Города, торговля и власть на Севере Франции в конце IX в.: у истоков герцогства Нормандского

Это явление в значительной мере было связано с набегами скандинавов, которые начиная с 820-840 гг. создали обстановку нестабильности в этой части Франкии. В течении последующих десятилетий были сооружены мощные стены вокруг некоторых местных монастырей, и король Карл Лысый (840-877) отдает распоряжение о ремонте городских укреплений. Этот процесс интенсифицируется в правление короля Эда (888-898) и проявляется в увеличении числа новых укрепленных пунктов вблизи поселений предшествующего времени.

Однако, нельзя утверждать, что защита франкского населения от викингов была единственной причиной такой строительной активности. Во всех регионах, подвергшихся набегам скандинавов, наблюдается удивительная стабильность сельского населения, даже там, где эта опасность проявлялась сильнее всего – в долинах Сены и Луары. В отношении долины Луары можно утверждать, что население, вторично осваивавшее епископские центры или обосновавшееся в новых castella, в большинстве случаев не было связано с сельской средой, но состояло из людей, промышлявших рыбной ловлей, торговлей или ремеслом (металлообработка, ткачество, кожевенное производство и т.д.). В устье р.Канш большинство жителей нового города Монтрей-сюр-Мэр, основанного в конце X в., были, возможно, выходцами из порта Квентовик, расположенного недалеко от Монтрея. Этот процесс перемещения населения, проявившийся в увеличении поселенческих агломераций, окружавших недавно основанные или возрожденные на ближайших высотах castrum’ы, можно достаточно часто наблюдать на севере Франкии. Наконец, в большинстве случаев оказывается, что перемещение городского населения в безопасные места не было спонтанным явлением. В Корбей-Эссоне, недалеко от Парижа, но инициативе местного графа население торговой деревни Эссон, владении монастыря Сан-Дени, оставило ее, дабы поселиться под защитой стен замка, который граф только что построил в Корбее.

Все это позволяет придти к заключению, что городские новообразования были скорее результатом политики контроля над торговым населением со стороны политической элиты. Собирая это население в castella, они обеспечивали себе постоянный источник дохода в виде сбора денежного и продуктового налогов и служебных повинностей. Зачастую оказывалось, что большая часть доходов фискального характера шла на оборону, в частности, от северных «находников».

Руан и портовые поселения низовьев Сены и роль в утверждении скандинавов в Нейстрии. Расположенный в 70 км от моря в нижнем течении р. Сена, древний римский город Руан был в течение всего раннесредневекового периода важным торговым центром. Его порт, находившийся вне стен римских укреплений, играл роль транзитного пункта в торговле между Британскими островами и парижским регионом. Расположенный за пределами епископского центра, порт Руана был связан лишь с частью торгового оборота: многочисленные аббатства, владельцы речных портов и собственного торгового флота, также активно участвовали в международном обмене.

Когда набеги скандинавов вынудили монашеские общины покинуть этот район и искать убежище за пределами провинции Руана, монастыри были более не в состоянии контролировать свои приречные поселения, и те перешли под покровительство королевской власти. В конце 880-х гг. король Эд, победитель скандинавов во время осады Парижа, вновь установил свою власть в Руане, восстановил стены и произвел перепланировку города. Чтобы заселить новые кварталы, он переселил сюда торговое население порта Руана. Эта операция, сопровождавшаяся существенным переустройством города intra-muros, весьма близка деятельности короля Англии Альфреда Великого, который примерно в то же время переселил жителей крепости Лундевик в Лондон. Одновременно речные порты нижней Сены прекратили свое существование. Часть их населения была перемещена в Руан, а остальные жители разошлись по многочисленным, но менее значимым castella, в том числе Понт-де-Л’Арш, Килебеф (Ер) и Лилебон (Сен-Маритим).

Около 900 г. каролингской властью был заключен договор с недавно прибывшей во Франкию группой скандинавов. Норманны не только согласились принять крещение, но и не подвергать впредь набегам ни Руан, ни другие маленькие castella по берегам Сены, состоявшие под защитой Франкии. Взамен они получили разрешение занять заброшенные речные поселения, проживать здесь и заниматься торговлей. Это привело к замещению каролингских топонимов новой скандинавской номенклатурой: еще сегодня топонимы северного происхождения весьма многочисленны на обоих берегах Сены от самого устья до впадения в нее р.Андель выше Руана. Археологические свидетельства о присутствии скандинавов в этих местах оказываются весьма малочисленны. Однако недавние находки скандинавские древностей и клад эпохи викингов с английскими монетами Альфреда Великого († 890) подтверждают норманнскую принадлежность этих первых очагов скандинавского населения в Нейстрии и указывают на участие их населения в торговых связях с Англией. Эта первая фаза скандинавской колонизации была достаточно краткой. В 911 г. норманнский конунг Роллон получил от Карла Простого как обширные земли в низовьях Сены, так и франкский город Руан. В отличие от первой фазы, когда группы норманнов и франкское население сосуществовали параллельно, не смешиваясь этнически, этот второй период был отмечен быстрой ассимиляцией скандинавов во франкской среде.

(Перевод с французского А.Е. Мусина)

Ce phénomène est lié dans une assez large mesure aux invasions scandinaves, celles-ci ayant amené une insécurité endémique dans toute cette partie du royaume franc à partir des années 820-840. Au cours des décennies suivantes, on voit certains monastères s’entourer de fortifications et le roi Charles le Chauve (840-877) ordonner la réparation et le renforcement des murailles des cités. Le mouvement s’accélère sous le règne d’Eudes (888-898), avec la multiplication de nouvelles enceintes fortifiées à proximité de centres de peuplement anciens.

Cependant, il ne semble pas que le souci d’assurer la protection des populations franques contre les Vikings ait été le seul motif de cette vague de fondations. En effet, dans toutes les régions françaises concernées par les invasions nordiques, on constate une remarquable stabilité du peuplement des campagnes, même dans les secteurs les plus dangereusement exposés, comme les vallées de la Seine et de la Loire. En deuxième lieu, on observe que les populations qui vinrent repeupler les cités épiscopales ou s’installer dans les nouveaux castella n’étaient pas, en règle générale, originaires du monde paysan, mais étaient constituées de gens de métiers comme on en trouve dans les lieux d’échanges, vivant de la pêche, du commerce ou d’activités artisanales (travail du métal, des textiles, du cuir, etc.). Dans l’estuaire de la Canche, il est probable que la majorité des habitants de la ville nouvelle de Montreuil-sur-Mer, fondée à la fin du IXe siècle, était originaire du port de Quentovic, situé à proximité de Montreuil. Ce phénomène de déplacement de population, qui se traduit par l’abandon de l’agglomération portuaire primitive au profit d’un castrum nouvellement bâti ou restauré sur une hauteur voisine, est très souvent observé dans le nord de la France. Enfin, dans un grand nombre de cas, il apparaît que le déplacement des populations civiles vers les places de refuge ne fut pas un mouvement spontané. À Corbeil-Essonnes, près de Paris, c’est par la force que le comte de Corbeil contraignit la population du village marchand d’Essonnes, possession du monastère de Saint-Denis, à abandonner ce village pour venir s’installer dans l’enceinte du château que le comte venait de construire à Corbeil.

Tout ceci amène à la conclusion que les nouvelles fondations urbaines résultent essentiellement d’une stratégie de contrôle des populations marchandes par les détenteurs du pouvoir. En rassemblant ces populations dans les castella, leur objectif principal était de s’assurer une source permanente de revenus en argent, par leur main-mise sur les taxes, les cens et les prestations de service. Souvent, il semble qu’une grande partie de ces recettes fiscales aient été réinvesties dans l’effort de guerre, notamment pour la lutte contre les envahisseurs nordiques.

Rouen et les ports de la basse Seine ; leur rôle dans l’établissement des Scandinaves en Neustrie :

Située à 70 km de la mer, sur le cours inférieur de la Seine, l’ancienne cité romaine de Rouen fut pendant tout le haut Moyen Âge une importante place de commerce. Son port, qui se trouvait à l’extérieur des murs de l’enceinte romaine, jouait le rôle de lieu de transit pour les marchandises des Iles britanniques à destination de la région parisienne. Situé hors des murs de la cité épiscopale, le port de Rouen ne recevait toutefois qu’une partie de ce trafic. En aval de Rouen, de nombreuses abbayes, propriétaires de ports fluviaux et de leurs propres navires de commerce, étaient étroitement impliquées, elles aussi, dans les activités d’échanges internationales.

Quand les attaques scandinaves contraignirent les communautés monastiques à quitter le pays et à chercher refuge hors de la province de Rouen, ces communautés ne furent plus en mesure d’administrer leurs ports et ces derniers furent placés sous la tutelle du Roi. À la fin des années 880, le roi Eudes, vainqueur des Scandinaves après le siège de Paris, reprit possession de la ville de Rouen, il en restaura les murs et reconstruisit la cité. Pour repeupler cette partie de la ville, il y fit transférer la population marchande du port de Rouen. Cette opération, qui fut accompagnée d’une importante refonte urbanistique de la ville intra-muros, est très comparable à celle qui fut mise en œuvre à la même époque par le roi d’Angleterre Alfred le Grand pour le transfert de la population du bourg de Lundenwic dans la cité de Londres. Dans le même temps, les ports de la zone fluviale de la basse Seine furent tous évacués. Une partie de la population de ces ports fut transférée dans la cité de Rouen, le reste fut réparti entre plusieurs castella de moindre importance dont Pont-de-l’Arche (Eure), Quillebeuf (id.) et Lillebonne (Seine-Maritime).

Aux alentours de 900, un traité fut conclu entre les autorités carolingiennes et un groupe scandinave récemment débarqué en France. Les Normands s’engagèrent à recevoir le baptême, mais aussi à ne pas attaquer la ville de Rouen ni les autres places de sûreté franques qu’étaient les petits castella de la Seine. En contrepartie, ils reçurent l’autorisation de s’installer dans les ports désertés de la zone fluviale, d’y demeurer et d’y pratiquer le commerce. Ceci entraîna le remplacement des noms carolingiens de ces localités par de nouvelles dénominations de type scandinave : aujourd’hui encore, les toponymes nordiques sont très nombreux sur les deux rives de la Seine, depuis l’embouchure du fleuve jusqu’au confluent de l’Andelle en amont de Rouen. Les découvertes archéologiques sont encore peu nombreuses sur ces sites fluviaux. Cependant, la mise au jour récente de quelques objets scandinaves et d’un trésor viking contenant des pièces de monnaie anglaises d’Alfred le Grand († 890) confirme la forte identité nordique de ces premiers foyers de peuplement scandinave de Neustrie, en même temps qu’il suggère leur implication dans le grand commerce avec l’Angleterre. Cette première phase de colonisation fut cependant de courte durée. En 911, le chef normand Rollon reçut de Charles le Simple de larges territoires autour de la basse Seine, ainsi que la ville franque de Rouen. À la différence de la première phase, où les groupes nordiques et la population franque avaient coexisté sans se mélanger, cette seconde phase fut marquée par une assimilation rapide des Normands aux milieux francs.

Распад Франкской империи был ознаменован возвышением саксонского герцога Генриха Птицелова и его наследников на терри­то­рии бывшей восточно-франкской части империи. Времена оттоновского прав­ления обычно характеризуются как внутренними распрями, особенно в царствование Оттона I, так и внешними попытками оспорить главенство среди германских племен. Главенство это было достигнуто в основном благодаря успешному разгрому соседей. Поскольку большинство оттоновских импера­торов большую часть своих военных кампаний проводили в Италии, которую они кроме того рассматривали как свою вотчину, можно предположить, что их отношения с северными и восточными соседями не играли особо важной роли.

Все же, Видукинд Корвейский, а позднее Титмар Мерзебургский, отмечают, что Генрих способствовал обращению данов в христианство, а территориальные устрем­ления оттоновских правителей были сосредоточены главным образом на основании и укреплении религиозных центров в северных и восточных приграничных областях. Давид Фрэсдорфф недавно показал, что понятие «севера» у франкских писателей включало языческие районы Скандинавии, а также территорию славянского расселения (Der Barbarische Norden, 2005). Усилия короля Генриха Птицелова привели к крещению датского короля Гнупы в 934 г., а затем к крещению «короля» ободритов из той же династии, к которой принадлежала королева Тофа, мать Харольда Синезубого.

Миссионерская деятельность, как отмечают Келлер и Алтхофф, играла существенную роль в императорской политике, в то время как завоевания и расширение империи давались оттоновским правителям труднее, нежели франкским королям, которым те старались подражать. Такие исследователи, как Анна Педерсен обращают внимание на сильное оттоновское влияние на раннюю датскую христианскую культуру, когда расширение «религиозных» границ рассматривалось как существенное достижение империи. Описания свирепых язычников на северных границах в исторических источниках, по-видимому, служили обоснованию важности подобных действий. Отношения с восточными соседями были еще более трудными. Христиан Любке отмечает сложный состав этнических групп, населяв­ших приграничные области (1994, 2008). Видукинд, в «Деяниях саксов», включал в список соседей как славян, так и данов, однако он различает «славян с востока» (Sclavos ab oriente) и «орлиных данов, то есть славян» (ab aquiline Danos itamque Sclavos) (Rerum Gestarum Saxonicarum, ed. Lohmann and Hirsch, 1989), которых Фрэсдорфф рассматривает как полабов, вагаров и ободритов (Der Barbarische Norden, 66). Подробные описания такого типа, дошедшие приблизительно в 970-х гг. до Матильды, аббатисы Кведлинбурга и дочери Оттона I, резко контрастируют с утверждениями современницы последнего Хротсвиты Гандерсгеймской, сочинившей поэму об Оттоне I по заказу аббатисы Герберги – племянницы императора. Хротсвита признается, что ей нелегко было собрать сведения об упомянутой в Gesta Oddonis главной военной кампании императора, которая была направлена против венгерских набегов, разорявших значительную часть южной территории империи, и о победе Оттона в 955 г.

Исторические описания приграничных контактов, составленные в монастырях, находившихся в глубине империи, противоречат свидетель­ствам материальной культуры, полученными в городах вдоль границы. Например, недавние исследования славянской крепости Старигард/Олденбург указывают на политические перемены, происходившие в X в., связанные с переходом от общины «скандинавско-христианского» облика к регулярному Оттоновского епископству в 948 г. Тем не менее, здесь можно наблюдать увеличение количества скандинавских вещей и, по-видимому, кульминацией этого процесса явился новый всплеск язычества в начале XI в.

(Перевод с английского А.В. Гилевича)
Ch. Lee (Nottingham, United Kingdom)

Uneasy Neighbours: Vikings and Slavs in Ottonian historiography
Whereas the Vikings could be regarded as linchpins between several European nations in the early Middle Ages, there is also the nascent empire of the Ottonians which emerged in the middle of Europe, between east and west during this period. This paper looks at Ottonian relations within their northern and eastern neighbours as described in the historical sources of their time, and tries to assess why the written records are so different from the evidence which has emerged from material culture.

The aftermath of the dissipation of the Frankish Empire saw the remarkable rise to power by the Saxon duke Henry the Fowler and his descendants in the area of the former East Frankish part of the empire. The period of the Ottonian rule was characterised through internal struggles, especially for the reign of Otto I, and external pressures to defend their prime position among German tribes. This primacy was gained largely through successful defeats of their neighbours. Since all of the Ottonian emperors spent much of their campaigning in Italy (which they also chose as a residence), there may be an assumption that relations with their northern and eastern neighbours were of lesser importance.

Yet, Widukind and later Thietmar claim that Henry was instrumental in the conversion of the Danes, and the territorial aspirations of Ottonian kings are primarily focused on the establishment and strengthening of religious sees in the north and in the eastern border regions. David Fraesdorff has recently shown that the concept of the ‘north’ for Frankish writers included the pagan areas of Scandinavia as well as Slavonic regions (Der Barbarische Norden, 2005). King Henry the Fowler’s sponsorship at the baptism of the Danish King Gnupa in 934 also sees the baptism of a ‘king’ of the Abodrites, the same dynasty from which Queen Tofa, mother of Harold Bluetooth is descended.

Missionary activity, as Keller and Althoff have stated, is a vital part of imperial behaviour, but conquest and expansion were more difficult for the Ottonian rulers than for the Frankish kings on which they modelled their authority. Scholars, such as Anne Pedersen, have noticed a strong Ottonian influence on early Danish Christian culture, and the expansion of ‘religious’ borders may be seen as an imperial achievement. The depiction of the ferocious and pagan other at the northern borders (Fraesdorff) in historical sources may be regarded as tools to heighten the importance of such movements.

The relationship towards the eastern neighbours is still more difficult. Christian Lübke has pointed to the complex ethnic groups which inherited the areas of the borderlands (1994, 2008). Widukind includes both Slaves and Danes into the list of neighbours, but differentiates between ‘Sclavos ab oriente’ and ‘ab aquiline Danos itamque Sclavos’ (Rerum Gestarum Saxonicarum, ed. Lohmann and Hirsch, 1989) which Fraesdorff considers to denote the people of the Polabians, Wagarians and Abodrites (Der Barbarische Norden, 66). Such nuanced descriptions, delivered to Mathilda, Abbess of Quedlinburg and daughter of Otto I around the 970s stands in strong contrast to his contemporary Hrotsvith of Gandersheim, who composed a poem about the Gestae of Otto I at the behest of abbess Gerberga, who was herself a niece of the emperor. Hrotsvith confesses that it was hard for her to get hold of details, which may explain that the main campaign mentioned in the Gestae Oddonis are the Hungarian attacks which devastated much of the southern part of the empire and Otto’s victory in 955.

The historical descriptions of the cross-border contacts, written at monasteries well in the heartlands of the empire contrast with information from material culture found in the towns along the border regions. For example, the recently excavated Slavonic fortification of Starigard/Oldenburg shows a political change during the tenth century from a Scandinavian-Christian culture to the establishment of an Ottonian bishopric in 948. Nevertheless, the influence of Scandinavian artefacts is increasing, which seems to culminate in a pagan backlash in the early eleventh century.

В отличие от подобных межэтнических контактов, взаимоотношения полабских славян с их соседями из Скандинавии, в частности, из Дании, практически выпали из поля зрения историков. Только на конференции, состоявшейся 10 лет назад в Лейпциге, было уделено внимание именно этим контактам и настоящий доклад намерен вернуться к рассмотрению этих вопросов. Здесь необходимо принять во внимание исторические события, происходившие между IX и XIII вв., однако вряд ли нам удастся представить полный их обзор, поэтому мы рассмотрим лишь некоторые аспекты археологических и лингви­сти­чес­ких исследований. Картина датско-славянских отношений, которая на каких-то этапах может быть дополнена контактами со шведами, может быть сопо­став­лена с межэтнической ситуацией в Северной Руси с той лишь существенной раз­ницей, что в первом случае отсутствовали транс­конти­нен­тальные торговые отноше­ния через терри­торию полабов.

С другой стороны, торговля, несомненно, стимулировала присутствие данов в зоне славянской Прибалтики, как это показывает пример с Рериком – местом, упоминаемым в Annales regni Francorum под 808 г. Археологические открытия последних 15 лет в Гросс - Штрёмкендорфе показывают, что это место находилось на берегу Висмарского залива недалеко от славянского городища. Раскопки дополняют сведения письменных источников, описывающих это место, а также торговый центр Хедебю – наследник Рерика, и показывают, что оба они являлись торговыми портами.

Существование этих ранних торговых центров совпало с первыми столкно­ве­ни­ями «варварских» племен на границах Франкской империи с недавно коронованным импе­ратором Карлом Великим. Таким образом, варварские князья вроде датского Гудфреда и князья полабских ободритов и велетов вошли в противостояние с христи­анским миром, особенно после основания Гамбургско-Бременского архи­епископства облеченного миссией среди местых племен. В это время Ансгарий прибыл с миссионерскими целями на Балтику. Однако активность Церкви практически закончилась с его смертью и перенесением центра власти Каролингов в Регенсбург.

Новое политическое образование, схожее с тем, что имело место в IX в., и снова затронувшее интересы как данов так и полабов, возникло только в 940-х гг., когда Оттон I инициировал создание епископатов в Дании и на территориях пола­бов. Письменные источники этого времени начинают уделять больше внимания землям на южном побережье Балтийского моря и отмечают определенные параллели между христианами и язычниками. Во всяком случае, во второй половине X в. существовали прочные связи между династиями ободритов с одной стороны и данами и шведами с другой. Не следует также забывать о правящей династии Пястов в Польше, которая также поддерживала связи со скандинавскими князьями.

Между ситуациями в Дании и на полабских землях имелось одно существенное различие, связанное с христианством, которое шаг за шагом успешно укреплялось в Скандинавии, но не в Северной Полабии, и в регионах, находившихся после 983 г. (дата крупного славянского восстания против главенства Оттоновской империи) под властью лютичей. Лютичи, восточные соседи ободритов, основали тогда конфедерацию славянских племен, отличавшуюся крайней враждебностью к Церкви и отсутствием княжеской власти, благодаря чему их организация не имела единого руководства. Таким образом «обычную» схему христианизации, которую мы наблю­даем в средневековой Европе (сначала крещение князя, который затем вынуждает креститься свою знать и остальной народ), невозможно было здесь реализовать. Поэтому ободритские князья, доказывавшие свою легитимность в качестве христи­анских правителей, время от времени обращались за датской помощью. Датское участие в полабских делах достигло пика, когда император Лотар в 1129 г. формально пожаловал датскому правителю Кнуту Лаварду власть над ободритами и королевскую корону. С этого времени взаимоотношения данов и полабов (а также их соседей на востоке – поморов) становятся еще более проблемными, и славяне отвечают на датские претензии на господство многочисленными пиратскими набегами. Последние закончились лишь после датского завоевания Арконы и острова Рюген, после чего последовал период датского владычества в прибрежных землях Южной Балтики, которое продлилось до битвы при Борнхёведе в 1227 г.

Основываясь на картине многообразных контактов и стоклновений между славянами и данами в период с IX в. по 1227 г., в данном докладе демонстрируется сравнительный подход, который может быть применен и для других зон межэтнических контактов, например, в Северной Руси.

(Перевод с английского А.В. Гилевича)
Ch. Lübke (Leipzig, Deutschland)