Междвухмиро в

Волшебная палочка, выполняющая всю домашнюю работу, готовящая обед, да ещё и подающая его горячим на стол – это ли не мечта любой домохозяйки? Увы, на практике магия действует не так уж гладко: в каждом очередном «чуде» непременно присутствует элемент насмешки, столь недоброй, что даже счастливчик, познавший на себе благосклонность таинственных сил, невольно расстраивается, теряется, ощущает нервозность и страх.

Не пришли в восторг от появления в доме невидимого «волшебника» и Вебстеры из Рэйкис-Фарм в Беверли, Англия. Судьба не предоставила им особенно уж большого выбора мирских удовольствий, но поселившийся в доме кудесник явно вознамерился лишить эту многодетную семью последней радости – хлеба.

Если верить статье в «Дэйли экспресс», перепечатанной 24 октября 1903 года журналом «Лайт», ферма давно уже относилась к числу «обитаемых». По ночам здесь то и дело раздавались странные шумы, шаги и таинственные песнопения. Но хуже всего – начиная с первой недели марта 1903 года в доме стал крошиться и исчезать хлеб. Мыши и крысы явно были тут ни при чём: хозяева предпринимали все меры предосторожности – прятали буханки в закрытые сковороды, обставляли их мышеловками, усыпали пол мукой и наглухо запирали все двери, однако хлеб продолжал исчезать.

Взявшись за пироги, миссис Вебстер вздохнула с облегчением: выпечка, оставленная рядом с поражёнными буханками, осталась нетронутой. Но сожрав весь хлеб до последней крошки, Хлебный домовой принялся и за неё! Процесс прекращался в ту же секунду, как только булки оказывались за стенами дома. Домовой был явно привязан – либо к строению, либо к семье.

В истории магии пожирание невидимкой съедобных и несъедобных веществ – не новость. Выдающийся парапсихолог древности по имени Ибн-Халдон, умерший в должности главного судьи Каира (1406 год н.э.), рассказывал в предисловии к своей «Универсальной истории», что в Индии находились умельцы, которым достаточно было лишь указать на человека пальцем, чтобы тот рухнул замертво. Впоследствии оказывалось, что у мертвеца начисто отсутствует сердце.

Весьма характерна и история, рассказанная отцом Лабатом в «Nouveaux Voyages aux Isles d’Amérique», главная героиня которой, чернокожая колдунья, попавшая на борт корабля графа Геннеса, направлявшегося в 1696 году к берегам французских колоний, способна была «выесть» сердце или печень у любого из своих соотечественников. Корабельный хирург несколько раз хлестнул женщину концом верёвки, после чего её привязали к орудийному стволу и жестоко выпороли.

Колдунья объявила: жестокость эта дорого обойдётся врачу. Два дня спустя тот скончался в страшных муках. При вскрытии выяснилось, что его сердце и печень сухи, как пергамент. Капитан тут же пообещал колдунье отправить её на родину, заручившись обещанием никому больше не причинять вреда. «Дабы произвести на офицера впечатление, – продолжает Лабат, – колдунья спросила, нет ли на корабле фруктов или чего-нибудь в этом роде. Тот ответил, что есть несколько дынь. «Покажи мне их, – сказала она, – и, не притрагиваясь к ним, я обещаю съесть их в течение суток». Капитан принял вызов и запер дыни в ящик на ключ.

Наутро, отомкнув замок, он, к своему удовлетворению, обнаружил их нетронутыми. Преждевременная радость эта, однако, сменилась удивлением, когда он решил приподнять одну из дынь. Плоды оказались пусты: от них осталась лишь высушенная, как пергамент, кожура. Корабль вынужден был развернуться и отправиться к берегу для пополнения провианта. Можно, конечно, подвергнуть сомнению этот невероятный рассказ, однако, согласитесь: наш невидимый современник с фермы Рэйкс – явно дальний родственник африканской колдуньи.

А вот ещё одна история: её оставил нам отец Синистрати из Амеро. Этот францисканский монах, преподававший богословие в монастыре Святого Распятия (Павия, Италия), умер в 1701 году.

Невероятные события, описанные им в книгах «Dеmoniality» и «Incubi and Succubi» (Париж, 1879), касаются происшествий с некой Иеронимой, «замужней дамой безупречного поведения». Следующий случай в описании отца Синистрати выглядит совсем как сказка «Тысяча и одной ночи».

«В день Св.Стефана муж Иеронимы созвал на ужин друзей-военных и, дабы ублажить гостей, приказал уставить стол обильными яствами. Пока все мыли руки, вожделея занять свои места, стол из столовой внезапно исчез: тарелки, блюдца, кастрюльки, глиняная посуда вместе с кувшинами, бутылками и стаканами – вся кухонная утварь пропала бесследно.

Можно представить себе изумление остолбеневших гостей, коих числом было восемь! Находившийся среди них испанский пехотный капитан обратился к товарищам со следующими словами: «Не пугайтесь. Стол стоит там, где стоял. Это, должно быть, всего лишь, фокус. Глядите, сейчас я его нащупаю...» – после чего прошествовал по комнате, растопырив руки в надежде ухватить невидимое. Совершив несколько тщетных круговых обходов и уловив при этом один только воздух, капитан признал свою ошибку и подвергся всеобщему осмеянию. Поскольку пришло время ужина, каждый из гостей взял свой плащ, дабы отбыть к себе домой. Вместе с мужем Иеронимы, решившим, отдавая дань уважения, проводить гостей, они достигли парадной двери, как вдруг в столовой раздался необычайный шум. Все остановились, пожелав узнать причину оного.

Появился слуга и объявил: кухня завалена новой посудой и блюдами, а стол вернулся на своё прежнее место. Вернувшись в столовую, гости остолбенели: стол был накрыт скатертью с салфетками, солонками и многочисленными подносами, не принадлежавшими этому дому. Еда тоже явно была приготовлена не здесь.

Вдоль стен комнаты в идеальном порядке выстроились хрустальные, серебряные и золотые кубки, а также разнообразные амфоры, графины и чаши. Все они наполнены были заморскими винами – критскими, канарскими, рейнскими и так далее. Вся кухня была заставлена обилием диковинных блюд, каковых прежде здесь и не видывали.

Некоторое время гости стояли в замешательстве, не зная, можно ли пробовать эту пищу, однако, подгоняемые робким взаимным примером, вскоре расселись и вкусили яств, которые оказались необыкновенно вкусными. Завершив трапезу, все расселись вокруг камина, как требовали того погодные условия. Внезапно стол с остатками пищи исчез и на его месте появился прежний, накрытый знакомой скатертью и местными блюдами. Гости, в достаточной степени утолившие голод, даже не притронулись к еде, из чего неоспоримо следует, что заморские кушанья были реальны и не являлись плодом фантазии».

Иерониму, «замужнюю даму безупречного поведения», давно уж преследовал демон, так что отец Синистрати этот фокус отнёс на его счёт. Ну а вы, дорогой читатель, кого предпочли бы иметь в доме – злого демона, накрывающего сказочный стол, или доброго домового, поедающего последний ваш хлеб?


«ЖИВАЯ МАШИНА» ПРЕПОДОБНОГО

ДЖОНА МЮРРЕЯ СПИЭРА

Идея поиска «принципа жизни» и контроля над ним давно уже вертится в самых смелых умах человечества. Но вряд ли найдётся в истории индивидуум, который двинулся бы к осуществлению её более странным путём, чем это сделал преподобный Джон Мюррей Спиэр, создатель «электрического младенца» и основатель движения «нового моторизма».

История эта, долгие годы остававшаяся погребённой в анналах американского спиритизма, представляет немалый интерес и заслуживает того, чтобы к ней вернуться – хотя бы в свете последних утверждений последователей Спиэра о том, что тот был «последним Божьим гением на земле», призванным «революционизировать общественное сознание» и «наполнить новой энергией материю – живую и мёртвую».

Мысль о создании «живой машины» – своеобразного гибрида гомункулуса с вечным двигателем – зародилась у знаменитого пастора-универсалиста Джона Мюррея Спиэра около ста лет тому назад. Стоит заметить, что первую часть своего имени наш герой заимствовал у Джона Мюррея, основателя универсализма. Более того, до самой своей смерти он утверждал, что постоянно пользуется подсказками своего покойного учителя с того света.

Открытие электричества произвело на Спиэра необычайное впечатление. Человек, подверженный суевериям и от науки безнадёжно далёкий, он тут же приступил к очень странным экспериментам с батареями из меди и цинка, всерьёз полагая, что если облепить ими, как панцирем, тело медиума, то можно будет сразу же сделать массу чудесных открытий. Идея эта настолько завладела разумом Спиэра, что он стал проявлять симптомы личностной диссоциации, а именно – с помощью «духов» предрекать самому себе величайшие открытия на этом совершенно новом пути научного исследования.

Постепенно мечты преподобного Спиэра стали приобретать конкретные очертания. Первым делом новоявленному Франкенштейну понадобилась своя Мэри. Он обрёл её в лице миссис Саманты Меттлер, жены бостонского врача, несомненно, обладавшей определёнными медиумическими способностями. Однажды, впав при ней в одно из своих «высших состояний», Спиэр произнёс буквально следующее: «Ах, как всё-таки горячо, постоянно и повсеместно миссис Меттлер любима всеми! Как прекрасно влияние, оказываемое ею на окружающий мир! Где бы ни находилась она, все тянутся к ней. Она обладает необычайной притягательной силой. Друзья испытывают к ней симпатию, которая поистине безгранична, и не существует такого подвига, на который не решились бы они ради того лишь, чтобы возблагодарить её за присутствие. Удивительное влияние этой женщины на окружающих божественно, но природа его не только религиозна – не каждому дано понять его практический смысл. Влияние её – чудесный компост (почему именно этому сельскохозяйственному термину отдал предпочтение Спиэр, остаётся догадываться), все элементы которого смешаны и переплетены, что обеспечивает этой женщине сильное и весьма прилипчивое воздействие. Сей медиум (здесь уже Спиэр говорит о себе) призван высшими силами к тому, чтобы мудро проинструктировать эту женщину в отношении её истинного предназначения. Ей предстоит новая прекрасная миссия, истинный смысл которой будет открыт завтра, в десять часов утра. Пусть в назначенный час эта женщина пребывает в состоянии полного умиротворения».

Итак, время «откровения» было сообщено и, очевидно, подействовало как внушение; льстивые комплименты с обещанием «новой прекрасной миссии» смели последние барьеры благоразумия в психике впечатлительной дамы. Миссис Меттлер преисполнилась величайшим волнением и имела к тому все основания. Она и прежде ни на секунду не сомневалась, что впадая в транс, даёт «право голоса» мёртвым. Теперь же духи обратились к ней лично, да ещё и при посредстве знаменитого проповедника, пользовавшегося уважением окружающих.

Никто из тех, кто лично знал Джона Мюррея Спиэра, не сомневался в его искренности и бескорыстии. Единственным мотивом всех его сумасбродных авантюр всегда было стремление донести до неблагодарного человечества смысл воли Божией. В чём угодно можно было заподозрить этого странного священника, но только не в склонности к жульничеству. Он всегда отказывался от денег, проявлял необычайную стойкость в отстаивании своих идей (которые, несомненно, исходили откуда-то свыше) и смело шёл наперекор общественному мнению. Всё это обеспечило преподобному Спиэру уважение и авторитет окружающих, немало способствуя успеху многих его сомнительных предприятий.

Наутро, как и было обещано, Джон Мюррей Спиэр вновь погрузился в «высшее состояние» и, припав на колено, произнёс следующие слова: «Отец всех отцов и Бог всех божеств! Да свершится воля Твоя на планетах Вселенной так же, как свершается она здесь в отношении лучшей из женщин. Эта всеми горячо почитаемая дама должна будет заняться теперь благотворительностью. Потому имя её теперь – Чарити. Сила, освящённая особым благоволением Господа, сойди к ней!»

Он сжал пальцы миссис Меттлер, подышал на кулак, а когда она разжала его, заявил: «Вот ладонь, открывшаяся, чтобы всем нам выдать благословение. Свершилось!»

Объяснить дальнейшие события можно лишь приняв во внимание необычайную преданность миссис Меттлер своей новой «миссии» (всё ещё, правда, не совсем ясной); «лучшая из женщин» явно испытала с преподобным Спиэром полное духовное единение и действительно стала творить разнообразные чудеса парапсихологического толка – в частности, испытала видения, некоторые из которых оказались пророческими. Тем временем священник-универсалист взялся строить в Хай-Роке, штат Массачусетс, нового гомункулуса – механическое чудище, которому как раз и предстояло впитать в себя «принцип жизни». Донором этого самого «принципа» должна была стать миссис Меттлер, носительница открытой в ней Спиэром «энергии материнства».

На сооружение машины было затрачено две тысячи долларов. Эту сумму Джон Мюррей Спиэр собрал у своих последователей, ни на секунду не сомневавшихся в авторитете духовного наставника. Спиэр не имел заранее заготовленного проекта: он скреплял отдельные детали спонтанно, по «расчётам», проводившимся в состоянии транса. Позже его последователи утверждали, будто чудище имело некоторое сходство с человеческим организмом (во всяком случае, обладало головой, сердцем, лёгкими); в действительности же оно являло собой бессмысленное нагромождение цинка, меди и стали.

В назначенное время миссиc Меттлер была призвана к исполнению своих обязанностей. Явившись на первую встречу с «машиной», она обнаружила последователей Спиэра в истерическом возбуждении, тут же сама испытала конвульсивный припадок, в свою очередь передавшийся участникам почтеннейшего собрания. Ощутив, повидимому, какую-то психологическую связь с металлическим сооружением, паства преподобного Спиэра устроила сцену массовой истерии (знакомую каждому, кто хотя бы раз побывал на празднике религиозного «возрождения»).

В самом разгаре этого эмоционального бедлама отдельные части «машины» (если верить, конечно, свидетельству непосредственных очевидцев) начали пульсировать и медленно двигаться. Толпа взревела от восторга: «принцип жизни» внедрился в машину – механический младенец явился миру!

Единогласным решением присутствующих создание нового Франкенштейна было передано на попечительство миссис Меттлер – с тем, чтобы та лелеяла и приумножала в нём жизнь. Предполагалось, что «младенец» вырастет когда-нибудь в чудо-агрегат, который приведёт в движение все заводы и фабрики мира, – заменит собою все известные источники механической энергии.

«Мы должны заявить с полной определённостью, – писал С. Косби Хьюитт, главный редактор бостонской газеты «Новая эра», которая одной из первых поддержала движение «нового моторизма», – о том, что близится эра рождения науки всех наук, универсальнейшей из философий, искусства, которое объединит в себе все виды искусства. Младенец рождён: очень скоро он сделает первые шаги, а затем и возвысит голос против жрецов храма ортодоксальной науки!»

Сегодня трудно понять, что за наваждение вынудило многих уважаемых людей принять участие в столь бессмысленной авантюре. Впрочем, по мере того, как весть о «живой машине» распространилась по округе, общественное беспокойство стало расти. Возникли слухи о том, что с участием «живой машины» проводятся какие-то зловещие ритуалы. Более того, что миссис Меттлер – истинная мамаша металлического монстра! Тщетно пытался доктор Меттлер восстановить доброе имя своей жены. Очень уж добропорядочная общественность невзлюбила жестяного «страшилу» и его «кормилицу», оскорбившую само понятие материнства.

Наконец массовое недовольство достигло апогея и в Рандольфе, штат Нью-Йорк, куда «новый Франкенштейн» был доставлен для дальнейшего развития («дабы иметь преимущества более высокого положения над уровнем моря», ни больше, ни меньше!) случилось небольшое народное восстание. Население города двинулось к дому, где пребывал «младенец», разломало его и даже растоптало на кусочки.

Сердце Джона Мюррея Спиэра было разбито. Он не попытался воссоздать своё детище, зато оставил потомкам следующие бессмертные строки: «Благодарю Господа за то, что открытый нам принцип жизни и философия, в глубины которой мы были посвящены, неподвластны толпе и лживым репортёрам. Истина, павшая здесь, когда-нибудь возродится вновь. Время и вечность на её стороне!»


БАЛТИМОРСКИЙ ПОЛТЕРГЕЙСТ

14 января 1960 года в доме Эдгара Дж.Джонса (Медидан-Драйв, 1448, Балтимор, Мериленд) произошёл типичный взрыв активности полтергейста, подробно описанный местной прессой. Психологическая подоплёка происшествия показалась мне любопытной, и я взялся за проведение психоаналитического расследования, о ходе которого и хочу сейчас рассказать.

Я отправился в Балтимор 20 января в среду и прибыл туда после полуночи. Проанализировав в поезде всю имевшуюся в моём распоряжении скудную информацию, я попытался воссоздать возможные скрытые мотивы этого происшествия.

Мне рассказали, что в доме проживает, помимо прочих, внук хозяина – юный джентльмен по имени Тед Паулс, страстный любитель научной фантастики, посвящающий ей всё свободное время. Что это – полтергейст, как форма эскапизма? Не исключено. Научная фантастика – идеальный путь ухода от любых проблем. С автором научно-фантастических книг я бы поговорил о сублимации – перекачивании внутренних переживаний в каналы творчества, но ведь и читатель вполне может превратить фантазии на почве любимого чтива в своего рода маскировочный экран. Что кроется за ним? Скорее всего, наше неодолимое стремление к пренатальному состоянию. Далёкая планета в «матке» космического пространства – идеальный аналог человеческого зародыша, пребывающего до момента появления на свет как бы в персональной Вселенной. Лучшего средства борьбы с действительностью, чем воображаемое путешествие в космос, при всём желании не найдёшь. Кстати, Тед Паулс не был заурядным читателем: на вполне профессиональном уровне он издавал дома дискуссионный листок под названием «Фанджек».

Затем мне пришла в голову любопытная мысль: фантасты обычно населяют межзвёздное пространство разного рода не-человеческими формами жизни. Тут также прослеживается связь с эмбриональным периодом развития человеческого организма. Между тем, имя Тед Паулс звучит похоже на «tadpole» («головастик»): чем не яркий представитель пренатальной Вселенной!

«Что в имени моём?..» Задав этот знаменитый вопрос, Шекспир не дал на него ответа – по крайней мере такого ответа, который удовлетворил бы психоаналитиков. Проанализировать связанные с этим проблемы я попытался в эссе под названием «Nomen Est Omen» (Самиреза, Калькутта, 1956г.). «Вот бы ещё оказалось, что у нашего Теда длинные ноги, – продолжал я свои размышления. – Для «лягушонка»-подростка «прыжок» из нашей реальности в космическую – дело несложное. Кстати, вполне возможно, что он читал «Лунный пруд» Абрахама Меррита – классическое произведение, в котором рассказывается о гигантских людях-лягушках, заполоняющих Землю...»

Выяснилось, что Тед действительно долговяз – даже передвигается как-то по-лягушачьи. В остальном же гипотеза о полтергейсте как форме эскапизма оказалась всего лишь плодом моей собственной фантазии. Мальчик, действительно похожий на лягушонка, имени своего не стыдился, Меррита не читал и, похоже, не испытывал особых проблем с «нашей» реальностью. Всё-таки научно-фантастическая зацепка в чём-то мне помогла. Я взял с собой в Балтимор томик Азимова и подписал книгу: «Любителю научной фантастики от единомышленника в память о встрече». Это был удачный ход: мальчик сразу же стал относиться ко мне иначе. Дело в том, что толпившихся вокруг него журналистов Тед Паулс успел к этому времени возненавидеть лютой ненавистью: собственной популярностью он был сыт по горло и очень переживал оттого, что доставляет семье лишние хлопоты. Один из репортёров даже потребовал от Теда признаться в том, что тот сам швыряет, поджигает и взрывает в доме предметы. Тед написал возмущённое и, надо сказать, прекрасно составленное письмо главному редактору, который протест этот проигнорировал.

Появление «специалиста по полтергейсту» в моём лице сразу же разрядило обстановку. У журналистов отпала необходимость придумывать свои версии: теперь им достаточно было цитировать мои заявления и снабжать их глубокомысленными комментариями. Но Тед Паулс... сумею ли я завоевать его доверие? Сам я в этом не был уверен.

Поскольку в моём присутствии в доме ничего сверхъестественного не происходило, пришлось изучить заметки коллеги, парапсихолога Дугласа Дина, который тщательно проанализировал показания очевидцев и сумел провести ряд научных испытаний, исключив возможность какого бы то ни было участия тут чисто физических факторов. Оказалось, дважды за последние годы на рождественской ёлке взрывались голубые шары. Может быть, мальчик не любил Рождество? День его рождения семья праздновала 16 декабря, но попыток совместить два торжества, вроде бы, ни разу не предпринимала.

Рождественская дата сама по себе – довольно-таки сложный символ. Девять дней разницы – в переводе на месячное исчисление – срок гестации плода. Родители утверждали, что Тед легко перенёс трудности, связанные с собственным появлением на свет. Опровержения тому могли бы обнаружиться в сновидениях мальчика, но... таковые у него совершенно отсутствовали: во всяком случае, мне о них Тед рассказывать ничего не стал.

И тем не менее от рождественского «следа» так просто отказываться не стоило. Появление на свет иногда оказывается для человека необычайно болезненным испытанием. Таящиеся в глубинах подсознания воспоминания об этой пытке резко обостряют в человеке ощущения собственной неполноценности и вынуждают вступать в настоящий бой с Судьбой, что само по себе может послужить мотивом для возникновения полтергейста. Насколько мне было известно, Тед не имел особых физических недостатков, но кое-какими странностями отличался; он ходил, раскачиваясь из стороны в сторону, а лёгкая раскосость придавала ему несколько монголоидный вид. В половом отношении мальчик был развит нормально: подружки у него пока не было, но завести таковую, если не считать застенчивости, ему явно ничего не мешало. Итак, возможную сексуальную составляющую из общей гипотетической картины полтергейста пришлось исключить. Хотя, может быть, в самом начале без неё и не обошлось: процесс полового созревания – важный толчок, который способен оживить в подсознании воспоминания о первом выходе существа в постнатальную жизнь.

Часто спрашивают: почему исследователи связывают полтергейст с влиянием только одного человека в семье – разве другие не могут внести в его образование собственный вклад? Что если полтергейст – феномен суммарный?.. Бабушку с дедушкой из списка «претендентов» можно было вычеркнуть без опаски: к 70 годам у человека просто не остаётся лишних жизненных сил. С родителей тоже можно было снять ответственность, тем более, что они обычно отсутствовали в течение дня. Может быть, виновата была собака с её подавленными собачьими переживаниями? Вряд ли. О «полтер-догах» слышать мне пока что не приходилось. Кроме того, трёхлетняя Кристи являлась скорее жертвой, нежели соучастницей преступления: каждый раз перед очередным взрывом полтергейста она подбегала к двери, сжималась в комочек и принималась яростно скрестись, требуя свободы. Через несколько секунд что-нибудь обязательно взлетало или взрывалось. Реакция собаки как раз и доказывала, что в доме происходят явления паранормальной природы.

Поведение Кристи в «шумном» доме достаточно характерно, о чём я уже рассказывал в книге «Разум, населённый призраками». Собаки в таких случаях вжимаются в кресло и начинают крупно дрожать. Кошки носятся кругами, бросаются на оконные стёкла или яростно скребут дверь когтями. В доме Говорящего Мангуста жила собака по имени Мона – дряхлое существо, к которой даже блохи, кажется, уже утратили интерес. Так вот, она на странности, творившиеся в Дорлиш-Кэшен, не обращала никакого внимания. Но ведь и Геф с самого начала заявил о том, что никакой он не призрак, а просто «очень-очень умный мангуст». В доме Форбсов любимая кошка хозяйки тоже не проявляла никаких признаков беспокойства. Миссис Форбс просто не знала о том, что для парапсихолога поведение животных в «непокойном» доме – лучший барометр, иначе она бы непременно что-нибудь в этом духе придумала.

Открыто сказать Теду Паулсу, что полтергейст в доме – пространственная проекция его собственной подавленной агрессивности в отношении кого-то из старших, было никак нельзя: он встретил бы эту новость с понятным негодованием и тут же спрятался бы в своей «скорлупе». Да и дело это очень уж деликатное: как можно обвинить человека в том, о чём он заведомо не имеет ни малейшего представления? Беспредметные разговоры о подростковой «агрессивности» тоже ни к чему не приведут: для победы над полтергейстом необходимо выявить одну, совершенно конкретную причину его возникновения.

Тед в детстве не страдал энурезом, не бродил во сне, не испытывал никаких унижений. Разве что к туалету его приучали, пожалуй, с излишней суровостью. Я в своей практике столкнулся по крайней мере с одним случаем, когда психопатические наклонности развились у человека исключительно на этой безобидной, как будто бы, почве. Подробно поговорить об этом с его мамой мне не удалось, а сам Тед помнил о себе маловато; вообще, мальчик не любил зря молоть языком.

Друзей у Теда не было: в своей комнатке он жил, как монах в келье. Конфликтов в семье вроде бы не наблюдалось, но старшие, конечно, не одобряли решения Теда в 16 лет уйти из школы и посвятить остаток жизни исключительно изучению научной фантастики.

70-летний дед в прошлом работал пожарником и теперь подобно старому боевому коню, тщетно ожидающему услышать звуки горна, днями просиживал с коротковолновым приёмником, вылавливая в эфире обрывки переговоров своих действующих коллег. Судя по обилию «пожарной» литературы в библиотеке Теда, дед был его кумиром. Поначалу это очень меня встревожило: что если полтергейст готовится к поджогу? Спонтанное возгорание – явление куда более опасное, чем полёты предметов домашнего обихода: жертвами полтергейста-поджигателя вполне могут стать люди.

Правда, тут же я выяснил, что пожарами мальчик интересуется открыто – более того, выражает свой интерес даже с излишним усердием: значит, трансформироваться в полтергейст эта страсть не могла.

Против кого, собственно, была направлена агрессивность «духа»? Однажды банка консервированных фруктов упала с полки прямо на голову деду, но этого единичного случая было недостаточно для далеко идущих выводов. Кроме того, именно дед был формальным владельцем дома; «дух» же на его собственность явно не покушался.

Но – оставим ненадолго проблему мотивации полтергейста и поговорим о механике его деятельности. Она-то и представляет для нас до сих пор главную загадку. Объявить полтергейст вынесенным в пространство сгустком подавленных эмоций для объяснения недостаточно: каким образом осуществляется этот процесс, вот в чём вопрос. Что за энергия питает «шумного духа» – нервная или мускульная, электрическая или ядерная? Ответа нет, а значит, остаётся только заняться умозрительными рассуждениями.

Я бы определил полтергейст как следствие одновременно двух диссоциаций – соматической и психической. Соматическая диссоциация? Согласен, это нечто новое: до сих пор такой термин не употреблялся. Суть его состоит в следующем. Человеческий организм, судя по всему, обладает способностью выпускать в пространство разряды энергии, которая очень напоминает ту, что высвобождается при бомбардировке атомов элементарными частицами. Электрон, выбитый со своей орбиты, подобно разряду молнии, имеет ясно очерченную траекторию. Атом, разумеется, не имеет возможности придать движению частицы определённое направление. Человеческий организм на такое способен. Похоже, под действием каких-то эмоциональных пружин он испускает мощный энергетический заряд (спасибо ещё, без цепной реакции!), оставляя его под своим контролем.

Запущенный полтергейстом предмет может двигаться с любой скоростью и менять траекторию; он словно подчиняется сигналу с пульта управления, встроенного в механизм соматической диссоциации. Впрочем, даже эта гипотеза не даёт исчерпывающего объяснения феномена. Со взрывами и полётами, допустим, всё относительно ясно. Но нередко невидимая сила (как это было, в частности, в Балтиморе) проникает в закупоренные бутылки с кока-колой и содовой, вскрывая их изнутри. Пластмассовый цветочный горшок был однажды расщеплён точно посередине: растение при этом осталось неповреждённым, а сам горшок не сдвинулся с места. Точность, с какой были рассчитаны сила взрыва и направление удара, заставляет предположить, что человеческий мозг способен действовать подобно электронному компьютеру.

Впрочем, с физическим аспектом балтиморского феномена блестяще справился Дуглас Дин. Моя задача состояла в том, чтобы, выяснив мотивы полтергейста, составить дальнейший план действий. От первоначального предположения (касавшегося агрессивности, выведенной в пространство) я отказываться не собирался: да, мотивы её были неочевидны, но это ещё ничего не значило. Под маской послушания мог бушевать настоящий эмоциональный шторм.

Теда Паулса постоянно пытались наставить на путь истинный: ещё бы, он ведь так и не выбрал себе цель в жизни. Отношения мальчика со школьными товарищами также оставляли желать лучшего: похоже, он не раз становился объектом насмешек – по поводу как внешности, так и склонности к размышлениям в одиночестве. В интеллектуальном развитии Тед явно превосходил сверстников. Он утверждал, что школа научить его больше ничему не способна и отчасти был прав: учителя признавали в мальчике присутствие уникальных способностей. Обозлённый непониманием в школе и дома, он накопил в себе огромный заряд психического напряжения. Будучи хорошо воспитан и подчёркнуто вежлив, он всегда заботился о том, чтобы достойно выглядеть в глазах окружающих. Когда мальчика провоцировали на решительные действия, он демонстрировал завидную силу духа. Впервые я увидел его в тот момент, когда он противостоял группе людей, которых люто ненавидел; если что-то и выдавало в нём напряжённость, так только побелевшие суставы сжатых пальцев.

Итак, что предпринять? Я был в замешательстве. А потом случайно прочёл страничку его сочинений, хранившихся на чердаке, и... ключик сам собой упал мне в руки. К своему величайшему изумлению я обнаружил в юноше явные задатки писательского таланта. Во всяком случае в свои 17 лет он был уже сложившимся журналистом с прекрасным словарным запасом и редакторской «жилкой». В Балтиморе рос настоящий литератор, и никто не в состоянии был понять этого. Все вокруг были убеждены в бессмысленности увлечений мальчика и считали своим долгом во всём ему препятствовать. Что если неудовлетворённая жажда творчества переросла в полтергейст? От этой мысли стало дышаться легче. Ведь главное – найти терапевтический подход к решению проблемы. Если причиной всему – действительно уязвлённое самолюбие, то следовало возвысить нашего героя в его собственных глазах, позволив творческой энергии перейти в нормальное русло. Уверенность в себе и уважение окружающих – вот что прежде всего необходимо жертве полтергейста для обуздания психической стихии.

Теперь я уже без опаски объяснил Теду всё, что с ним произошло. Кажется, выслушав меня, он и сам испытал облегчение. Но предстояло ещё доказать собственную искренность: он мог поверить мне не до конца. Как бы то ни было, я рискнул, и сначала в телевизионной программе, а потом в радиоинтервью заявил о том, что открыл в Балтиморе вундеркинда, обладающего необычайными литературными способностями. Признание этих талантов окружающими, предположил я, сочленит надорванные части психики и навсегда положит полтергейсту конец.

Я предположил, что Теду Паулсу следовало бы написать историю полтергейста и дать в ней собственное толкование происшедшему: этот документ имел бы не только художественную, но и научную ценность. Необычное соматическое «раздвоение» совсем не обязательно свидетельствует о какой-то психической ненормальности. Совсем наоборот, не исключено, что это – намёк на способность, которая возможно у всех нас проявится лишь в далёком будущем!

Конечно, с уверенностью ожидать немедленного прекращения активности полтергейста было трудно, но мои выступления должны были принести дивиденды. Так и случилось. Для Теда Паулса я стал ангелом, сошедшим с небес. Мальчик летал, как на крыльях, излучая счастье и нежась в новой атмосфере происшедших вокруг него перемен. Старшие все, как один, зауважали его. Из безответственного семнадцатилетнего охломона Тед превратился в мужчину, перед которым открывалось блестящее будущее. Теперь для полтергейста уже просто не оставалось места. Психика мальчика, перестав замыкаться «вниз», вознеслась ввысь. Я не учёл одной детали: полтергейст не смог сразу так вот взять и согласиться с необходимостью моего отъезда и вскоре устроил настоящую бурю в доме, выразив таким образом бурный протест против разрыва столь важных психологических связей. На языке психоанализа такая реакция называется «процессом отработки» («working-through process»): как и бывает в подобных случаях, она продолжалась недолго и быстро сошла на нет.

Случай этот имел для меня огромную важность: совершенно случайно я натолкнулся на новый метод лечения «психической» разновидности полтергейста. Он предельно прост. Необходимо всего лишь найти в ребёнке подавленный творческий дар, поднять растоптанное самолюбие, вернуть ему уверенность в себе и уважение окружающих. После этого можно вернуться к психоаналитическим методам и попытаться разрядить подсознательные конфликты. Независимо от того, удастся сделать это или нет, само по себе открытие в психике подростка новых каналов творческого самовыражения приведёт к чудесным переменам – в семье, в доме, в нём самом.