) Н. БОРУ 10 декабря 1937, Москва

56) В. Л. КОМАРОВУ 17 февраля 1938, Москва

Я очень внимательно продумал создавшееся положение с Комиссией по техническому снабжению Академии наук, председателем которой я состою, и, приняв во внимание изменение функций этой комиссии, произведенное Президиумом, я решил прекратить работу в ней.

Я прилагаю при этом письме официальное заявление в Президиум Академии наук, но хочу Вам высказать те мотивы, которые заставили меня это решение принять.

Когда я несколько меньше года назад согласился начать работать в Комиссии по техническому снабжению, то главное, что заставило меня заняться этой работой, было убеждение, что из многих препятствий для успешного развития научной жизни в Союзе одним из основных является очень плохая организация материальной базы, в особенности научного снабжения. При всех, даже очень благоприятных остальных условиях, без хорошего научного снабжения нельзя иметь здоровую активную науку в стране.

Организуя свой институт, я увидел, что научное снабжение в стране плохо организовано в значительной мере по вине самих же ученых, которые не проявляют ни достаточного интереса, ни достаточной энергии, чтобы его наладить. И в частности, в нашем институте мне удалось значительно улучшить снабжение по сравнению, я думаю, с большинством институтов Союза. Свой опыт в этом направлении я и хотел использовать в работе комиссии. Положение о комиссии, утвержденное Президиумом год тому назад, как раз и было таково, чтобы возможно было полно осуществить это задание. Была поставлена задача: «Добиваться и организовывать правильную постановку научно-технического снабжения в Академии наук СССР; следить за правильным использованием средств, отпускаемых для учреждений Академии наук на научное оборудование».

Для этой работы надо было иметь значительную свободу действий при реорганизации «Техснаба», и необходимым условием работы комиссии я рассматривал подчинение «Техснаба» комиссии и обязательность ее решений для «Техснаба». Из устава комиссии вытекала и окончательность ее решений для «Техснаба».

После того как с утверждением устава комиссии это было достигнуто, я поставил следующие две первоочередные задачи:

1) наладить деловую работу комиссии; и

2) опираясь на эту комиссию, добиться правильной работы «Техснаба».

Мой опыт работы в академических комиссиях показывал, что они работают плохо; их даже, по существу, нельзя было назвать комиссиями — это неорганизованные сборища, выносящие решения без предварительной проработки. Поэтому прежде всего я старался наладить рабочий дух в нашей комиссии.

Это было нелегко. Относительно легче было добиться, чтобы комиссия собиралась по определенным дням в точные часы (два раза в месяц). За неполный год у нас, вместе с экстренными, было 25 заседаний. Но трудно было убедить членов регулярно посещать заседания. Часть их все же проявляла необходимую аккуратность. <...> Важно было также, чтобы члены комиссии были подготовлены к вопросам, решаемым на заседании, т. е. чтобы они предварительно знакомились с рассылаемым материалом и выполняли поручения по обследованиям, экспертизе и пр.

Это стало понемногу удаваться, и мне кажется, что комиссия по техническому снабжению стала превращаться в рабочий орган.

Комиссия таким образом понемногу становилась пригодной для выполнения второй задачи налаживания работы «Техснаба».

Главное, что надо было сделать в первую очередь,— это дать «Техснабу» правильное направление в характере его работы, т. е. из формально-бюрократической организации сделать его организацией, способной вникать в существо порученного ей дела — знающей научные приборы, понимающей потребности институтов и заинтересованной прежде всего в том, чтобы всевозможно облегчить быстрое получение этих приборов, а также ознакомить институты с теми возможностями, которые дает им наша промышленность. Это означало, что из организации, состоящей из снабженцев, формально проводящих и реализующих заявки институтов, «Техснаб» должен превратиться в организацию, изучающую советский рынок приборов, нужды институтов и в свою очередь информирующую их с помощью специального информационного бюро, создающую центральный склад научных приборов и материалов.

Сдвиг в этом направлении произошел (доказывается это, например, тем. что оборот по научному оборудованию вырос в «Техснабе» за это время в 3 раза), но, конечно, целый ряд мелких хозяйственных недостатков в «Техснабе» был.

Комиссия тов. Деборина, назначенная Президиумом для обследования «Техснаба» и работы нашей комиссии, эти недостатки в деятельности «Техснаба» выявила. Но если бы эта обследовательская комиссия (как я после показал акад. Деборину) посмотрела протоколы наших заседаний, она увидела бы, что не только эти, но и целый ряд других, не отмеченных в обследовательском заключении недостатков, были совершенно ясны комиссии. Все эти недочеты я считал менее существенными, они изжились бы сами собой, как только была бы закончена основная наша работа — подбор кадров.

Мой административный опыт указывает, что если работнику указывать шаг за шагом, что ему нужно делать (как, например, теперь Президиум Академии наук делает с институтами), то из этого никогда ничего хорошего не получится. Всякому работнику должна быть дана свобода действий и только преподаны самые общие директивы, и он должен полностью отвечать за свою работу; это относится и к директору «Техснаба». Если он не сумеет эти директивы провести в жизнь, то он непригоден и его надо прямо снять и заменить другим. Вся задача заключается в том, чтобы подобрать <...> кадры из надлежащих людей. В этом секрет удачного администрирования. Но для того чтобы подобрать кадры, делается так: берут человека, дают ему возможность проявить себя в течение трех-четырех месяцев; если после этого срока он ничем не проявил себя — его нужно заменить другим. Это нужно проделывать до тех пор, пока не найдется подходящий человек. Иного способа наладить какой-нибудь аппарат я не знаю.

В «Техснабе» мы имели двух руководителей — тов. Малинина и тов. Лебедева. Тов. Малинин оказался удачной кандидатурой: он хорошо наладил дело с импортом, информацией и пр. Что касается тов. Лебедева, то он оказался слабым. Его нужно было бы заменить. Этого мы не успели сделать. Таким образом, только при чрезвычайной удаче можно было бы рассчитывать, чтобы «Техснаб» наладился как организация с прежними же кадрами и начал бы хорошо работать раньше чем через год.

Мы получили возможность осуществлять паше влияние на «Техснаб» в июле. Я считаю, что трудно было за полгода сделать больше того, что было сделано в отношении «Техснаба» именно в основных вещах, а не в тех мелочах, на которые в первую очередь обратила внимание комиссия Деборина. Но, по-видимому, мои взгляды на этот счет Президиум не разделил. «Техснаб» теперь изъят из ведения комиссии и передан в исключительное ведение Управления делами Академии. Я очень сомневаюсь, что из этого получится толк. Самое лучшее, что из этого может выйти, это то, что «Техснаб» превратится в хорошую снабженческую организацию наподобие прочих наших лучших подобных учреждений, но отнюдь не в такой орган, каким я его себе мыслил и функции которого я Вам выше описал.

Теперь Президиумом Академии наук комиссии предложены другие задачи. Ей предложено быть «основным совещательным, экспертным и планирующим органом Президиума АН по вопросам снабжения научных учреждений и экспедиций научным оборудованием, реактивами и экспедиционным снаряжением». При ограничении силы ее решения (оно по новой системе не имеет силы окончательности) это совершенно меняет функции комиссии. Они сводятся теперь к тому, чтобы оформлять экспертизой заявки институтов и следить, чтобы они правильно выполнялись Управлением делами. Такую комиссию с тем же успехом можно было бы назвать «комиссией благих пожеланий». Как бы мне ни хотелось, я не вижу, как она может быть полезной организацией. При каждом недоразумении, а недоразумения можно предвидеть на каждом шагу, нам пришлось бы обращаться в Президиум. Это крайне осложняет дело, так как Президиум Академии наук — Вы меня простите за откровенность — чрезвычайно трудная организация, чтобы с ней работать. Для примера могу привести хотя бы, что я два раза писал в Президиум о том, что необходимо изменить состав комиссии, заменив тех членов, которые не посещают заседания, более активными членами. Это ходатайство мое так и осталось неудовлетворенным. Президиум загружен большим количеством разнообразных дел и обращаться к нему за разрешением текущих недоразумений так же невозможно, как невозможно было бы мне, директору института, относить в Президиум все спорные вопросы и недоразумения, которые могли бы возникнуть, например, с моим административным персоналом. Из этого, конечно, толка не выйдет и не может выйти.

Наконец, последняя функция комиссии — планирующая. О ней я хотел бы написать Вам более подробно ввиду тех разногласий, которые выявились в этом вопросе при первом обсуждении отчета комиссии между мной и тов. Кржижановским.

Поводом для этих разногласий, если Вы помните, явилась разная оценка годичного отчета «Техснаба». Последний не только выполнил свой план, но еще на 40% своего оборота по научному оборудованию удовлетворил такие потребности институтов, которые не были предусмотрены планом и возникли в процессе текущей работы. В то время как комиссия со мной вместе считала это большим достижением и поощряла это, тов. Кржижановский заявил, что это «нужно лечить, а по поощрять». Как видите, противоречия между нашими взглядами обозначились достаточно определенно. Из дальнейших реплик тов. Кржижановского я понял, что он считает мое отношение к плановой системе недопустимым и корни этого он усмотрел в том, что я пропитан буржуазными взглядами, которыми я напитался во время моего пребывания за границей.

Никогда я не думал и не собирался отрицать роли плановости в нашем народном хозяйстве. Капитализм по сравнению с предшествующими системами хозяйства, конечно, имел преимущества, так как хотя и ограниченно, все же регулировал соотношение между производительными силами и потребностями. Но только введением социалистического хозяйства, когда государственное планирование может показать свою полную силу, можно было уничтожить капиталистические кризисы и добиться такого быстрого развития народного хозяйства, какое наблюдается у нас. Отрицать, что плановость в нашем народном хозяйстве есть осно»-ное и сильнейшее звено нашего хозяйства, ставящее нас на голову выше любой капиталистической страны, является полной нелепостью.

Те исключительно широкие возможности для планирования, которые дает социалистический строй, конечно, должны быть использованы для организации нашего научного хозяйства и явиться в будущем основным

фактором нашей научной мощи. Но методы планирования для научной работы должны быть совсем иными, чем те, которые применяются в других областях паше-го хозяйства.

Но пока что у нас с планированием научного хозяйства очень скверно, даже хуже, чем в некоторых капиталистических странах.

Для сравнения возьмем хотя бы Англию, которую я лучше всего знаю. В капиталистической Англии наука развивается вовсе не произвольно, исследования возникают отнюдь не спонтанно, хотя [наука] планируется больше не непосредственно, [не] прямым путем, но, как это характерно для капиталистических стран, известным давлением капитала, сообщающим ей желаемый уклон развития.

Таким образом, в Англии, в тех областях точных и технических наук, с которыми я знаком, образовалась вполне определенная система. Схематизируя ее, можно следующим образом определить разделение функций между ее научными учреждениями, которые представлены тремя основными типами.

Один тип — это заводские, промышленные лаборатории. Их задача — разрабатывать более усовершенствованные или новые типы машин, испытывать и разрабатывать технические процессы и пр. Эти лаборатории находятся при больших предприятиях или это лаборатории ассоциаций. В последнем случае ряд мелких заводов (например, ткацких фабрик) собираются в одну большую ассоциацию и создают крупную лабораторию, на которую обычно правительство отпускает субсидию в размере 50% ее стоимости. Так обслуживаются мелкие предприятия, каждому из которых в отдельности не под силу было бы завести собственную лабораторию.

Другой тип представлен рядом правительственных лабораторий. Наиболее крупная из них — это Национальная физическая лаборатория в Теддингтоне. Надо сказать, что Теддипгтонская лаборатория размером с городок, штаты ее свыше 1000 научных сотрудников и по бюджету она крупнее нашей Академии наук. Разбита она на 8 больших отделов: физический, электрический, радиотехнический, метеорологический, инженерный, аэродинамический, металлургический и судостроительный. Руководится она под непосредственным наблюдением Королевского общества.

Лаборатория эта заполняет целый город, имеет несколько аэродинамических труб, 2 больших бассейна для испытания судов, мощные высоковольтные установки и т. д. Задача этой лаборатории — выполнение, как у нас говорят, «договорных работ» как для промышленности, так и для частных лиц, какого бы характера эта работа ни была. Но эта работа обязательно должна принадлежать к числу тех, которые имеют определенное решение, т. е. [таких], например, как проверка сопротивления корпуса корабля при прохождении в известных условиях плавания, исследование потребления пара по соплам паровых турбин, испытание какого-либо материала и т. д. То есть эта лаборатория является как бы большим, многообразным измерительным прибором, к помощи которого может обращаться любая отрасль промышленности.

Кроме Теддингтонской национальной лаборатории существуют еще такие самостоятельные лаборатории с аналогичными функциями, как: 1) строительная лаборатория; 2) химическая лаборатория; 3) лаборатория пищевых продуктов; 4) лесная лаборатория; 5) дорожная лаборатория; 6) топливная лаборатория; 7) геологическая; 8) радиотехническая и др.

По физиологии, медицине, мореплаванию и другим дисциплинам также существует ряд лабораторий.

Наконец, третьим типом лаборатории является научная лаборатория при институте или университете, в задачу которой входит развитие теоретических знаний; подобные лаборатории часто субсидируются правительством. Такой, например, является Кавендишская лаборатория при Кембриджском университете; аналогичные лаборатории существуют при университетах Манчестерском, Оксфордском, Глазговском, Эдинбургском, Лондонском, Дублинском, Бристольском, Лидском, Абер-динском и др. Эти лаборатории производят научно-творческую работу как в области науки, так и в области техники, т. е. решают научные проблемы, безотносительно непосредственного их практического применения, а также готовят и квалифицируют кадры для всех других лабораторий.

Вот Вам система, с известной стройностью созданная в капиталистической стране. Конечно, она уродуется взаимной конкуренцией, секретничеством, скрыванием друг от друга результатов, отсутствием единого

планирующего руководства и прочими явлениями, которых в нашей стране не должно быть.

Теперь сравним с тем, что есть у нас.

В распределении функций лабораторий, их тематики у нас существует полный кавардак, если мягко выразиться. Если жизнь страны ставит даже крупную задачу, то неизвестно, какое научное учреждение долншо ею заниматься. Лаборатории Физического института Академии наук занимаются такими вопросами, как определение беременности кобыл, или же подбирают наиболее подходящую структуру ниш для Дворца Советов; наши высоковольтные лаборатории рассеяны по всей стране и ведут свои работы изолированно друг от друга; наши криогенные, холодильные лаборатории (мне с ними пришлось познакомиться, так как их тематические планы присылают мне на отзыв) работают в условиях чрезвычайной оторванности друг от друга, они повторяют одни и те же работы, будучи распределены в самых разнообразных ведомствах, частью при заводах, частью даже в электротехнической промышленности. Вопросы эталонирования измерений, за исключением самых элементарных, как меры длины, веса и температуры, которыми занята Палата мер и весов, решаются где угодно и как угодно. Одна из лабораторий МГУ, например, занималась [такой] совершенно элементарной и рутинной работой, как определение коэффициента теплопроводности разных специальных сталей, что с легкостью могло быть выполнено на стандартных установках неквалифицированными сотрудниками в лаборатории типа английской Теддингтонской. Вместе с тем институты Наркомтяжпрома, как, например, Ленинградский физико-технический, занимаются самыми теоретическими и ведущими проблемами физики, как расчленение атомного ядра.

Все упомянутые проблемы важны и нужны для страны. Я вовсе не хочу умалять их достоинств; приведенные примеры показывают лишь то, что наши пока что скромные научные силы при тех сравнительно небольших средствах, которыми мы еще располагаем, используются крайне беспорядочно и нерационально. Нет порядка, плана, системы. Поэтому люди и оборудование используются плохо.

Вот здесь-то как раз и необходимо планирование, вот тут-то оно и будет наиболее существенным.

Весь вопрос в том, кто у нас в Союзе должен заниматься приведением всего научного хозяйства в порядок и набрасывать план его развития?

В Англии, например, имеется полуминистерство (по-нашему, комитет, как, например, Комитет по высшей школе), при котором состоит научный совет из выдающихся ученых страны. Этот совет решает, куда направить отпускаемые государством средства и как планировать по крайней мере ту небольшую часть научной жизни страны, которая непосредственно от государственных субсидий зависит, и в каком направлении оказывать давление на промышленные лаборатории, которые от этих субсидий зависят частично.

При нашей структуре наш контроль над развитием научной организации, конечно, может быть более полным и действенным. Но кто его должен осуществлять? Единственная организация, которая для этого у нас существует, это, мне кажется, Академия наук СССР.

Такое планирование она может осуществлять всевозможными путями: идеологическим воздействием, финансовым контролем, премиями работникам Академии наук и т. д. Это должно было бы являться одной из основных задач Президиума Академии наук, которому уже, конечно, не оставалось бы времени на те мелкие вопросы, которыми он преимущественно занят' теперь.

Между прочим, тот устав нашей комиссии, который был принят прежде, и предусматривал полную ответственность «Техснаба» перед комиссией с тем, чтобы Президиум утверждал только годовой отчет и финансовые планы, мне кажется, должен был бы приветствоваться Президиумом. Это разгрузило бы его работу от мелких вопросов и таким образом дало бы ему больше времени и энергии для того, чтобы сосредоточиться на основных, кардинальных вопросах организации науки. При современной же структуре, когда всякие мелкие недоразумения должны рассматриваться Президиумом, умаляется самое значение и работа Президиума.

Но никогда попыток планировать советскую Муку я со стороны Президиума Академии наук не видел. <...>

Если я принимаю a priori, что наша Академия наук должна развивать в своих стенах как раз научные и технические проблемы творческого характера, то здесь открываются широкие возможности дальнейшего планирования и детализации. На всяком этапе хозяйственного развития страны одни проблемы более важны, чем другие. Например, если мы сейчас интересуемся линиями передач высокого напряяхения, то особое внимание следует обратить на все те проблемы, которые с конструированием этих сетей связаны. Так как наибольшие затруднения испытываются с изоляционными материалами, диэлектриками, наибольшие трудности вызывают потери разрядами через воздух, то на изучение этих диэлектриков и газового разряда надо обратить особое внимание. Если у нас будет ряд научных работников, хорошо знакомых с теорией этих явлений, то наше техническое развитие в этом направлении пойдет гораздо успешнее, хотя непосредственно, может быть, в разрешении практических проблем, в проектировании эти работники и не будут принимать участия. Но в виде консультантов, в виде критиков они, несомненно, окажут самое благотворное влияние.

Таким образом, те темы, которые развиваются в Академии наук, несомненно должны отражать потребности пашей страны. А этого у нас нет.

Как на яркий пример, могу указать на следующее: у нас в Академии наук, например, исключительно сильная, может быть, самая сильная в мире школа математиков. Но вопросы, которыми эта школа занимается, наиболее отвлеченные, а именно: теория чисел. Может быть, это одна из самых глубоких областей математики, но ее непосредственное влияние и использование ее результатов в нашей жизни равно нулю. Наоборот, те области математики, которые оказывают большое влияние на гидро- или аэродинамику и т. д., у нас сравнительно слабо развиты. В этой области мы еще совсем не являемся ведущими (уступая, в частности, англичанам) .

Далее, знакомясь с работой отдельных наших институтов, мне приходилось констатировать, что объединенной тематики в большинстве институтов нет. Темы интересные, может быть, даже ваишые являются идейно совершенно разрозненными. Не только один институт, но и один и тот же научный работник ведет ряд разрозненных научных тем. Между тем современная наука уже давно стала на тот путь, что только когда над темой работает коллектив, хотя бы маленький, но упорно двигающийся в определенном направлении, он может достигнуть ощутимых результатов. Идейная связь между отдельными научными работами является необходимым фактором успешной деятельности любого научно-исследовательского учреждения. Вот в решении этих задач и должно было, мне кажется, заключаться содержание научного планирования, которое в данный момент остается абсолютно беспризорным.

То же планирование, отступления от которого собирается «лечить, а не поощрять» тов. Кржижановский, т. е. планирование каждым научным работником своей потребности на год вперед при работе над темой — это такой же вторичный мелочный вопрос, как — по аналогии — те вопросы, которые в первую очередь отметила комиссия акад. Деборина в работе «Техспаба».

В научной работе так же нелепо требовать детального плана снабжения, как нелепо просить, например, от художника, чтобы он прислал точный список красок, моделей, кистей и полотен, которые ему потребуются в году. Всякий художник может сказать, что в основном ему потребуются склянки, резинки, проволока. Единственное, что может в таких условиях сделать научный работник — как это сделал бы и художник — это запросить [то], что может теоретически понадобиться, в наиболее широком ассортименте. Этим он страхуется на случай всяких неожиданностей. Фактически так сейчас и делается.

Планирование нашей научной потребности, конечно, возможно и необходимо, но оно должно производиться en gros^xcii для всех учреждений Академии наук и не по индивидуальным заявкам, как сейчас, а на основании больших чисел, полученных из опыта нашего научного снабжения. Такова та основная идея, которую я проводил в работе «Техснаба».

«Техснаб» должен планировать потребность Академии наук, а для этого он должен стать культурной, самостоятельно мыслящей квалифицированной организацией. Институты же надо по возможности избавить от этого планирования материальных потребностей и только постольку к нему прибегать, поскольку целый ряд приборов и материалов у нас дефицитен. Приходится также урезать потребности наших институтов ввиду недостатка валюты. С этой точки зрения та экспертная работа, которую осуществляла Комиссия по техническому снабжению, проверяя импортные заявки институтов, была не планированием, а просто нормированием. Если комиссия этим и занималась, то она делала это исключительно потому, что считала такое нормирование временной мерой, как временной мерой были у нас хлебные карточки. И так же, как хлебные карточки, так и это нормирование отнюдь не является характерной чертой структуры нашего хозяйства. По существу, такого рода функции комиссии были мне глубоко несимпатичны, но они выполнялись потому, что это необходимо в данный момент. Но если теперь эту работу ставят центральной задачей, то такая работа мне глубоко не по душе.

Мне кажется, из этих соображений совершенно ясно, что те функции, которые возложены на теперешнюю комиссию, в корне противоречат моим установкам по планированию нашей советской науки и потому выполнены мной удовлетворительно быть не могут.

Если я ошибаюсь в своих взглядах и мои взгляды идут вразрез с ортодоксальными установками тов. Г. М. Кржижановского, то тем более мое присутствие в этой комиссии будет нежелательно.

Я извиняюсь за чересчур длинное письмо, но мне кажется, вопрос достаточно серьезен, чтобы ему уделить больше внимания.

П. Капица