об Ире теперь в семье говорят свободно, и это принесло матери огромное облегчение. По собственной инициативе Люба разрушила и другое семейное табу — привела к Валентину своего парня, который баловался наркотиками.

— Ты знаешь, что это такое, — сказала она дяде. — Мне никто не рассказывал, но я сама знаю. Ты смог как-то перестать. Теперь помоги ему. И мне, потому что я его люблю и жить без него не могу, — с нормальным четырнадцатилетним радикализмом закончила она.

Ошеломленный Валентин, поставленный перед фактом, вынужден был о чем-то говорить с лохматым сумрачным подростком. Люба сидела напротив, аккуратно сложив руки на коленях, и то ласково смотрела на своего затрапезного кавалера, то с надеждой — на дядю. Единственное, что мог рассказать подростку Валентин, — это свою собственную историю. Так он и поступил. В процессе рассказа увлекся, разволновался. Люба подошла к нему, по-взрослому погладила по голове:

— Валечка, я так горжусь тобой, — прошептала она. — Ты обязательно нам поможешь.

После этого случая Валентин как-то оттаял, перестал дичиться людей, у него появилась девушка. После окончания института они собираются пожениться.

Ребенок как носитель симптома семейной дисгармонии

Иногда случается так, что результатом семейных склок, напряжений и противоречий становится хроническое психосоматическое (или даже вполне соматическое на первый взгляд) заболевание ребенка. Хрестоматийный пример: только болезненность ребенка удерживает вместе родителей, брак которых уже давно фактически распался. Именно над кроваткой ребенка, в уходе за ним, в многочисленных обследованиях и курсах лечения супруги выступают как единое целое, как семья. Выздоровей ребенок — и не останется ничего.

Встречаются и более замысловатые случаи. Автору как-то пришлось наблюдать ситуацию, в которой непосредственной точкой приложения симптома оказалась старая толстая полуслепая фокстерьериха. Бабушка, которая привела ко мне внука астматика, говорила заговорщицким, интригующим шепотом (несмотря на то, что мальчик находился в соседней комнате).

— Понимаете, доктор, — шипела бабушка, — я бы подумала, что его сглазили, но я ведь передовой человек, бывший член партии (той еще, настоящей, которую уважали), и все это теперешнее мракобесие мне — тьфу! — но я не знаю, что и думать. Да, у Венечки аллергия, у него и раньше диатез был, на клубнику, на апельсины, на шоколад, мы до сих пор ограничиваем… Но ведь вот наша собака…

— Аллергия на собачью шерсть встречается довольно часто, — решилась вставить я.

— Понимаете, доктор, в том-то и дело, что у него аллергия только на нашу собаку! — таинственно прошептала передовая старушка. — Я узнавала, он к приятелю ходит, часами у него в компьютер этот играет, уроки вместе делают, так там в квартире — южнорусская овчарка! Представляете?! И на улице он со всеми собаками играет, и в гостях, а как к нам придет, как Дусеньку увидит, так сразу задыхаться начинает…

— Может быть, притворяется? — предположила я. — Допустим, не любит Дусеньку или не хочет к вам приходить? У мальчика — бронхиальная астма, ему нетрудно симулировать приступ…

— Да ну что вы! — обиделась бабушка. — Не такой Венечка мальчик! Да он и сам расстраивается, что не может у нас с дедушкой побыть… А нам что делать? Ведь Дусенька-то у нас одиннадцатый год живет! А у дедушки инсульт был, он сам к ним поехать не может. Да и я все время при нем — мало ли что человеку понадобиться может…

При дальнейшей работе с этой семьей нарисовалась удивительная картина. Невестка передовой бабушки — деловая женщина, жесткий, уверенный в себе человек, — с самого начала решила оградить сына от родителей мужа.

— Я лично против них ничего не имею, — скупо объясняла она мне, сидя в кресле и поигрывая брелком с ключами от машины. — Они старые, больные люди со своими взглядами и предрассудками. Не мне их судить. Но дать мальчику они ничего не могут. Уход за ним мне не нужен. Свекор после инсульта, им дай Бог самим за собой присмотреть. Вене я могу нанять няньку, гувернера со знанием иностранных языков — это гораздо полезнее. Мальчик должен расти среди здоровых, умных, деловых людей. Тогда он и сам будет стремиться стать таким же.

А что свекровь — она всю жизнь проработала в сберкассе, свекор — мастером на заводе. Посудите сами — что они могут дать сегодняшнему ребенку? Как могут помочь сориентироваться в сегодняшней жизни?

— Они могут любить его… — осторожно предположила я.

— А, бросьте! — мать Вени махнула рукой с великолепным маникюром. — Все это разговорчики в пользу бедных. Любовь, духовность, милосердие! Почему-то больше всех кричат о них те, кто ни на что не способен или кому лень шевелиться, чтобы заработать на презренные материальные блага… Скажите честно, вы что, всерьез считаете, что красивый дом, машина, хорошая одежда, качественная и разнообразная еда, возможность развлекаться по собственному, а не по профсоюзному вкусу — действительно разлагающе действует на человека, и после этого ему уже не хочется пойти в Эрмитаж, почитать хорошую книгу?! Впрочем, простите. Как это называется по Фрейду — перенос, да? Я говорю не о том, и веду дискуссию не с вами, а с той же свекровью. Это она достала меня рассказами о том, как советская власть двадцать лет предоставляла ей профсоюзные путевки в здравницы Крыма, а однажды даже расщедрилась на Болгарию… А вот в Турцию ее не пустили, потому что она никогда не посещала первомайские демонстрации (у нее вегетососудистая дистония, и она просто не может находиться в толпе), а партячейке это показалось подозрительным… Простите еще раз… Возвращаясь к Вене… Чем я, по-вашему, могу ему помочь?

Мать Вени, несомненно, была умна и, судя по всему, уважала прямые ходы. Поэтому я не стала ходить вокруг да около.

— Я говорила с Веней и с его бабушкой. У меня есть предположение, которое так предположением и останется, если вы не попробуете его проверить. Суть предположения в том, что часть Вениных симптомов (в том числе и астматические приступы) носит психосоматический характер, то есть связана с психологическими причинами. Мальчик любит и уважает вас, но он любит и дедушку с бабушкой. Больше всего на свете он боится конфликтов между близкими ему людьми. Он до сих пор тяжело переживает ваш фактический разрыв с его отцом и мечтает о вашем воссоединении. Веня вообще органически не выносит ссор. — Мать Вени задумчиво кивнула. — В атмосфере здоровых, сильных и деловых людей, о которой вы говорили, мальчику зябко и не хватает тепла. Он мог бы получить его у дедушки с бабушкой, но он отлично знает, как вы к ним относитесь. И как вы относитесь к возможности Вениных контактов с ними. Но допустить открытый конфликт, открытую ссору, более того, спровоцировать ее, быть ее причиной — этого Веня тоже не может себе позволить. И поэтому появилась «нейтральная» реакция на «нейтральную» Дусеньку — астматический приступ. Разумеется, вы понимаете, что все это не плод сознательных Вениных размышлений, а реакция подсознания, извращенная форма психологической защиты. Лучше астма, чем открытая ссора, — так решили Венины организм плюс личность.

— И что же я должна сделать, чтобы это ваше предположение проверить? — невозмутимо отозвалась мама Вени. По видимому, удивить ее чем-нибудь было сложно. А может быть, будучи знакомой с работами Фрейда, она и сама думала о чем-то подобном. — Рассчитать гувернера и отдать Веню на воспитание свекру со свекровью?

— Ну нет, зачем же так радикально! — улыбнулась я. — Для начала сообщите Вене, что вы не имеете ничего против любых форм его контакта с бабушкой и дедушкой…

— Да я ему никогда ничего и не запрещала, — пожала плечами женщина.

— А теперь — разрешите! — настойчиво посоветовала я. — И еще добавьте, что вы будете этому рады, потому что это — другая сторона жизни, а вам, при вашей занятости, невозможно охватить все. И еще не забудьте сказать о том, как вы любите своего сына.

— Вот прямо так, ни с того ни с сего? Шел бы ты, Веня, к бабушке, и я тебя люблю? Доктор, Веня же уже большой мальчик…

— Не ломайте комедию, — усмехнулась я. — Вы умная женщина и сами найдете и подходящее время, и подходящую форму.

Спустя месяц я позвонила Вениной бабушке.

— Ой, доктор, хорошо, что вы позвонили, — обрадовалась она. — У нас как раз вчера Венечка весь вечер был. И Дусеньку на коленях держал, и ничего — представляете?

В каких случаях следует обратиться к специалисту?

1. Во всех случаях, когда есть хоть малейшее подозрение на то, что соматическое заболевание ребенка имеют психологические причины. Самим распутать этот (как правило, чрезвычайно запутанный) клубок родителям обычно не удается. Применяется в таких случаях семейная, групповая или индивидуальная психотерапия (в зависимости от комплекса имеющихся проблем). Косвенными указаниями на подобную ситуацию могут служить: обширный, часто меняющийся список функциональных диагнозов у ребенка; обострение имеющихся заболеваний в период особой напряженности семейных отношений; возникновение заболевания, по времени совпадающее с каким-то общесемейным стрессорным событием (угроза развода, потеря работы, статуса, смерть кого-то из членов семьи и т. д.).

Васина семья

— Разъехаться бы надо. Только куда, как? Сами знаете, как сейчас с квартирами. Васька всегда тихий был, вот его и затуркали. Если бы народу поменьше да посвободней, может, он бы и развернулся. Больной? Да нет, какой он больной! Примерещилось? Ну, со всяким бывает. Я, когда с пацанами… ну, баловался, понимаете? — так тоже всякого навидался. В семье? А что в семье? Как у всех. Папаша наш — тихий алкаш. Но из дома ничего не пропивает и деньги приносит. В основном… Мать по хозяйству да работает — ей и вовсе некогда всякие там тонкости разводить. Я даже удивился — чего это она к вам побежала? Может, оттого, что я психанул тогда? Чего мне для Васьки сделать — не знаю. В силу войду — к себе его заберу. Пусть отдохнет. Вы не думайте, это я не для красного словца, так будет. А сейчас — не знаю. Меня же нет, а он там, с ними… А так — вы не думайте, он хороший пацан. Еще совсем маленький был, от родителей меня защищал, договариваться за меня к ним ходил. Простите, говорит, Генку, я вам за обедом свой кисель отдам. Ну, они смеялись, конечно, и вся злость проходила…

— Вы знаете, Вася — он какой-то тихий всегда был, незаметный, как мышка. Я даже Свете, матери его, говорила: надо бы его куда-то свести, чтобы он как-то пораскованней стал, что ли. Но он ведь не хочет ничего. Генка его пытался в футбол пристроить… Болен? Да нет, на больного он не похож. Нормальный ребенок, как все, ну, не очень способный… Так он же старается, вы не думайте, уроки всегда делает. Генка-то куда как шалопаистее был, и двойки, и единицы мешками таскал. Сейчас уж, в техникуме, образумился, вроде…

— Гена дерется, и если к нему в стол залезть, то пенделя даст, — вступила в разговор Ирочка. — А я только и хотела значки посмотреть и ничего не трогала. А Васенька добрый. Он когда болеет, я к нему всегда на кроватку прихожу, он мне сказки рассказывает.

— Да, да, — подхватила Лена. — Вася добрый мальчик. И если что попросить — всегда сделает. Генку-то или мою даже — замаешься, пока допросишься. И с братом я только через него разговариваю. Особенно когда тот выпьет, ну, вы понимаете… Он тогда на всех злой, ну, а на Ваську-то злиться невозможно — такой он… замухрышный. Даже Света иногда его к мужу подсылает…

— Да я уж и не знаю, доктор, что вам сказать. Два сына, считай, выросли, а я как бы и ни при чем. Генка вот такой, Васька — этакий, а что, почему — кто ж его разберет? Квартиру, конечно, отдельную надо бы. Да вот рабочий я, вроде бы всю жизнь не лодырничаю, тружусь, а как-то с квартирой не получается… Какие у меня с Васькой отношения? Да никаких, доктор! Вот Генку я как-то воспитывать пытался, драл его как Сидорову козу, да и поверьте — было за что драть-то! А Васька — что с него? Учится плохо, так жена говорит, не может он лучше, да я и сам вижу — во дворе не гоняет, сидит за учебниками этими, школу тоже не прогуливает, учительница говорит, в хулиганстве не замечен. За что же ругать-то? Хвалить? А хвалить за что? Ну, вы правы, конечно, воспитание — это, знамо дело, не только ругань. Но только меня-то самого именно так и воспитывали, а книжек умных по этому делу я как-то не сподобился прочесть. Зря, может… Нет, ну, я с ним разговариваю иногда, конечно, про школу спрошу, или вот приставку игровую ему купили. Раз уж все равно дома сидит. Спрашиваю, какие ему картриджи купить… Да, вот, вы, наверное, осуждать будете, но когда я под этим делом… ну, вы понимаете, то лучше Васьки у меня друга нет. Он-то молчит, конечно, но и принести, и подать, и послушать — так это у него куда лучше матери получается. И с ней переговорить… Болен? Ну что вы, доктор, чем же он болен? Так, дурь одна. Перерастет, верно вам говорю. Это жена тут панику наводит…

— Ну что вы, доктор, Васенька очень хороший мальчик. Все бы такими были — послушный, тихий, скромный. Теперь таких мало. Учится плохо — так что ж, не всем учеными быть. Мы вот тоже в школах не блистали — правда, дед? — а вот жизнь, почитай, прожили, и людям в глаза посмотреть не стыдно. А Васенька — он и животных любит, не обидит никогда, и старшим поможет. И разнимает всех — и кота с собакой, и батьку с мамкой, и брата с сестрой. Вроде бы и слова не скажет, а всех по углам разведет. А вот намедни мы с дедом бранились, так он подошел ко мне сбоку так и говорит: «Что-то, бабушка, оладушков хочется. И Ирочка тоже просит…» Ну, я и пошла ко своим сковородкам…

— И правильно сделала. Вы, доктор, невестку не слушайте. Это ей учителка из школы напела, мол, глупый он у вас, отсталый. А у мужика, если хотите, есть много видов ума. Есть ум головы, это не всем дано. Есть ум в руках, это вот как у Ромки, сына нашего, да и у меня самого, как помоложе был. Есть еще ум, простите, во всяких мужских причиндалах — так это бабам на беду, и про то у нас сейчас разговора нет. И есть ум сердца, он у мужиков реже всего встречается, больше живет у вашего, простите, полу. Так вот, у Васьки как раз этого, последнего ума и есть больше всех нас, грешных, вместе взятых…
И снова Света, мать Васи, сидит передо мной в кресле, и снова ее серые усталые глаза смотрят на меня со страхом и надеждой. Ну почему я не колдун и не знахарь и не могу все вылечить за один сеанс, так, как обещают в бульварных газетах!

— Позвольте огласить весь список, — намеренно ерничая, говорю я, и подробно излагаю матери весь список Васиных достоинств — так, как он предстал передо мной на основании рассказов членов его семьи.

— Да я и сама знала, что он хороший мальчик, — задумчиво покачивая головой, говорит Света.

— Он не просто хороший мальчик, — завожусь я. — Он выполняет роль стабилизатора в вашей огромной семье, где никто и никогда не утруждал себя даже намеком на рефлексию. Вы знаете, что такое рефлексия? — Света отрицательно мотает головой. — Рефлексия — это самоосознание, размышление о себе, о своих мыслях и поступках. Вася, разумеется, тоже этого не знает. Он руководствуется тем самым умом сердца, о котором так здорово сказал ваш свекор. Он служит медиатором, посредником во всех ваших конфликтах, он смягчает все острые углы и предотвращает все ссоры, которые получается предотвратить. И это именно его заслуга в том, что Ирочка еще не превратилась в избалованную эгоистку, а воспитанный ремнем Гена не ушел «налево». Вы удивляетесь тому, что он все время сидит дома. Но он же не может оставить этот ваш муравейник ни на минуту. Вы же там без него все перецапаетесь, а ему потом — расхлебывай! Вы удивляетесь, что он старается, но плохо учится. Что он часто болеет. Но ему же просто не хватает на все сил!

Ему же всего девять лет! Эта ноша не для него, а для взрослого сильного человека с хорошим психологическим образованием… Я не скрою от вас, эпизод с видениями действительно крайне тревожен. Если все сохранится так, как есть, нельзя исключить риск психического заболевания…

— Но что же нам делать?!

— Поделите Васину ношу на всех, — с ходу предложила я.

Дальше было то, что называется семейной психотерапией.

Мы не копали глубоко, а работали только с актуальностью сегодняшнего, ну, в крайнем случае, вчерашнего дня. Все взрослые члены семьи (кроме Светы, которая поверила мне сразу с экзальтированностью восторженной гимназистки — в дальнейшем это больше мешало, чем помогало делу) поначалу относились к происходящему весьма недоверчиво. Но, когда Гена признался, что от некоторых весьма сомнительных шагов его удержало лишь опасение дать не лучший пример младшему брату и оставить его вообще без прикрытия, отношение семьи к психотерапии существенно изменилось. Беседы с философически настроенным дедушкой доставляли мне истинное наслаждение. Вася, узнав о полном и еще расширенном совместными усилиями списке своих достоинств, внезапно расплакался. Успокоившись, он сказал:

— Я вот часто так думал: зачем я? А теперь получается, я тоже нужен, да?

— Ты очень нужен, — уверила я мальчика. — Но ты взял на себя слишком много, и теперь тебя нужно немножко разгрузить.

— Но иногда только я знаю, как, а они все не знают, — возразил мальчик.

— Вот мы их и научим, — пообещала я. — А ты сможешь гулять во дворе, ходить в кружки и лучше учиться. Впрочем, кошка с собакой все равно останутся на тебе. Потому что их даже я не смогу ничему научить…