Литература периода «оттепели»
Каждый из таких антрактов состоит из двух частей
жүктеу/скачать 3.39 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- («Пляска пса»)
- . Иной мотив появляется в антракте «Пляска пса» , мотив приобщения к большому времени, к истории.
- Сентиментализм, мифологизм. Авторская «философия страдания» и художественная реальность в произведениях В. Маканина, А. Варламова, М. Кураева, А. Слаповского
| Каждый из таких антрактов состоит из двух частей: первая часть, которая называется «Пресса», содержит отрывки из газет и журналов, относящихся к описываемой в трилогии эпохе, вторая часть представляет собой короткую историю, реже – лирическое отступление. В первой части антракта сатирическое начало проявляет себя через контрастное сопоставление выдержек из советской и зарубежной прессы либо через ощутимое противоречие между утверждениями, содержащимися в этих статьях, и описываемыми событиями (например, когда приводятся выдержки из статей, касающиеся смерти Фрунзе). В данном случае (в первой части антракта) позиция автора как источника сатирического отношения к событиям проявляется опосредованно, с помощью композиционного оформления приводимых цитат. Гораздо более выраженной авторская позиция становится во второй части антракта, где сатирическое начало приобретает гротескный характер.
Истории, которые приводятся во второй части антракта, не связаны прямо с сюжетным действием трилогии, но в них могут появляться некоторые ее герои – Нина Градова, профессор Градов, Вероника. В этих историях используется один и тот же прием, столь характерный для гротескной сатиры самых разных времен, – одушевление животного и растительного мира (анимизм), придание животным и растениям человеческих качеств. Однако этот прием по-разному реализуется в каждом из этих эпизодов. В одних случаях происходит отождествление того или иного животного с определенным историческим лицом (что объясняется через реинкарнацию – переселение душ) – например, пса Пифагора с князем Андреем Курбским («Пляска пса»), белка Ульянова с Ульяновым-Лениным («Перескок белка»), коня Гришки с императрицей Екатериной («Конь с плюмажем»), кота Велимира с Хлебниковым («Ничтрусы-туда») и пр. В других случаях прямого отождествления нет. Данный прием – наделение человеческими качествами животных и растения (во вставных эпизодах действуют дуб, фикус и герань) широко известен по фольклору, басням (от Эзопа до Крылова), сатирическим произведениям Салтыкова-Щедрина. Но в трилогии Аксенова он приобретает особое, нехарактерное для прежних сатирических произведений значение. Для Аксенова несвойственно отождествление образов животных с определенными социальными типажами, как это происходит в баснях Крылова и сказках Салтыкова-Щедрина. С образами животных из сказок Салтыкова-Щедрина образы животных из «Московской саги» может роднить их привязанность к определенной исторической ситуации, но у Аксенова это появляется лишь в отдельных случаях (например, когда речь идет о Ленине, ставшем белком, или о Жданове, превратившемся в жабу). Задача сатирической гротескной условности во вставных эпизодах «Московской саги» состоит в обобщении, причем это обобщение носит у Аксенова глубоко философский характер, выводит сатирическую условность на уровень мировоззренческих утверждений. Так, например, в антракте «Перескок белка» образ ставшего белкой (белком) Ульянова-Ленина подается, с одной стороны, в ироническом тоне. «Естественно, он не обладал теперь гипнотическими свойствами интеллекта, зато в силу неведомых игр природы приобрел феноменальные качества воспроизводителя. Этому и предавался. В этом и ощущал свое предназначение». В то же время в описании новой, «беличьей» жизни вождя присутствует мотив отстраненности от происходящего вокруг зла, мотив очищения, происходящего через приобщение к животному существованию. «Он еще успел озариться откровением и понять, что краткая беличья жизнь была ему дана лишь для того, чтоб хоть малость охладиться после той прежней сатанинской трясучки». Превращение в животное становится возможностью по-иному взглянуть на свою жизнь и жизнь окружающих. Иной мотив появляется в антракте «Пляска пса», мотив приобщения к большому времени, к истории. В представлении пса Пифагора (бывшего князя Андрея) возникают картины Ливонской войны, осады Казани, зверств Ивана Грозного, которые накладываются на изображаемую действительность 30-х годов, перекликаются с ней. «Мрак и пожарище вдруг возникли перед ним, поле после боя, тени мародеров, черные хлопья нежизни, взлетающее воронье над невыносимым запахом злодеяния.…Оттуда, из прежнего, стала надвигаться череда ужасного: горизонты закрылись, мир сужался в клети, в застенки, в каменные колодцы». Как видно, в данном эпизоде сатирическое начало отступает перед трагическим, здесь в завуалированной форме, через историческую параллель, явственно ощущается драматическая сторона произведения. Сатира снова дает о себе знать в последнем антракте «Соловьиная ночь» в третьей книге. В образе жабы, приползшей на Царицынские пруды, узнается умерший в 1948 году партийный деятель А. Жданов, а поющие в ночи соловьи представляются ему Ахматовой и Зощенко, жертвами печально известного постановления 1946 года. Здесь уже сатира приобретает явно саркастический характер, возникает мотив мести тому, кто «полагал себя среди гадов первым», а вместе с тем и мотив покаяния. «Теперь вот лежу в темной и сытной воде, рядом с колеблющимся отражением звезды…внимаю переливам соловьев, всем хладнокровным, но все-таки не снабженным подлостью телом прошу у них прощения за нечто прежнее, округлое, отрыгивающее, постоянно выпирающее из штанов». В таком признании имеется, конечно, самоирония, но можно отметить и возникающий здесь тот же самый мотив, который присутствует и в истории про белка Ульянова, мотив очищения от греха при переходе в облик животного. Этот мотив придает сатирическому обличению более глубокий характер, соединяет сатиру и философскую проблематику. Наконец, нельзя не отметить и то, что в этом антракте появляется и мотив, имеющийся в антракте «Пляска пса», мотив соединения времен. Как уточняет автор, соловьем, которого слушала жаба, был поэт XVIII века Антиох Кантемир (Зощенко и Ахматова в описываемое время еще были живы). Таким образом, появление Кантемира в этом антракте еще более расширяет временные рамки «Московской саги», если помнить, что на ее страницах встречаются Хлебников, Мандельштам, Булгаков, Симонов, юный Женя Евтушенко, то есть представляется не только политическая, но и литературная история. Подводя итог, мы можем сказать, что вставные эпизоды «Московской саги» В. Аксенова имеют две основные функции, одинаково несущие в себе сатирическое начало: ироническое снижение образов некоторых исторических лиц (соединяющиеся в отдельных случаях с мотивом очищения и раскаянья) и введение времени действия романа в единое русло большего исторического времени. Сопряжение разных времен в ряде случаев оказывается способом сатирического изображения описываемого в трилогии времени, а также становится источником иронического отношения к человеческой жизни в целом. Литература Аксенов В. П. Московская сага. Тюрьма и мир. - М., 2002. Харитонов Д. В. Поиски нравственных доминант советской интеллигенцией в романе В. Аксенова «Ожог» // Вестник ЧелГУ. 2003. №1. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/poiski-nravstvennyh-dominant-sovetskoy-intelligentsiey-v-romane-v-aksenova-ozhog (дата обращения Романовская Ольга Евгеньевна Пастиш в романе В. Аксёнова «Желток яйца» // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Серия: Общественные науки. 2009. №6. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/pastish-v-romane-v-aksyonova-zheltok-yaytsa Сентиментализм, мифологизм. Авторская «философия страдания» и художественная реальность в произведениях В. Маканина, А. Варламова, М. Кураева, А. Слаповского жүктеу/скачать 3.39 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|