Книга Юрия Никулина «Почти серьезно »



бет37/54
Дата24.07.2016
өлшемі2.13 Mb.
#220484
түріКнига
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   54
ОН СДЕЛАЛ НАС КОВЕРНЫМИ

По Ленинграду разъезжает касса — фургончик, обклеенный цирковыми афишами. Фургончик возит ослик. Останавливается он на улице, и около него сразу собирается толпа ребят. Покупать в таком фургончике билеты интересно. Мне рассказывали, как еще в Петербурге к владельцу цирка Чинизелли пришел писатель Александр Грин и сказал:

— Вот у вас около кассы написано: «Каждый взрослый может на свой билет провести бесплатно одного ребенка». А не лучше ли написать: «Каждый ребенок имеет право провести с собой бесплатно одного взрослого»? Как детям приятно будет!

На что Чинизелли, пожав плечами, сказал:

— Да зачем мне это делать, у меня и так сборы хорошие.



(Из тетрадки в клеточку. Январь 1959 года)
Смущение и робость я испытывал в первое время, когда входил в кабинет Георгия Семеновича Венецианова.

Всем своим обликом Венецианов располагал к себе. Удивительной выдержки человек. Образованный, вежливый.

Продолговатое худощавое лицо, внимательные, добрые, серые глаза, руки с длинными пальцами, точно у музыканта, одет просто.

Стол в его кабинете завален эскизами, сметами, чертежами, фотографиями, письмами.

Рядом на тумбочке — большой макет зрительного зала. Мы просиживали у Венецианова по два — три часа. Разговор в основном шел о наших репризах. Бывало, что Георгий Семенович отвлекался и вспоминал об интересных номерах, других клоунах или просто говорил о жизни. Любил он вспоминать и о том, как учился еще до революции в военно — морском училище, о своей офицерской службе на флоте. После демобилизации (ему тогда было около тридцати лет) он увлекся театром, получил театральное образование. Работал актером, потом руководил Ленинградским мюзик — холлом и театром эстрады. А в пятьдесят лет пришел в цирк.

На первый взгляд казалось, что эти отступления не имеют отношения к нашей работе. Но это только на первый взгляд. Потому что всегда, если пользоваться выражением Георгия Семеновича, мы находили после бесед с ним какую — нибудь «зацепочку». Он постоянно будил нашу фантазию, причем делал это незаметно, исподволь.

Во время разговора много курил. Длинные сигареты делил на две части, вставлял в мундштук и прикуривал от старой медной, военных времен, самодельной зажигалки. Ему предлагали новые — японские газовые, — а он повертит их, погладит и скажет:

— Красивая, но не для меня. Я к своей привык. Уж она никогда не откажет.

Среди артистов Венецианов пользовался авторитетом. С его мнением считались, его советы всегда выполняли, потому что понимали: Венецианов сделает номер лучше. Многие стремились попасть работать в Ленинград, зная, что к их номеру «приложит руку» Георгий Семенович. Он изменит мизансцену, подскажет вместе с художником какую — нибудь деталь для костюма, что — то подсократит, придумает новый трюк, закажет композитору музыку, поработает над светом, и в результате средний номер станет хорошим.

От многих режиссеров, которых я знал, Венецианов отличался манерой вести репетицию. Он никогда не выбегал на манеж, не показывал мизансцен, не произносил за артистов текста — не учил с голоса. Он просто сидел в зале и смотрел работу актеров. А потом приглашал их к себе в кабинет и спокойно, не торопясь высказывал свое мнение. Замечания делал тактично, неназойливо. Его замечания всегда были точными. Он любил репетировать подолгу, обстоятельно, пока сам не чувствовал, что номер готов.

— Искусство не терпит торопливости, — отвечал Венецианов тем, кто торопил его с выпуском нового номера.

Вся атмосфера Ленинградского цирка, взаимоотношения технических работников, администрации, занятых в программе артистов определялись и поддерживались Венециановым.

— Понимаете, — говорил он мне, — развитие цирка зависит от наличия культуры. Культуры человеческого общения. И конечно, от знаний… Нельзя же жить только своим номером. Нельзя!

Помню, про одного дрессировщика лошадей, с которым особенно много занимался, Венецианов сказал:

— Он превосходный дрессировщик, знает свое дело. Лошади — страсть Венецианова.

Ленинградский цирк славился подготовкой конных номеров. Именно при Венецианове открылась конная студия, из которой вышли превосходные дрессировщики. Сам Георгий Семенович почти ежедневно, пока позволяло здоровье, совершал по городу прогулки верхом на лошади. Лишь в последние годы жизни из — за болезни ног прекратил их. И по цирку ходил в валенках.

Педантичный по характеру, он ровно в десять утра, минута в минуту, созывал у себя начальников цехов, ровно в три часа уезжал домой обедать, ровно за пять минут до начала вечернего представления приходил в цирк. Обычно смотрел программу, стоя в боковом проходе зрительного зала, наблюдая реакцию публики.

В антракте или после представления часто звонил к нам в гардеробную и высказывал свои замечания. Так продолжалось от спектакля к спектаклю.

А поздно вечером, когда гасли огни рекламы, я видел, как Георгий Семенович с портфелем под мышкой выходил из цирка. Он медленно шел к трамвайной остановке, стоял, ожидая трамвая. Глядя на него, я мысленно пытался представить его дом. Наверное, в его квартире так же уютно, как и в кабинете. На стенах висят какие — нибудь старинные фотографии, картины, на полках много интересных книг.

При своей педантичности и внешней холодности Венецианов по натуре был добрым человеком. Он заботился о людях, понимал их. Когда мы готовили новогоднее представление, Георгий Семенович попросил нас придумать какую — нибудь небольшую роль для одного старого и забытого клоуна.

— Придумайте что — нибудь для него. Пусть выйдет на манеж. Подработает человек немного, но главное — ему будет приятно снова побывать в цирке, на репетициях, на представлениях. Жалко старика.

Отличительная черта характера Венецианова — спокойствие. В любой обстановке он сохранял поразительную невозмутимость. Помню, в одну из осенних ночей 1954 года возникла угроза наводнения. Через каждые тридцать минут по радио объявляли о повышении уровня воды в Неве. Вода перехлестывала уже через парапет реки Фонтанки. А от цирка до Фонтанки метров десять.

В цирке возникла паника. Бегали служащие, волновались артисты. Администрация не знала, что предпринять. Больше всех почему — то кричал пожарник, угрожая, что, если вода зальет подвал, он отключит свет. У проходной цирка столпились все сотрудники и решали, куда девать животных. Кричали, нервничали, ругались между собой. На конюшне тревожно ржали лошади и ревели медведи. И тут появился Георгий Семенович Венецианов.

— А собственно, почему такая паника? — спросил он тихо.

И все, услышав его голос, вдруг замолчали. Мгновенно прекратилась паника, и все успокоились. Раз пришел Венецианов, все будет в порядке.

Когда шум стих, Георгий Семенович отдал несколько распоряжений, объяснив, кому и что надо делать, если начнет заливать цирк, а сам спокойно поднялся к себе в кабинет и просидел там до тех пор, пока по радио не сообщили, что вода пошла на убыль.

Восхищаясь хладнокровием и выдержкой Георгия Семеновича, я не сомневался, что если даже в цирке начнется пожар, то он, видимо, так же, не торопясь, пройдет сквозь пламя на конюшню и выведет одну за другой всех лошадей.

Особенно священнодействовал он при постановке парадов — прологов, считая их лицом программы. Он приглашал для этого артистов театров, спортсменов, участников художественной самодеятельности, не жалел денег на оформление, стараясь сделать парады зрелищными и запоминающимися. Это были парады именно Ленинградского цирка. В каждом параде — торжественный выход униформы. Униформисты надевали специальные, расшитые золотом костюмы. Все подтянуты, в белых перчатках, с безукоризненными прическами. Впереди шел старший униформист с аксельбантами.

Продолжая работать уже во второй программе сезона, мы по — прежнему ежедневно встречались с Георгием Семеновичем в его кабинете.

— Ну что, друзья, нового, что хорошего? — этими словами он обычно встречал нас.

Да, он относился к артистам, как к друзьям. И мы испытывали радость, когда шли на очередную беседу.

И на третью программу оставил нас Георгий Семенович Венецианов. В Ленинград тогда пригласили коллектив армянского цирка.

— Раз армяне приезжают, — сказал я шутя Георгию Семеновичу, — как — то неудобно, что коверные русские, может быть, написать в афишах: «В паузах — Никулин и Шуйдинян»?

Венецианов посмотрел на меня, улыбнулся и ответил:

— Ничего, ничего, будете работать под своими фамилиями. Дружба народов.

За время работы в Ленинграде мы вошли в роль коверных и уже не ощущали того cтраха перед выходом на манеж, который испытывали в день премьеры. Программы пользовались успехом, билеты продавались за месяц вперед. Конечно, Венецианов приложил немало труда, настойчивости, чтобы развить наш вкус, помочь найти свое лицо, научить требовательнее относиться к подбору репертуара. Он сделал из нас коверных. И прав Миша, который говорил мне:

— Мы здесь с тобой проходим вторую академию. Одну прошли у Карандаша, вторую — у Венецианова.

К концу гастролей (в один из выходных дней в цирке) нас попросили выступить в Театре оперы и балета имени Кирова — бывшем Мариинском. Там проходила какая — то городская конференция, для участников которой давали концерт мастеров искусств. Цирк представляли мы. Загримированные, ожидаем своего выхода за кулисами, и вдруг около нас появляется солидный мужчина в пенсне, в бархатной куртке, с длинными седыми волосами. Он увидел нас, стоящих рядом с большим портфелем (мы его приготовили для показа «Наболевшего вопроса»), и замер. Затем, подняв театрально руки, он с пафосом воскликнул:

— Господи, до чего же мы докатились! На сцене Мариинского театра — клоуны! Позор!

Все стоящие рядом молчали. А мы почувствовали себя неловко. Работали в тот вечер без подъема, хотя зрители и принимали нас тепло. На следующий день обо всем этом мы рассказали Венецианову. Он усмехнулся и произнес:

— Ну что ж, и в Мариинском театре есть свои дураки.

В 1964 году, за год до смерти Георгия Семеновича, мы снова работали в Ленинграде. Венецианов только что перенес тяжелую болезнь. Речь его стала замедленной, порой невнятной. Он быстро уставал, редко приходил на вечерние представления, и мы все реже собирались в его кабинете. Бывало, я постучу, приоткрою дверь в кабинет и увижу Георгия Семеновича. Он сидит за столом, подперев голову руками, напоминая мне одинокую печальную птицу. В тот год мы не выпустили в Ленинграде ни одной новой репризы.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   54




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет