Книга Ма Прем Шуньо вся пронизана любовью, любовью к своему Мастеру Ошо. Очень часто, когда люди читают о тех или иных религиозных учениях или так называемых учениях Нового Века (New Age)

Это становилось уже неудобным, так как это происходило в любом месте и в любое время.

В конце концов, я подумала: "Черт, я должна добыть одно из этих ожерелий".

Санньясины, которых я встречала в центре, не привлекали меня как личности.

Например, я никогда раньше не встречала женщину, которая не была бы накрашена, а здесь были эти женщины с бледными лицами, с мягкой белой кожей и длинными бесформенными прическами.

И мужчины выглядели очень женственными для меня.

Они не были похожи на людей, которых я хотела бы привести домой и представить любому из моих друзей.

Однако они привлекали меня, я не понимала чем, и я проводила все больше и больше времени в медитационном центре, и ходила все меньше и меньше на вечеринки с моими друзьями.

Была одна женщина, которую я видела каждый вечер в круглом белом туннеле, она сидела и вязала разноцветный шарф с национальным орнаментом.

Она не была санньясинкой, и я узнала, что за ее очень привлекательным лицом и увлечением афганской одеждой и тибетскими ботинками скрывается очень преуспевающая деловая женщина и адвокат.

Ее имя было Сью Апплтон, вскоре оно заменится на Анандо.

Я даже в малейшей степени не подозревала, что наши жизни переплетутся также многоцветно, как нити в ее национальном орнаменте.

Я встретила другую женщину, которую звали Сьюзан, вскоре ее имя заменилось на Савиту.

Она занималась счетами, и ее простой, домашний вид хорошо маскировал ее, потому что именно она сыграла основную роль в разрушении многих жизней.

Ее талант к цифрам даст ей доступ к миллионам долларов и сделает ее преступницей.

Мы делали группу вместе в сельском доме в Суффолке.

Во время группы у нас не было контактов, но в самом конце, в темноте, нам сказали, чтобы мы сняли свою одежду и положили ее в угол комнаты.

Затем нам нужно было взять что-то из кучи одежды и надеть на себя.

Когда зажегся свет, на ней была моя одежда, а на мне ее.

Мы настороженно взглянули друг на друга, и я чувствовала себя странно: как будто против своей воли, в результате церемонии мы стали братьями по крови.

Связь, которой мне не пришлось гордиться.

Для меня случилось так, что медитации не только приносили мне огромную радость, но я постепенно начала осознавать, что то, что я знала, теряет свое значение для меня.

В то время как раньше походы в ночные клубы или на вечера с друзьями заставляли меня трепетать от волнения, сейчас я замечала, что все эти лица, для которых я одевалась, были пустыми и мертвыми.

Даже богатейшие люди выглядели, как будто у них ничего нет.

Мои друзья-интеллектуалы затевали огромную дискуссию, при этом они неопределенно смотрели через плечо человека, с которым разговаривали.

Однажды, разговаривая с одним другом на открытии одной из его картинных галерей, я заметила, что хотя он разговаривает, он не здесь!

Никого не было дома за его глазами!

Он даже не заметил, когда я прекратила говорить и уставилась на него в удивлении.

Все выглядело фальшивым.

Я исписывала страницы и страницы, спрашивая Ошо: "Почему нет ничего настоящего?"

К счастью, у меня хватило ума не посылать большинство своих писем.

Это было начало, дни, когда все было очень взбаламучено, потому что когда я впервые начала смотреть на свою жизнь и людей вокруг меня, это было тяжело.

Я действительно видела некоторые вещи, которые пугали.

Так что во время этих первых месяцев занятий медитацией, очень многое открылось.

Динамическая медитация пробуждает жизненную энергию и дает свежесть и ясность глазам ищущего.

Я работала секретарем два дня в неделю у нескольких фотографов мод и их друга художника, который всегда одевался в голубое, и жил со своей, облаченной в голубое, женой, и одетым в голубое ребенком, в голубом доме, с голубыми коврами, голубой мебелью и голубыми картинами на голубых стенах.

Когда я начала носить только оранжевую одежду, он подумал, что я сошла с ума!

Он позвонил фотографам, и они начали обсуждать меня, они волновались, что я сойду с ума, потому что я медитирую.

Они сказали мне, что из всех людей, которых они знают, мне не надо медитировать.

"Ты выглядишь всегда такой счастливой и расслабленной", - говорили они.

Двое других друзей отозвали меня в сторонку и с серьезными лицами спросили меня, принимаю ли я сильные наркотики.

"Нет, я медитирую", - ответила я.

Я работала у одного актера раз в неделю, он говорил, что я его личный ассистент.

То, что я на самом деле делала, заключалось в том, что я слушала, когда он говорил.

Он был очень привлекательный, богатый молодой человек и все же он периодически напивался и крушил всю мебель и окна в своем доме, разбивая себе голые руки в кровь.

Он говорил, что я "трачу свою жизнь, медитируя", и что он не будет никак помогать мне финансово, несмотря на то, что он может себе это позволить.

Мне нужно было встретить человека, который изобрел эту медитацию и изменил мою жизнь так сильно, что я не могла подождать даже один день, перед тем как принять санньясу.

Я приняла санньясу в Лондоне, от Шьяма Сингха, мятежного ученика; это был человек-тигр с горящими желто-зелеными глазами.

Человек с огромной харизмой и мудростью, он очень помог мне, но потом наши пути разошлись.

Он передал мне лист бумаги, на котором рукой Ошо было написано имя - Ма Четана.

Я написала мое первое письмо к Ошо (обращаясь к нему как к Господину Полной луны, что и является значением слова Раджниш), и я писала, что я слышала, что он говорил о "Пути", но я настолько растеряна, что я не могу даже найти свои ноги, чтобы встать на путь.

Его ответ был: "Приезжай, да просто приезжай с ногами или без ног".

Так романтично и с самого начала он подмигнул, чувство юмора.

Я определила для себя дату, когда я должна уехать в Индию.

У меня не было денег, но когда дата наступит, я была готова уехать с билетом или без билета.

Я упаковала все, как будто я никогда не вернусь.

Я отдала своих двух кошек эксцентричной старушке, живущей в деревне, у которой было примерно две сотни кошек.

Для моих она приготовила специальное место в своем саду.

Я привезла мою собаку к своим родителям в Корнуоле.

Они очень легко восприняли мой "новый каприз, который продлится недолго", и моя мама даже сопровождала меня рано утром на пляж, где я делала динамическую.

Взяв меня с собой, когда она пошла за покупками, она говорила соседям и владельцам магазинов: "Наша Сандра теперь медитирует".

Но через несколько дней она начала беспокоиться, что медитировать каждый день - это слишком часто, и она предрекла, что я: "либо сойду с ума, либо окончу свои дни в монастыре".

Огромной красотой моей матери была ее простота и невинность.

А моего отца - было его чувство юмора.

Я попрощалась со своей бабушкой, моим братом и моей сестрой.

Я плакала, когда я прощалась со своими родителями и прилипла к окну, когда поезд проходил мимо причудливого старого вокзала на холме в Лискерде.

Я думала, что я уезжаю навсегда, и никого больше не увижу.

Лоуренс проводил меня в лондонский аэропорт, чтобы увидеть начало моего путешествия вовнутрь, так как сам он собирался начать путешествие во внешнем мире: из Голливуда к диким примитивным племенам в Новой Гвинее.

Мы не знали, когда мы встретимся снова, и сквозь слезы, я спросила его: "Как ты думаешь, я смогу учиться там йоге?" Он обнял меня одной рукой и сказал: "О, я уверен, ты научишься там многому".

ГЛАВА ВТОРАЯ.

СВЕТЯЩАЯСЯ ТЕМНОТА

Отель казался снаружи хорошим, и я прибыла в него усталая и потрясенная своими первыми впечатлениями от индийского аэропорта и вокзала.

Вокзал выглядел как лагерь беженцев, целые семьи спали на грудах узлов, прямо посреди платформы, а пассажиры торопливо пробегали около них или прямо через них.

Калеки, голодные тянули меня за одежду, просили подаяния и смотрели, как будто они хотели съесть меня.

Носильщики и шоферы такси орали, даже пускали в ход кулаки, разбивая друг другу физиономии, чуть ли не душили друг друга, чтобы заполучить клиента.

И сотни человек, везде.

Взрыв народонаселения!

На стене в моей комнате в отеле сидело самое отталкивающее существо, которое я когда-либо видела, со спиной, покрытой панцирем.

Это был таракан около восьми сантиметров длиной, и он полетел на меня.

Он действительно полетел, и я закричала так громко, что со всех сторон прибежали люди.

Я до сих пор помню недоверчивое выражение на лице мужчины, когда он увидел, что я подняла такой шум из-за таракана.

Повернув кран в ванной комнате, я была удивлена, когда вода прошла через раковину и образовала лужу у моих ног.

Водопровод никогда не был закончен, и не было трубы, соединяющей раковину с канализацией.

Я пошла к портье и попыталась объяснить, что произошло; потом я привела менеджера в свою ванну и показала ему раковину без дна.

Но он не мог понять, в чем проблема и в любом случае у него не было другой свободной комнаты.

Кровать представляла собой металлическую раму, которая была когда-то покрашена в голубой цвет, с пружинами, которые почти проникали через тонкий матрас, и сверху лежали две истертые простыни, которые не менялись уже долгое время.

Это было, как я думала, какая-то черная магия.

Я не знала, что свастика родилась в Индии, и является символом хорошей судьбы.

Это Гитлер поменял направления креста и, не зная, превратил свастику в символ зла.

И она была нарисована не кровью, а травой, которая становится, если ее пожевать, красного цвета.

У нее такое же действие как у табака, она очень популярна, и везде можно увидеть плевки от нее.

Была поздняя ночь, я не хотела выходить в сумасшествие улицы, так что я сидела полностью одетая, всю ночь на кровати, потому что я не решалась ложиться на нее, и плакала.

Проснувшись в скомканной груде на постели от очень громкого радио, играющего музыку из индийского кинофильма, и криков людей, я решила немного времени провести где-нибудь, где есть солнце, и возвращаться в Лондон.

У меня было несколько книг, которые я должна была привезти в ашрам, для библиотеки Ошо, так что я взяла рикшу до ашрама и оттуда собиралась уехать на побережье.

Я только успела высунуть одну ногу, выходя из рикши, как я увидела Риши.

Это был человек из моего сна, который подарил мне "подарок", за который я билась два года.

Он привел меня к себе в дом, нашел для меня постель, и там я пробыла одну неделю.

Тогда я стала готова.

Я начала посещать дискурсы на хинди.

Ошо в то время давал дискурсы каждое утро, один месяц на хинди, другой на английском.

Это был месяц лекций на хинди.

Сначала я не смогла увидеть красоту и грацию Ошо, но я определенно чувствовала что-то.

Мастер находится на таком уровне сознания, что обычному человеческому существу трудно сначала его понимать.

Только скрытая, мистическая часть человека, та, которая может чувствовать волшебство в жизни, как-то находит путь к Мастеру и может узнать его.

Сидеть и слушать язык, который человек не понимает, сидя на мраморном полу два часа, кажется, что это для тронувшихся.

Но аудитория Чжуан-Цзы с очень высокой крышей, поддерживаемой колоннами и открытая со всех сторон в сад, такой роскошный и экзотический, она была очень специальным местом.

Голос Ошо, когда он говорил на хинди, был самой прекрасной музыкой, которую я когда-либо слышала.

Я никогда не пропускала лекции на хинди, я даже предпочитала их лекциям на английском.

Во время муссонов, в сезон дождей, было очень мало людей (иногда не больше сотни), и дождь барабанил по окружающим джунглям.

Было очень легко соскользнуть в медитацию, даже не понимая этого.

Дискурс заканчивался через два часа словами на хинди: "Аж Итна Ии", - на сегодня достаточно, и я думала: "0,нет! Я ведь только что села".

Я сидела и чувствовала так много энергии, я была везде в аудитории, как дикий жеребец, галопируя, голова закинута назад, грива развевается; к тому времени, когда я успокаивалась и сидела тихо, дискурс заканчивался.

Ошо всегда понижал тон своего голоса в конце дискурса, так что слушатель мягко пересекал границу забвения.

Время теряло всякое значение, когда вы сидели с Ошо; два часа могли быть двумя минутами.

Я чувствовала себя очень живой.

Я чувствовала, как будто Ошо давал мне жизнь.

Я была и раньше живой, в теле; я наслаждалась собой, но теперь я чувствовала качественную разницу.

Первые несколько дней, когда я посещала дискурсы, со мной происходила странная вещь: я покидала аудиторию, бежала прямо в туалет, и там меня начинало рвать.

Остальную часть дня я чувствовала себя совершенно нормально, но на следующее утро то же самое повторялось снова.

Я ничего не могла сделать.

Я не хотела прекратить посещать лекции, потому что я наслаждалась ими и я, конечно, не могла написать Ошо: "Возлюбленный Мастер, после твоих дискурсов меня тошнит".

Так что я продолжала каждое утро ходить, и потом меня рвало.

После того, как это прекратилось, начались слезы.

Каждое утро я выбегала из аудитории, добегала до кустов в уединенном месте сада ашрама, заползала под них и выла, выплакивая мои глаза.

Иногда я ревела и рыдала до самого обеда.

Это продолжалось несколько месяцев.

Я никогда не понимала, почему я плачу.

Я не чувствовала печаль, скорее это было переполняющее благоговение.

У тела, конечно, могут быть сильные реакции на медитацию в самом начале.

Когда мы заболевали какой-нибудь болезнью во время интенсивных медитационных лагерей или групп, нам советовали подождать пять дней, перед тем как идти к врачу.

Эти болезни обычно прекращались без лекарств, потому что они в основном были порождением ума.

Становилось ясно, что ум и тело имели внутреннюю связь в том смысле, что если ее понять, это позволяло избегать многих болезней.
И когда проходил месяц, границей служило изменение дискурсов с хинди, на английский, я изумлялась, что я все еще в Пуне с Ошо.

Несмотря на то, что я приехала "навсегда", я совершенно не представляла себе, как это будет происходить.

Риши воспринимал свой духовный путь в то время вполне серьезно.

Он соблюдал целибат и ел только коричневый рис.

Так что после первой недели заботы обо мне, он попросил меня найти себе собственное место для жилья.

Когда я стала санньясинкой, я увидела, что мужчины санньясины слишком мягкие и женоподобные.

Я думала: "Ну, хорошо, очевидно моя любовная жизнь закончится, если я буду продолжать этот путь".

Но это меня не заботило.

В двадцать девять, я чувствовала, что сделала достаточно.

Однако, войдя однажды утром в "Кафе Восторг", чтобы выпить сок сахарного тростника, я встретила высокого, худого, белокурого англичанина по имени Прабудда и "влюбилась".

Мы жили в одном отеле и через неделю решили, что мы можем жить в одной комнате, что было дешевле.

Этот отель не был таким ужасным как первый, в котором я остановилась, но здесь тоже не обходилось без тараканов, воняющих уборных и криков по ночам.

Это было самое жаркое время года, и электричество постоянно выключалось, но я никогда в своей жизни не была счастливее.

Каждый вечер Ошо встречался на веранде своего дома, которая выходила в сад, с пятнадцатью-двадцатью санньясинами.

Это называлось даршан (в буквальном переводе видеть).

В этой атмосфере близости он встречал новых людей, и помогал каждому, у кого были проблемы с медитацией, или, как это часто случалось с людьми с Запада, проблемы в отношениях.

Я сидела рядом с Лакшми, маленькой индийской женщиной, которая была секретарем

Ошо, когда назвали мое имя.

Я не могу вспомнить, как он вошел, так как я была так переполнена воздействием его энергии, которая окружала меня как прохладная дымка, которая заставляла плыть мою голову.

В его глазах был другой свет, его жесты имели изящество, которое отличало их от всего, что я видела раньше, у него была сильная мягкость, которую я не осознавала, когда сидела на дискурсах.

Когда я села перед ним, не в силах говорить, я почувствовала свет у себя на лбу, и он дал мне медитационную технику, которую я должна была делать каждый вечер; он сказал, чтобы я пришла через две недели, чтобы сообщить о результатах.

Он сказал, что многое должно всплыть.

Я наблюдала, считая, что что-то действительно драматическое и "духовное" случится со мной, но я обнаружила, что "всплыло" только счастье.

Я сообщила Ошо, и он сказал: "Придет еще больше счастья, потому что если ты однажды открылась для счастья, этому нет конца, Это продолжает расти.

Если ты однажды открылась для несчастья, оно продолжает расти.

Это просто поворот внутри тебя, настройка внутри тебя... как если бы ты настроила радио на определенную длину волны, и оно поймало определенную станцию".

А оно огромно; никто не может его исчерпать.

Оно океаническое... оно продолжается, продолжается и продолжается.

У него нет ни начала, ни конца.

И то же самое с несчастьем; оно тоже бесконечно".

Он сказал, что если ты однажды узнал, как повернуть свое лицо к счастью, это становится все глубже и глубже, до тех пор, когда приходит момент, когда ты забываешь, что несчастье существует.

У меня был сон, как будто я падаю, и, когда я мчалась вниз, вниз, руки протянулись и поймали меня, и это был Ошо.

У меня была своя собственная идея, что может быть, с медитацией происходит что-то похожее на медовый месяц, потому что когда я впервые встретила Ошо, случилось много странных переживаний.

Я думаю, это потому, что я ничего не ожидала, так что у меня была определенная невинность относительно эзотерики.

И сидя на дискурсе однажды утром, не впереди, но достаточно близко, чтобы у меня произошел с Ошо контакт глазами, я почувствовала волну энергии, как будто атомный гриб двигался вверх внутри меня и взорвался в области груди.

В течение нескольких следующих лет мой "сердечный центр" был областью, где происходило больше всего событий.

Когда я впервые услышала, как Ошо говорит об осознавании, я не поняла.

Во время моих нескольких первых попыток осознавания, я обнаружила, что когда бы я ни пыталась осознавать, мое дыхание прекращалось.

Я не могла дышать и одновременно осознавать.

Я должно быть слишком сильно пыталась и была слишком напряжена.

Я начала понимать, что Ошо говорил об обусловленности и о том, что ум - это компьютер, запрограммированный родителями, учителями, телевидением и, в моем случае, поп-песнями.

Я никогда не думала об этом раньше, но было многое, что я начала замечать относительно себя: мои реакции на ситуации, мои суждения.

Когда я останавливалась, чтобы проверить, я вспоминала, что так меня учил мой учитель... моя бабушка думала так... это то, во что верил мой отец.

"Где же я во всем этом?"- спрашивала я себя.

Медитация случалась для меня естественно, просто, когда я сидела на дискурсе и слушала звук голоса Ошо и паузы между словами.

Я сидела и слушала ритм и таким образом скорее медитация приходила ко мне, чем я старалась сделать что-то для этого.

Дискурсы стали так важны для меня, что я просыпалась несколько раз в течение ночи и вскакивала с постели, готовая бежать.

После того, как мои эмоциональные всплески плача в кустах поуспокоились, дискурсы стали важным и питательным началом моего дня.

Я начала замечать насколько Ошо отличается от всех, кого я видела, и иногда я просто, не отрывая взгляд, весь дискурс смотрела на его руки.

Каждое движение было поэтическим и изящным, и все же у него была жизненность и сила, которую излучает огромная мощь.

Его манера говорить соблазняла, но соблазняла нас медитировать, идти по духовной тропе.

Его руки были протянуты к нам, он манил, как будто мы были детьми, делающими первые шаги, он успокаивал нас и продолжал звать нас вперед.

Он смеялся вместе с нами, говорил, что не надо быть серьезными, что серьезность- это болезнь, а жизнь полна игры.

Когда он смотрел на нас, мы сразу же чувствовали, что он принимает нас, доверяет нам и любит нас так, как мы не чувствовали никогда раньше.

Я употребляю слово "нас", потому что он был одинаков со всеми.

Он любил каждого одинаково, как будто он сама любовь.

Его сострадание было чем-то таким, чего я не испытывала никогда раньше.

Я никогда не встречала никого, кто говорил бы правду о ситуации, рискуя своей собственной популярностью, чтобы помочь другим.

Я послала письмо Ошо, в котором описала мой сон.

Я считала, что это красивый, цветной сон и хотела, чтобы Ошо увидел его.

Я получила ответ: "Сны - это сны, без всякого значения".

Я была в ярости.

В конце концов, разве не из-за важного сна я вообще приехала сюда?

Я вела дневник снов много лет и считала, что значение снов очень важно.

Я написала вопрос для дискурса, спрашивая: "Почему ты сказал, что сны не имеют

значения?" Часть ответа я привожу здесь:

"Я не только говорю, что сны - это сны; я говорю, что все, что ты видишь, когда считаешь, что ты бодрствуешь, это тоже сон.

Сны, которые ты видишь с закрытыми глазами, когда спишь, и сны, которые ты видишь с открытыми глазами в так называемом бодрствующем состоянии, - и те и другие сны, и те и другие не имеют значения...

"Мулла Насреддин гулял по городу однажды вечером и неожиданно наткнулся на кучу коровьего дерьма на дороге.

Он немного нагнулся и внимательно посмотрел на нее.

"Выглядит похоже", - сказал он самому себе.

Он нагнулся пониже и понюхал: "Пахнет похоже".

Он осторожно сунул свой палец и попробовал на вкус:

"И на вкус похоже.

Я рад, что я не наступил в него! "

"Остерегайтесь анализа", - говорил Ошо.

Я была действительно обижена, как он осмелился сказать, что моя жизнь бессмысленна; тогда, конечно, какое значение могут иметь сны?

Почему он не может сказать что-нибудь хорошее, я же не прошу его вызывать эти сны! Но хотя я чувствовала, что я немного опалена огнем, у меня было достаточно понимания, чтобы увидеть, что я еще не сонастроена с бытием, так, как он об этом говорил.

Я не чувствовала себя такой реализовавшейся и такой блаженной как он, так что может быть, я дурачу себя, говоря, что моя жизнь имеет значение.

Мне достаточно было взглянуть на него, и я видела, что есть другая реальность, гораздо более глубокое измерение, что-то, что я могла видеть в нем, но не знала в себе.

Я видела это в его глазах и в том, как он двигался.

Он выбросил фальшивые понятия, которые у меня были о себе, и оставил место для исследования настоящего.

Прошло шесть месяцев, и Прабудде надо было возвращаться в Англию, чтобы закончить бизнес, который он вел вместе со своим братом.

Он предложил взять меня с собой и, поскольку моя сестра выходила замуж, и я знала, что я вернусь в течение месяца, я согласилась.

У меня была еще одна причина для того, чтобы поехать, и, хотя она была смутной в моем мозгу, она была глубокой.

Я чувствовала себя в такой безопасности в этой своей новой жизни, что мне хотелось как-то проверить ее.

Мои чувства по поводу отъезда были неясны мне самой, и когда я увидела Ошо на даршане, чтобы сказать ему до свидания, и он спросил, почему я уезжаю, я заплакала и просто сказала: "Я чувствую себя в такой безопасности здесь".

Он улыбнулся и сказал: "Да, любовь очень безопасна".

Я чувствовала в себе больше любви и открытости к своей семье, чем когда бы то ни было.