Кристиан Штрайт Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг

Ускоренный самой армией процесс вовлечения её в политику истребления на Востоке имел далеко идущие последствия. До этого существовало не подлежащее

отмене особое положение армии, как относительно самостоятельного носителя власти в национал-социалистском государстве. Это особое положение могло сохра­няться только до тех пор, пока армия сохраняла чёткую внешнюю и внутреннюю дистанцию в отношении сугубо национал-социалистских принципов ведения вой­ны. Политика руководства сухопутных сил отнюдь не способствовала укреплению позиций армии в национал-социалистском государстве, даже если так могло казать­ся летом 1941 г. В выигрыше оказались только Гиммлер и Гейдрих, чей вес возрос за счёт потери веса руководства сухопутных сил и внутреннего упадка армии. Масштаб сотрудничества между армией и айнзацкомандами был таким образом ин­дикатором «падения престижа армии»²⁷². После всего сказанного возникает вопрос, какое значение это вовлечение в политику истребления имело для «решения еврейского вопроса».

До последнего времени в науке преобладала концепция, согласно которой Гит­лер отдал приказ об истреблении евреев весной 1941 года в самой тесной связи с приказом о комиссарах²⁷³. Уве Дитрих Адам убедительно доказал, что такой приказ не мог быть издан до осени 1941 г. и что Гитлер «с большой долей вероятности... не стремился изначально к «окончательному решению» в той форме, в какой оно было осуществлено позже, как к политической цели»²⁷⁴. Этот тезис Адама, исходя из анализа процесса вовлечения, следует поддержать и дополнить.

Не полежит сомнению, что в начале 1941 г. Гитлеру мерещилась общая цель -устранение единых «еврейства и большевизма». Синхронно с процессом вов­лечения вермахта в политику уничтожения была принята более радикальная формулировка и дифференциация этой направленной на уничтожение цели. В начале марта 1941 г. Гитлер ещё не верил, что советские земли можно подчинить немецкой власти в той мере, в какой он решил это сделать в июле 1941 г. В его директивах, которые 3 марта Йодль передал в отдел «L» штаба оперативного руководства вермахта, ещё говорилось о том, что Советский Союз должен быть «расчленён на государства с собственными правительствами, с которыми мы можем заключить мир». Если «еврейско-болыпевистская интеллигенция и должна быть устранена, то условия, созданные в результате русской революции, устранить не удастся.

Несомненно, что ещё в марте Гитлер считал нереальным устранение резуль­татов большевистской революции, однако в июле это стало уже его главной целью. На смену планам расчленения СССР на подчинённые немецкой гегемонии нацио­нальные государства, пришёл план низвести статус советских территорий по эту сторону Урала до уровня эксплуатируемых колоний с населением готовых к работе рабов. Однако это было возможно только в том случае, если бы была истреблена не только «еврейско-большевистская интеллигенция», но и всякий потенциальный источник сопротивления, если бы, как выразился Гитлер на одном из решающих совещаний с руководящими кадрами, «расстреливали каждого, кто косо посмот­рит»²⁷⁵. Однако это означает, что для Гитлера с марта месяца оценка результатов, достижимых посредством имеющихся сил, решительно изменилась. Условием это­го было согласие военного командования на значительно большее участие вермахта в политике уничтожения.

Тезис о том, что сама готовность к участию в политике истребления радикали­зировала эту политику, по моему мнению подтверждают имеющиеся источники о начале карательных акций, совершенных айнзацгруппами.

Начальник РСХА, группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих настойчиво указывал в письменных директивах, которые он направил 2 июля 4-м предусмотренным для оккупированных советских территорий инспекторам полиции и СС «в целях из­бежания возможных неясностей при взгляде на организационное использование и фактический круг задач айнзацгрупп», на достигнутое с ОКХ соглашение от 26 мар­та²⁷⁶. В «инструкции для командира айнзацгруппы и айнзацкоманды» об этом гово­рилось следующее:

Отношениям с вермахтом посвящен приказ ОКХ от 26 марта 1941 г., который сле­дует чётко исполнять. На основании этого приказа следует поддерживать самое лояльное сотрудничество с вермахтом. Отданные в рамках этого приказа указания вермахта следует чётко соблюдать²⁷⁷.

Как уже упоминалось, это соглашение было сформулировано открыто, но дело было главным образом в том, какую интерпретацию примут заинтересованные инс­танции. Формулировки, которая допускала бы общую казнь всех евреев, причём в армейской зоне ответственности, в нём явно не было. Поэтому интересно, как Гейдрих в директивах для инспекторов полиции и СС, которые должны были иг­рать в предусмотренных рейхскомиссариатах ту же роль, что играли айнзацгруппы в зоне ответственности ОКХ, определил круг жертв. При этом его требования по сути не выходили за рамки плана «Барбаросса» и приказа о комиссарах. Следовало ликвидировать всех высших, средних и «радикально настроенных низших» партий­ных деятелей, все «прочие радикальные элементы», а также всех «евреев в государ­ственных и партийных органах»²⁷⁸.

То, что в момент, когда вышли директивы Гейдриха, массовые казни евреев уже шли полным ходом, не противоречит моему тезису²⁷⁹. Согласно детальному сообщению начальника айнзацгруппы «А» бригаденфюрера СС доктора Франца Шталекера, с октября 1941 г. «посвященная чистке работа полиции безопасности согласно принципиальным приказам имела своей целью как молено более масш­табное устранение евреев»²⁸⁰. Из этого же сообщения следует, что к началу восточ­ной кампании, принимая во внимание вермахт, действовали очень осторожно:

[...] уже в первые часы после вторжения, хоть и среди существенных трудностей, местные антисемитские силы побуждались к погромам против евреев. Согласно приказу полиция безопасности принялась за разрешение еврейского вопроса всеми средствами и со всей решительностью. Причём было желательно, чтобы необы­чайно суровые меры, могущие вызвать возмущение даже в немецких кругах, при­менялись ими далеко не сразу. Внешне следовало представить дело так, будто эти меры были инициированы местным населением и являлись его естественной реакцией на многолетнее угнетение со стороны евреев и террор со стороны ком­мунистов в предыдущие годы²⁸¹.

Погромы, которые должны были инициировать айнзацкоманды, - сами, прав­да, по распоряжению Гейдриха, «оставаясь в стороне»²*², - должны были с одной стороны устранить имеющиеся со стороны вермахта сомнения, а с другой - сохра-

нить для айнзацкоманд путь к отступлению, который был возможен путём указания на то, что речь, мол, идёт об эксцессах со стороны местного населения²⁸³.

Сверх ожиданий лёгкая работа айнзацгрупп на Востоке привела не только к то­му, что Гиммлер и Гейдрих приблизились к цели «как можно более масштабного устранения евреев» в советских землях гораздо быстрее, чем они сами могли на это надеяться. Широкий масштаб сотрудничества со стороны вермахта дал национал-социалистскому руководству понять, что эта властная структура не будет проти­виться последующему суровому обращению с немецкими евреями и евреями на остальных, контролируемых немцами территориях²⁸⁴. Следствием этого процесса было также то, что осенью 1941 г. произошло полное формальное лишение прав немецких евреев и начата их депортация на Восток²⁸⁵. Благодаря предупредитель­ности вермахта национал-социалистское руководство смогло довести цель уничто­жения к её конечному результату. Речь шла уже не о «как можно более масштабном устранении евреев» на Востоке, но о ликвидации всех евреев на контролируемых немцами территориях.

VII. МАССОВАЯ СМЕРТНОСТЬ СОВЕТСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В 1941-1942 гг.

19 февраля 1942 г. руководитель рабочей группы по использованию рабочей силы в управлении 4-хлетним планом, министериаль-директор Мансфельд¹ выступил в имперской экономической палате с докладом по «общим вопросам использования рабочей силы». Касаясь постоянно обостряющейся нехватки рабочей силы, Манс­фельд заявил:

Нынешние трудности с использованием рабочей силы не возникли бы, если бы своевременно было принято решение о широком использовании труда русских воен­нопленных. В нашем распоряжении находилось 3,9 млн. русских², из которых оста­лось лишь 1,1 млн. Только с ноября 1941 г.³ по январь 1942 г. умерло 500000 рус­ских. Число русских военнопленных, в настоящее время используемых на работах (400000), едва ли может быть увеличено. Если устранить тифозные заболевания, то, пожалуй, появится возможность задействовать в экономике ещё дополнительно 100000-150000 русских⁴.

Итак, из советских военнопленных, находившихся в немецких руках, к этому времени умерло или было убито 2 млн. человек⁵. Уже было показано, как стало возможным уничтожение айнзацгруппами в районе ОКВ и прифронтовой зоне при­мерно 600 000 военнопленных, большая часть которых была ликвидирована до вес­ны 1942 г. Как же произошло, что между началом похода на Восток и концом янва­ря 1942 г. ежедневно погибало около 6000 пленных?

Военное командование уже ранее было озабочено тем, чтобы найти извини­тельное объяснение для массового вымирания пленных, ибо бедствия пленных вы­зывали беспокойство среди гражданского населения оккупированных территорий и, естественно, среди самих пленных. Отдел пропаганды штаба оперативного руко­водства вермахта издал 10 ноября директиву о том, как следует вести пропаганду в прифронтовых районах:

Поскольку настроения в лагерях военнопленных не являются тайной для граждан­ского населения и партизан, а тем самым известны также противнику, следует про­вести тщательно спланированную контрпропаганду. [...] Недостаточное питание военнопленных и задержка с использованием их на работах не входят в намерение немецкого вермахта. Ответственность за войну и, соответственно, за лишения, ко­торые должны переносить военнопленные, несут московские правители. Сталин отдал преступный приказ об уничтожении запасов продовольствия, средств произ­водства и транспорта. Соотечественники пленных сами принимали участие в осу­ществлении этого дьявольского приказа. [...] Немецкий вермахт обеспечен регу­лярным снабжением и снабжён всем необходимым. Однако никто не вправе

ожидать, что военные смогут сверх этого осуществлять ещё значительные доставки продовольствия для пленных в то время, как ведутся боевые действия. Напряжённая ситуация со снабжением и скудное размещение характерны прежде всего для пересыльных лагерей вблизи фронта. По мере эвакуации пленных на Запад положение улучшается⁶.

К версии, что, мол, главным виновником страданий пленных является Сталин, ибо в оккупированных вермахтом областях были уничтожены запасы продоволь­ствия, примыкает другая версия, которая объясняет смерть советских военноплен­ных возникновением эпидемий, борьба с которыми была якобы безуспешной⁷, -то есть естественной катастрофой. Изданный начальником службы по делам воен­нопленных в марте 1942 г. секретный приказ о содержании советских военноплен­ных возлагает всю ответственность за плохое состояние их здоровья на «много­летнее недоедание», «трудности с питанием в Советской Армии» и «военные дей­ствия»⁸. Наконец, наиболее частым является объяснение, которое высказали в Нюрнберге также представители обвиняемого военного командования: массовая смертность советских пленных осенью 1941 г. явилась следствием того, что огром­ное количество пленных, прежде всего после больших окружений под Вязьмой и Брянском (середина октября 1941 г.; 662000 пленных) невозможно было прокор­мить. Так, начальник штаба оперативного руководства вермахта, генерал-пол­ковник Йодль заявил:

Окружённые русские армии оказывали фанатичное сопротивление, хотя последние 8-10 дней были лишены какого-либо снабжения. Они питались буквально древес­ной корой и корнями, ибо отошли в непроходимые лесные дебри и попали затем в наши руки в таком состоянии, что едва были способны ещё передвигаться. Вы­везти их было невозможно. В том напряжённом положении со снабжением, в ко­тором мы очутились из-за разрушения путей сообщения, было невозможно их всех эвакуировать. Поблизости не было мест для их размещения. Большую часть мож­но было бы спасти только в результате немедленного и заботливого лечения в ус­ловиях госпиталя. Очень скоро начались дожди, а позднее - холода; это и есть при­чина того, что большинство пленных из-под Вязьмы умерло⁹.

Все эти объяснения содержат в себе долю правды; однако то, что они в такой категорической форме являются предвзятой попыткой защитить себя, ясно уже из поверхностного изучения источников. Чтобы выяснить причины массовой смерт­ности советских военнопленных в 1941-1941 гг., представляется необходимым вос­становить сначала сам процесс этой массовой смертности.

Подобная попытка наталкивается на существенные трудности. Ибо несмотря на то, что количество источников по первым месяцам войны на Востоке в целом от­носительно велико, статистические данные о советских военнопленных для перио­да до начала 1942 г. весьма незначительны. Напрашивающееся поначалу объясне­ние, что это, мол, произошло из-за случайной утери документов, при ближайшем рассмотрении оказывается несоответствующим действительности. Давать точные статистические отчёты о местопребывании советских военнопленных для зоны ответственности ОКХ стало обязательным только с 1 января 1942 г., когда пик мас­совой смертности был уже позади¹⁰. В зоне ответственности ОКВ с самого начала не было никакого интереса к созданию статистической базы данных. Если даже

предположить, что отдел по делам военнопленных вёл учёт пленных в зоне ответст­венности ОКВ, то представляется, что это делалось поверхностным образом и что цифры не передавались в другие ведомства¹¹. Организационный приказ отдела по делам военнопленных от 16 июня счёл «необязательными» донесения о военно­пленных в справочное бюро вермахта¹². 2 июля 1942 г. отдел по делам военноплен­ных в ОКВ, напротив, потребовал во изменение этого приказа направлять донесе­ния в справочное бюро вермахта, ибо советское правительство заявило о своей готовности сообщать имена немецких военнопленных. Соответствующие картотеки следовало, однако, создать только в «лагерях, расположенных на территории рей­ха»¹³. Этот приказ был повторно отдан 30 сентября, ибо от комендантов лагерей на Востоке были потребованы картотеки для регистрации пленных. При этом было подчёркнуто, что «приказ об учёте советских военнопленных в генерал-губернатор­стве [...] будет отдан только после завершения операций на Восточном фронте» и что в справочное бюро вермахта следует сообщать только о тех военнопленных, ко­торые после «отборов», проведённых айнзацкомандами, «окончательно остаются в лагере или используются на работах»¹⁴. Совершенно очевидным было намерение изъять из документов справочного бюро ожидаемые потери по пути из прифрон­товой зоны в лагеря на территории рейха, а также потери за счёт карательных ак­ций, проведённых айнзацкомандами¹⁵. В донесениях, которые отдел по делам воен­нопленных в ОКВ, - только для зоны ответственности ОКВ, - предоставлял Меж­дународному Комитету Красного Креста, советские военнопленные учитывались только с февраля 1942 г.¹⁶ - после того как было принято принципиальное реше­ние об использовании этих пленных на работах в немецкой военной экономике и тем самым доказана необходимость сохранения им жизни.

Это объясняет отсутствие статистических данных для первого полугодия войны на Востоке. Одновременно следует отметить, что военное командование принимало в расчёт высокие потери и с самого начала стремилось их скрыть. Таким образом, для воссоздания масштабов и динамики смертности пленных в распоряжении име­ются лишь очень немногие разрозненные источники, которые позволяют изобра­зить её весьма приблизительно. При этом сравнительно хорошо представлены источники по генерал-губернаторству и тыловому району группы армий «Центр». Немногие сохранившиеся источники по другим областям позволяют сделать вывод о схожести происходивших там процессов. При этом особенно прискорбно то, что почти целиком утеряна источниковая база для зоны рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина», где осенью 1941 г. находилась большая часть пленных.
1. Процесс массовой смертности
а) Прифронтовая зона

В качестве объяснения массовой смертности пленных чаще всего указывают на то, что огромное количество пленных, прежде всего после окружений под Вязьмой и Брянском, а также под Киевом (середина сентября 1941 г; 665000 пленных), сделало невозможным их снабжение и что советские солдаты очутились в немец­ком плену уже будучи истощены. Не вызывает сомнения, что именно эти два ок­

ружения поставили войска перед сложной проблемой эвакуации и снабжения пленных¹⁷. Однако массовая смертность началась значительно раньше, предпосыл­ки для этого были созданы уже в первые недели кампании.

Уже указывалось на то, что согласно всей концепции войны на Востоке изна­чально, - то есть ещё до того, как было совершено нападение, - должны были рас­считывать на принятие большого количества пленных в течение самого короткого времени. По крайней мере огромное количество пленных из первых 2-х окруже­ний, осуществлённых группой армий «Центр» (Белосток - Минск, начало июля, 323000 пленных и Смоленск - Рославль, начало августа, 348000 пленных), в орга­низационном плане не могло представлять собой никакой проблемы, тем более, что вермахт уже не в первый раз имел дело с большим количеством пленных, -следствие тактики молниеносных нападений с окружением больших воинских соединений мобильными подразделениями¹⁸.

Если же, как уже было сказано, масштаб смертности пленных в первые недели не подлежит точному учёту, то имеющиеся в распоряжении источники не остав­ляют сомнения в том, что уже в то время потери были очень велики.

Хельмут Джеймс, граф фон Мольтке, который, как сотрудник отдела междуна­родного права в управлении разведки и контрразведки в ОКВ, всегда был хорошо осведомлён о положении дел, писал в августе своей жене:

Новости с Востока опять ужасающи. Мы явно несём очень и очень большие по­тери. Но это было бы ещё терпимо, если бы на наших плечах не лежали горы тру­пов. Постоянно слышны вести, что из транспортов пленных и евреев живыми до­ходят лишь 20%, что в лагерях для военнопленных царит голод, распространяется тиф и все прочие опасные эпидемии. [...]¹⁹.

Сохранившиеся по зоне ответственности группы армий «Центр» источники поз­воляют сделать вывод, что известия, которые получал Мольтке, не преувеличены. Уже 10 июля министерский советник Ксавьер Дорш из организации Тодта обратил внимание будущего имперского министра по делам оккупированных восточных территорий Розенберга на опасность эпидемий вследствие голода и катастрофи­ческих санитарных условий в Минске. Войска 4-й армии (генерал-фельдмаршал фон Клюге) оборудовали там «на территории, величиной примерно с [Берлинскую] Вильгельм-плац» лагерь для почти 100000 военнопленных и 40000 гражданских лиц - почти всё мужское население Минска:

Пленные, которые были загнаны на эту площадь, едва могли двигаться и были вы­нуждены справлять свои естественные надобности прямо на том месте, где стояли. Лагерь охраняется командой кадровых солдат в составе роты. Охрана лагеря при малой численности охранной команды возможно только путём применения самого грубого насилия.

Военнопленные, проблему питания которых решить практически невозможно, час­тично от 6 до 8 дней вообще не получают пищи и в результате вызванной голодом звериной апатии знают только одну страсть: как бы добыть что-нибудь съестное. [...]

Единственно возможным языком небольшой охранной команды, которая бессмен­но, день и ночь несёт свою службу, является стрелковое оружие, которое приме­няется самым беспощадным образом²⁰.

То, что смертность, по крайней мере в зоне ответственности группы армий «Центр», вскоре перешагнула «нормальные» размеры, явилось следствием норм пи­тания, которые полагались для пленных. Пленные, которые были эвакуированы через зону ответственности коменданта по делам военнопленных округа «J», полковника Маршалла, в зоне ответственности группы армий «Центр»²¹ получали ежедневные рационы в размере «20 г пшена и 100 г хлеба без мяса», «100 г пшена без хлеба», «в зависимости от использования рабочей силы, до 50 г пшена и 200 г хлеба, а в случае наличия - свежее мясо»²², - рационы, которые, имея максималь­ную питательность от 300 до 700 калорий, составляли менее половины жизненно необходимого минимума, и это в то время, когда о проблеме военнопленных ещё не могло быть и речи²³. Последствия этих голодных рационов известны. Офицер службы снабжения одной из участвовавших в эвакуации охранных дивизий обратил внимание на то,

что нормы питания (20-30 г пшена, 100-200 г хлеба) слишком малы даже для пе­шего перехода в 30-40 км, а потому следует считать, что большая часть людей не достигала цели из-за истощения²⁴.

Насколько быстро наступили эти последствия - неизвестно²⁵. В отчётах квар­тирмейстера тылового района группы армий «Центр» за июль нет никаких данных о состоянии здоровья военнопленных; в августе оно оценивается, как «в целом удовлетворительное», в сентябре - как «нормальное, частично [...] хорошее»²⁶. Эти данные ни о чём не говорят, так как не был указан используемый критерий. Однако уже в сентябре в 112-м пересыльном лагере в Молодечно «был отмечен высокий уровень смертности, который объяснялся явлениями истощения и дизентерийны­ми заболеваниями»²⁷. При этом, по крайней мере временами, ежедневный показа­тель смертности уже превышал 1 %. Из позднейшего донесения квартирмейстера следует, что ещё до притока пленных после сражения под Брянском (середина ок­тября) показатель смертности составлял «в среднем 0,3%» в день - то есть почти 10% в месяц, - крайне высокий показатель:

После поступлений пленных, взятых в плен под Брянском, показатель смертности поднялся «в среднем до 1% в день». В конце ноября - до 2%. В начале декабря, с наступлением сильных холодов, он поднялся ещё выше, так что в отдельных ла­герях (Вязьма, Смоленск, Гомель) ежедневно умирало до 350 военнопленных²⁹. В декабре «.процент смертности по прежнему оставался очень высоким, до 2% в день»^7,0.

В целом, для зоны ответственности группы армий «Центр» получается следую­щая картина: смертность на протяжении первых 3-х месяцев возрастала относи­тельно постоянно и предположительно в сентябре достигла среднего показателя 0,3% в день или около 10% в месяц. В связи с притоком пленных из окружения под Вязьмой и Брянском она в середине октября резко возросла до 1 % в день, так что ежемесячная смертность достигла 15-20%. В ноябре смертность поднялась ещё выше, достигнув 1,3% в день, а значит 40% в месяц³¹. В декабре эти цифры несколько снизились; согласно донесению генерал-квартирмейстера в этом месяце во всей зоне ответственности группы армий «Центр», - то есть включая зоны от­ветственности подчинённых армий, - умерло 64165 пленных, четверть имеющейся к началу месяца численности³². В январе 1942 г. смертность снизилась весьма

незначительно - до 23% в месяц (44752 пленных), в феврале заметнее - до 15% (19117 пленных), в марте - до 10,3% (11582 пленных)³³; в апреле она сократилась до 6,2% (8476 пленных)³⁴. В течение всего этого времени показатели смертности в тыловом районе группы армий «Центр» были значительно выше³⁵.

Для зоны ответственности групп армий «Север» и «Юг» данных о летних меся­цах нет. Однако из сохранившихся источников следует, что в зоне ответственности группы армий «Север» смертность в октябре резко выросла и продолжала расти до января. При этом, как абсолютные, так и относительные цифры были ниже тех, что наблюдались в районе группы армий «Центр», ибо группа армий «Север» захватила значительно меньшее количество пленных. В тыловой зоне, подчинён­ной коменданту по делам военнопленных округа «Ц», с 16 по 30 ноября умерло 4612 пленных, то есть 5-6,5% имевшихся в наличии пленных³⁶. В зоне ответствен­ности всей группы армий «Север» в декабре умерло 12802 пленных (12,3%), в январе смертность выросла до 17,4% (16051 пленный), а в феврале сократилась до 11,8% (10197 пленных), в марте - до 9,45% (7636 пленных) и в апреле - до 6,3% (4852 пленных)³⁷.

В зоне ответственности группы армий «Юг» смертность только после окружения под Киевом приняла чудовищные размеры. Согласно донесению обер-квартир-мейстера 17-й армии, которая в этой битве захватила большую часть пленных, ежедневная смертность этих пленных достигла при эвакуации 1%³⁸, так что здесь уже в октябре - ноябре впервые был достигнут пик массовой смертности. В декабре наступило заметное снижение смертности до 7,1% (11306 пленных), ибо из-за эва­куации и смерти численность пленных сократилась. Однако в январе цифра ещё раз выросла более, чем вдвое - до 16,8% (24861 пленный), в феврале снизилась до 12,2% (15543 пленных), в марте - до 9,4% (11812 пленных), в апреле - до 5,3% (6132 пленных)³⁹. Для всей прифронтовой зоны⁴⁰ получаются следующие цифры:

Период	Количество смертных случаев	Процент
Декабрь 1941 г.	89693	15,4%
Январь 1942 г.	87451	19,4%
Февраль 1942 г.	46579	13,2%
Март 1942 г.	31703	9,4%
Апрель 1942 г.	19537	5,8 %41

^{б) Рейхскомиссариаты «Остланд» и «Украина», и генерал-губернаторство}

Гораздо сложнее оценить процесс вымирания в рейхскомиссариатах «Остланд» и «Украина». В качестве достоверных данных можно рассматривать только данные о масштабах смертности в декабре 1941 г. В телеграмме в имперское министерство труда от 5 декабря 1941 г. отдел по использованию рабочей силы рейхскомисса-риата «Остланд» сообщал о трудностях транспортировки советских пленных из «Остланда» на территорию рейха для использования на работах. Тифозные забо­левания в большинстве лагерей и транспортные проблемы препятствуют этому и в то же время заставляют действовать с «чрезвычайной быстротой. [...] По слухам, в зоне ответственности начальника службы содержания военнопленных в «Остлан­

де» ежедневно умирает от истощения около 2000 пленных»⁴². Достоверность этих данных подтверждает сообщение Мансфельда от февраля 1942 г.; в последующем, в рейхскомиссариате «Остланд» с (конца) ноября 1941 г. по 1 января 1942 г. умерло 68000 пленных - 29,4%; то есть в день умирало в среднем по 2190 пленных⁴³.

Для зоны ответственности рейхскомиссариата «Украина» инспектор по воору­жению Украины представил 2 декабря 1941 г. доклад, в котором обращалось внимание на очень высокую смертность пленных: «Следует рассчитывать на гибель десятков, а то и сотен тысяч в течение этой зимы»⁴⁴. 14 декабря 1941 г. имперский министр по делам оккупированных восточных территорий Розенберг доложил Гитлеру, что командующий вооружёнными силами на Украине, генерал-лейтенант Китцингер сообщил ему, «что в результате истощения в лагерях его зоны ежедневно умирает около 2500 пленных»⁴⁵. В этой зоне смертность в течение декабря подня­лась, видимо, ещё выше, ибо, согласно данным Мансфельда, в феврале умерло 134000 пленных - 46,4%; то есть в день умирало по 4300 пленных⁴⁶.

В обоих рейхскомиссариатах смертность в январе существенно снизилась; чис­ленность пленных в рейхскомиссариате «Украина» сократилась на 15000 человек (9,7%), в рейхскомиссариате «Остланд» - на 13000 (8%); однако смертность, види­мо, была всё же значительно выше, так как в это самое время из прифронтовой зоны было доставлено 26426 пленных, которые, однако, ни в генерал-губерна­торство, ни на территорию рейха эвакуированы не были⁴⁷. До апреля численность пленных в этих областях также продолжала сокращаться, хотя источники не позволяют узнать, какая часть их была отправлена на Запад.

Вопрос о том, какое развитие приняла смертность в этих районах между сен­тябрём⁴⁸ и ноябрём 1941 г., следует оставить открытым. Но можно предположить, что смертность в этих областях уже в сентябре была относительно высока, - так же, как смертность в тыловом районе группы армий «Центр», - и резко возросла затем в октябре - ноябре. Это предположение основано на том, что пленные, которые прибыли в эти области, в значительной степени уже были истощены недельными пешими маршами из прифронтовой зоны, а затем, при абсолютно недостаточном питании, тем быстрее пали жертвами начавшихся холодов и инфекционных болез­ней⁴⁹. Об этом говорит также большое количество нетрудоспособных пленных: в целом в начале декабря таковыми были две трети всех пленных, а в рейхскомис­сариате «Остланд» - даже 90 %⁵⁰. Это предположение подтверждают также процессы смертности в лагерях оккупированной Польши, где царили те же самые условия.

Генерал-губернаторство - единственная область, для которой имеются более менее точные цифры⁵¹. В документах обер-квартирмейстера при командующем войсками генерал-губернаторства начиная с 27 ноября 1941 г. содержатся данные о «положении военнопленных», в которых приводится также количество пленных, умерших до указанного срока⁵². Благодаря этому возможно проследить динамику смертности до 20 октября⁵³. Из этих данных следует, что между июнем 1941 г. и 15 апреля 1942 г. в лагерях генерал-губернаторства умерло 292560 пленных⁵⁴. Но и здесь процесс остаётся невыясненным до конца сентября. Генерал Рейнеке заявил в октябре 1941 г. во время одной из «застольных бесед» у Гитлера, что в сентябре в генерал-губернаторстве умерло 9000 советских пленных, но и эта цифра кажется чересчур заниженной⁵⁵. С уверенностью можно говорить, что в конце сентября

смертность резко возросла. До 20 октября было отмечено уже 54000 смертных случаев и кривая смертности резко поползла вверх: с 21 по 30 октября умерло 45690 пленных, что составило 17,3% от общего их количества, в день в среднем умирало почти 4600 пленных. Эта высокая смертность ничуть не сократилась в ноябре: умерло 83 000 пленных, что составило 38,2% от имевшегося к началу месяца количества. В декабре абсолютные цифры были меньшими, но показатель смертности опять пополз вверх: умерло 65000 пленных, что составило 45,8%. В ян­варе число смертных случаев заметно сократилось: умерло 10 000 пленных (13 %)⁵⁶. В феврале смертность вновь поднялась до 20,1% (13 678 случаев смерти) и только в марте упала до 10% (5470 случаев смерти = 9,3%). На том же уровне оставались показатели и в первой половине апреля (1772 смертных случая = 8% в месяц). К 15 апреля из 361612 пленных, которые осенью 1941 г. были доставлены в ге­нерал-губернаторство⁵⁷, в живых осталось всего 44235; 7559 пленных сбежало, 292560 - умерло, а об оставшихся 17256 было заявлено, как о «переданных в СД», то есть они были расстреляны⁵⁸; таким образом, более чем 85,7% пленных в этой зоне или погибло, или было убито.

Для территории рейха также, как и для рейхскомиссариатов «Остланд» и «Украина» имеется сравнительно мало надёжной информации⁵⁹. Отдельные данные позволяют думать, что и здесь динамика смертности была примерно такой же, как в генерал-губернаторстве. Согласно докладу земского отдела труда Саксонии от 15 августа, находившиеся в этом районе советские пленные на протяжении указан­ного периода времени всюду были истощены, а потому нетрудоспособны⁶⁰. Доклад окружного управления в Фалькенберге (Верхняя Силезия) от 11 сентября 1941 г. даёт очень чёткое представление о судьбах советских военнопленных в 318-м ста­ционарном лагере в Ламсдорфе. Пленные, находящиеся в лагере с конца июля, рыли ложками и руками ямы в земле, в которых укрывались ночью. Содержание [...] хоть и скудное, но всё же вполне достаточное. На завтрак регулярно подают горячий кофе, а на обед - суп. На ужин следует выдача холодного пайка, состоя­щего из солдатского хлеба (1 буханка на 5 человек) и мармелада. Этого, однако, слишком мало для этих вечно голодных людей; так что в первые недели можно было наблюдать, как они, словно звери, пожирали траву, цветы и сырой карто­фель. После того как на территории лагеря не осталось больше ничего съестного, они обратились к людоедству⁶⁰³.

Насколько серьёзной была ситуация в лагерях на территории рейха уже в начале сентября, ясно из распоряжения командующего армией резерва от 6 сентяб­ря. В соответствие с ним советским военнопленным в течение 3-х недель можно было выдавать рацион «несоветских военнопленных», «если полномочный врач сочтёт это необходимым для предотвращения эпидемии и восстановления трудо­способности»⁶¹ . Значение этой уступки можно понять только зная размер рационов советских военнопленных и связанных с этим внутриполитических расчётов⁶².

На территории рейха, как показывают различные источники, смертность самое позднее к началу ноября также достигла высокого уровня и продолжала расти в дальнейшем. Начальник гестапо Мюллер потребовал 9 ноября от органов гестапо

в дальнейшем прекратить доставку для уничтожения в концентрационные лагеря

«находящихся при смерти» пленных:

Коменданты концентрационных лагерей жалуются на то, что от 5 до 10% приго­ворённых к казни советских пленных прибывают в лагеря мёртвыми или полу­мёртвыми. [...]

Особенно следует отметить, что при пеших переходах, например с вокзала до ла­геря, не малое число военнопленных или умирает по пути от истощения, или па­дает полумёртвыми и их должны подбирать следующие за ними автомашины. Невозможно сохранить это в тайне от немецкого населения⁶³. Другой пример даёт стационарный лагерь Берген-Бельзен. Этот лагерь, позднее известный как «лагерь временного пребывания» СС, был в 1941 г. «нормальным» лагерем для советских военнопленных. В начале ноября там проживало в шалашах около 14000 пленных; если в начале месяца там ежедневно умирало по 80 пленных (0,6%), то в конце месяца - уже по 150 (1,1%); к концу зимы лагерь почти пол­ностью вымер⁶⁴.

Точные данные о смертности на территории рейха имеются только для декабря 1941 г.; в этом месяце из 390000 пленных умерло 72000 (18,5%)⁶⁵. Так что смерт­ность здесь была значительно ниже, чем в остальной зоне ответственности ОКВ, но выше соответствующих показателей в прифронтовой зоне. Как процесс смерт­ности развивался в дальнейшем, а именно, в начале 1942 г., установить невозмож­но. Однако, как утверждал представитель генерал-квартирмейстера Вагнера под­полковник Шмидт фон Альтенштадт на совещании обер-квартирмейстеров армий и групп армий 17-18 апреля, «из русских военнопленных в Германии к началу апреля 1942 г. от голода и тифозных заболеваний умерло около 47 %»⁶⁶.

На основании имеющихся данных развитие смертности до конца марта 1942 г. по отдельным районам зоны ответственности ОКВ, - за исключением генерал-гу­бернаторства, - проследить невозможно. Однако для зоны ответственности ОКВ в целом необходимые данные имеются⁶⁷. Согласно им, в зоне ответственности ОКВ, - то есть на территории рейха, в генерал-губернаторстве и рейхскомисса­риатах «Остланд» и «Украина», - в январе умерло 68400 пленных (9,6% от бывших в наличии на 1 января 1942 г.); в феврале как абсолютная, так и относительная смертность снизилась до 33244 человек (5%), а в марте опять существенно возрос­ла: умерло 54184 пленных (8,3%). В декабре месячный уровень смертности в зоне ответственности ОКВ составлял в среднем 32,3%.

Итого, из 3350000 пленных 1941 г. до 1 февраля 1942 г. почти 60% умерло или было уничтожено, в том числе, - как показывают данные смертности по отдельным частям подвластной немцам территории, - свыше 600000 с начала декабря 1941 г. Исходя их этих расчётов, можно ещё раз провести оценку смертности в предыдущие месяцы. К началу декабря умерло около 1400000 пленных, что является ясным ука­занием на то, что смертность уже в октябре достигла очень высокого уровня, а в нояб­ре была выше, чем в декабре. Достигнув ужасающих размеров уже в предыдущие месяцы, она, очевидно, продолжала оставаться в тех же пределах, причём это не вызывало никакого беспокойства в немецком руководстве, ибо вплоть до конца ок­тября у него ещё не было ясного представления о том, что вообще следует делать с такой массой пленных⁶⁸. Когда в начале ноября национал-социалистское руковод­

ство вдруг оказалось готово принять меры по сохранению жизни этих пленных, то де­ло было не столько в том, что массовая смертность в этот период достигла своего апо­гея и это вызвало беспокойство даже у национал-социалистского руководства, но ско­рее в том, что планы национал-социалистского руководства изменились по причи­нам, которые будут изложены ниже. Если до сих пор оно наотрез отказывалось от использования труда этих пленных в немецкой военной экономике, то теперь, напро­тив, самым причудливым образом настаивало на том, чтобы большая часть этих пленных была как можно быстрее доставлена в Германию и включена в процесс производства. Когда 7 ноября 1941 г. Геринг указывал принципы, которым национал-социалистское руководство намеревалось следовать при использовании советских военнопленных, он подчеркнул, что «нужно [...] спешить, ибо количество рабочей си­лы ежедневно сокращается из-за потерь (вызванных нехваткой питания и жилья)»⁶⁹.

Представляется, что пик смертности по времени перемещался с запада на вос­ток и впервые достиг апогея в генерал-губернаторстве в середине октября, когда пленные, взятые в ходе окружений в июле и августе, из-за длительного недоедания и трудностей изнурительных маршей, совершенно обессилили. Ещё не было ни­каких серьёзных «массовых проблем», когда консультант обер-квартирмейстера при командующем войсками генерал-губернаторства сделал 19 октября запись:

ОКВ знает о том, что массовую смертность среди советских военнопленных пре­дотвратить невозможно, ибо последние совершенно лишились сил. Невозможно ни предоставить им усиленное питание, ни выдать одеяла⁷⁰. Количество советских военнопленных в генерал-губернаторстве до этого време­ни ни разу не достигало предусмотренного в июне 1941 г. для этой зоны уровня, и в генерал-губернаторстве до сих пор не было ни пленных из битвы под Киевом, ни пленных из сражений под Вязьмой и Брянском. Массовая смертность пленных, достигшая ужасающих размеров в конце сентября - начале октября, имела другие, причём гораздо более важные причины, нежели неоднократно упоминавшиеся и, конечно, вполне осознанные трудности со снабжением большой массы пленных.