Итак, многие из экзистенциалистов-гуманистов продвинулись очень далеко в объяснении, изучении и описании потенциальных возможностей тотального тела-ума или кентавра. Первостепенным в этом отношении стало понятие «самоактуализация», введенное Голдштейном и Карен Хорни и популяризованное Маслоу, Роджерсом, Перлзом и «Движением за реализацию человеческих возможностей».27 Вся теория Роджерса, например, «сосредоточивает обновленное внимание на важности актуализации полного потенциала каждого индивида и на значении таких понятий, как переживание, организменное оценивание и организменное ощущение, имеющие в данной теории решающую значимость для осуществления этого уникального потенциала (курсив мой — К. У.)» [187]. Смысл в том, что полный потенциал человека берет начало в том, что Роджерс называет «тотальным непрекращающимся психофизиологическим потоком» или «тотальным организменным переживанием», а не из какого-либо одного аспекта или фрагмента этого потока — «эго», тела, Супер-«эго», концепции себя и так далее. В наших же терминах самоактуализация тесно связана с кентаврическим уровнем, и к ней нет прямого доступа с уровней «эго» или Маски.
Ролло Мэй, например, утверждает, что «ни «эго», ни тело, ни бессознательное не могут быть «автономными», а могут существовать только как части целостности. И именно в этой целостности [кентавре] должны иметь свое основание воля и свобода» [266]. Видимо, действительная автономия (и самоактуализация) должны быть (и по определению только и могут быть) результатом сознательного возникновения этой целостности — своего рода сдвига тождественности с любого из фрагментов («эго», маски, тела) на их первичную и более высокую интеграцию. В соответствии с общим направлением экзистенциального мышления, когда человек чувствует или воспринимает собственную самость как первичное тотальное бытие, он принимает — может принимать — ответственность за все свое бытие-в-мире. Он способен, по выражению Сартра, выбирать самого себя. У такого высокоразвитого экзистенциального кентавра не бывает нерасположенности к настоящему, у него нет никаких спрятанных сторон самости, уворачивающихся от этого существования. Такой индивид может начинать двигаться к целому, сам будучи целым, и это как раз то, что Лесли Фарбер назвал «спонтанной волей» [118].
Мне особенно нравится понятие «спонтанная воля», поскольку — помимо своих собственных неотъемлемых достоинств — оно подчеркивает те виды потенциальных возможностей, которые доступны только кентавру или тотальному бытию, и недостижимы для тела, «эго» или маски в отдельности. Ролло Мэй так поясняет выводы Фарбера: «Д-р Фарбер разграничивает две области «воли», первая из которых состоит в переживании самости в ее тотальности, то есть в относительно спонтанном движении в определенном направлении. При волеизъявлении такого рода, тело движется как целое, а опыт характеризуется раскрепощенностью и открытостью воображения. Это тот непосредственный опыт свободы, который предшествует любым разговорам о политической или психологической свободе» [265]. Мы специально отмечаем здесь умственную установку на открытость и воображение, подчеркивание тотальной самости и понятие ее бытия как движения целого.
«По контрасту, воля второй области, как ее понимает д-р Фарбер, это воля, в которую входят какие-то навязчивые элементы, какая-то обязанность принимать решение с элементами за что-то и против чего-то. Если воспользоваться фрейдистской терминологией, то в эту область следует включить «волю Супер-“эго”» [265]. Спонтанная воля исходит от тотального тела-ума, тогда как вторая воля — от напряженного и целеустремленного «эго» (и Супер-«эго»).
Далее, мне хотелось бы указать, что Мэй, в общем, приравнивает спонтанную волю тотальной самости к тому, что экзистенциалисты называют интенциональностью, и поэтому говорит, что интенциональность «является недостающим звеном между умом и телом» [265]. Насколько я понимаю, связь достаточно проста, и сам же Мэй на нее указывает: тело имеет тенденцию быть «непроизвольным» или «спонтанным» в том смысле, что за исключением произвольных движений мышц, мы не контролируем нормально и сознательно телесные процессы циркуляции, роста, пищеварения, чувствования и все те миллионы спонтанных переменных, которые в сумме составляют «естественную мудрость тела». С другой стороны, мы, как правило, считаем, что многие виды произвольной, контролируемой и целенаправленной деятельности исходят от «эго». Тогда тотальная самость, как более высокое единство «эго»-и-тела, есть некий тип совпадения обеих сфер опыта — произвольной и непроизвольной. Следовательно, «спонтанная воля» — «недостающее звено между умом и телом» — это интенциональность.
В этой и следующей главах я намерен особо выделять понятие интенциональности, и потому в порядке введения (мы вернемся к нему позже) позвольте отметить, что, согласно Мэю, интенциональность — это «не отождествленность с интенциями (намерениями), а измерение, лежащее в их основании... то измерение, которое пронизывает и включает в себя как сознание, так и бессознательное, как познание, так и волеизъявление» [265]. Я буду называть познавательный аспект интенциональности образным видением или процессом высшей фантазии. «Воображение, — говорит Мэй, — является родным домом для интенциональности». Или еще лучше: «Интенциональность — это наделенная воображением внимательность, которая лежит в основе наших интенций и формирует наши действия». Можно сказать, что познавательным аспектом интенциональности является образное видение, а волевым аспектом последнего — интенциональность; причем и то и другое, как я полагаю, берет свое начало в единстве ума и тела более высокого порядка, которое мы называем кентавром.
Интенциональность — это спонтанная воля кентавра, в котором едины тело и сознание, а образное видение или высокая фантазия — это его язык. Ролло Мэй так и говорит: «Воображение — родной дом для интенциональности, а фантазия — один из ее языков. Под последней я подразумеваю не что-то нереальное, куда мы убегаем, а ее изначальный смысл, phantasitikous, «способность представлять», «делать видимым». Фантазия — это язык тотальной самости (курсив мой — К.У.)» [265]. Сходным образом, Перлз с соавторами отмечают, что фантазия в своей чистейшей форме является просто выражением самости-в-единстве: «единством перцептуальных, моторных и чувствительных функций» [292], которое они называют разновидностью «спонтанного соприкосновения» (что очень похоже на «спонтанную волю» у Фарбера).
Юнг также быстро уловил объединяющую роль процесса высокой фантазии. «Внутренний образ, — пишет он, — это комплексный фактор, состоящий из самого разнообразного материала, заимствованного из самых разных источников. Это, однако, не конгломерат, а суммарный продукт с собственным автономным назначением. Образ является концентрированным выражением совокупной психической ситуации, а не чистых и простых содержаний бессознательного — ни исключительно, ни даже по преимуществу» (курсив Юнга) [214]. Следовательно, для Юнга комплексный образ — то, что я называю высокой фантазией или образным видением, — является выражением тотального бытия, включающим и сознательный, и бессознательный аспекты (припомним, что Ролло Мэй говорил об интенциональности, как об «измерении, пронизывающем и включающем в себя как сознание, так и бессознательное»). По собственным словам Юнга, «образ в равной мере является выражением как бессознательной так и сознательной ситуации текущего момента. Поэтому интерпретация его значения не может проистекать ни исключительно из бессознательного, ни из сознания, но лишь из их взаимного отношения» [214].
Говоря о процессе «высокой» фантазии, я подразумеваю, что существует также и процесс «низкой» фантазии. И мы уже видели его: это инфантильный первичный процесс уравнивания целого и части и тождественности субъекта и предиката, познавательная форма магического тифона. Две эти формы, какими бы похожими они ни казались непривычному взгляду, просто нельзя уравнивать.
Но именно здесь мы начинаем видеть возникновение принципа, которому предназначено сыграть наиважнейшую роль в постижении природы высших сфер бытия и сознания. Снова и снова мы будем наблюдать, как он появляется в связи со все более развитыми структурами психики: многие структуры «до-» из внешней дуги появляются на внутренней дуге уже как «транс-», или «над-». То есть до-вербальные глубинные структуры уступают место вербальным, которые сменяются транс-вербальными; до-личностные структуры уступают личностным, а те — над-личностным, или трансперсональным; до-эгоические переходят в эгоические, и далее — в над-эгоические; до-ментальные — в ментальные, а затем — в транс-ментальные, и так далее. Я частично показал все это на рис. 3.
Рис. 3 Основные моменты
Жизненного Цикла: «До-»
против «Транс-»
Хотя между до(пред)- и транс(над)-структурами, естественно, существуют поверхностные сходства, их нельзя уравнивать. Поскольку в современной психологии и психиатрии наблюдается тенденция к низведению всех транс-структур к до-структурам, я попытаюсь по мере нашего продвижения к более высоким трансструктурам сознания пояснить различия между ними и их дубликатами в более низких до-состояниях. Вот один пример.
Достарыңызбен бөлісу: |
