Ли Якокка живая легенда американского менеджмента
жүктеу/скачать 1.97 Mb.
|
| При очередном моем посещении Японии я провел совещание с высшими управляющими фирмы «Хонда». В то время «Хонда» фактически не собиралась строить автомобили. Она предпочитала ограничиваться производством мотоциклов. Но «Хонда» уже располагала техникой для выпуска небольших двигателей и была кровно заинтересована в заключении сделок с нами.
У меня сложились отличные отношения с мистером Хондой. Он пригласил меня к себе домой, устроил шикарный прием, сопровождавшийся фейерверком. Перед моим отбытием из Токио мы разработали условия сделки. «Хонда» должна была поставлять нам в год 300 тысяч силовых агрегатов по цене 711 долларов каждый. Это была фантастическая возможность — получать за 711 долларов трансмиссию и двигатель в едином блоке, который можно сразу установить на любую модель автомобиля. По возвращении из Японии я был на седьмом небе. «Вулф» просто не мог потерпеть неудачу. Ему была уготована блестящая судьба «Мустанга». Мы с Хэлом собрали черно-желтый опытный образец, который был совершенно неотразим. Этот автомобиль должен был произвести по- трясающее впечатление на массы покупателей. Однако когда я рассказал Генри о сделке с Хондой, он тут же отверг ее. «Ни один автомобиль с моим именем на капоте,— сказал он,— не сойдет с конвейера с японским двигателем». И это было концом великого шанса. Генри мог не любить японцев, но от Европы он был без ума. У нас в США, особенно после Вьетнама, авторитет власти падал все ниже и ниже. К тому же в стране все меньшим уважением стало пользоваться имя Форда. Но в Западной Европе все обстояло по-иному. Там семейные состояния все еще что-то значили. Западная Европа все еще сохраняла свою старую систему классовых сословий. Она оставалась обиталищем земельной аристократии, дворцов и королевских династий. В Западной Европе все еще придавали значение тому, кем были ваши прародители. Одной памятной ночью я был с Генри в Западной Германии в замке па Рейне. Если дело касалось развлечений Генри Форда, с деньгами не считались. Когда мы туда подъехали, у меня глаза на лоб полезли. Приветствовать Генри выстроили духовой оркестр, причем все музыканты были в кожаных штанах. Генри медленно пересек крепостной ров, поднялся по ступеням в замок, а оркестр все время шествовал позади него, продолжая играть. Я уже готов был к тому, что вот-вот oн грянет: «Хайль Форд!» Когда бы Генри ни посещал Европу, он неизменно встречался с королевскими особами, развлекался и выпивал с ними. Он так преклонялся перед Западной Европой, что часто поговаривал о переезде туда после своей отставки. Однажды он явился на прием курортных завсегдатаев в Сардинии в брюках, к заду которых был пришит американский флаг. Даже европейцы были шокированы. Но Генри это казалось лишь забавной шуткой. Вот почему моя удача с моделью «Фиеста» могла явиться последним гвоздем, забитым в мой гроб. Мои успехи в Америке ничем ему не грозили. Но Западная Европа была его царством. Когда меня стали встречать аплодисментами в великолепных залах на старом континенте, Генри забеспокоился. Генри открыто этого никогда не говорил, но некоторые регионы были, безусловно, запретными зонами. Одной из таких запретных зон была и Западная Европа. Другой являлся Уолл-стрит. В 1973 и начале 1974 года мы стали загребать кучи денег, даже после нефтяного кризиса. Высшие управляющие нашей фирмы отправились и Нью-Йорк, чтобы выступить перед группой из сотни крупнейших банкиров и биржевых экспертов. Генри всегда был против таких встреч. «Я не хочу навязывать им свои акции»,— часто повторял он. Но любая акционерная компания регулярно проводила такие встречи с представителями финансового мира. Это просто повседневная практика бизнеса. Когда на той встрече Генри поднялся, чтобы произнести свою речь, он был под хмельком. Он стал что-то лепетать о том, как наша компания кое-как выкручивается. Эд Ланди, наш главный финансовый менеджер, наклонился ко мне и сказал: «Ли, вам лучше выступить и заштопать эту дыру. Попытайтесь спасти положение, в противном случае мы будем выглядеть идиотами». Я, конечно, выступил, но моя речь, по-видимому, была для меня началом конца. На следующее утро Генри вызвал меня к себе. «Вы слишком много говорите со многими людьми, посторонними для компании»,— сказал он. Он подразумевал, что мне достаточно было беседовать с дилерами и поставщиками, но не совать свой нос на Уолл-стрит. Там, мол, могут подумать, что компанией руковожу я, а это ему было явно не по душе. В тот самый день намеченные аналогичные встречи в Чикаго и Сан-Франциско были отменены. «Вот так!— сказал Генри.-- Больше мы этого никогда не сделаем. За пределами фирмы никаких больше выступлений, сообщающих всем на свете, что именно мы намерены делать». Генри ничего не имел против моих публичных выступлений, но лишь в том случае, если их тема ограничивалась характеристикой нашей продукции. Когда меня поместили на обложке «Нью-Йорк тайме мэгэзин», он послал мне в гостиницу в Риме телеграмму с поздравлением. Но когда меня хвалили в кругах, которые он считал своей сферой влияния, он не мог с этим мириться. Разумеется, почти все люди в этом мире ответственны перед кем-либо. Одни перед своими родителями или своими детьми. Другие перед супругом или супругой, или перед своими боссами, или даже перед своими собаками. А кое-кто считает себя ответственным перед Богом. Но Генри Форд никогда не чувствовал себя ответственным перед кем бы то ни было. В компании акционерного типа председатель совета директоров несет моральную ответственность перед своими рабочими и служащими и перед держателями акций. Он несет юридическую ответственность перед советом директоров. Но Генри всегда удавалось поступать по своему усмотрению, не особенно считаясь с мнением членов совета. «Форд мотор компани» превратилась в корпорацию в 1956 году, но Генри фактически никогда не признавал этой перемены. В его представлении он занимал такое же положение, как и его дед — Генри Форд, «владелец». Он продолжал считать, что компания является его личной собственностью, которой он может распоряжаться но своему усмотрению. Что касается совета директоров, то Генри больше, чем любой другой из высшего эшелона корпоративного руководства, обращался с его членами пренебрежительно и держал их в тени. Такое отношение подкреплялось еще и тем обстоятельством, что Генри и его семья, располагая лишь 12 процентами акций фирмы, владели 40 процентами голосов на собраниях акционеров. Отношение Генри к правительству не намного отличалось от его отношения к компании. Однажды он спросил меня: «Вы платите какой-нибудь подоходный налог?» «Вы шутите?— ответил я,— Конечно!» Нравилось мне это или нет, но я платил 50 процентов со всех своих доходов. «А я обеспокоен,— сказал он.— В этом году я вношу налог в сумме 11 тысяч долларов. Впервые за шесть последних лет мне вообще приходится платить налог». Это было непостижимо. «Генри,— сказал я,— как это вам удастся?» «Мои юристы все это улаживают»,— ответил он. «Генри,— обратился я к нему,— я не против использования любых лазеек, которые правительство оставляет нам для сокращения суммы налоговых платежей. Но те парни, которые работают па наших заводах, платят почти столько же, сколько и вы! Не кажется ли вам, что следует вносить и свою ленту? А как же быть с расходами на национальную оборону? А где же брать средства на содержание армии и ВВС?» Однако Генри не ухватывал суть дела. Хотя у меня и не было оснований подозревать его в нарушении закона,он придерживался твердой позиции, смысл которой сводился к тому, чтобы выжимать из правительства сколько только возможно. За все годы нашей совместной работы я никогда не видел, чтобы он заплатил хоть пенни из собственного кармана. Впоследствии группа акционеров компании наняла знаменитого нью-йоркского адвоката Роя Кона в качестве своего представителя но иску к Генри Форду, согласно которому ему предъявлялось обвинение в том, что он использовал средства корпорации на покрытие разного рода личных расходов. Например, во время поездок в Лондон он жил в собственном доме, но тем не менее неизменно представлял компании счета для оплаты проживания в гостинице. Он даже однажды изменил своей привычке скрытничать и стал допытываться, сколько компания платит за мой номер в лондонской гостинице «Клэридж»; он явно имел в виду выяснить размер оплаты, чтобы его счета не отличались от обычных. В иске Роя Кона Форду предъявлялось еще одно обвинение — в том, что Генри использовал служебный самолет фирмы для перевозки собственной мебели из Западной Европы в Детройт, для перевозки собачек и кошек его сестры, когда последней казалось, что ее животные нуждаются в стрижке или купании, а также для транспортировки его любимых изысканных вин. Не знаю, все ли эти обвинения соответствуют истине, но однажды мне пришлось перевозить на служебном самолете его камин из Лондона в Гросс-Пойнт. Генри питал большое пристрастие к самолетам. Компания как-то приобрела у фирмы «Ниппон эйруэйз» реактивный «727», который Генри преобразовал в роскошный лайнер. Юристы фирмы сказали Генри, что ему не полагается бесплатно использовать этот самолет для поездок в отпуск и увеселительных прогулок в Западную Европу. Но он бы скорее отправился в Европу вплавь, чем что-либо уплатил компании из собственного кармана. Между тем я использовал «727» для своих регулярных служебных поездок. Но этот самолет стал у него костью в горле. Для Генри было невыносимо, что я на нем летал, когда он не мог этого делать. В один прекрасный день Генри внезапно отдал распоряжение продать «727» шаху Ирана за пять миллионов долларов. Сотрудник, отвечавший за авиаслужбу компании, был потрясен. «Быть может,— спросил он,— следует объявить торги?» «Нет,— ответил Генри.— Я хочу, чтобы сегодня же у нас этого самолета не было». Компания на этой сделке потеряла изрядную сумму. После одной внутренней ревизии Генри пришлось возвратить компании 34 тысячи долларов. Он был буквально схвачен за руку, и даже его собственные ревизоры не могли его выручить. Генри ничем не мог оправдаться и всю вину взваливал на жену, но тот факт, что он вообще признавал хоть какие-то злоупотребления, уже сам по себе примечателен. В конечном счете Рой Кон отозвал иск из суда. Хотя держатели акций ничего не добились, но Кон получил свой гонорар за приложенные им усилия — примерно 260 тысяч долларов. В который раз Генри вышел сухим из воды. Но все это пустяки по сравнению с затеей по сооружению «Центра Ренессанса». Общеизвестно, что «Центр Ренессанса» представляет собой сверкающий комплекс административных зданий, магазинов и высочайшего в мире отеля. Его назначение состояло в том, чтобы реализовать обширную программу спасения от упадка деловой части Детройта, судьба которой с годами становилась все более мрачной и угрожающей, так как штаб-квартиры различных фирм, предприятия торговли и сферы услуг постепенно покидали центр Детройта и переселялись в пригородные районы. Генри решил возвести монумент самому себе и собрать для этого необходимые деньги. Официальный взнос Форда составил 6 миллионов долларов, разумеется, из средств корпорации. Вскоре этот взнос был увеличен до 12 миллионов долларов. В дальнейшем ассигнования компании были доведены до 100 миллионов долларов. По крайней мере так гласила официальная версия. Однако, по моей оценке, в «Центр Ренессанса» было вложено еще сотни две миллионов долларов, особенно если учесть затраты, связанные с переводом наших служащих в центр города, чтобы заполнить эти гигантские административные башни. Естественно, лишь малая доля этих колоссальных расходов была когда-либо предметом гласности. Меня это глубоко возмущало. Нам следовало тратить Деньги на повышение конкурентоспособности нашей продукции в сравнении с той, которую выпускала «Дженерал Моторс». Вместо того чтобы вкладывать средства в экстравагантную недвижимость, «Дженерал Моторс» направляла свои прибыли в разработку моделей малогабаритных автомобилей. Несколько раз я в личных беседах давал понять Генри, что я обо всем этом думаю. Но он игнорировал мое мнение. Роль Генри в строительстве «Центра Ренессанса» была бы совсем иной, если бы он следовал примеру Карнеги, Меллонов и Рокфеллеров. Эти семьи направили крупные суммы собственных денег на общественное благо. Однако, в отличие от великих филантропов, Генри в своей щедрости чаще всего полагался не на свои деньги, а на деньги других людей, на деньги, принадлежавшие не ему лично, а компании и ее акционерам. Само собой разумеется, что при этом совета у держателей акций никогда не спрашивали. С самого начала затея с «Центром Ренессанса» терпела провал. К 1974 году, когда его строительство было завершено лишь наполовину, нехватка ассигнований уже достигла 100 миллионов долларов. Чтобы восполнить этот дефицит. Генри поручил Полу Бергмозеру, вице-президенту по закупкам, облететь страну и постараться убедить другие компании «инвестировать» в «Центр Ренессанса». Пятьдесят пять фирм раскошелились. В их числе тридцать восемь находились в прямой зависимости or автоиндустрии, в особенности от компании «Форд мотор». Бергмозер посетил также руководителей таких компаний, как «Ю. С. стил» и «Гудийр», занимавших тогда лидирующие позиции соответственно в металлургическом и резинотехническом бизнесе. Ему пришлось с невинным выражением на лице заявлять: «Я здесь перед вами не в роли руководителя отдела закупок фирмы»,— хотя фирма «Форд» каждый год заключала с этими компаниями сделки па миллионы долларов. «Я прибыл к вам,— сообщал он им,— в качестве личного представителя Генри Форда, и мой визит к вам ничего общего не имеет с «Форд мотор компани». Менеджеры таких компаний, как «Бадд», «Рокуэлл» и «Ю. С. стил» после такого предисловия заливались смехом. Главный директор-распорядитель «Ю. С. стил» Эд Спир сказал, что единственным подходящим символом для «Центра Ренессанса» могут служить выкрученные руки. Лишь из уважения к имени Форда некоторые самые фешенебельные магазины в США согласились открыть филиалы в «Центре Ренессанса». Но все они настаивали на гарантиях со стороны компании. В результате возникла совершенно нелепая ситуация, когда «Форд мотор компани» оказалась вовлеченной в торговлю модной верхней одеждой, ювелирными и кондитерскими изделиями и вынуждена была в течение пары лет покрывать их убытки. А убытки, и большие, действительно были. Теперь, когда я пишу эти строки, «Центр Ренессанса» находится на грани экономического краха. Сегодня он представляет собой не что иное, как скопление причудливой архитектуры и весьма заурядных торговых заведений, а в придачу еще и множества очень дорогих стоянок для автомобилей. Ах, да, конечно, там, кроме того, имеется построенный в центре города специально для Генри Форда еще один офис с винтовой лестницей и камином общей стоимостью 2,7 миллиона долларов. Мне часто приходит в голову: а где же была пресса? В те дни много толковали о популярном жанре расследований в журналистике, по никто в Детройте так и не начал докапываться до реальных обстоятельств, скрывавшихся за историей строительства «Центра Ренессанса». Одна из причин этого состоит в том, что Генри был искусным лицемером, а все прощали ему эти эксцессы. Кроме того, компания отличалась пристрастием к рекламе. Никакая другая фирма в Детройте, да, пожалуй, и во всем мире, не решилась бы рисковать такими крупными суммами. У меня сложилось впечатление, что Генри всю жизнь оставался плейбоем, бездельником. Он никогда усердно не трудился. Он всегда предавался игре. Его интересовали лишь вино, женщины и песни. Правда, мне всегда казалось, что он ненавидит женщин, за исключением своей матери. После смерти его отца Элинор Клей Форд взяла в свои руки бразды правления в семье, но во главе ее поставила своего сына Генри. В какой-то степени она держала его в узде. Но когда в 1976 году она умерла, для него весь мир перевернулся вверх дном. Единственная в его жизни женщина, к которой он питал хоть какое-то уважение, покинула этот мир. Генри был законченный мужской шовинист, полагавший, что женщины сотворены на земле лишь для того, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Однажды он пожаловался, что женщины когда-нибудь захватят «Форд мотор компани» и разрушат ее. Именно это произошло с «Галф ойл», говорил он. Он добавил, что в семье Фордов тринадцать внуков располагают в составе акционеров компании более значительным количеством голосов, чем он сам, его брат и сестра. Но досаднее всего было то, считал он, что из тринадцати внуков лишь шестеро были мальчики. В этом и заключалась злосчастная проблема, говорил он, так как женщины ничем управлять не способны. Как обычно, Мэри с самого начала раскусила его. Она не раз говорила мне: «Спиртное ослабляет у него тормоза, и наружу выходит его истинное лицо. Поэтому будь осторожен, это плохой человек!» По существу, Мэри была одной из немногих женщин, которых он не презирал. Однажды на банкете в честь пятидесятилетия Кейти Каррен, нашего близкого друга, Генри и Мэри увлеклись какой-то дискуссией, в то время как все остальные уже опьянели. Генри в тот момент еще не совсем захмелел, а Мэри вовсе не пила из-за своего диабета. Они заговорили о встречах высших менеджеров, которые обычно проводятся на шикарных курортах. Когда Мэри сказала Генри, что на такие встречи следует приглашать и жен, он возразил: «Вы, женщины, просто стараетесь перещеголять друг друга. У вас на уме только наряды и драгоценности». «Вы глубоко заблуждаетесь,-- ответила ему Мэри.— Когда жены с вами, вы вовремя отправляетесь спать. Вы не шатаетесь попусту. Счета за выпивку оказываются наполовину меньше, а утром вы являетесь на совещание в назначенное время. Когда вы берете с собой жен, вам удастся сделать намного больше полезного». Он внимательно ее выслушал. Потом он мне сказал: «Ваша жена обладает здравым смыслом». С Генри надо было иметь дело, когда он был трезв. В это время его можно было вразумить. Мэри всегда была способна это сделать без каких-либо осложнений. Генри пытался выглядеть утонченным, придать себе европейский облик. Он умел быть обаятельным. Он даже кое-что смыслил в винах и искусстве. Но все это было лишь видимостью. После третьей бутылки вина все его нутро вылезало наружу. Он менялся буквально на глазах и превращался из доктора Джекила в мистера Хайла. Из-за его постоянного пьянства я на светских встречах держался от него на расстоянии. Оба моих наставника, Бичем и Макнамара, предостерегали меня. «Держитесь от него подальше, — говорили они.— Он способен напиться, и у вас может возникнуть конфликт из-за сущей ерунды». Такой же совет мне давал Эд 0'Лири. «Вас никогда не уволят из-за потери одного миллиона долларов,— наставлял он меня. — Вас уволят однажды ночью, когда Генри будет пьян. Он обзовет вас итальяшкой, и вы подеретесь. Запомните мои слова, это произойдет из-за пустяка. Поэтому всегда держитесь от него на расстоянии пушечного выстрела». Я пытался. Но Генри стал обнаруживать себя не только грубияном. Для меня новоротный момент в истинной оценке этого человека наступил в 1974 году, на совещании менеджеров фирмы, посвященном программе равных возможностей для негров. Каждому отделению было предложено представить отчеты о ходе их найма и выдвижения. Выслушав сообщения, свидетельствовавшие о неудовлетворительной реализации этой программы, Генри разгневался. «Вы,— обратился он к нам,— явно не выполняете программу». Затем он произнес прочувствованную речь, в которой призывал нас возможно больше заботиться о черных. Он даже сказал, что премии менеджеров вскоре можно будет определять в зависимости от успехов в этом деле. «Вот так появится гарантия,— заключил он,— что вы оторвете от кресел свои зады и сделаете все необходимое для нашей черной общины». Его выступление на этом совещании было столь волнующим, что я буквально прослезился. «Быть может, он и прав,— сказал я себе.— Быть может, мы тянем волынку. Если босс настроен так решительно, нам явно следует действовать гораздо энергичнее». Когда совещание закончилось, мы все отправились на ленч в столовую для управляющих. Как обычно, я сидел за столом Генри. Как только мы уселись, он начал проклинать черных «Эти проклятые негры,— возмущался он,— постоянно ездят взад и вперед по набережной перед моим домом. Я ненавижу их, я их боюсь и подумываю о переезде в Швейцарию, где таких просто и в помине нет». То был момент, которого я никогда не забуду. Все во мне перевернулось. Этот человек только что заставил меня прослезиться, и вот всею час спустя он обрушивается с проклятиями на черных. Оказывается, все, что произошло на совещании, было игрой на публику. В душе Генри глубоко ненавидел чернокожих. Вот тогда я понял, что работаю на настоящего ублюдка. Шовинизм плох сам но себе, как я успел убедиться еще в Аллентауне. Но ребята в моей школе хоть не претендовали на то, что шовинизм им чужд. Однако Генри был более чем шовинист. Он был лицемер. На публике он старался казаться самым прогрессивным в мире бизнесменом, но за закрытыми дверями он обнаруживал презрение почти ко всем людям. До 1975 года единственная нация, но поводу которой Генри в моем присутствии не злословил, были итальянцы. Однако вскоре должно было настать время, когда он наверстает упущенное. Глава 8 1975: Роковой год 1975 году Генри Форд начал из месяца в месяц осуществлять задуманный им план моего уничтожения. До того он предоставлял мне вполне достаточную свободу действий. Но в 1975 году у него появились легочные заболевания и он действительно выглядел плохо. Именно тогда «король Генри» начал осознавать, что смертен, как и все. В нем проснулся животный страх. Представляю себе его первый импульс: «Не желаю, чтобы этот итальянский бандит захватил фирму. Что произойдет с нашим семейным бизнесом, если у меня будет сердечный приступ и я умру? Я не успею и глазом моргнуть, как он однажды ночью прокрадется сюда, скинет со здания мое имя и превратит это предприятие в «Якокка мотор компани». С чем же останется мой сын Эдсел?» Поскольку у Генри возникла мысль, что я могу украсть его семейные драгоценности, ему уже ничего не оставалось, как избавиться от меня. Но у него не хватало мужества действовать прямо и собственными руками выполнить эту грязную работу. К тому же он осознавал, что не сможет с этим справиться. Поэтому он избрал путь Макиавелли, решив унизить меня настолько, чтобы я вынужден был сам подать в отставку. Первую бомбу Генри сбросил в мое отсутствие. В начале 1975 года я выехал на пару недель в короткую поездку но Ближнему Востоку в составе делегации лидеров бизнеса, организованной журналом «Тайм» с целью лучшего ознакомления с обстановкой в Израиле и арабском мире. Когда 3 февраля я вернулся в США, меня удивило, что мой административный помощник Чалмерс Гойерт ждал меня в аэропорту имени Кеннеди в Нью-Йорке. «Что произошло?» — спросил я. «У нас возникли серьезные проблемы»,— ответил он. Проблемы действительно оказались серьезными. Я выслушал сообщение Гойерта о невероятных событиях, происшедших в мое отсутствие. Буквально за несколько дней до моего возвращения, когда часть нашей делегации встречалась с королем Саудовской Аравии Фейсалом, «король Генри» внезапно созвал специальное совещание высших управляющих фирмы. Последствия этого совещания сказываются и поныне. Генри встревожила ситуация в ОПЕК. Человек, приписывавший себе заслугу возрождения «Форд мотор компани» после второй мировой войны, был вне себя от страха. Арабы резко повышали цены на нефть, и Генри просто не мог этого вынести. Будучи убежден, что неизбежно разразится кризис, он распорядился вычеркнуть два миллиарда долларов из программы разработок новых моделей. Своим решением он чохом ликвидировал многие виды продукции, которые должны были обеспечить конкурентоспособность фирмы, а именно такие исключительно важные, как малогабаритные автомобили и технология привода на передние колеса. В ходе этого совещания Генри изрек: «Я выступаю в роли Сьювслла Эвери для компании «Форд мотор»». Это была зловещая ссылка на известного бизнесмена. Сьювелл Эвери возглавлял компанию «Монтгомери уорд». Это бил ультраконсервативный менеджер, решивший после второй мировой войны не выделять никаких средств на дальнейшее развитие своего бизнеса. Он уверовал в то, что весь мир приближается к своему концу и Америка обречена на гибель. Решение Эвери оказалось катастрофическим для «Монтгомери уорд», так как компания «Сирз энд Роубак» стала ее решительно вытеснять с рынка. жүктеу/скачать 1.97 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|