Книга вторая издание второе, дополненное Москва Издательство политической литературы 1990

ХУДОЙ МИР ЛУЧШЕ ДОБРОЙ ССОРЫ

Итак, на следующий день после выступлений мы встретились. Не требовалось большой проницательности, чтобы заметить, что государственный секретарь США выглядел уныло. А обоим предстоял, что называется, откровенный разговор, только с разных позиций.

Шульц сразу начал развивать тему о правах человека, относящуюся к сугубо внутренним делам Советского Союза. Я в тактичной форме сказал:

— Обсуждать эту тему нет смысла, так как речь идет о наших чисто внутренних делах.

Шульц же опять повторил почти дословно сказанное. Только, видимо, для убедительности добавил:

— Это президент поручил мне высказать то, о чем я и начал говорить.

Снова в сдержанной форме я сказал собеседнику:

— Наши внутренние дела мы обсуждать ни с кем не намерены, а что касается поручения, которое дано вам как государственному секретарю, то оно не обязывает меня как представителя другого государства следовать указанию американского президента. Ведь не будете же вы обсуждать эти вопросы сами с собой? И не лучше ли нам перейти из маленькой комнаты в другую, где, надеюсь, мы сможем обсудить важные вопросы советско-американских отношений и международной политики в присутствии наших советников? Ведь именно об этом мы с вами условились заранее.

332

Шульцу ничего не оставалось, как согласиться перейти в другое помещение и приступить к беседе в более широком составе. На этой части беседы присутствовали с советской стороны заместитель министра иностранных дел СССР В. Г. Комплектов и переводчик В. М. Суходрев, с американской стороны — специальный помощник президента по советским делам Джек Мэтлок, заместитель государственного секретаря Ричард Бэрт и посол США в Москве Артур Хартман.

Попытка навязать порядок беседы означала, что американская сторона просто не желала обсуждать другие действительно важные проблемы. Пришлось его остановить.

— Ваша попытка,— сказал я,— действовать согласно заранее разработанной в Вашингтоне схеме не может иметь успеха. Нам следует обсудить фундаментальные вопросы советско-американских отношений, положения в Европе в связи с проблемой ядерного оружия и положения в мире, которое становится все более напряженным.

После перепалки удалось все-таки добиться, чтобы беседа дальше продолжалась по тому плану, который диктовался взаимными интересами. Правда, прежде чем перейти к этому плану, потребовалось перешагнуть через много всяких реплик и деликатных моментов, включая и такой, когда мне пришлось прямо заявить:

— Если государственный секретарь США будет уходить от обсуждения важных вопросов и пытаться все дело свести к зачтению заявления Вашингтона об инциденте, то в таком случае у нас с вами нет предмета для разговора и нашу беседу можно считать законченной.

Из своей практики встреч с американскими официальными лицами я не могу припомнить ситуацию, когда государственный секретарь США так настойчиво пытался бы навязать свой порядок работы и отвернуться от разговора по важнейшим проблемам современности.

Поведение Шульца тем более трудно объяснимо после его заявления:

— Администрация Рейгана привержена к конструктивному диалогу с Советским Союзом.

Впрочем, такое заявление, не отражало реального положения

333

Обратив внимание государственного секретаря на эту сторону дела, я заявил:

— Я готов обсуждать вопросы, представляющие взаимный интерес, если, конечно, и вы к этому готовы. Главная задача сводится к тому, чтобы выравнять советско-американские отношения, внести разрядку в ту напряженную обстановку, которая создалась в результате действий США в отношениях между двумя странами, да и в мире в целом.

Затем я изложил нашу позицию по кардинальным вопросам ядерных вооружений. Отметил при этом:

— Утверждения, будто вопрос о самолете является проблемой номер один, надуманны. В действительности проблема номер один, которой живет весь мир,— предотвращение ядерной войны. И едва ли найдется хоть один американец, если, конечно, он в своем уме, который не считает, что именно это — наиболее острая общечеловеческая задача.

От имени советского руководства я заявил:

— Мир сейчас все ближе сползает к очень опасной черте. Очевидно и то, что СССР и США несут большую ответственность за недопущение ядерной катастрофы. По нашему мнению, США должны по-новому оценить эту лежащую на них ответственность, а президенту и его администрации стоило бы смотреть на внешнеполитические дела не так, как прежде. Разве не факт, что отклоняется все предложения, ведущие к сдерживанию гонки вооружений, к ее ограничению, не говоря уже о сокращении ядерных вооружений? Сколько бы Советский Союз ни выдвигал конструктивных предложений с этой целью, США их с ходу отклоняют. Перечень таких примеров большой.

Советское руководство,— продолжал я,— исходит из того, что СССР и США обязаны активно способствовать устранению угрозы ядерной катастрофы. Кстати, на этот счет есть совместный официальный документ, принятый в свое время обоими государствами. Его положения обязывают наши страны действовать в этом направлении.

Шульц сидел молча.

— Советский Союз,— говорил я,— настойчиво стремится именно к этому. Может быть, это звучит парадоксом, но даже наша данная встреча показала, что и в сложных условиях диалог возможен. Плохой диалог лучше войны.

Намеренно я немного переиначил известную поговорку «Худой мир лучше доброй ссоры». А далее сказал:

334

Шульц внимательно слушал мои высказывания. Видимо, он уже махнул рукой на свой первый вариант — свести беседу к обсуждению одной темы — инцидента с южнокорёйским самолетом.

Напомнил я государственному секретарю об одном примере из советско-американских отношений:

— Когда в 1972 году президент Никсон приехал в Москву, то в результате переговоров оба государства пришли к выводу о том, что надо искать взаимоприемлемые решения международных проблем, и искали их. Да, давайте вспомним — при Никсоне искали. Горы оружия и вся международная обстановка обязывают нас бережно относиться ко всему, что помогает наводить мосты к миру. Поэтому мы призываем президента США и вас, как государственного секретаря, к тому, чтобы с чувством ответственности искать соглашения, использовать любые возможности, которые позволили бы сблизить наши позиции в вопросах прекращения гонки ядерных вооружений и разоружения.

Далее я поставил вопрос:

— Если США осуществят свое намерение разместить новое ракетно-ядерное оружие в Западной Европе, то что же будет потом? Ведь Советский Союз не будет спать,— мы постараемся восстановить равновесие и сделаем это. Мир станет еще более хрупким, так как равновесие это будет на более высоком уровне. Вот к чему США фактически ведут дело.

Шульц продолжал внимательно слушать и не подал ни одной реплики.

— На нас с вами,— сказал я далее,— лежит обязанность изложить друг другу позиции своих стран, информировать свое руководство о тех предложениях, которые каждая сторона выдвигает на обсуждение.

В этой связи я еще раз привлек внимание к предложению, высказанному в то время Ю. В. Андроповым, относительно ядерного

335

оружия в Европе. Учитывая американскую позицию, счел также нелишним напомнить Шульцу советскую точку зрения.

— Нет человека более приверженного идеям мира, чем президент Рейган.

Состоялся обмен доводами, которые представляли собой обоснование позиций сторон. Каждый из собеседников внимательно следил не только за содержанием и аргументацией партнера, но даже за интонацией, с которой произносились слова и фразы, стараясь уловить, насколько твердо соответствующая сторона придерживается объявленной позиции и нет ли в ней какого-либо слабого места.

Встреча происходила в старинном особняке. Некогда его, вероятно, строил для себя какой-то испанский гранд, а ныне в нем размещается резиденция посла США в Мадриде.

Совершив логический вираж, Шульц вновь вернулся к инциденту с южнокорейским самолетом.

Словом, было ясно, что Шульц в ходе беседы стремился не замечать советских инициатив по вопросам ограничения гонки вооружений и хотел лишь завязать дискуссию о самолете.

Я изложил советскую точку зрения:

— Мы обвиняем американскую сторону в совершении крупной акции против Советского Союза. Имела место заранее спланированная акция. Американские заявления не могут опровергнуть этого нашего убеждения. Как мог упомянутый самолет отклониться от общепринятого, утвержденного коридора на 500 километров, причем не в сторону международных вод, а в сторону советской границы, проникнуть в глубь воздушного пространства СССР и лететь там в течение более двух часов?

Обратил я внимание Шульца и на то, что США в своем заявлении обходят молчанием тот факт, что полет самолета проходил над важнейшими военно-стратегическими районами Советского Союза на Дальнем Востоке.

— Почему этот самолет,— спросил я,— находясь в воздушном пространстве СССР, не подчинился сигналам предупреждения и требованиям о посадке, полностью соответствующим международному праву и нашим законам? Он отказался подчиниться нормам международного права и советским законам, которые хорошо известны всем, кого это касается, точно так же, как нам известны соответствующие американские законы.

Не было у собеседника ответа на все заданные ему вопросы.

— Вот почему,— сказал я в заключение,— мы обвинили ад-

336

министрацию США в организации против СССР преступной акции. Случай с самолетом — это не единичный враждебный выпад против Советского Союза. Одновременно мы решительно возражаем против тех слов, которые ныне стали обычными для лексикона американской администрации, против брани по адресу Советского Союза, нашего общественного строя.

Имел я с Шульцем несколько встреч и бесед и до Мадрида и после. Они, конечно, были иного содержания и иной тональности.

Когда он в первый раз пришел для встречи со мной в советское представительство в Нью-Йорке во время сессии Генеральной Ассамблеи ООН, у нас состоялась довольно пространная беседа. Обе стороны к ней основательно подготовились.

Однако требуется тут же сделать оговорку. Как представитель советского руководства, я готовился к тому, чтобы по возможности придать беседе конструктивный характер. Разумеется, это возможно только в том случае, если другая сторона не будет уходить от рассмотрения существа разногласий, возникших между СССР и США по ключевым вопросам двусторонних отношений и международной обстановки. Шульц оказался готовым лишь констатировать разногласия между нашими странами, но не искать пути их преодоления. Это стало ясным сразу же.

В начале беседы я поставил вопрос:

— Куда намерена вести дело администрация США в советско-американских отношениях? Готова ли она вместе с нами искать политическое решение существующих разногласий, или она будет продолжать накалять обстановку и раскручивать маховик

гонки вооружений?

Советский Союз,— подчеркнул я затем,— решительно дер-

337

жит курс на мир, на мирное развитие наших отношений с США. Вашингтон, к сожалению, взаимности не проявляет.

Внимательно выслушивая мои высказывания, Шульц делал себе пометки. Вначале я было подумал, что собеседник по крайней мере некоторые места из моих высказываний встречает с пониманием и что это не только дань его опыту ведения дел с иностранцами в области частного бизнеса, который вырабатывает привычку архивнимательно и как бы даже с пониманием относиться к тому, что говорит собеседник. Но потом, по ходу беседы, мне стало ясно, что от внешней манеры держаться во время беседы до существа позиции Шульца — дистанция солидного размера.

Шульц начал мне отвечать с утверждения:

— Действия Советского Союза на международной арене, а также то, что он делает для обеспечения своей безопасности, представляют угрозу для Соединенных Штатов Америки.

Угрозу — и все! А доказательств — никаких.

И по ходу дальнейшей беседы Шульц их привести так и не смог. Но поскольку ничего не говорить все-таки нельзя, то Шульц в последующем высказал две мысли. Первая относилась к международным проблемам регионального характера. А вторая — к проблеме ядерного оружия.

По проблемам регионального характера государственный секретарь ограничился ссылкой на какое-то мифическое подталкивание нами некоторых стран к вражде в отношении США.

Что касается проблемы ядерного оружия, то Шульц повторил высказывание президента:

— Советский Союз угрожает и США, и Западной Европе своим ядерным потенциалом.

Но опять он не сказал ни слова по поводу того, на каком основании Вашингтон делает такой вывод.

Именно так часто ведут дела представители США. Впрочем, такая особенность изложения их взглядов давно уже замечена и многими зарубежными наблюдателями, которые весьма далеки от симпатий к Советскому Союзу.

Иногда в ходе беседы Шульц, казалось, начинал выворачивать свою папку, которая лежала у него на коленях или, если беседа происходила за столом, на столе, в поисках какой-то справки. Ну,

338

думаю, сейчас дело дойдет до использования фактов и цифр. Но не тут-то было. Все шло по той же проторенной колее.

Однако мой собеседник проявил индифферентность к цифрам. Он даже не стал их опровергать. То ли не имел у себя цифровых данных, то ли имел, но не желал приводить, поскольку они расходятся с утверждениями Вашингтона.

После этой беседы создалось определенное мнение о позиции Вашингтона. Суть основывалась на иллюзорной надежде с помощью давления на Советский Союз добиться для США односторонних преимуществ и закрепить их.

ВСТРЕЧИ С ШУЛЬЦЕМ

Последующие мои беседы с Шульцем, в частности та, что состоялась в Стокгольме 18 января 1984 года, мало что добавили нового.

В Стокгольме вновь различие между позицией СССР и позицией США ощутилось весьма отчетливо. Советский Союз пришел на стокгольмский форум с твердым желанием содействовать его успеху. Он внес два ключевых предложения.

Первое — об отказе всех стран — участниц стокгольмского совещания, которые являются ядерными державами, от применения ядерного оружия первыми. Иными словами, Советский Союз предложил другим последовать его примеру.

Второе — о заключении договора относительно запрещения применения силы вообще в отношениях между государствами.

Одновременно Советский Союз заявил, что он готов к разработке более значительных по характеру и более широких по охвату дополнительных мер укрепления доверия в военной области, которые также способствовали бы созданию атмосферы большего доверия в отношениях между участниками форума.

Было совершенно ясно, что государственный секретарь США Шульц прибыл в Стокгольм с тем же багажом, с которым шел на беседы и в Нью-Йорке и в Мадриде.

339

Трудно, конечно, говорить о гибкости или об отсутствии таковой, если речь идет о крупных державах, о разногласиях между ними по коренным вопросам войны и мира. Всякие сравнения такого рода таят в себе опасность стать весьма относительными, условными, приблизительными и неточными.

Само собой понятно, что Шульц — представитель ведущей капиталистической державы, выразитель идей старого социального мира. Это личность, так сказать, запрограммированная социальным кодом. Как политик, выразитель интересов правящего класса США он верно служит державе, задавшейся целью добиться доминирующего положения в мире.

Понимает ли он, что другая социально-экономическая система — социализм — является результатом объективного, исторического развития? Понимает ли он, что всякие установки на то, чтобы потеснить социализм, а то и совсем его устранить,— бесперспективны? На эти вопросы я не берусь ответить.

Хотелось бы верить в то, что этот незаурядный американский деятель, с которым можно и даже интересно обсуждать вопросы международной политики, понимает, что игра словами о ликвидации социализма представляет собой бессмыслицу. Если он так думает, то уже одно это ставит его на голову выше некоторых других деятелей, словесная копилка которых переполнена всякого рода легковесными фразами, может, внешне и хлесткими, но несерьезными. Если он так думает, то это облегчает ему и переход к важному выводу, а именно: международные отношения необходимо строить на основе мирного сосуществования государств с различным социальным строем.

Не хочу сопоставлять Шульца с другими его предшественниками. Считаю это не вполне уместным.

Шульц как политический деятель — оппонент, которому его солидный опыт в ведении международного бизнеса должен помогать и, наверно, помогает. Не мне судить, к какой категории политических деятелей в американской администрации принадлежал Шульц — к категории ведущих или к категории ведомых. Это рискованно. Всегда я отношусь с осторожностью к броским характеристикам того или иного деятеля, особенно связанного с ведением

340

А реальность состоит в том, что Советский Союз готов и впредь вести дела с теми деятелями, которые отвечают за внешнюю политику соответствующих государств. Личные симпатии или антипатии в отношении того или иного из них не должны этому мешать.