Моруа Андрэ Прометей, или Жизнь Бальзака
жүктеу/скачать 1.42 Mb.
|
|
Одна только Лора да, быть может, Сюрвиль понимали его. В пору безрадостного детства между братом и сестрой возникли необыкновенно прочные узы! Бальзак - Лоре Сюрвиль, 11 февраля 1829 года: "Среди моих горестей одна мысль, словно мысль о далекой возлюбленной, всегда дарует мне утешение. Вот только что, подойдя к камину, я сделал непроизвольный жест рукой, похожий на взмах крыла, такой привычный у тебя, когда ты довольна собою, какой-либо остротой, мыслью, чувством, чем угодно. Тогда я подумал о тебе и воскликнул: "Стой! Надо написать ей и сказать, что я ее очень люблю, и Сюрвиля тоже". Вот я и пишу". Эта братская привязанность была нежной, как любовь; но и любовные дела Оноре шли своим чередом. После двух лет разлуки, на которую он согласился по настоянию Лоры де Верни, Бальзак вновь вернулся к герцогине д'Абрантес - как и большинство мужчин, он был не в силах противостоять соблазну. Виделись они тайком, в уединенном флигеле в Версале. Облокотившись на подоконник, они вместе любовались "чудесными колдовскими звездами" и наслаждались "величавой тишиною, нисходившей на душу". Мягкие летние ночи милы любовникам. Как все стареющие женщины, она говорила о своих горестях, о том, что к ней до времени пришло увядание, о разбитых надеждах. Меланхолия - весьма действенная форма кокетства. Как все молодые люди, Оноре утешал герцогиню; сам не веря тому, что говорит, он утверждал, будто многие женщины, которым гораздо больше лет, чем ей, вновь живут прекрасной и сладостной жизнью. Она укоряла его за то, что он принес ее в жертву "ради своих старых оков". Он произносил торжественные и лживые клятвы, обещал видеться с нею чаще, но прибавлял: "Надо только, чтобы моя сестра ничего не узнала". В самом деле, с тех пор как госпожа де Берни так великодушно поспешила на помощь Оноре, она вновь вошла в милость ко всем членам семейства Бальзаков и теперь нередко приезжала в Версаль, к Лоре. А Оноре не желал причинять госпоже де Берни огорчений. В пятьдесят два года Dilecta все еще оставалась страстно влюбленной. Ах, как она отличалась теперь от той великолепно владевшей собою и чуть насмешливой женщины, какой была в начале их связи! Ныне она любила своего слишком молодого возлюбленного с безумным пылом; она восхищалась его нарождавшимся гением. Госпожа де Берни - Бальзаку: "О мой дорогой! Мой божественный! Все, что я могу, - это пребывать в экстазе, погружаясь в свои воспоминания. Как передать тебе, до чего я счастлива! Чтобы понять, ты бы должен был познать самого себя, а это невозможно, главное же - тебе невозможно постичь, что ты значишь для меня. Если бы в безумных грезах у меня явилось желание быть любимой так, как любят лишь на небесах, и если бы это желание полностью осуществилось, то даже тогда мое блаженство ничего бы не стоило в сравнении с тем, какое даруешь мне ты. О, что бы мне такое сделать? Где найти силу, могущество все, что мне необходимо, все, чем я хотела бы заплатить за такую любовь? Вчерашний вечер, один только вчерашний вечер дороже для меня, чем десять веков... Тебе мой привет, любовь и хвала!.." В другой раз она писала: "Уже рассветает, прими же мой привет, милый, прими от меня привет, мой нежный властелин!" Одного только она не понимала: как может человек с такой возвышенной душой скрывать что-либо от той, которая обожает его. Она знала, что Оноре снова видится с герцогиней д'Абрантес. Сидя на кушетке, "на этом священном ложе", он отвечал: "Как можешь ты требовать, Лора, чтобы я разом порвал с нею? Как могу я не заплатить свой долг особе, которая готова все сделать для меня?" Но разве у Оноре не было иного долга, более настоятельного, по отношению к бедной подруге, поддерживавшей его в трудную пору своим присутствием, ласками и своим состоянием? "Добавлю еще одно, мой дорогой, мой милый: по совести говоря, я не верю, что эта женщина может и хочет быть тебе полезной... Она не захочет этого, ибо, живя в Версале, ты не добьешься успеха, а согласиться на то, чтобы ты жил вдали от нее, в столице, она, думаю, не пожелает". На "священной" кушетке Оноре готов был обещать все что угодно, однако, предоставленный самому себе, отправлялся в Версаль и работал там над рукописями герцогини, которая вознаграждала его на свой лад. Бедная Dilecta приходила пешком на улицу Кассини, и соседи сообщали ей, что Бальзака нет дома. Она наказывала его церемонным "вы": "Очень прошу вас сообщить, могу ли я, невзирая на солнце или дождь, прийти на улицу Кассини в три часа?.. Прощай, милый, прощай". Моралист осудил бы такое проявление неверности, такую ложь. Бальзак это оправдывает: "Человек, превративший свою душу в зеркало, где отражается целый мир... неизбежно оказывается лишен того рода логики, того упрямства, которое принято называть характером. Он немного беспутен... Он увлекается, как дитя, всем, что его поражает... он может любить свою любовницу до обожания и покинуть ее без всякой видимой причины" [Бальзак, "О художниках"]. У первобытных народов ясновидящие, барды, импровизаторы считались существами высшего порядка. А у нас, "едва вспыхнет свет, его спешат погасить, ибо принимают за пожар". Бальзак требует права на непостоянство. Короче говоря, он различал два вида любви и еще третий, где они переплетались. В молодости приятели, с которыми он встречался в кафе, привили ему вкус к сомнительным любовным похождениям. "Природа наделила нас желанием; надо поститься как можно меньше... Любовью следует заниматься в согласии с законами общества, не выпуская из рук кодекса и следуя этикету. К ней нужно относиться как к танцам, пению или фехтованию". Любовь такого сорта уже по самой своей природе неверна; она готова удовольствоваться любой доступной женщиной с бело-розовым телом. Но вожделение и страсть - это еще не любовь. "Мужчины и женщины могут, не боясь обесчестить себя, питать страсть к нескольким людям сразу: ведь так естественно стремиться к счастью! Но подлинная любовь всегда одна в жизни". Эту единственную любовь он испытывал к госпоже де Берни. Одновременно чувственная, благоразумная и нежная, она была для него "точно ангел, сошедший с небес". Она угадала его талант, помогла ему сформироваться, направляла его. Не будь этой женщины, гений Бальзака, может быть, никогда не расцвел бы. И он это знает. Его любовь к Лоре де Берни соткана из чувственности и подлинного чувства; когда дело касается чувственности, он не слишком постоянен, но чувство его неизменно и верно. Помимо этой прекрасной, но все же земной любви, Бальзак мечтает о чем-то уже совершенно неземном, о женщине, которая, не требуя ласк, была бы беззаветно преданной сестрой милосердия, заботящейся о гении. Но ведь женщина тоже не ангел и не зверь. Плоть ее также предъявляет свои права, и даже удивительная самоотверженность госпожи де Берни не может преодолеть ни присущий человеческой натуре антагонизм между чувственной любовью и любовью духовной, ни антагонизм между страстью к женщине и жаждой созидания, раздирающий душу художника-творца. Всякая женщина, которая любит художника, обрекает себя на муки, рано или поздно она их испытает. Бернар-Франсуа скончался 19 июня 1829 года. Он в свою очередь попал в число "дезертиров" тонтины Лафаржа; полагая себя бессмертным, старик вложил все свое состояние в пожизненную ренту, и его вдова оказалась в тяжелом финансовом положении. Извещение о смерти было подписано Сюрвилем и Монзэглем. Оноре (его, видимо, не было в Париже) работал в Булоньере, под Немуром: госпожа де Берни, которую ничто больше не удерживало в Вильпаризи, арендовала теперь это поместье. Возможно, он приезжал в столицу и присутствовал на погребальной церемонии в церкви Сен-Мерри. Париж Оноре отнюдь не походил на Париж его родителей, с которым он сталкивался в юности. Долгое время Бальзаку был знаком только узкий мирок столицы: его собственная семья, буржуа из квартала Марэ, судейские, нуждающиеся журналисты, дисконтеры и ростовщики. Дружба с Латушем, успех, который имели "Шуаны" у знатоков, открыли перед ним двери нескольких известных домов. Каждую среду, по вечерам, у художника Франсуа Жерара, в такой же мере светского человека, как и артиста, не только обольстительного, но и обольстителя, Бальзак встречал людей из парижской элиты: Эжена Делакруа, Давида д'Анже, Ари Шефера, доктора Корева. Он описал беседу, происходившую между одиннадцатью вечера и полуночью в этом салоне, где собирались поэты, ученые, государственные деятели, денди и прелестные женщины. При свете ламп несколько живописцев работали, прислушиваясь к разговорам. Перед глазами у них всегда была готовая картина, а Бальзак, наслаждаясь минутами, "когда искрометная, полная противоречий беседа уступала место рассказам", запечатлевал в своей памяти интересные истории. Новеллы, романы сами собой зарождались в его мозгу. "Художник... не посвящен в загадку своего дарования... Он не принадлежит себе. Он игрушка в высшей степени своевольной силы... Однажды... он... не напишет ни строчки; а если и попробует, то не он будет держать... перо, а другой его двойник, его созий, - тот, что ездит верхом, сочиняет каламбуры... у кого ума хватает лишь на сумасбродные выходки... Но вот вечером, посреди улицы, утром, в час пробуждения... пылающий уголь коснется его мозга, его рук, его языка... Приходит труд и разжигает огонь в горне... Экстаз творчества заглушает жестокие муки рождения" [Бальзак, "О художниках"]. Случается, что в одном человеке как бы живут двое - шутник и поэт. Бальзак отлично сознавал эту двойственность. Он не принадлежал к новому в то время движению - романтизму, но близко соприкасался с ним. 10 июля 1829 года он был приглашен на чтение драмы "Марион Делорм". Ее автору, Виктору Гюго, исполнилось всего двадцать семь лет, у него была очаровательная жена и трое детей; своим молодым собратьям он уже казался учителем. На чтении пьесы присутствовал Альфред де Виньи: к этому времени он написал "Элоа", "Сен-Мара" и сделал вольный перевод "Отелло". Гюго окружали его более молодые, но уже известные коллеги Мериме, Сент-Бев, Мюссе. Прославленный Александр Дюма, автор пьесы "Генрих III и его двор", в возбуждении размахивал большущими руками. И среди них он, "бедный Бальзак", который только-только успел похоронить Ораса де Сент-Обена. Никакая школа его не поддерживала. Низкорослый Сент-Бев, лукавый критик, вертевшийся около великого Гюго, игнорировал автора "Шуанов". Бальзак поспешил посмеяться над этими "Сценами литературной жизни", словно боялся, что они вызовут у него желание расплакаться. "Жалкий слушатель, впервые допущенный к этой социальной мистерии, как будете вести себя вы? Рукоплескать? Кричать "браво"? Дерзкий критик! Вы пропали, если нанесете такое оскорбление. У вас есть только один способ выразить свою хвалу: изобразить то задыхающееся молчание, когда останавливаются слова в горле, ибо хочется сказать слишком много; если же вы представлены завсегдатаем салона, у вас есть еще одна возможность подойти к нему со слезами признательности на глазах и, горячо пожав ему руку, проговорить: - Спасибо, друг мой, спасибо!.. Это тонко, это заметно и не лишено изящества... ...чтение продолжается... - О! Здесь нечто мавританское! - говорит тот. - О! Это Африка! - восклицает этот. - И вместе с тем Испания! - прибавляет другой. - В этом стихе чувствуются минареты! - Это подлинная Гренада! - Это подлинный Восток!.. Даю... честное слово, при мне об Африке и Испании было сказано: "Это подлинный Восток!"... "Чудесно" и "грандиозно" - это наименьшее, чем вы обязаны элегии из пятнадцати стихов... Если же речь идет о драме: "Это история в действии!.. Открывается будущее! Это мир! Это Вселенная! Это Бог!" [Бальзак "О литературных салонах и хвалебных словах"] Между тем герцогиня д'Абрантес нашла себе временное пристанище в Аббен-о-Буа, мирной и спокойной обители, монахини которой поселяли в особом корпусе, отделенном от монастыря, знатных дам, искавших уединения. Здесь царила жившая в скромной квартирке госпожа Рекамье, разоренная, но все еще славившаяся красотой, верностью, ставшая всеевропейской знаменитостью. Быть принятым божественной Жюльеттой в ее жилище на четвертом этаже значило удостоиться величайшей милости. Казалось, волшебные чары феи облегчают подъем по крутой лестнице. Здесь собирались люди самые разные. Шатобриан встречал тут Бенжамена Констана и Ламартина. Герцогиня из Сен-Жерменского предместья учтиво беседовала с герцогиней наполеоновской Империи. Госпожа д'Абрантес ввела сюда Бальзака. "Внимательно присмотритесь к этому молодому человеку с пылающим взглядом и черными как смоль волосами; обратите внимание на его нос, а главное - на рот, когда какая-нибудь лукавая мысль приподнимает уголки этого рта. Что видите вы в этом взоре - разит ли он презрением, насмешкой или же в нем светится доброта, когда он обращен на друзей? Этот молодой человек - господин Бальзак. Ему только тридцать лет, а из-под его пера вышло уже немало произведений". Этьен Делеклюз, который находился в Аббеи-о-Буа в тот день, когда там был "принят" Бальзак, всю жизнь не мог забыть ту наивную, почти ребяческую радость, какую выказал неофит. "Этому человеку Пришлось собрать остатки своего рассудка, чтобы не броситься в объятия всем присутствующим". Такое преувеличенное выражение радости могло бы показаться смешным, но искренность чувства тронула Делеклюза, он уселся рядом с Бальзаком и нашел, что тот весьма остроумен. Страстное желание попасть к госпоже Рекамье и долгое ожидание этого дня оправдывали непомерную радость Оноре. Примерно в то же время Бальзак познакомился с Фортюнэ Гамелен: эта щеголиха времен Директории могла порассказать ему о своих бесчисленных романических приключениях. Софи Гэ, в салоне которой блистали молодые романтики, также принимала Бальзака; он обязан ей множеством забавных историй и тонких наблюдений. Ведь в свое время она не смутилась при встрече с самим императором: - Вам говорили, что я не люблю умных женщин? - Да, государь, но я этому не поверила. О Софи Гэ шутили, что у нее все выходит хорошо: книги, дети, варенье. В ее салоне и в салоне графини Мерлен, возлюбленной приятеля Бальзака, Филарета Шаля, Оноре начал встречаться с представителями света, то есть двух или трех тысяч лиц, которые знакомы между собой, бывают друг у друга и, обладая необходимым досугом, уделяют очень много внимания чувствам. Бальзак испытывал одновременно простодушную радость оттого, что его принимают и даже приглашают некоторые из этих избранных, и острую горечь, ибо он угадывал, что его только терпят. "Я страдал всеми фибрами души, страдал так, как только может страдать человек; лишь изгои да женщины умеют остро наблюдать, потому что их все ранит, а душевные страдания обостряют наблюдательность". Юные щеголи в желтых перчатках, любовники этих земных богинь, свысока смотрели на плохо одетого или слишком разодетого чужака; а он, меряя взглядом фатов, оценивал их и завидовал им. Что касается женщин, восхитительных и недоступных, то Бальзак любовался ими, ни на что не надеясь. И все же как он их желал! "Ах, да здравствует любовь в шелках и кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают ее, что и сама она, может быть, роскошь! Мне нравится комкать в порыве страсти изысканные туалеты, мять цветы, заносить дерзновенную руку над красивым сооружением благоуханной прически... Меня пленяет женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство собственного достоинства: воздвигая преграду между собою и людьми, она пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто, какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей одной, - она мне нравится гораздо больше; и чем дальше она от земли даже в том, что есть в любви земного, тем прекраснее становится она в моих глазах" [Бальзак, "Шагреневая кожа"]. Мог ли он им нравиться? Больше, чем сам предполагал. Он развлекал женщин, а это уже половина победы. У Оноре был красивый голос, лицо его светилось добротою. Если в кругу приятелей он разыгрывал роль толстого сластолюбивого монаха или развеселого коммивояжера, то в салонах он умел молчать, копить впечатления и очаровывать своих слушательниц. Некоему юноше, Жюльену Леме, Бальзак однажды сказал: "Не правда ли, вас удивляет, что у человека столь грубого обличья могут быть столь тонкие умозаключения, столь изысканные мысли?" Возможно, это и удивляло. Но собеседницы Бальзака знали, что он действительно таков. Когда Оноре видел, как смягчается их взор, он предвкушал победу. Два года назад ему пришлось бежать и скрываться после самого плачевного краха. У него не было "ни счастливой юности, ни цветущей весны". Но теперь он уже сознавал свою силу. Он напишет великие произведения и подчинит себе этот равнодушный и опасный Париж. Лора де Верни, восторженная и глубоко преданная возлюбленная, поддерживала его. Несмотря на все неудачи, он продвигался вперед. Он знал свою слабость: некоторую вульгарность и недостаток вкуса, унаследованные от семьи, ребяческое стремление к роскоши. Но в руках у него были и сильные козыри: творческая энергия, пылкое вдохновение, фантазия, возвышенный ум. Долго еще будет он вспоминать об этой поре своей жизни как о некой эпопее, чей неумолимый ход заставлял его ощущать страх и унижение лишь для того, чтобы он научился тотчас же преодолевать их; долго еще самые прекрасные романы Бальзака будут питаться горестными и чудесными воспоминаниями его юности, его утраченными иллюзиями. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЛАВА После этой поры, короткой, как время сева, наступает пора свершений. В известном смысле существует две юности: юность, когда верят, и юность, когда действуют; обе они часто переплетаются у людей, щедро одаренных природой, которые, подобно Цезарю, Ньютону и Бонапарту, принадлежат к самым великим из великих. Бальзак XI. ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА Самые добродетельные женщины никогда не бывают вполне целомудренны. Бальзак Вскоре успех Бальзака был всеми признан. В декабре 1829 года появилась "Физиология брака", написанная "юным холостяком". Эта блестящая и поразительно откровенная книга свидетельствовала об удивительном знании женщин. Автор написал ее на основе собственного опыта; многим он был обязан госпоже де Берни и герцогине д'Абрантес, от которых слышал немало доверительных признаний и рассказов, Фортюне Гамелен и Софи Гэ, своему отцу, который охотно обсуждал эту тему, с большим увлечением высказывая много забавных мыслей, и, наконец, Вилле-Ла-Фэ, философу-скептику времен старого режима и сердцееду в отставке. Стиль повествования, одновременно лирический, насмешливый и циничный, напоминал то Рабле, то Стерна, как того и хотелось автору, и в какой-то степени предвосхищал романтические хроники Мюссе или Готье. За внешней игривостью и фривольностью в духе XVIII века скрывались мысли серьезные и глубокие. Главное положение книги можно свести к формуле: "Брак отнюдь не вытекает из природы человека"; между любовными страстями и инстинктом продолжения рода очень мало связи, большинство мужей играет на чувствах своих жен не более умело, чем орангутанг играет на скрипке, а потому им следует ожидать, что более опытный музыкант обойдет их и сделает рогоносцами. Каковы уловки женщин, какие меры предосторожности может принять муж, каковы первые симптомы немилости к нему, как действует супружеский сыск, как расставляют мышеловки, чтобы поймать неверную, как искусный супруг добивается нужного поворота событий - вот некоторые из проблем, которые рассматривает "юный холостяк". Короче говоря, супружество - это поединок, междоусобная война, которая требует особого оружия, своей стратегии и где победа (то есть свобода) остается за более ловким. В войне между супругами Бальзак принимает сторону женщин. Впрочем, он признает, что пользовался советами двух дам, из которых одна принадлежала к числу "самых человечных и самых остроумных особ при дворе Наполеона", и обе они говорили с ним вполне откровенно. Он описывал коварных, лживых женщин, но находил им оправдание. Женщина не может нести ответственность за свои грехи; их следует приписать бесправному положению, на которое ее обрекает общество, и слепоте мужей. Бальзак в какой-то степени заимствовал идеи о равенстве полов у последователей Сен-Симона. Сначала он познакомился с ними через посредство дядюшки Даблена, который переписывался с самим Сен-Симоном; а затем, будучи владельцем типографии на улице Марэ-Сен-Жермен, Оноре печатал журнал сен-симонистов "Жимназ". Журнал этот утверждал: "Женщины отдают свое сердце, они не продают его". Но при существующем порядке вещей брак становится войной. А на войне воюют как могут, пользуются любым оружием и считают мужа врагом, разве только... Разве только, вместо того чтобы злоупотреблять "правами", которые ему дает закон, он добивается любви своей жены и повинуется тайным законам природы, повелевающим соединять чувство с обладанием. "Отсюда следует, что мужчина, если он хочет быть счастливым, должен подчиняться определенным правилам чести и деликатности". Дамы буквально вырывали эту книгу одна у другой: излагая их невысказанные жалобы, она во всеуслышание говорила о том, о чем многие из них думали, но в чем мало кто решался признаться. Однако некоторые женщины были шокированы. Зюльма Карро прислала из Сен-Сира негодующее письмо. Бальзак ответил ей: "Чувство отвращения, которое вы испытали, сударыня, прочтя первые страницы подаренной мною книги, делает вам честь и свидетельствует о такой деликатности, что ни один умный человек, если он даже автор произведения, не может этим оскорбиться. Ваше чувство доказывает, что вы чужды лживому и коварному свету, что вам незнакомо общество, позорящее все и вся, и что вы достойны того возвышенного одиночества, в котором человек всегда обретает величие, благородство и чистоту. Пожалуй, для автора весьма печально, что вам не удалось преодолеть первое чувство, которое неизменно охватывает всякое невинное существо, когда оно слышит о преступлении, когда ему описывают какое-нибудь несчастье, когда оно читает творения Ювенала, Рабле, Персия, Буало, но я полагаю, что в дальнейшем вы примирились бы с писателем, прочтя несколько убедительных наставлений и пламенных доводов в защиту добродетели и женщины; но могу ли я поставить вам в упрек это отвращение, которое только делает вам честь". жүктеу/скачать 1.42 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|