ФЕДОР СОЛОГУБ (1863 — 1927)

(Ц-

Петроград

Ждановская набережная

3, кв. 26

Многоуважаемый Александр Семенович,

Очень благодарен Вам за посылку мне Вашего журнала Новая Русская Книга. Сообщаю Вам (наверху этого письма) мой настоящий адрес. Будет мне приятно получить от Вас несколько строк — как Вы живете? Скоро ли собираетесь возвратиться в Россию? О себе могу сказать не много, — после моей тяжелой потери¹ мне очень трудно что-нибудь делать. Пишу только стихи. Скоро в издательстве Полярная Звезда² выйдет сборник моих новых стихов. В издательстве Былое на днях выходит книга Анастасии Николаевны «Женщина накануне Великой Французской Революции» с моим предисловием. Для из<датель>ства Пол<ярная> Зв<езда> приготовляю сборник стихов русских поэтов на тему «Призвание поэта». В том же изд<ательстве> печатается мой перевод двух сказок Бальза<ка> о прекрасной Империи из книги Les Contes drolatiques³, и небольшой сборник моих сказочек для детей. Вот, кажется, и все.

С приветом

Федор Сологуб.

(Петроград, Красная 21, кв. 1)

В 18—21 гг. работал в Ниж<нем>-Новгороде в Правлении отделения Всероссийского Союза поэтов, в ЛИТО Губполитпросвета, в периодических изданиях и литературных сборниках.

В 1922 г. изд<ательст>во «Распятый арлекин» выпустило книжку стихов «Города Хмурь». Выходит в издании «Имажинисты» — Меня — Тебя — поэма, «Нисти Грац» — имажиниада². В настоящее время работает над поэмой «Азиатская холера» и 2-ой кн<игой> стихов.

— В Петрограде с конца 22 г. работает Воинствующий Орден Имажинистов, в составе: поэтов — Афанасьев-Соловьев³, Ник. Гри-горов, [Алексей Золотницкий]⁴, Семен Полоцкий⁵, Владимир Ричи-отти⁶, Григорий Шмерельсон.

Орден по июнь месяц — 23 г. провел около 70 вечеров, диспутов и пр.

Работа ордена ведется в контакте с Московской группой Имажинистов — Есенин, Ивнев, Мариенгоф, Шершеневич, Эрдман.

Летом члены ордена работали: [А. Золотницкий — Крым], В. Ричиотти — Кавказ, С. Полоцкий и Гр. Шмерельсон — Волга.

С осени намечено ряд вечеров, диспутов, организация издательства, к годовщине (25 нояб<ря>) петроградской работы выходит сборник «В кибитке вдохновения» — участвуют: [Золотницкий], Аф<ана-сьев>-Соловьев, Н. Григоров, Р. Ивнев, С. Полоцкий, Вл. Ричиотти, Ан. Мариенгоф, Гр. Шмерельсон, Вадим Шершеневич, Н. Эрдман⁷.

Чита, 15 марта 1922.

М<ежду> прочим, будьте добры указать последнее критическое издание Гофмана, — оно, кажется, начало выходить в 1910 г. и до войны было не закончено. К сожалению, я забыл имя редактора и издательства².

Кроме того, какая-то монография вышла о Гофмане в издательстве Эрика Рейсса³.

Замечу, что более, чем немецкая, меня интересует французская наука.

Посылаю Вам свою работу по библиографии⁴ и материалы для отдела «Personalia» «Русской книги»⁵. К сожалению, пишу с экстренной оказией и не успел переработать в виде статьи.

Это сведения о деятель<ности> ист<орико>-фил<ологических> фак<ультет>ов Томска и Иркутска за 1920/21 учебный год, и сведения о покойных на территории Сибири.

Недельки через две-три пришлю статью об историко-филоло-гич<еском> факультете Том<ского> Унив<ерситета> за период 1917—1921, — и о некоторых новинках Дальневосточного Книжного Рынка⁶.

За исполнение просьбы заранее глубоко благодарю. Рад буду быть Вам полезным.

М. Азадовский.
Чита Профессору А.С. Ященко Инст<итут> Нар<одного> Журнал «Русская книга»

Образов<ания> Berlin, Wilhelmstrasse 20.

Об Ашукине см. очерк «Затворник», в кн.: Вл. Лндин. Собрание сочинений в трех томах. Т. 3, М., 1974, стр. 391—394.

1

Москва, Мал. Серпуховка.

8 VI 22 г.

Многоуважаемый Александр Семенович!

Посылаю Вам небольшую статейку — «Современность в литературе». Эта тема выбрана не мной, а Пильняком, который сказал мне, что именно это Вам нужно.

Не откажите в напечатании нескольких заметок в хронике, тоже при сем прилагаемых.

Если статья моя Вас удовлетворит, я охотно буду работать в Вашем журнале. Сообщите мне, какого рода материал для Вас желателен.

Попрошу Вас выслать мне 1-ый и 2-ой №№ «Русск<ой> Книги» за этот год.

Пильняк же мне сказал, что в обычае редакции гонорар уплачивать вещами. Если это так, то — как видно из письма Бориса — пришлите мне безопасную бритву. Если же это для Вас трудно, то книги.

Что-либо из следующих: Эпопея № 1, Пильняк, Повесть петербургская.

Впрочем, не знаю их цен.

С совершенным уважением

Ник. Ашукин.

23 X 1922

Многоуважаемый Александр Семенович,

Посылаю Вам кое-какие заметки для вашего журнала.

Рецензию о книге Эфроса можно сократить, если цитаты из нее покажутся Вам слишком длинными¹. В отдел «Судьба русск<их> писателей» посылаю о А. Эфросе, Ю. Соболеве и Л. Зилове. О них у Вас еще ничего не было².

Соколов-Микитов привез мне бритву. Большое спасибо. Какие у меня с Вами счеты? Остался ли я Вам должен.

За счет следующего моего гонорара попрошу Вас выслать мне книги.

Хотелось бы получить что-либо из след<ующих>:

А. Белый. Два тома Записок Чудака.

—"— Разлука. Стих<отворения>

А. Ремизов. Ахру (изд. Гржебина)

—"— Россия в письменах.

К. Бальмонт. Воздушный путь (Расск<азы>). Изд. Огоньки.

Эпопея.

Кроме того, Александр Семенович, напишите мне, какой мате-рьял для Вас наиболее интересен. Буду присылать.

С истинным уважением

Ник. Ашукин.

Н.С. Ашукин 20X11 1922

Многоуважаемый Александр Семенович!

Обращаюсь к Вам с просьбой по книжной части. Будьте любезны выслать мне седьмой том Собр. соч. А. Блока (изд. «Эпоха» и «Алконост»). Книга мне очень нужна для работы (заканчиваю, вернее — уже почти окончил составление библиографии Блока)³. Стоимость книги и расходы по пересылке вычтите из моего гонорара. Впрочем, если такового на моем счете не значится или не хватит (я послал Вам кое-какие мелочи)⁴, буду Вашим должником. Вскоре пришлю мате-рьял для Нов<ой> Русск<ой> Книги.

Исполнением просьбы премного меня обяжете. В свою очередь готов служить Вам.

С истинным уважением

Николай Ашукин.

P.S. № 8 Книги до сих пор мной не получен.

При всей разрозненности и обрывочности корпуса горьковских документов, сохраненных Б.И. Николаевским⁴ и находящихся сейчас в архиве Гуверовского института, научное значение его, несомненно, очень велико. Изучение его позволяет осветить с новой, неожиданной и нешаблонной, стороны равно литературную деятельность Горького и место писателя в революционной жизни России XX века.

Мы не располагаем в настоящее время данными о встречах Горького и Николаевского до Берлина. Единственная известная нам «встреча» произошла на страницах петроградского историко-революционного журнала Былое, в шестнадцатой книжке которого (вышла осенью 1921 года) была помещена статья Б.И. Николаевского «Первое преступление М. Горького (Из очерков по архивным материалам)». Статья эта вводила в научный оборот «дело» № 7 за 1889 г. нижегородского жандармского управления и освещала не известный до того эпизод биографии Горького — его первый арест. В статье в Былом публикуемые жандармские документы были сопровождены мемуарными комментариями самого Горького — уточняющими, опровергающими и высмеивающими утверждения жандармов. Согласно первой сноске на стр. 174 журнала, комментарии Горького были сделаны «по просьбе редакции»; дата, проставленная под ними — «20 марта 1921 г.» — эту справку удостоверяет и разъясняет: Б. И. Николаевский, как один из членов Центрального комитета меньшевистской партии, был ровно за месяц до того, 21 февраля, арестован Чека⁵ и провел почти год в тюремном заключении, вплоть до выезда в январе 1922 г. в эмиграцию. Таким образом, это был «последний» арест в России старого деятеля революционного движения России и одного из самых крупных впоследствии его историков.

Эта «встреча» и одновременно «невстреча» Горького и Николаевского на страницах историко-революционного журнала может, по-видимому, многое объяснить в характере личных контактов и корреспонденции их в Берлине в 1922—1923 гг.

После длительной голодовки в Бутырской тюрьме лидеры меньшевистской партии были освобождены из заключения; в январе 1922 года Ф.И. Дан, Б.И. Николаевский, Л.О. Дан и Е.И. Грюнвальд выехали из Советской России и 11 февраля прибыли в Берлин⁶. С «тюремной» проблематикой связаны приводимые ниже эпистолярные документы, указывающие на встречи Николаевского с Горьким в середине 1922 г. Несмотря на то, что эти материалы появлялись уже в печати, исключительный их исторический вес заставляет нас заново опубликовать и прокомментировать их. Связаны они с начавшимся летом 1922 г. в Москве процессом над партией социалистов-революционеров, явившимся частью начатого после Октябрьской революции тотального разгрома советской властью социалистического движения в России.

В конце февраля 1922 г. в Москве неожиданно⁷ было объявлено о предстоящем процессе над правыми эсерами по обвинению в акциях, совершенных в период Гражданской войны. Обвинение против лидеров партии социалистов-революционеров базировалось на показаниях двух бывших членов Боевой организации — Лидии Коноплевой и ее мужа Г. Семенова (Васильева), к тому времени в рядах партии социалистов-революционеров уже не состоявших и, по слухам, принадлежавших к Российской Коммунистической партии. Показания Г. Семенова были изложены им в изданной в феврале 1922 г. в Берлине брошюре⁸, цинично-фальсификаторская и провокационная направленность которой бросалась в глаза⁹. В этой брошюре утверждалась причастность ведущих функционеров партии к попыткам покушения на В.И. Ленина, Л .Д. Троцкого, Г.Е. Зиновьева и других большевистских вождей в начале революции.

К процессу 1922 г. привлечены были деятели революционного движения с безупречным прошлым, долгие годы проведшие в дореволюционных тюрьмах и на каторге, где они сталкивались с теми, кому на суде отведена была роль обвинения. Объявлению о судебном разбирательстве предшествовало длительное пребывание (с 1920 г.) лидеров партии социалистов-революционеров в тюрьме, без предъявления соответствующего конкретного обвинения. Извещение о суде было всеми (без различия политической принадлежности) воспринято как предупреждение о неминуемой казни старых революционеров и как предвестие нового этапа в ликвидации социалистического движения России¹⁰. Это, в свою очередь, совпало с международным признанием Советской России, переговорами в Генуе и с намеченным на апрель 1922 г. в Берлине совместным конгрессом трех Интернационалов — всех течений социал-демократии Европы".

Во главе общественной борьбы против предстоящей расправы над эсерами оказались лидеры меньшевистской партии, находившиеся в эмиграции в Берлине, — во главе с Ю.О. Мартовым, с первых дней Октябрьской революции последовательно выступавшие против террора и требовавшие отказа от смертной казни. Решение об активном участии в защите эсеров было принято меньшевиками после некоторых колебаний и разногласий между Заграничной Делегацией партии, с одной стороны, и Центральным ее комитетом, находившимся в России, — с другой. Об этом свидетельствуют мемуары Б. Двинова (входившего тогда в ЦК), указавшего на старые противоречия внутри русского движения:

Положение нашей партии в этом деле было трудным: партия, конечно, протестовала против иезуитского и провокационного процесса, но партия ни в коем случае не могла взять на себя ответственность за морально-политическое прошлое эсеров¹².

Весной 1922 г. был создан широкий фронт протеста против сфабрикованного суда, руководимый рабочими партиями Запада. В передовой статье «Первое предостережение» журнал Ю.О. Мартова писал:
Цинизм, с каким через 10 дней после опубликования брошюры предателя в Берлине было состряпано «дело» против с.-р.-ов в Москве, со всею ясностью поставил перед социалистами и рабочими вопрос о методах расправы большевиков со своими политическими противниками вообще. То, что обычно творилось под спудом, впервые открыто выявилось во всем своем безобразии. Террор на основе гнусного предательства и грязной полицейской провокации — вот против чего поднял свой протестующий голос пролетариат¹³.
Под давлением общественного мнения социалистической Европы представители Коминтерна на апрельском совещании трех Интернационалов Н. Бухарин и К. Радек дали письменное заверение, что смертный приговор не будет вынесен на предстоящем процессе и даже не будет затребован обвинителями. Однако В.И. Ленин нашел это соглашение ущемляющим суверенность Советской России¹⁴, а нарком юстиции Д.И. Курский публично заявил, что берлинское соглашение нисколько не связывает московский суд¹⁵. Открывшийся в начале июня суд, который, по предварительным сообщениям, должен был завершиться в течение двух недель¹⁶, проходил 50 дней. Видные представители западного социалистического движения, явившиеся, по берлинскому соглашению, в Москву для защиты подсудимых, подверглись организованной травле и были вынуждены 22 июня оставить судебное разбирательство. Вслед за ними покинули зал суда и русские адвокаты. Обвиняемые остались без формальной юридической защиты. Стало ясным, что смертный приговор лидерам социалистов-революционерам — неотвратим.

В этот момент Мартов и выступил с инициативой вовлечения Горького в борьбу за спасение эсеров. Предложенный им сценарий подразумевал обращение Горького к Анатолю Франсу, еще в марте 1922 г. обратившемуся к Советскому правительству с просьбой «не совершать по отношению к политическому противнику действий, которые могли бы быть истолкованы как проявление мести, ибо вы нанесли бы этим неисцелимый вред великому делу освобождения рабочих всего мира»¹⁷. А. Франс был не только одной из самых крупных фигур европейской культуры, пользовавшейся безусловным моральным авторитетом, но и по политическим своим симпатиям был долгое время близок к французской коммунистической партии. Он постоянно проявлял интерес к русским делам. Присужденную ему незадолго до этого, в ноябре 1921 г., Нобелевскую премию в области литературы он пожертвовал в пользу голодающих в Советской России¹⁸ (тогда же в печати сообщалось о глубоком разочаровании А. Франса в коммунизме¹⁹). В свое время А. Франс возглавил европейскую кампанию по освобождению М. Горького из тюрьмы в 1905 году; апелляцией к нему Горького сейчас, в связи с делом социалистов-революционеров, создавалась красноречивая историческая параллель²⁰.

Сохранившиеся и публикуемые ниже документы свидетельствуют об исключительно важной роли Николаевского, только недавно вырвавшегося из застенков ЧК, в закулисных контактах вокруг суда над эсерами²¹. Сам Николаевский не оставил об этом прямых упоминаний, но в 1964 году, в письме И.С. Зильберштейну, подчеркнул историческое значение этих документов: «Наиболее интересной является группа материалов о выступлениях Горького в 1922 году с протестом против тогдашнего суда над социалистами-революционерами (Гоц, Тимофеев, Веденяпин и др.). Весь этот эпизод правильно может быть освещен только по этим материалам»²². Остается догадываться, почему именно к Б.И. Николаевскому обратился Ю.О. Мартов с просьбой воздействовать на Горького. Во всяком случае письмо Мартова к Николаевскому служит самым ранним документальным подтверждением личных контактов Николаевского и Горького. Приводим это письмо:
30. VI

Дорогой Б<орис> Иван<ович>.

По-моему, теперь нельзя терять ни минуты и необходимо добиться, чт<о>б<ы> Горький выступил по поводу эс-эров. Ведь совершенно ясно, что дело идет — и быстро — к кровав<ой> развязке при невозможности сделать теперь что-ниб<удь> в Германии, надо пускать в ход послед<ние> ресурсы: Горького и Ан<атоля> Франса. В прилагаемом письме²¹ я прямо предлагаю Горькому обратиться к Франсу с просьбой о вмешательстве и опубликовать и свое отношение и ответ. Последнее, конечно, вернее всего, не зная адреса ни Г<орького>²⁴, ни Вашего, посылаю Вам письмо через Ф.И.²⁵ с просьбой непременно поехать лично к Горьк<ому> и отнести мое письмо, дабы он не мог ни уклониться от ответа, ни задержать с ним и чтоб Вы могли, в случае надобности, «надавить» на его хрупкую волю. Последнее, очевидно, крайне необходимо. Для него, м<ожет> б<ыть>, этот шаг приведет к разрыву материальной связи с б<ольшеви>ками²⁶, но... настал момент, когда его приходится прижать к стене. Всего лучше, если он Вам даст текст телеграммы к Франсу (или другого обращения, если он предпочтет придумать что-ниб<удь> другое) и уполномочит Вас перевести и разослать. На этот случай, советую переслать (перевести сможет Ф. Ильич) Франсу через ре-д<акцию> Populaire²⁷ (Paris, Rue Feydeau 12) с просьбой перетелеграфировать. Если необходимо будет, чтоб я перевел, можно послать мне, я уже отсюда перешлю. Словом, действуйте!

Жму руку,

Ю.М.

В результате контактов Николаевского с Горьким, в начале июля 1922 года Горький выступил с двумя письмами, получившими широкую огласку в печати. Как и настаивал Мартов, Горький послал телеграмму Франсу, но этот шаг был им сделан наряду с отправлением — _и обнародованием — другого письма — к А.И.. Рыкову. Вот оба этих письма:

Суд над социалистами-революционерами принял цинический характер публичного приготовления к убийству людей искренно служивших делу освобождения русского народа. Убедительно прошу Вас: обратитесь еще раз к Советской власти с указанием на недопустимость преступления. Может быть, Ваше веское слово сохранит ценные жизни социалистов. Сообщаю Вам письмо, посланное мною одному из представителей Советской власти.

Сердечный привет.

М. Горький.

Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством, — это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство.

Я прошу Вас сообщить Л.Д. Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо за время революции я тысячекратно указывал Сов<етской> власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране.

Ныне я убежден, что если эс-эры будут убиты, — это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России.

М. Горький.

1-VII-22

Париж, 10 июля 1922.

К сожалению, я недостаточно хорошо знаком с тем важным делом, по которому Вы ко мне обращаетесь, и не мог следить по документам за ходом процесса против с.-р.-ов, имеющего место в настоящее время в Москве.

Тем не менее, как и Вы, я считаю, что люди, о которых идет речь, в свое время искренне служили делу освобождения русского народа.

Как и Вы, я считаю, что их осуждение тяжело отразится на судьбах Советской Республики.

От всего сердца присоединяюсь, дорогой Горький, к призыву Вашему по адресу Советского правительства, один из членов которого, говорят, фигурирует в процессе в качестве прокурора³². С братским приветом

Анатоль Франс³³.

Неожиданность и парадоксальность — в глазах московских руководителей — акции Горького объясняется двумя обстоятельствами. Хотя Горький издавна, «домашним» образом, был связан с Центральным комитетом партии социалистов-революционеров⁴⁵, его политическая позиция — ив особенности во время берлинской «эмиграции» и выхода его книги О русском крестьянстве — оказывалась в гораздо большей степени противостоящей политической философии партии социалистов-революционеров, ориентировавшейся на крестьянские массы России, чем даже линия большевиков в период революции. В своих антикрестьянских филиппиках, в своей «крестьяно-фобии» Горький в большей, чем большевики, степени противопоставлял себя социалистам-революционерам. Именно поэтому, надо полагать, Мартов направил к Горькому именно Б.И. Николаевского, в отличие от других меньшевиков всегда настаивавшего на привлечении крестьянских масс к революционному движению⁴⁶. Характеристика вождей партии социалистов-революционеров, представших перед судом, как интеллигенции в письме Горького к Рыкову одновременно дезавуировала выдвинутые против них обвинения в терроризме⁴⁷ — и перекликалась с горьковской концепцией революции как союза интеллигенции, рабочих и крупных капиталистов против бессмысленно жестокой, проникнутой инстинктом разрушения многомиллионной крестьянской массы⁴⁸.

Приговор по делу эсеров, вынесенный 7 августа, предусматривал — в нарушение письменного обещания Бухарина, Радека и Клары Цеткин (она была включена на суде в число общественных обвинителей) на берлинском совещании трех Интернационалов — смертную казнь по отношению к 12 членам Центрального Комитета партии. Однако решением ВЦИК от 9 августа исполнение смертного приговора было приостановлено на неопределенный срок и поставлено в зависимость от возобновления или невозобновления враждебной деятельности партии социалистов-революционеров против Советской власти. Эсеровские лидеры, томящиеся в тюрьме, стали, таким образом, заложниками — в период, когда институт заложничества, процветавший в эпоху Гражданской войны, был формально отменен. Но самым характерным для этого процесса является то, что решение о «приостановке» смертных приговоров не было сразу сообщено самим осужденным и они длительное время не знали, когда вынесенный им приговор будет приведен в исполнение. К этому периоду «ожидания» казни относится приводимое ниже письмо Л.О. Цедербаум-Дан⁴⁹ к Горькому:

21/II⁵⁰.

А что режим, действительно, был настоящим «прижимом» Вы можете видеть по письму А.П. Тимофеевой.

Ну, вот все, что могла Вам сообщить. Привет Вам от Ю<лия> О<си-повича>. У него все то же. Ухудшения нет, но и никакого улучшения!

Жму руку.

Лид<ия> Цедер<баум>-Д<ан>⁵⁶.
Позднее, 14 января 1924 г., Президиум ВЦИК снова рассмотрел вопрос о смертниках и заменил расстрел пятилетним тюремным заключением и ссылкой⁵⁷. Весной 1924 г. Е.Н. Тимофеев и А.Р. Гоц находились в ссылке в Казани, позднее были переведены на Урал⁵⁸.

В период процесса над эсерами Ленин, как уже говорилось, никакого участия в политической деятельности не принимал, хоть об этом суде его информировали Н.К. Крупская (18 июня), И.В. Сталин (11 июля) и, возможно, Н.И. Бухарин (16 июля) и А.И. Рыков (22 августа). О выступлении Горького в защиту эсеров он узнал только в начале сентября. Об этом свидетельствует следующее его письмо находившемуся тогда в Германии Н.И. Бухарину:

7/IX. 1922

Т. Бухарин!

Я читал (в «Социалистическом Вестнике») поганое письмо Горького. Думал было обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй, это чересчур. Надо посоветоваться. Может быть, Вы его видаете и беседуете с ним? Напишите, пожалуйста, Ваше мнение. Я мало видел газет (заграничных почти не видал). Значит, и «обстановку» мало знаю. Черкните подробнее Ваше мнение.

От всех нас лучшие приветы Вашей жене и Вам.

Ваш Ленин.

P.S. Я уже почти здоров.

P.P.S. Пишу Крестинскому⁵⁹, чтобы он мне достал оригинал письма Горького, напечатанного в номере от 20/VII 1922 «Социалистического Вестника». Если он забудет, пришлите Вы⁶⁰.

Ни о каких контактах Горького с Лениным, начиная с этого времени вплоть до смерти Ленина, не известно. Из письма Горького к И.П. Ладыжникову (конец декабря 1922) мы узнаем о его намерении отправить Ленину письмо⁶¹, но было ли оно действительно написано, по имеющимся источникам установить невозможно. Тем более интересными представляются упоминания о контактах с московскими лидерами, сообщенные Горьким в письмах Николаевскому, ниже публикуемых. Более конкретные сведения об этих контактах, в значительной степени сводившихся к облегчению участи заключенных в тюрьму лидеров партии социалистов-революционеров, станут доступны, только когда будет полностью опубликована корреспонденция Горького этого периода.