Литература : Мемуары : Кариус О. "Тигры" в грязи Кариус Отто

Русские там оказывали давление с востока на наши позиции по широкому фронту.

В первые пару дней у нас было только одно задание. Нам нужно было

курсировать на несколько километров вверх и вниз по автостраде, создавая у

русских впечатление наличия там более крупных танковых формирований.

16 декабря при поддержке бронетехники противник попытался атаковать

из-за холма, где несколько недель назад мы уже подбили русскую

противотанковую пушку. Мы сразу же успешно контратаковали.

В ходе боя нами было подбито много вражеских танков. Иваны могли бы

избежать этих потерь, если бы двигались с холма всей своей танковой массой.

Однако они двигались с оглядкой, несколько беспокойно и один за другим. Мы

разделались с ними не спеша.

Много хлопот нам доставляли и русские истребители. Они пикировали над

нами почти беспрерывно. Это надо уметь -- описать то, как они летают.

Мой наводчик, унтер-офицер Крамер достоин похвалы за то, что совершил, и с

[52] этим, наверное, ничто не сравнится на Восточном фронте. А именно, ему

удалось попасть в русский истребитель из танковой пушки. Конечно, ему еще и

повезло. Вот как это произошло. Крамер, обозленный назойливостью этих

парней, поднял свою пушку вдоль траектории приближающегося истребителя. Я

склонил его к этому. Он улучил момент и нажал на спуск. Со второй попытки он

попал одной из "пчелок" в крыло. Русский рухнул позади нас. В тот

же день мы получили еще одну утешительную весть: два русских истребителя

столкнулись и разбили друг друга в воздухе, прежде чем рухнуть.

Вечером у меня была летучка по ситуации с командиром пехотного полка.

Она продолжалась дольше, чем предполагалось. В конце концов около двух часов

дня я смог отправиться обратно. По дороге я встретил нашу пехоту перед

автомагистралью.

Войска как раз располагались на позициях. Время от времени русские

открывали через дорогу огонь из карабинов или пулеметов. Как раз перед тем

местом, где, как мне было известно, располагались мои танки, я спокойно

проследовал по дороге, ведущей на юг, то есть "домой". Экипажи

танков сократились до двух человек на одну машину.

Они меня искали. Мое долгое отсутствие огорчало их. Мы были очень

счастливы вновь увидеть друг друга. Цветти сказал мне, что наша линия фронта

прорвана на протяжении автомагистрали, по которой я двигался вниз. Дорога

была на ничейной территории.

Тем временем противнику постоянно поступало подкрепление. Лишь с

большим трудом мы могли удерживать свои позиции. Войска и боевая техника

русских прибывали с востока на грузовиках с зажженными фарами. Их не

беспокоило наше противодействие. Наша артиллерия открывала редкий огонь,

который не велся все время, пока вражеские колонны были на виду.

На следующий день мы снова атаковали вдоль автострады, ведущей на

север. Мы хотели дать возможность нашей пехоте отвоевать позицию, потерянную

в предыдущий день. Русские были уже сразу справа от дороги. [53]

Ракетные установки "катюши", размещенные на открытом

пространстве, были наведены прямо на нас. Ракета попала в лобовую броню

моего танка. По радио Цветти спросил, что случилось. Сначала он ничего не

мог разобрать в дыму. Нам повезло. Мы потом быстро убрались из поля зрения

противника.

Несмотря на предпринятые повторные попытки, наша пехота не смогла

продвинуться на восток через дорогу. Русские, напротив, начали переходить с

другой стороны. Наблюдая это, мы не могли не восхититься хладнокровием

советского комиссара, который стоял прямо в гуще боя и упрямо вел вперед

своих людей, подавая команду взмахом руки. Пулеметы как будто были не

способны поразить его. Мы пришли в ярость, и смельчак был подброшен в воздух

взрывом снаряда 88-мм пушки Крамера. Тогда русские побежали через автостраду

назад. Несмотря на это, наше наступление не состоялось. Новая линия фронта

была образована значительно западнее.

Когда я вернулся на полковой командный пункт, застал командира в

волнении. Пропали два эльзасца. Собственно говоря, на данном этапе в войне

предполагалось, что они уже больше не будут нужны на фронте. Из-за их

видимой надежности кто-то сделал исключение, и теперь опасались, что они

перешли линию фронта и выдали секреты.

Был еще один неприятный инцидент с двумя трофейными русскими танками

"Т-34". Два "немецких" танка прошли через посты

охранения, а вернулись в вечерних сумерках. Наши противотанковые

подразделения, которые не имели понятия, что в танках немецкие экипажи, тут

же подбили обе машины. Нанесенный на них краской "балканский

крест" был неразличим в темноте. С тех пор никого из наших людей

невозможно было заставить сесть на трофейный танк.

Наши дни в невельском секторе были сочтены. Новые и трудные задания

ожидали нас к югу от Ленинграда. Фронт у Невеля все еще не установился,

когда мы быстро снялись, чтобы идти к другой станции погрузки. Мы еще больше

были нужны для действий по [54] выводу в районе Ленинграда. Нашей целью был

узловой пункт в Гатчине на автодороге Ленинград -- Нарва. Во время

нашего отбытия с Невельского фронта мосты и железные дороги уже взлетали в

воздух позади нас. Фронт вновь должен был быть отодвинут на приличное

расстояние.

Тут мне следовало бы воздать хвалу специальному подразделению:

ремонтному взводу нашей ремонтной роты. Эти люди сделали невозможное.

Комвзвода, лейтенант Рувидель, гораздо охотнее остался бы со своими друзьями

в танковой роте, но он был незаменим. На таком посту мог быть только человек

неординарных способностей. Никто из нас ему не завидовал. Попробуйте только

себе представить, в чем состояла задача ремонтного взвода.

Эти люди -- обычно под огнем противника -- должны были

отбуксировывать обездвиженные танки своими 18-тонными тягачами. Во многих

случаях тяжелым ремонтным машинам приходилось подъезжать к самым передовым

позициям и находиться перед ними в ночное время. Оттуда они увозили танки

при помощи лебедок, прикрепляли свои тросы и вытаскивали их. При более или

менее ровной поверхности грунта эта работа в известной степени была

результативной, до тех пор пока пехота не предпринимала никаких действий и

не тревожила противника вспышками выстрелов.

Но и нашим людям тоже приходилось выполнять свою работу в снегу со

льдом. Благополучное перемещение 60-тонного "тигра" двумя тягачами

в тандеме на фронте требовало огромного опыта и крепких нервов. Но если

противник наступает нам на пятки, как бывало при всех отходах в бою, ошибка

обычно означала потерю машины.

Нам посчастливилось добраться до железнодорожной станции, прежде чем ее

уничтожили. Мы погрузились и поехали в направлении Гатчины. Большая спешка

не сулила ничего хорошего. Все, что угодно, как видно, могло [55] там

происходить, и опять у нас была миссия "пожарной бригады".

Наши опасения подтвердились. Главная железнодорожная станция на Гатчине

уже была под артобстрелом, когда мы прибыли, так что мы уже не успевали

разгрузиться. В довершение всего нам сообщили, что наша 1-я рота уже

вступила в сражение и была потрепана. Ее послали в бой прямо с разгрузочной

платформы.

Причина была в том, что русские прорвались с превосходящими силами на

запад между Ленинградом и Гатчиной. Один из главных ударов они направляли

вдоль дороги по береговой линии; другой удар наносился в районе Пушкина, к

востоку от Гатчины. Неприятный инцидент произошел с нами, о чем я уже

упоминал выше.

Мы произвели разведку всех мостов между Гатчиной и Ленинградом, на

предмет того, могут ли по ним пройти тяжелые танки. Это было сделано загодя,

но наши товарищи слишком поздно прибыли, чтобы взорвать мосты. Мы, таким

образом, сделали практически всю работу для Иванов. Благодаря этому они

могли продвигаться вперед довольно быстро.

По прибытии мы узнали печальные подробности разгрома 1-й роты. Она была

окружена на автостраде русскими танками. Взвод лейтенанта Мейера был почти

полностью уничтожен. Сам Мейер приставил к голове пистолет, когда русские

попытались взять его в плен. Мы были подавлены этой новостью. В глубине души

я обвинял командира за то, что он не придержал своих людей, завязавших бой,

до того времени, пока не собрались все роты.

Позднее я понял, что другого выхода не было. До определенной степени

каждое подразделение двигалось в неизвестность; ни у кого не было точного

представления о ситуации на поле боя. Более того, майор Йеде был лучшим

командиром 502-го батальона. Он был для нас примером, потому что всегда

вступался за своих подчиненных без исключения, всегда появлялся в

критических ситуациях. Вот каким его знали и вот почему мы никогда его не

забудем. [56]

Отход к Нарве

тыл по автостраде Гатчина -- Волосово -- Нарва.

Говорили, что вдоль Нарвы созданы потрясающие позиции. За

оборонительным рубежом "Пантера" можно было держать оборону после

приказа об отводе войск. Как опытные вояки мы были настроены скептически,

даже несмотря на то, что говорили о массивных бункерах и укрепленных

танковых позициях. Нашим товарищам-пехотинцам было бы здорово получить

хорошие бункеры, потому что в это время года оказывалось практически

невозможно соорудить укрепленные позиции. Наш скептицизм имел под собой

веское основание: оборонительный рубеж "Пантера" существовал

только на бумаге. Никто из тех, кто отступил туда, потом не сожалел, что

были отданы под суд те, кто отвечал за оборонительные позиции!

Если процесс возвращения к реальности по прибытии на позиции на Нарве

был неприятен, опять же имелось светлое пятно в другой области. Мы

сформировали тыловое охранение с пехотой Венглера{1}, и наше рабочее

взаимодействие с этим полком оказалось потрясающим. Наше задание --

прикрывать отход всех пехотных и артиллерийских частей из района Гатчина

-- Ленинград -- было не из простых.

Почти все части приходилось перебрасывать назад по единственной

автостраде. Поэтому мы должны были двигаться впереди, чтобы очистить

автостраду. Опять же иваны могли атаковать тыловое охранение. Временами мы

двигались вперед на север, чтобы удерживать противника на расстоянии от

автострады и пресечь его попытки настигнуть нас.

Однажды мы в очередной раз выдвинулись в направлении побережья и заняли

позиции в пустующей деревне. Линия края леса протянулась примерно на

километр [57] за деревней, почти на полпути между автострадой и побережьем.

Мы расположились на краю деревни. К вечеру появились несколько

запоздавших пехотинцев. Обе группы были довольны, поскольку мы также

чувствовали себя уверенней при поддержке пехоты. Когда стемнело, я увидел

разведгруппу русских, выходившую из леса, вероятно чтобы выяснить, не занята

ли деревня противником. Она довольно смело двигалась к нам. Примерно на

расстоянии 500 метров от нас русские вдруг прыгнули в придорожную канаву.

Тогда мы открыли огонь, но все же несколько человек из их группы смогли

скрыться в лесу. Это означало, что в руках у русских уже была местность,

расстилавшаяся прямо перед нами.

Ночи тянутся долго, когда несешь вахту в танке. Минуты становятся

часами, особенно зимой, когда день кончается в 3 часа после полудня и не

начинается снова до 9 утра. Я взял за правило оставаться в башне лично и не

сменяться. Я знал, как легко можно было заснуть, если сильно вымотался, и не

хотел требовать слишком многого от своих подчиненных. Кроме того, им

требовался отдых для того, чтобы быть готовыми на случай непредвиденных

проблем.

клевать носом, -- и это всегда оказывалось весьма взбадривающим

средством. Если я курил, то часто не замечал, что задремал, пока горящий

конец сигареты не обжигал моих пальцев. В таком состоянии у меня часто

возникали видения.

Они были в виде грузовиков, танков и им подобных вещей, которые при

дневном свете оказывались безобидными деревьями или кустами. Временами мы

выстреливали сигнальной ракетой, чтобы обозреть прилегающую местность. Но

после того как вспышка гасла, ночь становилась еще темнее, чем прежде. После

того как поняли, что только выдаем свое местоположение, а сами видим очень

немногое, мы по возможности старались избегать этих фейерверков. Конечно,

иное дело в бою. Приходилось давать возможность наводчику взять цель.

Сделать [58] это было невозможно, если луна не способствовала прицельной

стрельбе.

В свое время мы получили парашютные ракеты, которые горели дольше. С

ними связан трагикомический инцидент в моем танке. Я получил переданную мне

ракетницу и хотел взвести курок, но сделал это не до конца. Курок пошел

вперед, и ракетница выстрелила в танке. Ракета носилась вокруг, как кот,

которого подожгли. Невероятно долго горит эта ракета, если ждешь, когда она

наконец погаснет. Нам очень повезло, что никто не пострадал во время этого

происшествия.

Четыре часа мы несли караул за околицей деревни без помех. Вдруг около

двух часов ночи я услышал минометную стрельбу. Удары наносились слишком

короткими сериями, но не было сомнения: они предназначались нам.

Скоро деревня оказалась под ураганным огнем. Русские заметили, что она

занята, и хотели добить врага, прежде чем двигаться дальше на запад. Однако

их действия свидетельствовали о том, что они, конечно, не ожидали, что в

деревне находится целая рота "тигров".

Я видел дула изрыгающих огонь орудий на линии леса. Его вспышки

возникали поочередно одна за другой, двигаясь все дальше вправо. Это, должно

быть, были танки, двигавшиеся вдоль кромки леса. Они хотели достичь дороги

на противоположном конце деревни. Там занимал позицию обер-фельдфебель

Цветти.

За ним был танк фон Шиллера. Я радировал Цветти. По вспышкам я мог

50 метров от Цветти. Из-за стрельбы мы не слышали шума моторов. По этой

причине противник уже продвинулся к деревне. Цветти поджег ближайший к нему

танк, но мы в изумлении увидели, что второй "Т-34" шел посередине

деревенской улицы, совсем рядом с фон Шиллером.

Для русских часто становилось роковым то, что они все время оставались

наглухо закрытыми. И из-за этого почти ничего не видели, особенно ночью. Они

также часто сажали на танки пехоту, но даже она не [59] распознавала

ситуацию до тех пор, пока уже не оказывалось слишком поздно.

Фон Шиллер стал поворачивать свою башню, но в ходе этого ударил русский

танк пушкой. Ему пришлось сначала дать задний ход для того, чтобы подбить

танк. Я не чувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы произвести

выстрел. Одна из глупейших ситуаций, когда-либо мной пережитых!

После того как Цветти покончил еще с тремя танками, русские отошли

назад. Очевидно, потерь с их стороны было достаточно. Мы поддерживали

радиосвязь друг с другом оставшуюся часть ночи и довольно четко слышали

переговоры русских на одной из частот. Это значило, что они не могли быть от

нас слишком далеко.

Когда стало светать, наши пехотинцы несколько неосторожно приблизились

к "Т-34". Он все еще стоял по соседству с танком фон Шиллера. За

исключением пробоины в корпусе, других повреждений на нем заметно не было.

Удивительно, что, когда они подошли, чтобы открыть люк, он не поддался.

Вслед за этим из танка вылетела ручная граната, и трое солдат были тяжело

ранены.

выстрела командир русского танка не покинул свою машину. Затем он, тяжело

раненный, потерял сознание. Другие русские были мертвы. Мы привезли

советского лейтенанта в дивизию, но его уже нельзя было допросить. Он умер

от ран по дороге.

Этот случай показал нам, насколько мы должны быть осторожны. Этот

русский передавал подробные донесения в свою часть о нас. Ему достаточно

было только медленно повернуть свою башню, чтобы расстрелять фон Шиллера в

упор. Я вспоминаю, как мы возмущались упрямством этого советского лейтенанта

в то время. Сегодня у меня об этом другое мнение...

Вывод войск группы армий "Север" в значительной степени

нарушали действия русских с флангов. Дорога, по которой следовали

отступавшие части, становилась [60] все более перегруженной напиравшими друг

на друга войсками, поскольку противник все чаще перекрывал этот маршрут. Нам

все время приходилось обеспечивать свободный проход.

Во время этого процесса нам часто доводилось поражаться образцовой

воинской дисциплине наших противников. В одном случае мы смогли отразить

нападение, которое было исполнено так, будто происходило на учениях.

Русские атаковали в нескольких километрах к западу от нас полностью

оснащенным пехотным полком при поддержке танков. Они двигались с севера на

юг по нашему пути отступления. Мы приблизились к ним с востока вдоль их

левого фланга.

Потом мы стали свидетелями спектакля, какой редко можно увидеть на

войне. Иваны оставили свои фланги незащищенными -- как часто делали

-- и совершали у нас на глазах маневр, так будто это происходило на

учебном поле. Мы остановились на краю деревни и открыли огонь.

На какое-то время вражеские танки стали жертвой нашего огня. Эти потери

как будто совсем не тревожили русскую пехоту, и она продолжала как ни в чем

не бывало наступать. Никогда еще не бывало, чтобы двое русских бежали

одновременно рядом друг с другом. Через три-четыре шага они уже снова

исчезли, упав на землю.

Они достигли автострады без поддержки бронетехники. Так что нам снова

пришлось очищать ее. Устроенное нам представление еще раз доказало,

насколько полезна военная подготовка и насколько незначительны бывают

потери, когда каждый солдат знает свой маневр.

Как только мы завершили отчистку пути отступления по фронту, обстановка

тут же стала накаляться с тыла. Такое ненормальное положение дел все

продолжалось вплоть Нарвы. Однажды ночью русским даже удалось окружить

дивизионный командный пункт.

Нам не составило труда опрокинуть их снова, поскольку русские могли

лишь осуществлять свои фланговые маневры подвижными подразделениями, то есть

[61] моторизованной пехотой, с легкими противотанковыми пушками и легкими

танками. Утром штаб смог продолжить движение. Последним на моем танке выехал

генерал.

выполняли задачу по обороне позиции перед деревней Ополье любой ценой, пока

не поступил приказ уходить. Мы были на южном краю автострады.

Деревня была примерно в 100 метрах на другой стороне дороги. Утром

противника все еще не было видно, и мимо нас проследовал арьергард войск.

Пехотный батальон осуществлял прикрытие за нашими четырьмя

"тиграми". Так как многие части не были моторизованными, отвод

проходил рывками. Если не считать небольшого числа отставших солдат,

автодорога ближе к вечеру фактически опустела. А в деревне перед нами стало

оживленно.

Мы видели фигурки людей, бегавших взад и вперед, но и мы не должны были

зевать. Ночь опять обещала быть очень приятной. С наступлением темноты

пехотный батальон тоже отбыл. Я со своими четырьмя "тиграми"

остался один во всей округе. К счастью, русские не знали о нашем

затруднительном положении. Может быть, они к тому же слишком переоценивали

нас. В любом случае они дважды устанавливали противотанковые пушки напротив

нас, но мы так и не дали им выстрелить более одного раза. Третью попытку они

предпринимать не стали.

Русский командир, похоже, полагал, что мы утром тоже уйдем. В любом

случае он предполагал, что с нами была всевозможная пехота. Иначе он,

наверное, приблизился бы к нашим танкам пешком.

Вскоре после полуночи с запада появились машины. Мы вовремя распознали

в них своих. Это был мотопехотный батальон, который не успел соединиться с

войсками и выдвинулся к автостраде поздно. Как я узнал потом, командир сидел

в единственном танке в голове колонны. Он был совершенно пьян. Несчастье

произошло с молниеносной быстротой.

Целое подразделение не имело понятия о том, что происходило, и

двигалось открыто по простреливаемому [62] русскими пространству. Поднялась

жуткая паника, когда заговорили пулеметы и минометы. Многие солдаты попали

под пули. Оставшись без командира, все побежали назад на дорогу вместо того,

чтобы искать укрытия к югу от нее. Улетучилась всякая взаимопомощь.

Единственное, что имело значение: каждый сам за себя.

Машины ехали прямо по раненым, и автострада являла собой картину ужаса.

Все это несчастье можно было предотвратить, если бы командир этого

сброда выполнял свой долг и вел своих людей по пересеченной местности,

вместо того чтобы засесть в танк и отсыпаться, перебрав алкоголя.

После того как огонь со стороны русских ослаб, радисты и командиры

наших "тигров" вылезли и поползли к автодороге, чтобы, по крайней

мере, спасти тяжелораненых. Мы позаботились о них, как только могли, и

поместили на танках. Эта работа по спасению людей осложнялась тем, что ее

приходилось выполнять при лунном свете.

Иванам из домов были видны все наши действия, в то время как мы могли

распознать противника только по вспышкам огня его батарей. Наше положение

становилось все более шатким. Я каждые пятнадцать минут связывался с

батальоном, но ответа на запрос об указаниях не поступало. Русские открыли

очень неприятный заградительный минометный огонь с равными промежутками, не

приближаясь к нам. Тем не менее, повреждения были нанесены достаточно

серьезные.

К вечеру фельдфебель Везели доложил мне, что радиатор его танка пробит.

Такое же донесение поступило полчаса спустя из второго танка. Это значило,

что нам придется тащить обе машины остававшимися на ходу двумя другими

танками. Мы не могли себе позволить потерять их всех, потому что знали, как

трудно получить новые танки. Водителям тяжело было покидать свои машины,

подобно тому как в былые времена всадникам оставлять своих лошадей.

Я доложил о сложившейся ситуации в батальон. Примерно через двадцать

минут поступил долгожданный [63] приказ. Мы как могли лучше подцепили два

вышедших из строя танка и тащили их два километра на армейский

продовольственный склад, который уже вовсю полыхал.

Естественно, что наши солдаты, которые не могли всего взять с собой, не

хотели и ничего оставлять иванам. Тогда мы свернули с автострады на юг,

потому что, согласно последним донесениям, русские уже вышли к

автомагистрали и продвинулись по ней дальше на запад. Пробиваться через нее

там было невозможно. На нас все еще падали отблески огня от ярко пылающего