Ай, налат, сен да жалгъанчыса

б) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по физическим свойствам: 1) Haнa гёжефди (О.Э.) “Нана - силач”; 2) Исмайыл пелиуанды (М.Т.) “Исмаил - богатырь”;

в) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по внешним признакам: 1) Ол баймакъды (М.Т.) “Он косолапый”; 2) Ол адам а бир гойра эди (Ф.) “Этот человек был каким-то дылдой”;

г) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по интеллектуальным, умственным особенностям: 1) Асият билгичди (Ш.) “Асият - предсказательница”; 2) Ол билмечиди (З.) “Он профан, незнайка”; 3) Къайсын акъылман болгъанды (М.Т.) “Кайсын был мудрецом”; 4) Сосурукъ амалчы эди (Ф.) “Сосруко был находчивым”;

д) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по морально-этическим качествам, по пристрастию к чему-либо: 1) Ол ичгичиди (К.ж.) “Он пьяница”; 2) Ол бир байрахта, гажи болур дейме (М.Т.) “Она, кажется, развратница”;

е) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по отношению к труду, трудовой деятельности: 1) Азиз ишде айырмачыды (К.ж.) “Азиз в работе передовик”; 2) Жаш асыры байса эди (Ш.) “Парень был большим лентяем”; 3) Ол а кюлтыпыс болгъанды (Ф.) “Он был дармоедом”;

ж) предложения с предикатами, выражающими оценку лица по его убеждениям, взглядам, образу мыслей: l) Ceн айрычыса “Ты раскольник”; 2) Ол гяурду “Он неверующий” и т.д.

Невозможно переоценить роль метафоры в выражении предикатов оценки. Особенностью метафоры является то, что слово употребляется для обозначения некоторого класса объектов, явлений, действий или признаков с целью характеризации или номинации другого, сходного с данным классом объектов или индивида (Арутюнова 1998:233). Это способствует тому, что “именно метафора является одним из наиболее продуктивных способов смыслопроизводства на всех значимых уровнях языковой структуры - на лексическом, синтаксическом, морфемном” (Метафора в языке ... 1988:4). Неоспорим тот факт, что метафора - универсальное явление в языке. По мнению В.Г.Гака, ее универсальность проявляется в пространстве и во времени, в структуре языка и в его функционировании (Гак 1988:11).

Как и в других тюркских языках, в карачаево-балкарском языке в функции метафорических оценочных предикатов наиболее часто употребляются названия животных и сверхъестественных существ. Это обусловлено тем, что имена животных “индуцируют вокруг себя “силовое поле”, представляющее собой индуктивно-эмпирическое понятие, отображающее прагматические оценки, на которых основываются вторичные, переносные значения и употребление референтного имени в роли предиката” (Уфимцева 1988:125). В языке за подобными именами обычно закрепляется функция обозначения внешнего вида или черты характера человека: айыу “медведь (тяжело передвигающийся, полный человек)”, айгъыр “жеребец (необузданный, злой)”, алмосту “демоническое существо в образе женщины”, жилян “змея (коварный, хитрый, злой)”, бёрю “волк (алчный)”, эшек “ишак (упрямый)”, къадыр “мул (капризный)”, тюлкю “лиса (хитрый)”, къоян “заяц (трусливый)”. Для характеристики лица употребляются очень часто эти слова и дескрипции, производные от них: къадыр къылыкълы “с нравом как у мула”, айыу акъыллы “хитрый”, къоянжюрек “трусливый” и т.п, что подтверждает значительный словообразовательный и смыслообразовательный потенциал зооморфизмов в языке. Примеры: 1) Жаш керти да илячинди (М.Т.) “Парень настоящий сокол (отважный, стремительный)”; 2) Сен къоянжюрек тюйюлсе да (Ш.) “Ты же не пугливый (заячья душа)”; 3) Змеенко шугут жилян эди (Б.Г.) “Змеенко был настоящим змеей (злым)”.

10. Многие имена существительные выполняют функцию предикатов состояния. К ним в карачаево-балкарском языке относятся слова типа батмакъ // батхакъ “топь”, буз // бузкъаудан // бузлауукъ “гололедица”, бууакъ “изморозь на деревьях”, бушуу // бушман “горе”, чыкъ “роса”, быжмылдыкъ “ненастье”, дыгалас // гузаба “суета, волнение”, дырын “болезненность”, жалчы “батрак”, дууана “нищий” и др. В зависимости от их значения и значения субъектных лексем предложения с такими предикатами мы делим на следущие подгруппы:

а) предложения, выражающие состояние окружающей среды (физическое состояние): Жолла буздула (К.ж.) “Дороги - лед (гололедица)”; Арбаз батмакъды (М.Т.) “Двор топкий”;

б) предложения, выражающие физиологическое состояние лица: Юйдегилерибиз дырындыла (З.) “Наши домашние больны”;

в) предложения, выражающие психологическое состояние лица: Эл гузабады (Б.Г.) “Село суетно”; Ала бусагъатда бушуу-бушмандыла (З.) “Они сейчас в горе”;

г) предложения, выражающие социальное состояние лица: Ол жалчыды (Ж.З.) “Он батрак”; Сен бий ушайса да (О.Э.) “Ты ведь являешься бием”.

11.По рассматриваемой структурной схеме строятся и такие конструкции, где в позиции сказуемого употребляются те же слова, которыми выражено и подлежащее. Примеры: 1) Жомакъ ол жомакъды (Къ.К.) “Сказка есть сказка”; 2) Эл а элди (М.Т.) “Село есть село”; 3) Адам ол адамды (Б.Г.) “Человек есть человек”. Их принято считать предложениями тавтологического тождества (Рахманкулова 1984, 1985: 132-139). Они издавна привлекают внимание логиков и языковедов. Тавтологии, по Л.Витгенштейну, “ничего не говорят” и не имеют значения, так как последнее - это определенная комбинация объектов (Витгенштейн 1994).

А.М.Пешковский, анализируя такие примеры, как купец есть купец, жена есть жена, указывает на то, что здесь налицо “любопытный случай сосредоточения внимания говорящего на значении одного слова, случай языкового самонаблюдения, производящегося в процессе говорения ... предложения эти обозначают как раз вечное, по мнению говорящего, тождество слова и его истинного значения; это идеальные предложения тождества” (Пешковский 1956:271-272). Вместе с тем к этим факторам необходимо добавить и другие факторы: стилистический фон и обусловленное контекстом взаимодействие подлежащего и сказуемого (Шведова 1960:359--362). В русистике отмечается, что для адекватного рассмотрения биноминативных тавтологий следует обратить внимание на такие параметры, как “тип имени, его референциальный статус, наличие связки, наклонение и время, порядок слов, наличие распространителей” (Булыгина, Шмелев 1997:444).

По мнению известного языковеда Ю.Д.Апресяна, построения типа Х есть Х псевдотавтологичны. Он пишет, что такие высказывания, как Война есть война, хотя и тавтологичны по форме, на самом деле не тавтологичны, они не нарушают принципа “информативности в той мере, в какой их интерпретация допускает обращение к коннотациям опорного существительного” (Апресян 1995:167). С этим невозможно не согласиться, ибо лицо войны - это зло, бесчеловечность, опустошение, страдания и т.д. Следовательно, “выражение Война есть война уместно в любой ситуации, когда говорящий пытается объяснить слушающему, почему наблюдаемое положение вещей отклоняется от нормы добра, человечности, морали, порядка” (Апресян 1995:167).

В предложениях рассматриваемого типа подлежащее выступает в собственно лексическом значении. На ту же лексему в позиции сказуемого накладывается коннотативное, или дополнительное эмоционально-оценочное, значение, обусловленное контекстом, ситуацией. Поэтому их общая семантика связана с оценкой, которая дается говорящим какому-либо лицу, предмету, событию.

Не все предложения, построенные по модели Х есть X, имеют одинаковый коннотативный потенциал. Так, например, в карачаево-балкарском языке конструкции Жанлы жанлыды (М.Т.) “Хищник есть хищник”; Ана анады (А.Т.) “Мать есть мать”; Эшек эшекди “Ишак есть ишак” имеют достаточно большой коннотативный потенциал. А построения Баппуш баппушду “Утка есть утка”; Суу сууду “Вода есть вода”; Чибин ол чибинди “Муха есть муха” имеют меньший потенциал. Это связано с особенностями “языкового видения картины миpa” у народа.

12.В карачаево-балкарском языке в позиции сказуемого, или предиката, получают регулярную реализацию именные словосочетания, главными и зависимыми компонентами которых выступают имена существительные (Ахматов 1968:143, 1996:34, 1998:64). Подобные сочетания в традиционной грамматике получили наименование изафетных (Кононов 1956:408-416; Чариев 1990:3). Они примечательны не только своей спецификой, но и тем, что имеют огромное содержание в тюркском синтаксисе. Как справедливо отмечает Н.З.Гаджиева, отношение “между двумя именами пронизывает всю структуру тюркских языков, являясь как бы ключом к пониманию многих синтаксических категорий” (Гаджиева 1970:18).

Изафетам, семантике и типам связи их компонентов, синтаксическим функциям в тюркском языкознании уделяется достаточно большое внимание, что можно заметить в исследованиях М.З.Закиева (1963, 1995), M.Балакaeвa (1959), К.М.Мусаева (1964), Н.К.Дмитриева (1956:22-37), Э.В.Севортяна (1956:38-44) и других известных тюркологов. В карачаево-балкарском языке предложения со сказуемыми-изафетными сочетаниями специально не рассматривались. Между тем они образуют большую группу реляционных моделей. Это тот случай, когда семантика предложения может зависеть от морфологической категории имени: изафетные конструкции являются идеальным средством для передачи различных отношений и напрямую связаны с грамматическими категориями падежа, принадлежности, определенности/неопределенности.

В тюркских языках структура и семантика изафетных конструкций имеет очень много общего. В именных словосочетаниях третьего типа зависимый компонент находится в оформленном родительном падеже, что является показателем определенности, а главный элемент принимает aффикс принадлежности. В карачаево-балкарском языке при выражении зависимого компонента местоимениями 1-го, 2-го и 3-го лица во множественном числе главный компонент может и не иметь показателя принадлежности: бизни жаш “наш парень”, сизни китап “ваша книга”, аланы китап “их книга”, кесибизни китап “наша книга”, кесигизни къыз “ваша девушка”, кеслерини къыз “их девушка”.

Между компонентами сказуемого, выраженного изафетом ΙΙΙ, складываются различные лексико-грамматические отношения, которые сводятся в основном к тому, что репрезентируют “отношение принадлежности одного предмета, понятия или лица к другому предмету, понятию или лицу” (Закиев 1995:113). От этого зависит семантика субстантивных предложений со сказуемыми-изафетами ΙΙΙ.

Ср. предложения: 1) Ол Бекирни юйюдю (О.Э.) “Это дом Бекира”; 2) Бу мени къаламымды (Н.) “Это моя ручка”; 3) Ала колхозну къойларыдыла (К.ж.) “Это овцы колхоза”. Подобные предложения передают отношения принадлежности. Подлежащее в них выражается местоимениями. Семантика таких конструкций - указание на отношения обладания, складывающиеся между кем-, чем-либо. Нужно отметить, что рассматриваемые предложения реализуются в речи и языке в преобразованном виде. Тогда мы имеем следующие предложения: 1) Ол юй Бекирни юйюдю “Этот дом - дом Бекира”; 2) Бу къалам мени къаламымды “Эта ручка - моя ручка”; 3) Бу къойла колхозну къойларыдыла “Эти овцы - овцы колхоза”. Как видим, в этих конструкциях главный компонент изафета ΙΙΙ актуализируется в позиции подлежащего (субъекта) предложения и имеет облигаторные определения. Последние характеризуются большим разнообразием семантики и форм выражения. Без них предложения в информативном плане ущербны, что видно из следующих примеров: Атла сизни атладыла “Лошади - ваши лошади”; Былайда отлагъан атла сизни атладыла “Лошади, которые пасутся здесь, ваши лошади”. Этими особенностями характеризуются и другие синтаксические единицы.

Конструкции рассматриваемой структуры предполагают и обозначение местонахождения или места происхождения предмета или же лица: 1) Бу алмала Малкъарны алмаларыдыла (З.) “Эти яблоки - яблоки из Балкарии”; 2) Была Чегемни мажал къызларыдыла (С.Ш.) “Они лучшие девушки Чегема”; 3) Бу Басханны гара суууду (З.) “Это минеральная вода из Баксана”; 4) Шахаргъа келген жашла таулу эллени келечилеридиле (К.ж.) “Ребята, прибывшие в город, представители горных сел”; 5) Кийик тауну малыды (Ж.З.) “Олень - скот гор”.

В ряде случаев посессор может выражаться именами с темпоральными значениями. При этом конструкции обозначают предмет, явление через время, к которому они относятся. Примеры: 1) Шулпу кюзню белгисиди (С.О.) “Моросящий дождь - признак осени”; 2) Бу кечеле къышны бек узун кечелеридиле “Эти ночи являются самыми длинными ночами зимы”.

Одними из наиболее употребительных конструкций в карачаево-балкарском языке являются предложения, в которых выражается отношение части к целому. В подавляющем большинстве случаев часть выражается главным компонентом сказуемого, а целое - его зависимым компонентом: 1) Была сюрюуню бир бёлегидиле (Ш.) “Они составляют часть стада”; 2) Ала сен туурагъан терекни бутакъларыдыла (М.Т.) “Это ветки дерева, которое ты распилил”.

Иногда сказуемое может иметь сему дестинатива, т.е. обозначать предмет, лицо, которому предназначается другой предмет, что вносит соответствующее значение в семантическую структуру предложения: 1) Бу сени юлюшюнгдю (М.Т.) “Это твоя доля”; 2) Бу ушкок Бийбертни саугъасыды (Ш.) “Это ружье подарок для Бийберта”; 3) Бу эчкилени бичени болсун (Ш.) “Пусть это сено будет для коз”.

В процессе жизни между людьми складываются различные отношения: отношения родства, дружбы, вражды, подчиненности и т.д. Для выражения подобных отношений в языке используются предложения с принадлежностными предикатами. Такие предложения мы делим на несколько подгрупп:

а) предложения, обозначающие родственные отношения: 1) Ол сени жашынгды (С.Ш.) “Это твой сын”; 2) Сатанай Ёрюзмекни къатыныды (Ф.) “Сатанай жена нарта Ёрюзмека”; 3) Мен Элкъушну къызыма (О.Э.) “Я дочь Элькуша”; 4) Ол бизни жууугъубузду (Ф.) “Он наш родственник”; 5) Бу мени киеуюмдю (Ф.) “Он мой зять”;

б) предложения, передающие отношения дружбы: 1) Мурик бизни къауумубузну ийнагъыды (Б.Гул.) “Мурик - душа нашей компании”; 2) Сени жашынг Солтан-Муратны тенги эди (К.О.) “Твой сын был другом Солтан-Мурата”; 3) Хамит аны шуёху эди (К.О.) “Хамид был его другом”; 4) Мен сени атангы досума (М.Т.) “Я друг твоего отца”;

в) предложения, передающие отношения вражды: 1) Ол бий Айтекни къанлы жауу болгъанды (Ф.) “Он был кровным врагом бия Айтека”; 2) Эмегенле нартланы жауларыдыла (Ф.) “Эмегены враги нартов”; 3) Германия Совет Союзну душманы болду (Ш.) “Германия стала противником Советского Союза”;

г) предложения, выражающие иерархические отношения (отношения подчиненности, зависимости, превосходства, социального неравенства): 1) Сен бизни ханыбызса (Ф.) “Ты наш хан”; 2) Мен ханны юй тюбюнде шапасыма (Ф.) “Я прислужник хана”; 3) Ол бизни бийибизди (Ф.) “Он наш бий”;

д) предложения, выражающие характеристику лица по роду деятельности, профессии через отношение его к месту работы: l) Хaсан “Птицепром” трестни таматасыды (К.ж.) “Хасан является руководителем треста “Птицепром”; 2) Ол “СКЭП” заводну ишчисиди (К.ж.) “Он рабочий завода “СКЭП”; 3) Харун бизни мюлкню къойчусуду (К.ж.) “Харун чабан нашего хозяйства”.

Значения приведенных выше примеров в карачаево-балкарском языке передаются и синонимическими конструкциями, состоящими из субъекта отношения, выраженного именем в основном падеже, объекта отношения, выраженного именем в дательно-направительном падеже, предиката отношения в основном падеже. Это видно при сравнении следующих примеров: Мен сени эрингме “Я твой муж” - Мен санга эрме “Я для тебя муж”; Биз сизни къонакъларыгъызбыз “Мы ваши гости” - Биз сизге къонакъбыз “Мы для вас являемся гостями”; Гудубек тюкенни директоруду “Гудубек директор магазина” - Гудубек тюкеннге директорду “Гудубек директор в магазине”.

В данном случае основной предикативный падеж характеризует лицо, названное в основном падеже, предицируемого, по отношению к лицу в дательно-направительном падеже как отправному предмету сопоставления, с точки зрения родства или другой социальной связи (Золотова 1988:123).

Указанные синонимичные конструкции, как и другие, функционируют в сочетании с показателем отрицания тюйюл “не”: l) Сен энди манга киеу тюйюлсе (М.Т.) “Ты теперь для меня не зять”; 2) Бюгюнден ары ол тюкеннге директор тюйюлдю (К.ж.) “С сегодняшнего дня он не директор магазина”; 3) Да Аслан манга шуёх тюйюлдю энди (Ш.) “Теперь Аслан для меня не друг”. Такие построения в общераспространенном прочтении отрицают не наличие кровных и иных отношений (они составляют необходимую пресуппозицию таких высказываний), а связаны с поведенческими производными лица (Арутюнова 1999:19).

В карачаево-балкарском языке встречаются предложения, в которых позиция предиката занята именами со значением родства, дружбы, вражды во множественном числе, к которым относятся лексемы типа жууукъ “родственник”, шуёх “друг”, тенг “ровесник”, душман // жау “враг” и т.д. При этом позиция субъекта бывает занята словами во множественном числе. Примеры: 1) Биз шуёхлабыз (О.Э.) “Мы друзья”; 2) Ала жууукъладыла (К.ж.) “Они родственники”; 3) Была душманладыла (К.ж.) “Они враги”; 4) Сиз тенглесиз (М.Т.) “Вы ровесники”. Они передают значение родственных, дружественных, враждебных и иных отношений равенства, которые существуют между людьми. Состоят из субъекта и предиката отношений равенства по родству, дружбе, вражде. Субъект их можно разложить и на однородные подлежащие: Мен бла сен шуёхлабыз “Я и ты друзья”; Мен бла сен жууукълабыз “Я и ты родственники”. Для уточнения значения в подобные предложения вводится сочетание бир бирге “друг к другу”, являющееся также показателем отношения: Биз бир бирге тенгбиз “Мы равны по отношению друг к другу”. Во всех этих примерах предикаты являются симметричными.

Анализируя глагольные предложения, А.А.Холодович приходит к выводу о том, что симметричными являются “ситуации, требующие двух сопряженных партиципантов, совершающих каждый одинаковое дело” (Холодович 1978:7, 1979:163). При этом он оперирует терминами “субъект” и “косубъект”, между которыми устанавливаются симметричные отношения. К такому же выводу на материале тюркского глагола приходит и И.Х.Ахматов (Ахматов 1983:213). Солидарны с ними и другие исследователи (Маслова 1989:120-1270).

Однако симметричные отношения характерны и для неглагольных предикатов. Это убедительно доказывается рядом лингвистов, считающих, что симметричными предикатами, или, по другой терминологии, предикатами отношения, выступают имена существительные, прилагательные и наречия (см. об этом: Иомдин 1980; Категория отношения ... 1997). Материал карачаево-балкарского языка показывает, что в предложениях с подобными предикатами выражаются такие ситуации, в которых два или более лица находятся в равных дружественных, родственных, враждебных и иных отношениях между собой. Семантическая структура их состоит из трех компонентов: статичных субъекта отношения, косубъекта отношения и предиката отношения. В зависимости от лексического наполнения они квалифицируются как предикаты родства, дружбы, вражды и т.д. К ним можно отнести и некоторые фразеологизмы (антлы тенг “закадычный друг”, къанлы жау “кровный враг”, жууукъ юлюш “семья зятя и снохи (как родственники)”, эт жууукъ “близкий родственник”, къан жууукъ “кровный родственник”. Примеры: 1) Азиз мени антлы тенгимди (К.ж.) “Азиз мой закадычный друг”; 2) Эмегенле адамланы къанлы жауларыдыла (Ф.) “Эмегены кровные враги людей”; 3) Сен бизни эт жууугъубузса (Ш.) “Ты наш близкий родственник”.

Наиболее ярко значение симметричности проявляется во фразеологизмах жан бла тёммек кибик “неразлучные (как душа и тело)”, жандан жаннга тёнгекдиле “очень близкие (душа в душу)”: Ала бир бирлери бла жан бла тёммекдиле “Они неразлучны друг с другом”; Ала жандан жаннга тёнгекдиле “Они живут душа в душу”.

Таким образом, настоящая дружба неразрывна, уподобляется единству души и тела, оценивается по признаку душевных отношений, о чем свидетельствует языковой материал. Близкому человеку достается душевное расположение: Жанымдан юлюш этерме “Душу отдам”.

Как и в других тюркских языках, в карачаево-балкарском языке изафеты синонимичны по отношению друг к другу: къыралны таматасы // къырал таматасы // къырал тамата “руководитель государства”. Вместе с тем они отличаются по определенности/неопределенности своих зависимых компонентов (см. об этом подробнее: Киекбаев 1996).

Отличаются изафеты и выражением лексико-грамматических отношений. Так, например, выражение родственных, дружественных, враждебных отношений является скорее всего прерогативой изафета ΙΙΙ. Правда, имеются некоторое термины родства, употребляющиеся во 2-ом и 1-ом изафетах: ана къарындаш (=ы) “брат по матери”, ата къарындаш (=ы) “брат по отцу”. Если же зависимый компонент именного словосочетания обозначает предмет, из которого состоит другой предмет, то в большей степени мы имеем дело с изафетами ΙΙ и Ι: будай ётмеги // будай ётмек “пшеничный хлеб”. В целом же применение изафетов Ι и ΙΙ шире, чем изафета III, о чем совершенно справедливо пишет М.З.Закиев (Закиев 1995:116-122). На наш взгляд, такое положение вещей связано с грамматической природой изафетных сочетаний. Не все имена могут функцировать в оформленном родительном падеже и выражать значение определенности. Напротив, имена склонны для выражения неопределенного значения и имеют при этом больший потенциал. Это зависит также от семантики слов, входящих в изафет, и от характера их отношений между собой. В тюркологической литературе также отмечается, что -ый тип изафета значительно превосходит остальные по количеству употреблений в памятниках древнеогузского и древнеуйгурского языков. По этой же причине рассмотрение изафетов начинается обычно с морфологически неоформленного (Аракин 1976:13).

Сказуемое, выраженное 2-м изафетом, отличается тем, что в нем зависимый компонент представлен неоформленным (неопределенным) родительным падежом. Во многом совпадая с 3-м изафетом, он передает и другие значения: отношение конкретного предмета к неопределенному предмету, национальную принадлежность лица и др. Например: 1)