Миллс Чарльз Райт

1. 
Работе в области общественных наук всегда сопутствуют оценки. 
История этих наук знает длинную вереницу доктринерских решений, многие из 
которых представляют собой попытку уйти от острых вопросов, но есть и хорошо 
аргументированные, затрагивающие самую суть дела воззрения на мир. Часто 
иерархию ценностей вообще не учитывают, а суммируют разрозненные или 
заимствуют готовые ответы, как это делается в прикладной социологии при 
использовании наемных технических исполнителей. Прикрываясь ценностной 
нейтральностью своих методик, социолог-прикладник не обходит проблему, а 
фактически перекладывает ее Решение на других. Несомненно, настоящий мастер 
интеллектуального труда будет стараться делать свою работу с полным сознанием 
содержащихся в ней допущений и скрытых установок, не Последнее место среди 
которых занимают соображения относительно ее Моральной и политической 
значимости и для общества, в котором он работает, и для самой роли, которую он 
исполняет в этом обществе. 
В настоящее время едва ли не общепринятым стало убеждение в том, что нельзя 
вывести оценочные суждения из фактических утверждений и определений 
основных понятий. Но это не значит, что такие утверждения и определения 
совершенно лишены оценочности. Легко заметить, что в большинстве 
исследований социальных проблем переплетены фактические ошибки, нечеткие 
определения понятий и opedbgrnqr| оценок. Только после логического анализа 
можно установить, присутствует ли в постановке конкретной проблемы какой-
нибудь конфликт ценностей. 
Констатация наличия или отсутствия такого конфликта, а если он существует, то 
разграничение факта и ценности, является одной из первостепенных задач, 
решение которой часто берут на себя обществоведы. Логический анализ может 
вскрыть несовместимость ценностей при постановке какой-то одной цели, что 
быстро приведет к новой разработке проблемы, открывающей путь для ее 
решения. Например, если нельзя достичь новых ценностей, не принося в жертву 
старых, то, чтобы действовать, заинтересованная сторона должна определить, 
какие ценности представляют для нее наибольший интерес. 
Но, когда конфликтующие стороны отстаивают свои ценности столь жестко и 
последовательно, что конфликт нельзя решить ни путем логических 
доказательств, ни при обращении к фактам, тогда, по- видимому, разумный выход 
в этом деле невозможен. Мы должны определить значение и последствия 
достижения определенных ценностей, мы можем согласовать их друг с другом и 
уточнять их действительную приоритетность, мы можем подкрепить свои доводы 
фактами, но в конце концов все придется свести к суждениям и контрсуждениям, 
а затем нам останется только умолять или убеждать оппонентов. В конечном 

счете, моральные проблемы превращаются в проблемы власти, а окончательным 
средством, к которому прибегает власть, если до этого доходит дело, является 
насилие. 
Мы не можем выводить, — гласит знаменитое юмовское правило, - как нам 
должно поступать, из того, во что мы верим. Равным образом, нельзя делать 
выводы о том, как должны поступать другие, исходя из собственных убеждений о 
том, как бы поступили мы сами. Но, если такой итог действительно приходится 
подводить, нам остается лишь бить по головам тех, кто с нами не согласен; можно 
надеяться, что такие исходы бывают редко. Однако, будучи настолько 
рассудительными, насколько это возможно, мы должны полагаться на здравый 
смысл. 
При выборе проблемы исследования ценности фигурируют в определенных 
ключевых понятиях, которые влияют и на определение пути их решения. Что 
касается основных понятий, то наша задача заключается в том, чтобы 
использовать как можно больше «ценностно-нейтральных» терминов, и в то же 
время понимать и эксплицировать сохраняющееся в них ценностное содержание. 
Что касается выбора проблемы исследования, то при этом необходимо ясно 
осознать те ценности, под влиянием которых сделан этот выбор, а затем всячески 
стараться избежать влияния на выработку решения собственных ценностных 
предпочтений, независимо от того, какую ценностную позицию занимает 
исследователь и к каким моральным и политическим последствиям может 
привести реализация этого решения. 
Между прочим, некоторые критики судят о работе обществоведов по тому, дают 
ли они мрачные прогнозы или вселяют радужные надежды, отрицательные или 
позитивно-конструктивные. Такие жизнерадостные моралисты жаждут ощутить 
душевный подъем, их переполняет счастьем малая толика горячего несгибаемого 
оптимизма, в котором они черпают силы, чтобы опять радостно двинуться вперед. 
Но мир, который мы стараемся понять, не всегда и не всем позволяет испытывать 
политический оптимизм и моральное удовлетворение, иначе говоря, 
обществоведу бывает трудно разыгрывать из себя радостного идиота. Лично я 
отношусь к числу оптимистов, но должен признаться, что никогда не был 
способен признавать или отрицать существование чего-либо в зависимости от 
того, хорошо }rn или плохо. В то же время стенания по «конструктивной 
программе» и «обнадеживающим выводам» часто являются признаком 
неспособности воспринимать факты такими, какие они есть, сколь бы неприятны 
они ни были, - безотносительно к истинности или ложности научных 
утверждений и к оценке самой деятельности обществоведов. 
Обществовед, который тратит свои силы на детальное исследование мельчайших 
сфер индивидуальной жизнедеятельности, не уходит в своей работе от 
политических конфликтов и столкновений. По крайней мере косвенно и в 

конечном счете он «принимает» рамки общества, в котором живет. Но никто из 
тех, кто полностью признает интеллектуальные задачи общественной науки не 
может принять структуру общества как данность. На самом деле его работа в том 
и состоит, чтобы выявить эту структуру и изучить ее как целое. Начало этой 
работы и есть результат оценочного суждения. А поскольку имеется так много 
фальсификаций аме риканского общества, то простое нейтральное его описание 
часто воспринимается как «дикий натурализм». Конечно же, обществоведу не 
составит труда скрыть те ценности, которые он отстаивает, признает или 
подразумевает. Хорошо известно, что под рукой у него для этого всегда 
находится необъятный арсенал средств, поскольку значительная часть 
общественно-научного жаргона, и в особенности социологического, возникла как 
результат 
странного 
манерного 
стремления 
к 
демонстративной 
неангажированности. 
Каждый, кто посвящает свою жизнь изучению общества и публикации 
результатов этой работы, хочет он того или нет, сознает или не сознает, уже 
действует морально, а часто и политически значимым образом. Вопрос 
заключается в том, ясно ли он представляет себе это обстоятельство и готов ли к 
нему морально, или, скрывая его от себя и других, остается нравственно 
пассивным. Многие, и я бы сказал большинство обществоведов в Америке, волей 
или неволей оказались сегодня либералами. Как и следует ожидать, они больше 
всего боятся какой бы то ни было страстной убежденности. Именно этого, а не 
«научной объективности», на самом деле добиваются те, кто пеняет на 
«оценочные суждения». 
Преподавательскую деятельность, между прочим, я вовсе не приравниваю к 
сочинительству. Опубликованная книга становится общественным достоянием; 
если автор и несет какую-то ответ ственность перед читающей публикой, то она 
заключается лишь в том, чтобы сделать книгу как можно лучше, и в этом вопросе 
сам автор является высшим судьей. На преподавателе лежит более серьезная 
ответственность. В некотором смысле студенты — подне вольные люди и зависят 
от преподавателя, который, опять-таки в определенном смысле, является 
образцом для них. Его сверхзадача состоит в том, чтобы как можно полнее 
показать им самодисциплину умственного труда. Искусство обучать есть в 
значительной степени искусство думать вслух и при этом ясно выражать свои 
мысли. В книге писатель часто пытается убедить других в результатах своих 
размышлений; в аудитории преподаватель должен стараться показать другим, как 
человек мыслит, и в то же время продемонстрировать, какое замечательное 
чувство он испытывает, когда делает это хорошо. Далее, преподаватель должен, 
как мне кажется, ясно излагать допущения, факты, методы и выводы. Он должен 
ничего не утаивать, а прорабатывать материал медленно, шаг за шагом, и каждый 
раз давать весь набор моральных альтернатив и только после того делать 
собственный выбор. Писать так было бы жуткой глупостью и неслыханным 

самомнением. Вот почему самые яркие лекторы обычно не публикуются. 
Очень трудно быть оптимистом подобно Кеннету Боуддингу, который пишет: 
«Несмотря на все попытки наших позитивистов dehdenknchghpnb`r| науки о 
человеке, остается моральная наука». 
Но еще труднее не согласиться с высказыванием Лайонела Роббинса: «Не будет 
преувеличением сказать, что сейчас одна из главных опасностей цивилизации 
коренится в неспособности воспитанных на естественных науках умов увидеть 
разницу между экономикой и техникой «1. 
1 Эти два высказывания цитируются по книге: Barzun J., GraffH. 
The modern researcher. New York: Harcourt, Brace, 1957. P. 217.

2. 
Само по себе такое положение не является поводом для огорчений и считается 
общепризнанным. Сегодня социальные исследования часто непосредственно 
используются 
армейскими 
генералами 
и 
социальными 
работниками, 
управляющими корпораций и тюремными надзирателями. 
Результаты исследований получают все более широкое бюрократическое 
применение, которое, несомненно, будет расширяться. Кроме того, эти 
результаты и у обществоведов, и представителей других профессий находят 
идеологическое применение. На самом деле идеологический потенциал 
социальной науки неотделим от самого ее существования как социального факта. 
Каждое общество имеет представления о своей собственной природе, и, в 
частности, представления и лозунги, оправдывающее систему власти и способы 
ее отправления. Обществоведы заняты производством идей и представлений; 
последние то согласуются с преобладающими в обществе представлениями, то 
противоречат им, но всегда на них ориентируются. Разрабатываемые идеи обычно 
выполняют определенные функции. Когда ими оправдывают существующий 
порядок или приход новой влиятельной силы, то реальной власти придается 
авторитет. Когда в идеях содержится критика и разоблачения, общественное 
устройство и правительство теряют свой авторитет. Если разрабатываемые 
представления со вершенно не касаются проблем власти и авторитета, они 
отвлекают внимание людей от структурных реалий общества. 
Такого рода использование науки вовсе не обязательно входит в намерения 
обществоведов. Я говорю об этом как о возможности, хотя, как правило, 
обществоведы приходят к осознанию политического значения своей работы. Если 
одни действительно не осознают этого, другие — в наш век идеологии - скорее 
всего, осознают. 
Спрос на идеологические обоснования существенно возрос хотя бы потому, что 
сформировались новые институты, имеющие огромную власть, но не обладающие 
легитимностью, потому что старые институты по-прежнему применяют 
устаревшие санкции. Власть современной корпорации, например, не получает 
автоматически своего оправдания в рамках унаследованных от восемнадцатого 
векалиберальных доктрин, которые образуют главную линию легитимации власти 
в Соединенных Штатах. Каждый интерес и каждая власть, каждая страсть и 
каждый предрассудок, ненависть и надежда находят идеологический аппарат, 
посредством которого они конкурируют с лозунгами и символами, доктринами и 
призывами, сформированными на основе других интересов. По мере расширения 
и ускорения массовых коммуникаций, их содержание становится все более 
банальным вследствие постоянного повторения одних и тех же сюжетов. Таким 
образом возникает постоянный спрос на новые лозунги, верования и идеологии. 
Было бы странно, если бы с расширением массовых коммуникаций и усилением 

интенсивности контактов между людьми, социологи сохраняли бы безразличие к 
запросам со стороны идеологического аппарата, а исследования не 
соответствовали им. 
Но независимо оттого, сознает или нет обществовед реальное положение дел, 
занимаясь своей работой, он в определенной мере выполняет некоторую 
бюрократическую и идеологическую роль. Более того, выполнение одной из этих 
ролей немедленно ведет к выполнению другой. Использование самых 
формализованных методик по заказу бюрократической организации легко 
приводит к оправданию решений, которые якобы принимались на основании 
результатов исследования. В свою очередь идеологическое исполь зование 
результатов социологического исследования быстро вошло в арсенал 
бюрократических методов управления: сегодня легитимация власти, попытки 
подсластить горькие пилюли проводимого политического курса часто составляют 
сущность «управления пер соналом» и «связей с общественностью». 
История показывает, что применение результатов обществоведения имело больше 
идеологический, чем бюрократический характер; такое положение сохраняется, 
пожалуй, и сейчас, хотя часто кажется, что это соотношение меняется. В 
значительной степени современные общественные науки обязаны своей 
идеологичностью тому, что сами они развивались как негласный спор с 
наследием 
Маркса, 
а 
также 
как 
осмысление 
вызова, 
брошенного 
социалистическими движениями и коммунистическими партиями. 
Классическая 
политическая 
экономия 
составляет 
главную 
идеологию 
капитализма как системы власти. Это обстоятельство часто «блистательно не 
понимают», даже когда современные советские публицисты ссылаются на 
наследие Маркса. То, что экономисты всегда упорно цеплялись за метафизику 
естественного права и мо ральную философию утилитаризма, ясно показала 
критика класси ческой и неоклассической доктрин, осуществленная исторической 
и институциональной школами политической экономии. Но сами эти школы 
можно понять только в соотнесении с консервативной, либеральной или 
радикальной «социальными философиями». Особенно начиная с 30-х годов, 
экономисты, став советниками правительств и корпораций, начали активно 
разрабатывать отчетливо ориентированные на политику методы управления и 
установили стандарты детальной экономической отчетности. Хотя не всегда явно, 
но весьма энергично экономическому анализу находили Идеологическое, равно 
как и бюрократическое применение. 
Неразбериху в экономической науке сегодня создают и разногласия по 
политическим вопросам, и по научным методам. В равной степени выдающиеся 
экономисты придерживаются диаметрально 
противоположных взглядов. Гардинер Мине, например, обвиняет своих коллег в 

том, что они находятся в плену у характерных для восемнадцатого века 
представлений о мелких разрозненных предприятиях, и ратует за новую модель 
экономики, в которой гигантские корпорации устанавливают и контролируют 
цены. С другой стороны, Василий Леонтьев обвиняет своих коллег в расколе на 
чистых теоретиков и собирателей фактов и развивает замысловатую схему 
«затраты-выпуск». В то же время Колин Кларк считает подробные схемы 
«бессмысленной тратой времени» и при зывает экономистов задуматься над тем, 
как улучшить «матери альное благосостояние человечества», требуя снижения 
налогов, тогда как Джон Гэлбрейт утверждает, что экономистам следует 
перестать интересоваться повышением материального благосостоя ния, что 
Америка уже достаточно богата и что дальнейшее наращи вание производства — 
просто глупость. Он призывает своих коллег потребовать расширения сферы 
услуг и повышения налогов (имеется в виду налогообложение торговли)“. 
„ Сравните обзор взглядов экономистов в: Business Week. 1958. 2 . P. 48.

Даже демография, будучи статистической дисциплиной, оказалась втянутой в 
политический спор о фактах, начатый Томасом Мальтусом. Многие из этих 
проблем сейчас остро стоят в бывших колониальных странах, на примере которых 
мы обнаруживаем, что культурная антропология была глубоко пропитана 
практикой и духом колониализма. С либеральной или радикальной точек зрения 
эко номические и политические проблемы этих стран в общем опреде ляются как 
потребность 
в 
быстром 
экономическом 
развитии, 
в 
частности, 
в 
индустриализации и всем, что с ней связано. Антро пологи в ходе этой дискуссии 
в общем выступают, как и прежние колониальные власти, с предостережениями о 
необходимости из бежать потрясений и напряженности, которые в наши дни 
якобы едва ли не неизбежно сопровождают развитие слаборазвитых стран. 
Содержание и развитие культурной антропологии, конечно же, не следует 
«объяснять» фактами колониализма, хотя подобные факты в данном случае 
важны. Кроме того, эта дисциплина служащая либеральным и даже радикальным 
целям, когда подчеркивала самобытность народов примитивных обществ, 
социальную обу словленность человеческой психологии и вела пропаганду 
универ сализма в самом западном обществе. 
Некоторые историки обнаруживают крайнее усердие в переписывании истории, 
чему едва ли можно найти иное объяснение, кроме служения идеологическим 
целям настоящего. Одним из недавних примеров является «переоценка» деловой 
жизни крупного и среднего бизнеса в эпоху, последовавшую за Гражданской 
войной. После тщательного изучения многих трудов по американской истории 
нескольких последних десятилетий мы вынуждены признать, что независимо от 
практики и идеалов исторической науки ее легко превратить в нудное 
переписывание национального или классового мифов. С тех пор как 
общественные науки стали предметом бюрократического использования, 
предпринимаются попытки, осо бенно после второй мировой войны, прославить 
«историческое зна чение Америки» и в этом прославлении некоторые ученые 
сумели поставить историю на службу консервативным умонастроениям и их 
духовным и финансовым покровителям. 
Политологов, особенно тех, кто занимается международными отношениями после 
второй мировой войны, никак нельзя обвинить в том, что в своем анализе 
политики 
Соединенных 
Штатов 
они 
решительно 
придерживаются 
оппозиционных взглядов. Наверно, профессор Нил Хьютон заходит слишком 
далеко, когда утверждает что «многое из того, что выдавалось за политическую 
науку, не шло дальше подстрочных примечаний с рационализаци-ями и дешевой 
апологетикой этой политики»1. Этот тезис нельзя оставить без самого 
тщательного рассмотрения. Также и на вопрос профессора Арнольда Рогоу «Что 
произошло с великими проблемами?»2 нельзя ответить, не осознав, что большая 

жүктеу/скачать 1.59 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: